Глава 43. Через сто пятьдесят семь дней после начала своего путешествия по Примиренным Доминионам Миляга вновь вступил на английскую землю

Через сто пятьдесят семь дней после начала своего путешествия по Примиренным Доминионам Миляга вновь вступил на английскую землю. Хотя середина июня еще не наступила, из-за преждевременной весны те цветы, которым следовало распуститься по крайней мере месяц спустя, уже начали терять свои лепестки и склонились под грузом семян. И более ранние, и более поздние растения расцвели пышным цветом одновременно, что послужило причиной сказочного изобилия птиц и насекомых. В это лето наступление зари возвещалось не слабыми голосами церковных певчих, а всеобщим громогласным хором. К полудню все небеса от побережья до побережья кишели миллионами изголодавшихся тварей; после полудня их крики постепенно становились немного тише, а в сумерки гомон превращался в музыку (как насытившиеся хищники, так и уцелевшие жертвы возносили благодарственные молитвы) - такую обволакивающую, что даже безумные впадали в целительный сон. Если Примирение действительно может быть подготовлено и осуществлено в то короткое время, что осталось до дня летнего солнцестояния, то Имаджика примет в свой состав процветающую страну богатых урожаев, растянувшуюся под певучими небесами.

И сейчас, пока Миляга шел из Убежища по испещренной солнечными пятнами траве, направляясь к роще, повсюду звучала музыка. Этот парк был знаком ему, хотя любовно ухоженные деревья и превратились в джунгли, а лужайки - в степи.

- Это поместье Джошуа, так ведь? - спросил он у Юдит. - В какой стороне дом?

Она махнула рукой в направлении зарослей позолоченной травы. Крыша едва виднелась за кустами папоротника и стайками бабочек.

- В первый раз я увидел тебя здесь, - сказал он. - Я вспоминаю... ты стояла на лестнице, а Джошуа позвал тебя вниз... у него было для тебя одно прозвище, которое ты терпеть не могла. Цветущий Персик - так, что ли? Что-то в этом роде. Как только я увидел тебя...

- Это была не я, - сказала Юдит, обрывая романтические излияния Миляги. - Это была Кезуар.

- Но ты сейчас та, кем она была тогда.

- Сомневаюсь. Все это было страшно давно, Миляга. Дом превратился в руины, а из рода Годольфинов в живых остался только один. История повторяется. Я не хочу, чтобы она повторилась. Я не хочу быть чьей-нибудь собственностью.

На прозвучавшее в ее речи предупреждение он ответил почти официальным заявлением о намерениях.

- Какой бы ущерб я ни причинил своими действиями тебе или кому-нибудь другому, я хочу искупить его. То, что я совершил, я совершил потому, что был влюблен, или потому, что был Маэстро и полагал, что стою выше требований общепризнанной морали... Я вернулся сюда, чтобы загладить свою вину. Я жажду Примирения, Джуд. Между нами. Между Доминионами. Между живыми и мертвыми, если только мне это удастся.

- Ничего себе честолюбие!

- Насколько я понимаю, мне дали право на вторую попытку. У большинства людей такого права нет.

Его искренность смягчила ее.

- Не хочешь зайти в дом, вспомнив старое? - спросила она.

- Если ты пойдешь со мной.

- Нет уж, спасибо. Я уже пережила свой приступ deja-vu (deja-vu (франц.) - букв.: уже виденное. Так в психологии называется состояние человека, который в незнакомом месте или новой для него ситуации испытывает чувство, что уже переживал когда-то это мгновение в своей жизни - прим. перев.), когда уговорила Чарли привести меня сюда. - Миляга уже успел рассказать ей о том, как встретился с Эстабруком в лагере Голодарей, и о его последующей гибели. На нее это не произвело особого впечатления. - Он был чертовским мудаком, - заметила она теперь. - Наверное, я просто ощущала шестым чувством, что он - Годольфин, а иначе я никогда не смирилась бы с его глупейшими играми.

- Мне кажется, к концу он изменился, - сказал Миляга. - Может быть, таким он понравился бы тебе немного больше.

- Ты тоже изменился, - сказала она, когда они направились к воротам. - Люди будут задавать тебе множество вопросов, Миляга. Типа: да где же это тебя носило? или: а чем же ты был занят все это время?

- А почему они вообще должны знать, что я вернулся? - сказал он. - Ни один из них не был мне так уж близок, за исключением Тэйлора, а он уже мертв.

- А как же Клем?

- Может быть.

- Тебе решать, - сказала она. - Но когда вокруг тебя столько врагов, тебе может понадобиться и кое-кто из твоих друзей.

- Я предпочитал бы оставаться невидимым, - сказал он ей. - И для врагов, и для друзей.

К тому времени, когда впервые показалась ограда, погода изменилась едва ли не со сверхъестественной быстротой: несколько перистых облачков, которые еще несколько минут назад безобидно плыли по голубому небу, сгустились в мрачный остров, из которого сначала сеял мелкий дождичек, через минуту превратившийся в ливень. Однако в этом были свои преимущества, так как потоки воды смыли с их одежды, волос и кожи последние следы изорддеррекской пыли. После того, как они перебрались через завал гнилых веток, прорвались сквозь опутавший ворота вьюн и отправились по грязной дороге к деревне, их уже было не отличить от парочки туристов-автостопщиков (у одного из них были, впрочем, довольно странные представления о дорожной одежде), которые по нечаянности забрели слишком далеко от разбитого шоссе и теперь нуждались в том, чтобы кто-нибудь показал им дорогу обратно.

Хотя ни у кого из них не было в карманах валюты, имевшей хождение в Пятом Доминионе, Юдит быстро удалось уговорить одного из парочки зашедших на почту парней отвезти их в Лондон, пообещав ему солидное вознаграждение по окончании путешествия. По дороге буря усилилась, но Миляга опустил заднее боковое окно и уставился на проносившуюся мимо панораму Англии, которой он не видел вот уже полгода, - совершенно не возражая против того, чтобы дождь снова вымочил его с головы до ног. Тем временем Юдит приходилось выслушивать монолог водителя. У него было что-то не в порядке с небом, и каждое третье слово разобрать было практически невозможно, но суть его речи была ясна: его мнение разделяют все знатоки погоды, которых он знает, а ведь эти парни живут на земле и умеют предсказывать наводнения и засухи получше разных заумных синоптиков, так вот, все они сходятся на одном - страну ожидает ужасное лето.

- Либо мы изжаримся, либо утонем, - сообщил он пророческим тоном.

Конечно, ей уже приходилось слышать подобные речи - погода была наваждением всех англичан, но после возвращения из разрушенного Изорддеррекса, над которым всходил горящий глаз Кометы, апокалиптические бредни юнца звучали тревожно. Он словно хотел, чтобы невиданная катастрофа обрушилась на этот мир, ни на секунду не отдавая себе отчет, к чему это может привести.

Когда ему наскучила роль пророка, он принялся задавать ей вопросы о том, куда и откуда направлялись она и ее друг, когда их застиг шторм. Она не видела никаких причин, которые мешали ей сказать правду, что она и сделала, объяснив, что они были в Поместье. Ее ответ принес ей то, чего она не могла добиться сорока пятью минутами деланного безразличия, - парень замолчал. Он злобно посмотрел на нее через зеркальце, а потом включил радио, тем самым доказывая, что одного только упоминания о роде Годольфинов достаточно, чтобы заставить замолчать даже провозвестника апокалипсиса. До предместий Лондона разговор не возобновлялся, за исключением тех моментов, когда юнец спрашивал дорогу.

- Тебя высадить у мастерской? - спросила она у Миляги.

Он долго не отвечал, но в конце концов сказал, что, пожалуй, туда он и отправится. Юдит объявила водителю, как ехать, а потом обернулась и вновь посмотрела на Милягу. Он по-прежнему сидел, уставившись в окно, а дождь так забрызгал его лоб и щеки, словно на лице у него выступил пот, и капли его свисали с носа, подбородка и ресниц. Едва заметная улыбка пряталась в уголках его рта. Увидев его таким, застигнутым врасплох ее неожиданным взглядом, она почти пожалела о том, что отвергла его попытки примирения в Поместье. Именно это лицо, в чем бы ни был повинен скрывающийся за ним мозг, возникло перед ней, когда она спала в постели Кезуар, - лицо любовника ее сна, чьи воображаемые ласки исторгли из ее уст такие громкие крики, что ее сестра услышала их через две комнаты. Разумеется, им никогда уже не стать теми любовниками, чей роман начался в роскошном особняке двести лет назад. Но их общее прошлое наложило на них отпечаток, который им еще предстояло в себе открыть, а после того, как эти открытия свершатся, возможно, они смогут воплотить в реальность все то, что ей приснилось в постели Кезуар.

Ливень обогнал их по дороге к городу, низринул на него свои потоки и двинулся дальше, так что когда они достигли предместий, над головой было достаточно голубого неба, чтобы обещать теплый, искрящийся вечер. Как и прежде, улицы были забиты пробками, и последние три мили пути заняли у них почти столько же времени, сколько и предыдущие тридцать. К тому времени, когда они добрались до мастерской Миляги, водитель, привыкший к тихим проселочным дорогам вокруг Поместья, полностью раскаялся в своем начинании и несколько раз нарушил молчание, чтобы разразиться проклятиями по поводу лондонского движения и предупредить своих пассажиров, что за свои несчастья он потребует весьма значительное вознаграждение.

Юдит вышла из машины вместе с Милягой и перед дверью - за пределами слышимости водителя - спросила, не найдется ли у него дома достаточно денег, чтобы заплатить водителю. А ей лучше взять отсюда такси, лишь бы избавиться от необходимости провести еще какое-то время в его обществе. Миляга ответил, что если в мастерской и найдется немного денег, то их явно будет недостаточно.

- Тогда, похоже, он послан мне судьбой, - сказала Юдит. - Ну да ладно. Хочешь, я поднимусь вместе с тобой? У тебя есть ключ?

- Внизу наверняка кто-то будет, - сказал он. - У них есть запасной.

- Ну, стало быть, до свидания. - После всего, что произошло, это банальное прощание было как ушат холодной воды. - Я позвоню тебе, когда мы оба выспимся.

- Телефон, наверное, отключили.

- Тогда позвони мне из автомата, ладно? Я буду дома, а не у Оскара.

На этом разговор мог бы и закончится, если бы не его ответ.

- Если ты собираешься уйти от него из-за меня, то не стоит, - сказал он.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Просто, что у тебя свои романы... - сказал он.

- А у тебя свои? Так, что ли?

- Не совсем.

- Что значит не совсем.

- Я хочу сказать, это не совсем то, что ты думаешь. - Он покачал головой. - Ну да ладно. Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

- Нет, - твердо сказала Юдит и взяла его за руку, не давая повернуться и уйти. - Мы поговорим об этом сейчас.

Миляга устало вздохнул.

- Пойми, это не имеет никакого значения, - сказал он.

- Раз так, то просто скажи мне, и все.

Он заколебался.

- Я женился, - сказал он наконец.

- Да что ты! - сказала она с деланной легкостью. - И кто же та счастливица? Не та девчонка, о которой ты рассказывал?

- Хуззах? Господи Боже мой, нет конечно!

Он замолчал, печально нахмурившись.

- Давай, - сказала она. - Признавайся.

- Я женился на Пай-о-па.

Первым ее желанием было расхохотаться - уж слишком абсурдной была сама мысль о такой возможности, - но прежде чем смех сорвался с ее уст, она заметила хмурое выражение его лица, и веселость уступила место отвращению. Он не шутил. Он действительно женился на наемном убийце, на бесполой твари, которая принимает любой облик по желанию своего возлюбленного. И почему, собственно, это так поразило ее? Разве, когда Оскар рассказывал ей о мистифах, не сама она заметила, что это очень напоминает представление Миляги о рае?

- Впечатляющая новость, - сказала она.

- Рано или поздно мне все равно пришлось бы тебе об этом рассказать.

Теперь она позволила себе рассмеяться - тихо и горько.

- А там ты почти заставил меня поверить в то, что между нами что-то есть.

- Это потому, что между нами что-то было. И что-то будет всегда.

- А какое тебе теперь до этого дело?

- Я должен помнить о том, кем я был в прошлом. О чем я мечтал.

- А о чем ты мечтал?

- О том, что мы трое... - Он запнулся, потом вздохнул. -... что мы трое найдем какой-то способ быть вместе. - Он смотрел не на нее, а на разделявший их участок земли, явно мечтая о том, чтобы там стоял его возлюбленный мистиф. - Он научился бы любить тебя... - сказал он.

- Немедленно прекрати, я не желаю слушать, - отрезала она.

- Он мог бы становиться чем угодно, в зависимости от твоего желания. Чем угодно.

- Прекрати, - сказала она ему. - Просто прекрати.

Он пожал плечами.

- Все в порядке, - сказал он. - Пай мертв. Мы с тобой пойдем каждый своей дорогой. Просто у меня была такая глупая мечта. Я думал, тебе захочется о ней узнать, вот и все.

- Мне от тебя ничего не захочется, - ответила она холодно. - Отныне можешь держать свои безумства при себе!

Она давно уже отпустила его руку, и он спокойно мог уйти. Но он не уходил. Он просто стоял и смотрел на нее, а лицо искривилось, как у пьяницы, который никак не может связать две мысли. Тогда она ушла первой, двинувшись к машине по покрытому лужами тротуару. Забравшись внутрь и захлопнув дверь, она сказала водителю, чтобы он трогался с места, и машина рванулась вперед, резко вырулив на середину улицы.

Миляга еще долго стоял на ступеньке и смотрел на угол, за которым исчезла машина, словно какие-то примиряющие слова еще могли сорваться с его уст и вернуть ее обратно. Но эти слова так и не пришли к нему на язык. Хотя он вернулся к себе домой в роли Примирителя, он знал, что на этом месте у него открылась рана, залечить которую у него просто не хватит сил. Во всяком случае, пока он не выспится.

Через сорок пять минут после того, как она оставила Милягу у дверей его дома, Юдит уже открывала окна своей квартиры, чтобы впустить в нее вечернее солнце и немного свежего воздуха. Последний отрезок путешествия почти не задержался у нее в памяти, настолько признание Миляги ошеломило ее. Женился! Сама мысль об этом была абсолютно нелепой, вот только смех застревал у нее в горле. Хотя минуло много недель с тех пор, как она покинула эту квартиру (лишь самые стойкие из ее растений не умерли от одиночества, и она забыла, как включать кофеварку и как обращаться с оконными задвижками), она по-прежнему ощущала это место своим домом, и к тому времени, когда она осушила пару чашек кофе, приняла душ и переоделась в чистую одежду, Доминион, за пределы которого она шагнула всего лишь несколько часов назад, стал постепенно отступать в прошлое. В окружении знакомых вещей и запахов странность Изорддеррекса была скорее слабостью, чем силой. Без всякого сознательного принуждения с ее стороны ее ум уже провел границу между тем местом, где она была, и тем, где она оказалась сейчас, и граница эта была столь же нерушимой, как между сном и реальной жизнью. Неудивительно, что Оскар превратил в ритуал свои постоянные посещения сокровищницы. Это помогало ему сохранить воспоминания, которым приходилось выдерживать постоянный натиск обыденности.

Проникавший в кровь кофеин помог ей забыть об усталости, и она решила этим же вечером отправиться в дом Оскара. После возвращения она уже несколько раз позвонила ему, но дозвониться не смогла. Однако ей было прекрасно известно, что долгие гудки в трубке вовсе не являются доказательством отсутствия Оскара или, тем более, его кончины. Он редко подходил к телефону сам - обычно эта обязанность падала на Дауда - и неоднократно заявлял о своем крайнем отвращении к этому изобретению. Как-то раз он сказал, что в раю обычные праведники пользуются телеграммами, а у святых есть говорящие голуби; телефоны же расположены гораздо ниже. Она вышла из дома около семи, поймала такси и отправилась на Риджентс Парк-роуд. Дом оказался наглухо заперт; ни одно окно не было открыто. В такой благодатный вечер это несомненно должно было означать, что внутри никого нет. На всякий случай она обошла дом и заглянула в одно из задних окон. Заметив ее, три попугая Оскара тревожно поднялись со своих жердочек и принялись издавать панические вопли, пока она, загораживая руками свет, пыталась разглядеть, полны ли их мисочки с водой и семенами. Хотя насесты их были далеко от окна и ничего увидеть ей не удалось, степень их возбуждения была сама по себе достаточно тревожным признаком. Судя по всему, Оскар уже давно не поглаживал их перышки. Так где же он? Может быть, его труп лежит в Поместье, в зарослях высокой травы? Даже если и так, было бы безумством отправляться туда на его поиски за час до наступления темноты. Кроме того, она была уверена, что глаза ее не обманули: в самый последний момент она видела, как Оскар поднялся на ноги и оперся о косяк. Несмотря на всю склонность к излишествам, он был физически крепким мужчиной. Она не могла поверить в то, что он мертв. Скорее уж где-то прячется, скрываясь от Tabula Rasa и его агентов. С этой мыслью она вернулась к парадной двери и нацарапала анонимную записку, в которой сообщалось, что с ней все в порядке. Записку она бросила в почтовый ящик. Он поймет, кто ее автор. Ну кто еще, кроме нее, мог написать о том, что Экспресс привез ее домой, целой и невредимой?

Примерно после половины одиннадцатого она стала готовиться ко сну, но с улицы донесся чей-то крик: кто-то звал ее по имени. Она вышла на балкон и увидела внизу Клема, орущего во всю глотку. В последний раз они разговаривали много месяцев назад, и к тому удовольствию, которое она испытала, увидев его, примешивалось чувство вины. Но по тому облегчению, которое прозвучало в его голосе при ее появлении, и по жару его приветственного объятия она поняла, что пришел он не для того, чтобы вымучивать из нее извинения и оправдания. Он с ходу заявил, что пришел сообщить ей нечто экстраординарное, но прежде чем он сделает это (она сочтет его сумасшедшим, в этом нет сомнений), ему надо выпить. Не может ли она налить ему коньяка? Она исполнила его просьбу, и он осушил рюмку одним глотком. Потом он сказал:

- Где Миляга?

Вопрос - в особенности, его требовательный тон - застал ее врасплох, и она смешалась. Миляга хотел остаться невидимым, и, как ни велика была ее ярость, она чувствовала себя обязанной уважать это желание. Но Клем не собирался отступать.

- Ведь он уезжал куда-то, верно? Клейн говорил, что пытался ему дозвониться, но телефон был отключен. Потом он написал Миляге письмо, но тот не ответил...

- Да, - сказала Юдит. - Мне тоже кажется, что он куда-то уезжал.

- Но он только что вернулся.

- Да, вот как? - ответила она, с каждой секундой все более теряясь. - Так ты, наверное, осведомлен лучше меня.

- Не я, - сказал он, наливая себе еще коньяка. - Тэйлор.

- Тэйлор? Что ты хочешь этим сказать?

Клем осушил рюмку.

- Ты назовешь меня чокнутым, но сначала выслушай меня, хорошо?

- Я слушаю.

- Я не сделался сентиментальным после его смерти. Я не сидел взаперти, перечитывая его любовные письма и слушая песни, под которые мы танцевали. Я попытался оставить все это в прошлом и снова начать жить. Но я оставил в его комнате все, как было. Я просто не мог решиться разобрать его одежду или даже снять постельное белье и постоянно откладывал это на будущее. И чем дольше я откладывал, тем более невозможным мне это казалось. И вот этим вечером я вернулся домой в самом начале девятого и услышал, как кто-то разговаривает. - Каждая клеточка тела Клема, кроме его губ, замерла без движения, прикованная воспоминанием. - Я подумал, что оставил радио включенным, но нет, голос доносился сверху, из его спальни. Это был он, Джуди, он звал меня, совсем как раньше. Я так перепугался, что чуть не убежал. Глупо, правда? Днями и ночами я молился, чтобы мне был ниспослан какой-нибудь знак того, что Бог принял его к себе, и вот, когда этот знак появился, я чуть не обосрался. Говорю тебе, я полчаса простоял на лестнице, надеясь, что он перестанет меня звать. И иногда он действительно переставал на время, и мне почти удавалось убедить себя в том, что все это мне померещилось. А потом он начинал снова. Никакой мелодрамы. Просто пытался убедить меня перестать бояться, подняться в его комнату и поздороваться. В конце концов, я так и сделал.

На глаза ему навернулись слезы, но в голосе его не слышалась скорбь.

- Он любил эту комнату по вечерам, когда ее освещало заходящее солнце. Такой она была и в этот вечер - вся полна солнечных лучей. И он был там, в этих лучах. Я не видел его, но я знал, что он рядом, потому что он сам сказал мне об этом. Он сказал мне, что я хорошо выгляжу. А потом сказал так: " Сегодня радостный день, Клем. Миляга вернулся и привез с собой ответы".

- Какие ответы? - сказала Юдит.

- Вот и я его о том же спросил. Я сказал: " Какие ответы, Тэй? " Но ты же знаешь его: когда он счастлив, он совсем сходит с ума, как ребенок. - На губах Клема играла улыбка, а глаза его были устремлены на те картины, что оставались у него в памяти от лучших дней. - Его так переполняла эта новость, что мне почти ничего не удалось больше узнать. - Клем поднял взгляд на Юдит. - Свет уходил, - сказал он. - И мне кажется, ему тоже надо было уходить. Он сказал, что наш долг - помогать Миляге. Поэтому он и явился мне сегодня. Он сказал, что это трудно, но ангелом-хранителем вообще быть нелегко. И тогда я спросил, почему он говорит только об одном ангеле - ведь нас же двое? А он ответил: " Потому что мы с тобой - едины, Клем, ты и я. Мы всегда были и всегда будем едины". Вот в точности его слова, я клянусь. А потом ушел. И знаешь, о чем я все время думаю?

- О чем?

- О том, как глупо я потерял то время, что простоял на лестнице. Ведь я мог бы провести его вместе с ним. - Клем поставил рюмку на столик, вытащил из кармана платок и высморкался. - Вот, собственно говоря, и все, - сказал он.

- Я думаю, это не так мало.

- Я знаю, что ты думаешь, - сказал он с тихим смешком. - Бедняга Клем, он не вынес скорби и стал видеть галлюцинации.

- Нет, - сказала она очень мягко. - Я думаю: Миляга просто не знает, как ему повезло, что у него два таких ангела-хранителя.

- Не потакай мне.

- И не собираюсь. Я верю каждому твоему слову.

- Серьезно?

- Да.

- Почему? - спросил Клем с таким же тихим смешком.

- Потому что Миляга действительно вернулся сегодня вечером, Клем, и я была единственным человеком, который об этом знал.

Он ушел от нее десять минут спустя, явно удовлетворенный мыслью о том, что даже если он сумасшедший, в круге его друзей нашелся еще один подобный безумец, к которому он всегда сможет обратиться, чтобы обсудить свои бредовые галлюцинации. Юдит рассказала ему то немногое, что она сочла возможным доверить ему на данном этапе (то есть практически ничего), но пообещала встретить с Милягой и от имени Клема рассказать ему о посещении Тейлора. Благодарность Клема была не настолько велика, чтобы он не обратил внимания на ее скрытность.

- Ты ведь знаешь гораздо больше, чем рассказала мне, верно? - сказал он.

- Да, - сказала она. - Может быть, попозже я смогу открыть тебе больше.

- А что, Миляга в опасности? - спросил Клем. - Хоть это по крайней мере ты мне можешь сказать?

- Все мы в опасности, - ответила она. - Ты. Я. Миляга. Тэйлор.

- Тэйлор мертв, - сказал Клем. - Он живет в солнечном луче. Ничто не сможет причинить ему вред.

- Надеюсь, что ты прав, - невесело сказала она. - Но прошу тебя, Клем, если он найдет тебя снова...

- Найдет.

-... тогда при следующей встрече обязательно скажи ему, что все мы под угрозой. То, что Миляга вернулся в... вернулся домой, не означает, что все трудности позади. На самом деле, они только начинаются.

- Тэй говорит, что должно произойти нечто возвышенное. Он так и сказал - возвышенное.

- Возможно, так и будет. Но будет очень трудно не совершить ни одной ошибки. А если что-нибудь пойдет не так...

Она запнулась, и перед глазами у нее всплыли воспоминания об Ин Ово и разрушенном Изорддеррексе.

- Ну что ж, когда ты почувствуешь, что настало время все рассказать, - сказал Клем, - мы будем готовы выслушать тебя. Мы оба. - Он взглянул на часы. - Мне пора идти. Я опаздываю.

- Вечеринка?

- Нет. Я работаю в приюте для бездомных. Почти каждую ночь мы выходим на дежурство и подбираем по городу беспризорных детей. В Лондоне их полно.

Она проводила его до дверей, но прежде чем уйти, он спросил у нее:

- Ты помнишь наше языческое празднество на Рождество.

Она усмехнулась.

- Ну еще бы, кто ж не запомнит. Оттянулись на славу.

- После того как все разошлись, Тэй надрался, как самая последняя свинья. Он прекрасно знал, что большинства этих людей он уже никогда не увидит. Ну а потом, разумеется, посреди ночи его стало выворачивать наизнанку, он почувствовал себя хуже, и мы просидели с ним до утра, разговаривая о... да Бог его знает о чем! Обо всем на свете. И он рассказал мне, как он всегда любил Милягу. Как Миляга был самым загадочным человеком в его жизни. Он сказал, что Миляга часто снился ему и во сне говорил на несуществующих языках.

- Мне он тоже об этом рассказывал, как раз в последнее Рождество, - сказала Юдит.

- А он сказал мне, что на следующий год я должен снова праздновать настоящее Рождество, безо всякого язычества, и пойти на полночную мессу, как мы обычно и делали в прошлом, а я сказал ему, что, как мне казалось, мы уже решили, что в этом нет особого смысла. И знаешь, что он ответил мне? Он сказал, что свет есть свет, каким именем его ни назови, и хорошо сознавать, что им светится лицо человека, которого ты знаешь. - Клем улыбнулся. - Тогда я подумал, что он говорит о Христе. Но теперь... теперь я уже не так уверен в этом.

Она крепко обняла его и расцеловала в раскрасневшиеся щеки. Хотя она и подозревала, что в его словах заключена доля правды, она не могла заставить себя высказать эту возможность вслух, потому что знала, что то самое лицо, в котором Тэйлор прозревал свет нового восходящего солнца, принадлежит также и мраку, который вскоре может навсегда окутать их своей пеленой.