Глава 54

Миляга нашел Тика Ро неподалеку от вершины холма Липпер Байак, где тот наблюдал за тем, как последние, потускневшие краски дня исчезают с темнеющего неба. Созерцание заката не мешало вечерней трапезе; на земле перед ним стояли две миски - одна с сосисками, другая - с солеными огурцами, а посредине - большая банка с горчицей, в которую он окунал содержимое обеих мисок. Хотя Миляга явился сюда в виде бесплотной проекции - его тело осталось сидеть со скрещенными ногами в Комнате Медитации, - ему не нужно было ни обоняния, ни вкуса, чтобы оценить всю пикантность этого блюда - достаточно было воображения.

Тик Ро поднял глаза навстречу приближающемуся Миляге и безмятежно продолжил трапезу, невзирая на появление призрака.

- Рановато ты пришел, - заметил он, бросив взгляд на карманные часы, свисавшие у него с пиджака на куске бечевки. - У нас еще есть несколько часов в запасе.

- Знаю. Я просто пришел, чтобы...

-... проверить, на месте ли я, - с натугой выговорил Тик Ро, у которого захватило дух от очередного соленого огурца, обильно вымазанного горчицей. - Ну вот, я на месте. А у вас в Пятом все готово?

- Готовимся... - ответил Миляга слабым голосом.

Хотя будучи Маэстро Сартори, ему приходилось бесчисленное множество раз совершать подобные путешествия, когда его сознание, усиленное с помощью специальных заклинаний, переносило его видимый образ и голос через Доминионы, да и утраченные навыки вернулись к нему довольно легко, все-таки ощущение было чертовски странным.

- Как я выгляжу? - спросил он у Тика Ро, в тот же миг вспомнив, как он пытался описать наружность мистифа на этих самых склонах.

- Бесплотным, - ответил Тик Ро, скосив на него взгляд и тут же вновь вернувшись к своей трапезе. - Что мне лично очень по душе, потому что сосисок на двоих не хватит.

- Я все никак не могу привыкнуть к тому, что я в себе открыл.

- Давай-ка поторопись, - сказал Тик Ро. - Нам предстоит большое дело.

- И я должен был понять, что ты являешься частью этого дела, еще когда в первый раз появился здесь. Но я не сумел и прошу за это прощения.

- Прощаю, - сказал Тик Ро.

- Ты, наверное, подумал, что я сумасшедший?

- Ну, конечно, ты... как бы это выразить?... конечно, ты смутил меня. Мне понадобились долгие дни, чтобы понять, почему ты себя так странно вел. Пай пытался поговорить со мной, объяснить мне, но я так долго ждал пока кто-нибудь появится из Пятого Доминиона, что слушал его вполуха.

- Пай, наверное, думал, что встретившись с тобой, я смогу вспомнить, кто я.

- И сколько ты вспоминал?

- Месяцы.

- Кстати, это мистиф помог тебе забыть обо всем?

- Да.

- Что ж, он немного перестарался. В следующий раз будет иметь в виду. А где сейчас твое тело?

- В Пятом.

- Послушайся моего совета - не оставляй его слишком надолго. У меня, знаешь, кишки иногда бунтуют, и когда возвращаешься, сидишь весь в дерьме. Конечно, может, это моя личная слабость.

Он подцепил еще одну сосиску и, поглощая ее, спросил у Миляги, какого черта он вообще захотел все забыть.

- Я был трусом, - ответил Миляга. - Не мог смириться со своей неудачей.

- Да, это трудно, - сказал Тик Ро. - Я прожил все эти годы, думая о том, смог бы я спасти своего Маэстро Утера Маски, если бы действовал чуть-чуть быстрее. Знаешь, мне его до сих пор не хватает.

- На мне лежит ответственность за то, что с ним случилось, и никакого оправдания мне нет.

- У всех нас есть свои слабости, Маэстро. У меня - кишки. У тебя - трусость. Никто из нас несовершенен. Но я так полагаю, раз ты здесь, то нас ожидает еще одна попытка?

- Да, таково мое намерение.

И снова Тик Ро опустил глаза на свои часы, совершая немые вычисления и не переставая при этом жевать. - В вашем Доминионе остается двадцать часов или около того.

- Точно.

- Ну что ж, я буду готов, - сказал он, отправляя в рот приличных размеров огурец.

- А у тебя есть помощник?

- Ны хрены? - проговорил он с набитым ртом. Прожевав и проглотив огурец он сказал:

- Никто даже не знает, что я здесь. Закон до сих пор преследует меня, хотя я слышал, что Изорддеррекс уже в руинах.

- Это правда.

- Я также слышал, что Ось совершенно преобразилась, - сказал он. - Это верно?

- Преобразилась во что?

- Никто не может подобраться достаточно близко, чтобы установить это, - ответил он. - Но если ты собираешься проверять весь Синод...

- Собираюсь.

-... то, может, ты сам посмотришь, когда будешь в городе. Насколько я помню, Второй будет представлять один изорддеррекский Эвретемек...

- Он мертв.

- А кто же там сейчас?

- Надеюсь, Скопик кого-нибудь подыскал.

- Он сам-то в Третьем, верно? У ямы, где стояла Ось?

- Да.

- А кто у Просвета?

- Человек по имени Чика Джекин.

- Никогда о таком не слыхал, - сказал Тик Ро. - Что само по себе странно. Я знаю почти всех Маэстро. Ты уверен, что он Маэстро?

- Разумеется.

Тик Ро пожал плечами.

- Ну, тогда познакомлюсь с ним над Аной. А обо мне не беспокойся, Сартори. Я буду здесь.

- Я рад, что мы помирились.

- Я ссорился из-за еды и женщин, но никогда - из-за метафизики, - сказал Тик Ро. - Кроме того, нас объединяет великое дело. В это же время завтра утром ты сможешь пройтись отсюда домой пешком!

На этой оптимистической ноте их разговор закончился, и Миляга оставил Тика Ро нести его ночной дозор, отправившись в Квем, где он ожидал найти Скопика неподалеку от Ямы. Он оказался бы там со скоростью мысли, если бы не позволил воспоминанию увести себя в сторону. После того как он покинул Липпер Байак, мысли его обратились к Беатриксу, и вместо Квема дух его устремился туда и оказался на окраине деревушки.

Там, разумеется, тоже наступила ночь. Со склонов у него над головой доносилось тихое мычание доки и мелодичное позванивание их колокольчиков. Сам Беатрикс был погружен в тишину. Фонари, горевшие в рощах рядом с домами, исчезли, а вместе с ними исчезли и маленькие фонарщики. Угнетенный этим печальным зрелищем, Миляга чуть было не покинул деревню немедленно, но где-то вдалеке мелькнул единственный огонек, и продвинувшись немного вперед, он увидел человека с лампой в руках, переходившего через улицу. Это был Коаксиальный Таско - отшельник с холма, без помощи которого они с Паем вряд ли смогли бы одолеть Джокалайлау. Таско замер посреди улицы, поднял лампу повыше и уставился в темноту.

- Здесь кто-то есть? - спросил он.

Миляга хотел было заговорить - чтобы помириться с ним, как он только что помирился с Тик Ро, - но выражение лица Таско заставило его отказаться от этого намерения. Отшельник едва ли будет благодарен ему за извинения или за разговоры о радостных новых днях. Слишком многие их не увидят. Если у Таско и появились какие-то догадки по поводу личности ночного посетителя, то он, судя по всему, также счел встречу бессмысленной. Поежившись и опустив лампу пониже, он отправился по своим делам.

Миляга не стал медлить и, обратив взгляд в сторону гор, мысленно представил, как он покидает и Беатрикс, и весь этот Доминион. Деревня исчезла, и вокруг него появился пыльный квемский день. Из всех четырех мест, где он рассчитывал найти своих собратьев-Маэстро, это было единственным, где он не побывал во время своих с Паем путешествий. Но долгие поиски не потребовались. Хотя ветер поднимал вокруг ослепляющие облака пыли, он обнаружил Скопика через несколько мгновений после прибытия. Тот сидел на корточках под укрытием примитивного убежища, сконструированного из воткнутых в землю шестов, на которых болталось несколько одеял. Хотя его жилище трудно было назвать комфортабельным, за свою долгую диссидентскую жизнь Скопику случалось переносить и худшие лишения, из которых не последним было его пребывание в приюте Для умалишенных, так что Милягу он встретил с видом довольного и ни в чем не испытывающего нужды человека. Одет он был безупречно - тройка и галстук, - а лицо его при всей странности черт (две дырочки вместо носа, выпученные глаза) выглядело куда менее изможденным, чем Раньше. От песчаного ветра на щеках у него даже появился багровый румянец. Как и Тик Ро, он ждал своего посетителя.

- Входи! Входи! - закричал он. - Впрочем, ветер тебе не приносит особых хлопот, а?

Хотя это было правдой (ветер обдувал Милягу чрезвычайно странным образом, образуя маленький смерч у его пупка), он вошел к Скопику под укрытие одеял, и разговор начался. Как всегда, Скопику было что сказать, и он принялся изливать свои рассказы и наблюдения в одном безостановочном монологе. Он сказал, что готов представлять этот Доминион в священном пространстве Аны, хотя его и одолевают сомнения по поводу того, не нарушится ли равновесие магических процессов из-за отсутствия Оси. Он напомнил Миляге, что Ось была установлена в центре Пяти Доминионов, чтобы служить резервуаром, а возможно, и преобразователем энергий всей Имаджики. Теперь ее нет, и Третий Доминион, вне всяких сомнений, утратил часть своей силы.

- Смотри, - сказал он, подведя своего призрачного посетителя к краю Ямы. - Мне придется свершать ритуал рядом с дырой в земле!

- И ты думаешь, это может помешать Примирению?

- Кто знает? Все мы любители, притворяющиеся профессионалами. Все, что мне под силу, - это очистить место от следов пребывания его предыдущего обитателя и надеяться на лучшее.

Он привлек внимание Миляги к дымящемуся остову довольно большого здания, смутный силуэт которого иногда проглядывал сквозь пыль.

- Что это было? - спросил Миляга.

- Дворец ублюдка.

- И кто его уничтожил?

- Я, конечно же, - сказал Скопик. - Я не позволю, чтобы его берлога отбрасывала тень на наш ритуал! Он и так обещает оказаться трудным, а тут еще это логово будет поганить его своим присутствием? Ну, нет! Это был просто вылитый бордель! - Он повернулся спиной к пепелищу. - Знаешь, нам, конечно, надо было готовиться месяцы, а не часы.

- Конечно, я понимаю...

- А потом еще эта проблема со Вторым! Ты же знаешь, что Пай поручил мне подыскать замену? Конечно, мне хотелось обсудить все это с тобой, но когда мы встречались, ты был по-прежнему не в себе, и Пай запретил мне говорить тебе, кто ты такой, хотя - могу я быть откровенным?

- Как я могу тебе помешать?

- Так вот, меня одолевало болезненное искушение надавать тебе оплеух и выбить из тебя эту дурь. - Скопик посмотрел на Милягу с такой яростью, словно непременно привел бы свое намерение в исполнение, не будь Миляга столь бесплотным. - Ты причинил мистифу столько горя, - сказал он. - А тот, как дурак, все равно любил тебя.

- Оставим эту тему, - мягко попросил Миляга. - Так ты говорил о замене...

- Ах, да Афанасий!

- Афанасий?

- Он будет нашим человеком в Изорддеррексе и выступит от имени Второго Доминиона. Не смотри на меня такими страшными глазами. Он знает ритуал и выполнит все в точности.

- Так он же чокнутый, как старая крыса, Скопик! Он думал, что я - шпион Хапексамендиоса.

- Ну, конечно, это чепуха...

- Он пытался убить меня своими Мадоннами. У него мозги набекрень!

- У всех свои слабости, Сартори.

- Не называй меня так.

- Афанасий - один из самых святых людей, которых я когда-либо встречал.

- Как он может верить в Мадонну в один момент, а в следующий - провозглашать себя Иисусом Христом?

- Ну, а почему бы ему не верить в свою собственную маму?

- Ты что, серьезно утверждаешь...

- Что Афанасий - воскресший Христос? Нет. Если уж выбирать мессию среди нас, то я отдам свой голос тебе. - Он вздохнул. - Я понимаю, у тебя с Афанасием сложились сложные отношения, но скажи мне, кого еще я мог найти? Не так-то уж много осталось Маэстро, Сартори.

- Я же сказал тебе...

- Да, да, тебе не нравится это имя. Ну, что ж, прости меня, но пока я жив, ты для меня будешь Маэстро Сартори, а если ты хочешь найти на мое место кого-нибудь другого, кто станет называть тебя иначе, то пожалуйста.

- Ты всегда был таким злобным? - спросил Миляга.

- Нет, - ответил Скопик. - На это уходят долгие годы практики.

Миляга в отчаянии покачал головой.

- Афанасий. Это же просто кошмар.

- А почем ты знаешь что в него действительно не вселился дух Иисуса? - спросил Скопик. - В мире случались и более странные вещи.

- Еще одна подобная фраза, - сказал Миляга, - и я буду таким же чокнутым, как он. Афанасий! Да это же катастрофа!

В ярости он оставил Скопика в его убежище и двинулся сквозь пыль, бормоча по дороге проклятия. Оптимизм, с которым он отправился в это путешествие, заметно поувял. Чтобы не встречаться с Афанасием в таком смятенном состоянии духа, он выбрал себе место на Постном Пути, где можно было спокойно собраться с мыслями. Ситуация была далеко не блестящей. Тик Ро находился в своем Доминионе на положении преступника, и ему по-прежнему угрожал арест. Скопик был весь полон сомнений по поводу пригодности своей позиции в отсутствие Оси. А теперь в Синоде обнаружился человек, безумный, как мартовский заяц.

- Господи ты Боже мой, Пай, - пробормотал Миляга себе под нос. - Как ты мне сейчас нужен!

Ветер скорбно завывал вдоль дороги, дуя в направлении перевалочного пункта между Третьим и Вторым Доминионами, словно приглашая его поскорее перенестись в Изорддеррекс. Но он воспротивился его улещиваниям и провел еще некоторое время на Постном Пути, размышляя об открывающихся перед ним возможностях. Он насчитал их три. Первая - отказаться от Примирения сейчас, пока совокупность тех слабых мест, которые он усмотрел в общей системе, не привела к новой трагедии. Вторая - найти Маэстро, который сможет заменить Афанасия. Третья - довериться выбору Скопика и отправиться в Изорддеррекс, чтобы помириться с ним. Первый вариант не подлежал серьезному рассмотрению: Его священный долг - исполнить поручение Отца. Второй вариант не имел практического значения, так как времени оставалось очень мало. Стало быть, оставался третий, невыносимый, но неизбежный. Ему придется принять Афанасия в Синод.

Приняв это решение, он поддался уговорам порывов ветра и вместе с ними мысленно пронесся через Доминионы и, миновав дельту, оказался в Недрах Господа - Изорддеррексе.

- Хои-Поллои?

Дочь Греховодника отложила в сторону дубину и опустилась перед Юдит на колени. Слезы лились из ее косых глаз.

- Простите, простите, - повторяла она безостановочно. - Я не знала. Я не знала.

Юдит села. В голове у нее команда звонарей проводила настройку колоколов в среднем по размеру собора, но в остальном она была в порядке.

- Что ты здесь делаешь? - спросила она у Хои-Поллои. - Я думала, ты уехала вместе с отцом.

- Я и уехала, - сказала она, пытаясь подавить слезы. - Но на дамбе я потерялась. Там столько людей переправлялось через дельту... Вот он был рядом со мной, а в следующую секунду исчез. Я простояла там несколько часов, а потом подумала, что он вернется сюда, домой, и вернулась сама...

- Но его здесь не было.

- Да, - всхлипнула она и снова зарыдала. Юдит обняла ее, бормоча свои соболезнования.

- Я уверена, что он жив, - сказала Хои-Поллои. - Главное, чтобы он вел себя благоразумно и укрылся в каком-нибудь безопасном месте. Там на улице очень опасно. - Она бросила беспокойный взгляд на крышу подвала. - Если он не вернется через несколько дней, то, может быть, вы возьмете меня с собой в Пятый Доминион, а он приедет следом.

- Поверь мне, там отнюдь не безопаснее, чем здесь.

- Что вообще происходит с миром? - поинтересовалась Хои-Поллои.

- Он меняется, - ответила Юдит. - И мы должны быть готовы к переменам, какими бы странными они нам не показались.

- А я хочу, чтобы все было, как раньше. Папа, его дела, все на своем месте...

- Тюльпаны на столе в столовой.

- Да.

- Боюсь, что всего этого не будет еще очень долго, - сказала Юдит. - Собственно говоря, я даже не уверена, вернется ли это вообще.

Она поднялась на ноги.

- Куда вы идете? - спросила Хои-Поллои. - Вы не можете уйти.

- К сожалению, я должна это сделать. У меня здесь есть дела. Если хочешь пойти со мной, пожалуйста, но тебе придется самой за себя отвечать.

Хои-Поллои громко шмыгнула носом. - Понимаю, - сказала она.

- Ну, так что же?

- Я не хочу оставаться одна, - ответила она. - Я иду с вами.

Юдит была готова к картинам всеобщего разрушения, которые ожидали ее за дверью дома Греховодника, но не к тому чувству радостного возбуждения, которое охватило ее при виде их. Хотя где-то неподалеку слышался скорбный плач, и, без сомнения, звук его эхом отзывался во множестве домов по всему городу, в теплом полуденном воздухе было разлито и совсем другое настроение.

- Чему ты улыбаешься? - спросила Хои-Поллои.

Лишь после этого вопроса она поняла, что на губах у нее действительно блуждает улыбка.

- Не знаю, - ответила она. - Просто такое чувство, словно наступил первый день какой-то новой жизни. - Она прекрасно отдавала себе отчет, что этот первый день вполне может оказаться и последним. Возможно, яркое небо над городом как раз об этом и свидетельствовало - последнее улучшение в состоянии больного организма перед окончательным упадком и разрушением.

Конечно, Хои-Поллои она избавила от этих предположений. Девушка и так была достаточно запугана. Она шла на шаг позади Юдит, что-то тревожно бормоча себе под нос и время от времени икая. Ее тревога могла бы стать еще сильнее, окажись она способной почувствовать неуверенность Юдит, которая совершенно не представляла себе, где искать ответы на те вопросы, что привели ее в этот Доминион. Город перестал быть лабиринтом чудес, если вообще когда-либо был им: теперь это была настоящая пустыня. Пожары уже почти угасли, но облако дыма по-прежнему окутывало город. Однако лучи Кометы в нескольких местах пронзали эту погребальную пелену, и там, где они падали на землю, воздух искрился всеми цветами радуги. За неимением другой цели, Юдит направилась к ближайшей из этих радуг, до которой было не более полумили. Задолго до того, как они достигли цели, ветерок донес до них мелкую водяную пыль и звук журчащей воды, открыв причину загадочного явления.

Посреди улицы шла широкая трещина, и то ли прорванная водопроводная магистраль, то ли весна извергала свои воды сквозь асфальт. Зрелище это привлекло к себе из руин многих зрителей, хотя лишь некоторые из них отваживались подойти к фонтану поближе. Но пугала их отнюдь не опасность образования новых трещин, а нечто, куда более странное. Бьющая из трещины вода текла не вниз по склону холма, а вверх, преодолевая изредка попадавшиеся по дороге ступеньки с энергией лосося, отправившегося на нерест в верховья реки. Единственными свидетелями, которых это чудо нисколько не пугало, были дети. Вырвавшись из рук родителей, они резвились в опровергающем законы природы потоке: некоторые носились взад и вперед, некоторые просто сидели, глядя, как вода перетекает через их ноги. В тех криках удовольствия, которые то и дело срывались с их уст, Юдит послышалась и нотка сексуального удовлетворения.

- Что это такое? - спросила Хои-Поллои скорее обиженно, нежели удивленно, словно все это зрелище было специально подстроено, чтобы сбить ее с толку.

- Давай пойдем и выясним, - ответила Юдит.

- Эти дети утонут, - заметила Хои-Поллои с ноткой чопорного неодобрения.

- На двухдюймовой глубине? Не говори глупостей.

С этими словами Юдит двинулась вверх, предоставив Хои-Поллои самой решать, идти ли ей следом. Но Хои-Поллои не собиралась отставать и снова заняла свое место на шаг позади Юдит. Икать она наконец-то перестала. Они взбирались в молчании до тех пор, пока в двухстах ярдах от того места, где они увидели первый поток, не обнаружился второй, текущий совсем с другой стороны и достаточно мощный, чтобы нести с собой не слишком тяжелый груз с нижних склонов. В основном, это был мусор - обрывки одежды, утонувшие могильщики, куски обгорелого хлеба, - но среди этого хлама попадались и предметы, без сомнения, специально брошенные в поток, чтобы он доставил их по назначению: аккуратно сложенные из бумаги лодочки-послания, небольшие венки из травы, украшенные крошечными цветами, кукла в саване из разноцветных лент. Юдит поймала одну из бумажных лодочек и развернула ее. Слова внутри расплылись, но вполне поддавались прочтению. Вот что было написано в письме:

Тишалулле. Меня зовут Симарра Сакео. Я посылаю эту молитву за мою мать, за моего отца и за моего брата Боэма, который умер. Я видела тебя во сне, Тишалулле, и знаю, какая ты хорошая. Ты в моем сердце. Пожалуйста, будь также в сердце моей мамы и моего папы и даруй им свое утешение.

Юдит передала письмо Хои-Поллои и проследила взглядом направление течения объединившихся потоков.

- Кто такая Тишалулле? - спросила она.

Хои-Поллои не ответила. Юдит оглянулась и увидела, что взгляд девушки прикован к вершине холма.

- Тишалулле? - вновь повторила Юдит.

- Это Богиня, - ответила Хои-Поллои, понизив голос, хотя никого вокруг видно не было. Произнеся эти слова, она выронила письмо на землю. Юдит наклонилась и подобрала его.

- Мы должны бережно относиться к чужим молитвам, - сказала она, заново сложив лодочку и отправив ее в плавание.

- Она никогда их не услышит, - сказала Хои-Поллои. - Ведь ее нет на свете.

- И все же ты боишься произнести ее имя в полный голос.

- Мы не должны произносить имена Богинь - так нас учил папа. Это строго запрещено.

- Так есть и еще Богини?

- Ну, конечно. Есть еще сестры Дельты. А папа говорил, что есть даже Богиня по имени Джокалайлау, которая живет в горах.

- А Тишалулле где живет?

- По-моему, в Колыбели Жерцемита, но я не уверена.

- Колыбели чего?

- Это такое озеро в Третьем Доминионе.

На этот раз Юдит улыбнулась сознательно.

- Реки, снега и озера, - сказала она, присев на корточки рядом с потоком и опустив в него пальцы. - Они пришли сюда в воде, Хои-Поллои.

- Кто пришел?

Поток был прохладным. Он заигрывал с пальцами Юдит и подпрыгивал, чтобы лизнуть ее ладонь.

- Не будь такой тупой, - сказала Юдит. - Богини. Они пришли сюда. Они здесь.

- Это невозможно. Даже если они все еще и существуют а папа говорил, что их давно уже нет, - то с какой стати им сюда приходить?

Юдит зачерпнула воду ладонью и поднесла ее ко рту. Вкус оказался сладким.

- Возможно, кто-то позвал их.

Она подняла глаза на Хои-Поллои, с лица которой еще не сошло выражение крайнего отвращения перед тем, что сделала Юдит.

- Кто-то там наверху? - спросила девушка.

- Знаешь, это очень трудно - взбираться на гору. В особенности, для воды. Не думаю, что она течет туда, чтобы полюбоваться видом. Ее что-то влечет, и если мы пойдем вслед за ней, то рано или поздно...

- Не думаю, что это благоразумно, - сказала Хои-Поллои.

- Но ведь зовут не только воду, - сказала Юдит. - Зовут и нас. Разве ты не чувствуешь?

- Нет, - откровенно ответила девушка. - Я, пожалуй, поверну назад и пойду домой.

- Ты уверена, что ты этого хочешь?

Хои-Поллои посмотрела на поток, протекавший в ярде от ее ног. Надо же было так случиться, что вода в этот момент несла мимо них не самый приятный груз - флотилию отрубленных куриных голов и частично обуглившийся труп маленькой собачонки.

- Ты пила это, - сказала Хои-Поллои.

- Вкус был очень приятный, - сказала Юдит, тем не менее отвернувшись, когда собака проплывала мимо.

Зрелище укрепило Хои-Поллои в ее намерении.

- Наверное, я действительно пойду домой, - сказала она. - Я не готова к встрече с Богинями, даже если они ждут нас наверху. Я слишком грешна.

- Глупости, - сказала Юдит. - Это не имеет никакого отношения к греху и искуплению. Вся эта чепуха - для мужчин. А это... - Она запнулась, подыскивая нужное слово, -... это - гораздо мудрее.

- Откуда ты знаешь? - сказала Хои-Поллои. - Никто по-настоящему не понимает таких вещей. Даже папа. Он говорил мне, что знает, как была создана Комета, но это все вранье. То же самое с тобой и с этими Богинями.

- Почему ты такая трусиха?

- Если б я не была трусихой, меня бы уже давно не было в живых. И не надо быть такой высокомерной. Я знаю, что ты считаешь меня нелепой, но если б ты была хоть чуточку повежливее, ты бы попыталась это скрыть.

- Я не считаю тебя нелепой.

- Нет, считаешь.

- Нет. Просто мне кажется, что ты любила своего папочку немного чересчур. В этом нет никакого преступления. Поверь мне, я сама тысячу раз совершала ту же самую ошибку. Сначала доверишься мужчине, а потом... - Она вздохнула и покачала головой. - Ну да ладно. Может быть, ты права, и тебе действительно лучше пойти домой. Кто знает, может, папа тебя уже ждет.

Не произнеся больше ни слова, они развернулись и пошли в разные стороны. Юдит продолжила подъем, жалея, что не подыскала более мягких слов для изложения своей точки зрения. Одолев еще ярдов пятьдесят, она услышала у себя за спиной тихую поступь Хои-Поллои, а потом и ее голос, начисто лишенный прежних обвинительных ноток:

- Папа ведь уже не вернется домой, верно?

Юдит обернулась и постаралась встретиться с косоглазым взглядом Хои-Поллои, что было не так-то легко.

- Да, - сказала она. - Скорее всего.

Хои-Поллои посмотрела на потрескавшийся асфальт у нее под ногами. - Думаю, я поняла это с самого начала, - сказала она, - но просто не могла с этим примириться. - Потом она снова подняла взгляд, который, вопреки ожиданиям Юдит, не был затуманен слезами. Собственно говоря, она выглядела почти счастливой, словно это признание облегчило ей душу. - Мы ведь обе одиноки, верно? - спросила она.

- Да, похоже на то.

- Стало быть, нам лучше держаться вместе. Так нам обеим будет лучше.

- Спасибо, что ты обо мне заботишься, - сказала Юдит.

- Мы, женщины, должны поддерживать друг друга, - сказала Хои-Поллои и двинулась вслед за Юдит.

Миляге показалось, что Изорддеррекс уснул, и теперь ему снится бредовый сон о самом себе. Черная пелена нависла над дворцом, но улицы и площади были полны чудес. Реки вырывались из трещин в асфальте и пускались в пляс вверх по склону холма, плюясь своей пеной прямиком в лицо озадаченному закону земного притяжения. Вокруг каждого фонтана сиял разноцветный ореол, яркий, словно стая попугаев. Ему пришло в голову, что для Пая это зрелище было бы настоящим пиршеством, и он стал мысленно отмечать каждую попадавшуюся по дороге странность, чтобы рассказать обо всем мистифу, когда они вновь будут вместе.

Но не только чудесами был полон город. Вокруг рек и радуг простиралась выжженная пустыня, в которой женщины, едва заметные на фоне обуглившихся руин своих собственных домов, оплакивали погибших. И только Кеспарат Эвретемеков, перед воротами которого он в настоящий момент стоял, похоже, был нетронут поджигателями. Однако в нем не было видно ни единого обитателя, и Миляга отправился бродить по пустынным улицам, шлифуя в уме новый набор предназначенных для Скопика оскорблений. Лишь через несколько минут он увидел того, кого искал. Афанасий стоял напротив одного из деревьев, посаженных вдоль бульваров Кеспарата, и созерцал его в состоянии полного восхищения.

Крона была довольно пышной, но не настолько, чтобы скрыть от глаза конфигурацию ветвей, и Миляге необязательно было претендовать на роль Христа, чтобы понять, насколько удобно прибить к ним человеческое тело. Приближаясь, он несколько раз позвал Афанасия по имени, но тот, похоже, совсем замечтался и не оглянулся даже тогда, когда Миляга встал у его плеча. Однако, он все-таки удостоил его ответным приветствием.

- Ты прибыл как раз вовремя, - сказал он.

- Самораспятие, - сказал Миляга в ответ. - Вот это будет чудо.

Афанасий наконец повернулся к нему. Лицо его было болезненно-желтым, а лоб - весь в крови. Он оглядел шрамы на лбу у Миляги и покачал головой.

- Уже двое, - сказал он и вытянул вперед руки.

На ладонях виднелись раны, природа которых не вызывала никаких сомнений. - А такие у тебя есть?

- Нет. А это... - Он указал на свой лоб, -... вовсе не то, что ты думаешь. Зачем ты так себя уродуешь?

- Я не уродую, - ответил Афанасий. - Я проснулся с этими ранами. Поверь, я совсем этому не рад.

Лицо Миляги приняло скептическое выражение, и Афанасий принялся убеждать его с удвоенной энергией.

- Я никогда этого не хотел, - сказал он. - Ни стигматов, ни снов.

- Так почему ж ты тогда уставился на это дерево?

- Я голоден, - ответил Афанасий. - Просто я прикидывал, хватит ли у меня сил на него забраться.

Миляга проследил за взглядом Афанасия и на верхних ветках увидел целые грозди фруктов, созревших под жаркими лучами Кометы. Внешне они напоминали мандарины, но были полосатыми.

- Боюсь, что ничем не смогу тебе помочь, - сказал Миляга. - Во мне слишком мало материи, чтобы я мог за них ухватиться. А стрясти ты их не можешь?

- Да я пробовал. Ну ладно. У нас есть дела и поважнее моего голода...

- Для начала, забинтовать твои раны, - сказал Миляга. - Я не хочу, чтобы ты истек кровью до начало Примирения.

- Ты имеешь в виду эти? - спросил Афанасий, опуская взгляд на свои руки. - Да нет, кровь течет и останавливается сама, когда захочет. Я уже к этому привык.

- Ладно, тогда нам надо найти тебе что-нибудь поесть. Ты не заглядывал в дома?

- Я не вор.

- Не думаю, чтобы кто-нибудь вернулся сюда, Афанасий. Давай найдем тебе какое-нибудь пропитание, пока ты не околел с голоду.

Они подошли к ближайшему дому, и после нескольких ободряющих наставлений Миляги, который был немало удивлен такой щепетильностью, Афанасий вышиб дверь ударом ноги. Дом либо стал жертвой мародеров, либо был покинут хозяевами в большой спешке, но кухня была нетронута, и там нашлось немало съестного. Афанасий приготовил себе сэндвич, запачкав кровью хлеб.

- Меня одолел такой голод, - сказал он. - Я полагаю, ты постился, не так ли?

- Нет. А что, надо было?

- Каждый решает по-своему, - ответил Афанасий. - У каждого - своя дорога на Небеса. Я, к примеру, знал человека, который мог молиться, только примотав к чреслам целое гнездо зарзи.

Миляга поморщился. - Это не религия, это какой-то мазохизм.

- А мазохизм, по-твоему, не религия? - спросил Афанасий. - Ты меня удивляешь.

Миляга был поражен, убедившись, что Афанасий обладает определенными способностями к остроумию, и обнаружил, что стал относиться к нему куда теплее, чем до этого разговора. Возможно, в конце концов они и сумеют поладить, но любое примирение будет иметь поверхностный характер, если не состоится разговора о Просвете и о том, что там произошло.

- Я должен попросить у тебя прощения, - оказал Миляга.

- Вот как?

- За то, что произошло в лагере. Ты потерял множество своих людей, и все это из-за меня.

- Сомневаюсь, что события могли развиваться как-то иначе, - сказал Афанасий. - Никто из нас не знал природы тех сил, с которыми мы столкнулись.

- Не уверен, что знаю ее сейчас.

Лицо Афанасия помрачнело. - Мистиф причинил много несчастий, послав к тебе свое привидение.

- Это было не привидение.

- Так или иначе, это потребовало от него колоссального усилия воли. Я уверен, что Пай-о-па знал о том, чем это грозит ему самому и моим людям.

- Он никогда никому не хотел зла.

- Так какая же цель толкнула его на этот поступок?

- Он хотел увериться в том, что я понял свое предназначение.

- Это недостаточная причина, - сказал Афанасий.

- Это единственная причина, которую я знаю, - ответил Миляга, умолчав о другой части послания Пая, которая была связана с Сартори. У Афанасия все равно нет ключа к этой разгадке, так зачем же его понапрасну беспокоить?

- У меня такое впечатление, что происходит что-то, чего мы не понимаем, - сказал Афанасий. - Ты видел воду?

- Да.

- И тебя это не беспокоит? Миляга, здесь трудятся какие-то другие силы, помимо нас. Может быть, мы должны найти их, спросить у них совета?

- Какие силы ты имеешь в виду? Других Маэстро?

- Нет. Я имею в виду Мадонну. Мне кажется, что она может быть здесь, в Изорддеррексе.

- Но ты не уверен.

- Но что-то же двигает эти воды?

- Если б она была здесь, неужели ты не знал бы об этом? Ведь ты был одним из ее верховных священнослужителей.

- Никогда я им не был. Мы молились у Просвета, потому что там было совершено преступление. С этого места в Первый Доминион была похищена женщина.

Флоккус Дадо рассказал Миляге эту историю, когда они ехали по пустыне, но потом произошло столько волнующих и тревожных событий, что он забыл о ней, а ведь это, без сомнения, была история его матери.

- Ее звали Целестина, не так ли?

- Откуда тебе это известно?

- Я встречался с ней. Она все еще жива и сейчас находится в Пятом Доминионе.

Афанасий прищурился, словно для того, чтобы навострить свой взгляд и пригвоздить эту ложь к позорному столбу. Но через несколько секунд улыбка тронула его губы.

- Стало быть, ты поддерживаешь отношения со святыми женщинами, - сказал он. - Значит, для тебя еще есть надежда.

- Ты сможешь сам встретиться с ней, когда все завершится.

- Я очень хотел бы.

- Но сейчас мы должны строго придерживаться нашего курса. Никаких отклонений быть не должно. Ты понимаешь? Мы сможем отправиться на поиски Мадонны, когда Примирение закончится, но не раньше.

- Я чувствую себя таким уязвимым, - сказал Афанасий.

- Мы все себя так чувствуем. Это неизбежно. Но существует кое-что еще более неизбежное.

- Что же?

- Целостность, - сказал Миляга. - Мир будет исцелен, и это куда более неизбежно, чем грех, смерть или темнота.

- Хорошо сказано, - ответил Афанасий. - Кто тебя этому научил?

- Ты еще спрашиваешь - ты ведь обвенчал меня с ним.

- Ааа, - он улыбнулся. - Тогда позволь тебе напомнить, для чего мужчина женится. Чтобы обрести целостность в своем союзе с женщиной.

- Может быть, кто-то другой, но не я, - сказал Миляга.

- Разве мистиф для тебя не был женщиной?

- Иногда...

- А в другое время?

- Ни мужчиной, ни женщиной. Блаженством.

Афанасий, похоже, был крайне обескуражен.

- Это кажется мне нечестивым, - сказал он.

Миляга никогда не рассматривал свою связь с мистифом с точки зрения религиозной морали, да и сейчас не собирался взваливать на себя ношу подобных сомнений. Пай был его учителем, его другом и его возлюбленным, а кроме того был беззаветно предан Примирению с самого начала. Миляга не мог поверить, что его Отец допустил бы подобный союз, не будь он святым и благословенным.

- По-моему, лучше нам оставить эту тему, - сказал он Афанасию. - А иначе мы опять вцепимся друг другу в глотки, чего лично мне крайне не хотелось бы.

- Мне тоже, - ответил Афанасий. - Больше не будем это обсуждать. Скажи, куда ты отправишься дальше?

- К Просвету.

- А кто из членов Синода будет там?

- Чика Джекин.

- Ага, так ты выбрал его?

- Ты его знаешь?

- Не очень хорошо. Мне было известно, что он пришел к Просвету гораздо раньше меня. Собственно говоря, вряд ли вообще кто-нибудь знает, сколько лет он там провел. Странный он человек.

- Если бы это было основанием для вывода о профнепригодности, - заметил Миляга, - тогда мы бы оба остались без работы.

- Согласен, что ж.

После этого Миляга высказал Афанасию все свои наилучшие пожелания, и они расстались - с учтивостью, если не с симпатией. Миляга подумал о пустыне за пределами Изорддеррекса, и Эвретемекская кухня скрылась из виду, через несколько секунд уступив место огромной стене Просвета, возвышавшейся из тумана, в котором он надеялся отыскать последнего члена Синода.

По дороге потоки продолжали сливаться друг с другом, и вскоре женщины шли уже по берегу настоящей реки, которая была слишком широкой, чтобы перепрыгнуть через нее, и слишком бурной, чтобы перейти ее вброд. Никакие берега, кроме сточных канав, не сдерживали эти воды, но та же сила, что влекла их к вершине холма, не давала им растечься в разные стороны. Река взбиралась вверх, словно животное, чья шкура постоянно росла, чтобы дать приют силе, которая вливалась в нее с каждым новым притоком. К настоящему моменту цель ее не вызывала никаких сомнений. На вершине холма было расположено только одно здание - дворец Автарха, и если только бездна не собиралась разверзнуться посреди улицы и поглотить эти вода, они неизбежно должны были привести их к воротам крепости.

У Юдит были разные воспоминания о дворце. Некоторые, подобно видению Башни Оси и расположенной под нею комнаты, в которую стекали подслушанные молитвы, внушали тревогу и страх. Другие же были исполнены нежной эротики: она дремала в постели Кезуар под пение Конкуписцентии, а любовник, который показался ей слишком совершенным, чтобы быть реальным, покрывал поцелуями ее тело. Конечно, его уже нет там, но она вернется в построенный им лабиринт, ныне обращенный на службу совсем другим силам, неся с собой не только его запах (от тебя воняет соитием, - сказала Целестина), но и плод их любви. Ее надежды на откровения Целестины, без сомнения, были разбиты именно из-за этого. Даже после отповеди Тэя и увещеваний Клема эта женщина все равно продолжала обращаться с ней, как с парией. А если она, лишь раз соприкоснувшаяся с божеством, учуяла Сартори в запахе ее кожи, то Тишалулле наверняка не только почувствует тот же запах, но и догадается о ребенке. В ответ на возможные вопросы и обвинения Юдит решила говорить только правду. У нее были свои причины для каждого ее поступка, и она не собирается подыскивать для них фальшивые оправдания. К алтарю Богинь она приблизится не только со смирением, но и с чувством собственного достоинства.

Вдали показались ворота. Белый, ревущий поток устремлялся в их направлении. То ли его натиск, то ли недавнее революционное насилие снесли обе створки с петель, и вода исступленно рвалась в проем.

- Как мы попадем внутрь? - закричала Хои-Поллои, голос которой был едва слышен за ревом потока.

- Здесь не так глубоко, - крикнула в ответ Юдит. - Мы сможем перейти вброд, если пойдем вместе. Давай, берись за мою руку.

Не дав ей времени возразить или уклониться, Юдит крепко сжала запястье Хои-Поллои и шагнула в реку. Как она и предполагала, здесь было не очень глубоко. Пенистая поверхность потока доходила им только до середины бедер. Но мощь его была велика, и им приходилось двигаться с крайней осторожностью. Вода бесновалась вокруг так, что Юдит даже не видела той суши, к которой они направлялись под ее руководством. Сквозь подошвы она чувствовала, как река размывает мостовую, в считанные минуты дробя камни, на которых бесконечные вереницы солдат, рабов и кающихся не смогли оставить особых отпечатков за последние два столетия. Но не только эта опасность угрожала им потерей равновесия. Груз плывущих по реке даров, прошений и мусора, собранный пятью или шестью ручьями в нижних Кеспаратах, значительно потяжелел. Обломки дерева бились об их поджилки и голени, обрывки ткани облепляли им колени. Но Юдит крепко держалась на ногах и двигалась вперед твердым шагом, время от времени оборачиваясь к Хои-Поллои, чтобы успокоить ее и дать ей понять взглядом или улыбкой, что, несмотря на все неудобства, никакой серьезной опасности им не угрожает. Ворота они миновали благополучно.

Оказавшись на территории дворца, река не собиралась успокаиваться. Напротив, она, похоже, обретала новый импульс, и чем выше взбирались ее воды по внутренним дворикам, тем выше взлетала над ними неистовая пена. Лучи Кометы проникали сюда в куда большем изобилии, чем в нижние Кеспараты, и их свет, отражаясь от поверхности воды отбрасывал серебряную филигрань бликов на безрадостные каменные стены. Отвлеченная красотой этого зрелища, Юдит немедленно потеряла опору и упала, увлекая за собой Хои-Поллои. Хотя им и не угрожала опасность утонуть, мощь потока неудержимо влекла их вперед. Хои-Поллои, весившая значительно меньше, вскоре оказалась впереди. Их попытки остановиться были обречены на неудачу из-за водоворотов и встречных течений, которые порождались их же собственными усилиями, и лишь по чистой случайности Хои-Поллои, брошенная на плотину мусора, частично перегородившую поток, сумела упереться в скопившуюся массу обломков и встать на колени. Вода яростно разбивалась о ее тело, не желая отпускать свою жертву, но ей удалось удержаться, и когда Юдит поднесло к этому месту, Хои-Поллои уже поднялась на нога.

- Давай сюда руку! - закричала она, возвращая полученное несколько минут назад приглашение.

Юдит потянулась к ней, разворачиваясь, чтобы уцепиться за ее пальцы. Но у реки были свои планы. В тот момент, когда их разделяло не более нескольких дюймов, поток закрутил ее в водовороте и унес прочь. Его хватка оказалась настолько мощной, что у нее перехватило дыхание, и она не смогла даже прокричать Хои-Поллои что-нибудь ободряющее. Поток пронес ее тело под монолитной аркой, и оно скрылось из виду.

Но с какой бы яростью ни швыряли ее воды, продолжая свой бег по крытым галереям и колоннадам, она не испытывала страха, совсем наоборот. Их радостное возбуждение оказалось заразительным. Теперь и в нее вселилась воля, которая влекла их вперед, и она с радостью готова была предстать перед тем, кто вызвал их и кто, без сомнения, был также их источником. А уж как отнесется к ней эта повелительница - будь то Тишалулле, Джокалайлау или какая-то другая Богиня, выбравшая дворец местом своего сегодняшнего пребывания, - сочтет ли ее просителем или просто очередным куском мусора, станет ясно только в конце путешествия.

Если Изорддеррекс превратился в праздник сверкающих мелочей - каждый оттенок цвета пел, каждый пузырек воздуха в его водах мерцал, как чистейший хрусталь, - то на Просвет опустилась атмосфера тягостной неопределенности. В воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, который мог бы хоть немного рассеять тяжелый туман, окутавший упавшие палатки и мертвецов, завернутых в саван, но не погребенных, да и лучи Кометы не могли проникнуть через более высокие слои тумана, из-за которых свет ее казался тусклым и сумеречным. Слева от призрака Миляги смутно виднелось кольцо Мадонн, в котором нашли пристанище Афанасий и его апостолы. Но человека, для встречи с которым он появился здесь, там не оказалось. Не было видно его и справа, где туман был таким густым, что все, находившееся дальше восьми-десяти ярдов, тонуло в непроницаемой пелене. Однако он все-таки направился туда, решив не выкрикивать имя Чики Джекина, пусть даже это и могло ускорить поиски. Заговор мрачных, угнетающих сил довлел над пейзажем, и он не хотел привлекать их внимание своими криками. В молчании он шел вперед, едва раздвигая туман своим бесплотным телом и не оставляя следов на влажной земле. Здесь он куда больше ощущал себя призраком, чем в тех местах, где прошли остальные встречи. Этот пейзаж - притихший, но исполненный присутствия незримых сил - был предназначен как раз для таких душ.

Ему не пришлось долго бродить вслепую. Через какое-то время туман начал рассеиваться, и сквозь его клочья он заметил Чику Джекина. Среди обломков он отыскал себе стул и небольшой столик и теперь был занят раскладыванием пасьянса, сидя спиной к великой стене Первого Доминиона и ведя яростную беседу с самим собой. Все мы чокнутые, - подумал Миляга, застав его за этим странным занятием. -Тик Ро сходит с ума по горчице; Скопик делает первые шаги на поприще пироманьяка; Афанасий готовит своими пробитыми руками кровавые сэндвичи; а теперь вот Чика Джекин разговаривает сам с собой, словно страдающая неврозом обезьянка. Все чокнутые, все до одного. А из них он, Миляга, пожалуй, самый чокнутый - любовник существа, отрицающего половые различия, и создатель человека, уничтожившего целые нации. Единственная здоровая сущность в его душе, пылающая, словно ослепительно яркий маяк, - это миссия Примирителя, вложенная в него Богом.

- Джекин?

Чика оторвался от карт с немного виноватым видом.

- О, Маэстро, вы здесь.

- Ты хочешь сказать, что ты меня не ждал?

- Но не так рано. Нам уже пора отправляться в Ану?

- Пока нет. Я пришел проверить, готов ли ты.

- Я готов, Маэстро. Честное слово.

- Ты выигрывал?

- Я играл с самим собой.

- Но это не значит, что ты не мог выиграть.

- Да? Да. Вы правы. Что ж, значит, я выигрывал.

Он встал из-за стола и снял очки.

- Что-нибудь появлялось из Просвета, пока ты ждал?

- Нет, никто не выходил. Вообще-то говоря, вы - первый, чей голос я слышу с тех пор, как Афанасий ушел.

- Он теперь тоже член Синода, - сказал Миляга. - Скопик ввел его в наш состав, чтобы он представлял Второй Доминион.

- Что случилось с Эвретемеком? Надеюсь, он не был убит?

- Умер от старости.

- А Афанасий справится с задачей? - спросил Джекин, но потом решил, что вопрос его выходит за рамки дозволенного, и сказал:

- Простите меня, у меня нет никакого права подвергать сомнению ваш выбор.

- У тебя есть такое право, - сказал Миляга. - Мы должны быть полностью уверены друг в друге.

- Если вы доверяете Афанасию, то я тоже буду ему доверять, - просто сказал Джекин.

- Значит, все мы готовы.

- Я хотел бы сделать одно сообщение, если вы мне позволите.

- Какое?

- Я сказал, что никто не выходил из Просвета, и это правда...

- Но кто-то входил?

- Да. Прошлой ночью я спал здесь под столом... - Он указал на свое ложе из одеял и камней. -... и проснулся, продрогнув до костей. Сначала я никак не мог сообразить, сплю ли я или нет, и поднялся не сразу. Но когда поднялся, увидел, как из тумана выходят фигуры. Их были дюжины.

- Кто это были?

- Нуллианаки, - ответил Джекин. - Вы их знаете?

- Конечно.

- Я насчитал по меньшей мере пятьдесят, а это только те, что попались мне на глаза.

- Они угрожали тебе?

- По-моему, они вообще меня не заметили. Глаза их были прикованы к их цели...

- К Просвету?

- Да. Но перед тем, как отправиться туда, они разделись, развели костры и сожгли всю свою одежду и все вещи, которые были у них с собой.

- И все так делали?

- Все, кого я видел. Это было что-то необычайное.

- Ты можешь показать мне костры?

- Запросто, - сказал Джекин и повел за собой Милягу, не переставая разговаривать.

- Я никогда раньше не видел живого Нуллианака, но, конечно, я слышал разные истории.

- Они редкостные сволочи, - сказал Миляга. - Несколько месяцев назад я убил одного в Ванаэфе, а потом в Изорддеррексе я встретился с одним из его братьев, и он убил девочку, которую я знал.

- Я слышал, что они любят невинность. Для них это пища и питье. Кроме того, я знаю, что они все в родстве друг с другом, хотя никто никогда не видел Нуллианака женского пола. Кое-кто даже говорит, что таких вообще нет.

- Ты немало о них знаешь, как я погляжу.

- Ну, я много читал, - сказал Джекин, взглянув на Милягу. - Но вы ведь знаете как говорят: не изучай ничего, кроме того...

-... что в глубине души уже знаешь.

- Точно.

Услышав это изречение из уст Чики, Миляга посмотрел на него с новым интересом. Неужели это такой распространенный афоризм, что каждый студент знает его наизусть, или Чика понимает значение этих слов? Миляга остановился, и Джекин остановился рядом с ним. На устах у него появилась почти лукавая улыбка. Теперь Миляга превратился в студента, штудирующего текст, роль которого играло лицо Чики. Прочтя его, он убедился в справедливости только что произнесенного афоризма.

- Господи ты Боже мой... - сказал он. - Люциус?

- Да, Маэстро. Это я.

- Люциус! Люциус!

Конечно, годы взяли свое, но не так уж он и изменился. Лицо стоящего перед ним человека уже не принадлежало тому пылкому ученику, которого он отослал с Гамут-стрит двести лет назад, но состарилось оно едва ли на одну десятую этого срока.

- Это просто невероятно, - сказал Миляга.

- А я думал, может, вы поняли, кто я такой, и просто играете со мной в игру.

- Как же я мог узнать тебя?

- Неужели я так изменился? - слегка обескураженно спросил Люциус. - Мне потребовалось двадцать три года, чтобы научиться заклинанию, которое останавливает старение, но я-то думал, что мне удалось удержать последние остатки своей молодости. Небольшая уступка тщеславию. Простите меня.

- Когда ты пришел сюда?

- Кажется, что это было целую жизнь назад, да наверное, так оно и есть. Сначала я странствовал по Доминионам, поступая в ученики то к одному магу, то к другому, но ни один из них меня не удовлетворял. Я сравнивал их с вами, вы же понимаете, и, разумеется, никто этого сравнения не выдерживал.

- Я был паршивым учителем, - сказал Миляга.

- Я бы не сказал. Вы научили меня основам, и я жил, храня их в душе, и процветал. Может быть, и не с точки зрения мира, но тем не менее.

- Единственный урок я тебе дал на лестнице. Помнишь, в ту последнюю ночь?

- Конечно, я помню. Законы обучения, поклонения и страха. Это было чудесно.

- Но их придумал не я, Люциус. Меня научил мистиф, а я просто передал их дальше.

- Так разве не в этом состоит ремесло учителя?

- Мне кажется, великие учителя очищают мудрость, делают ее более тонкой, а не просто повторяют. Я же ничего подобного не делал. Наверное, каждое слово и казалось совершенным именно потому, что я ничего не изменил.

- Стало быть, мой идол был колоссом на глиняных ногах?

- Боюсь, что да.

- А вы думаете, я этого не знал? Я видел, что случилось в Убежище. Я видел, как вы потерпели неудачу, и именно поэтому я и ждал вас здесь.

- Не понимаю.

- Я знал, что вы не смиритесь с поражением. Вы будете выжидать и строить планы, и однажды, пусть даже должна пройти тысяча лет, вы вернетесь, чтобы попытаться снова.

- Как-нибудь я тебе расскажу, как это все произошло на самом деле, и ты подрастеряешь свой пыл.

- Какая разница, как это произошло. Главное - вы здесь, - сказал Люциус. - И моя мечта наконец-то сбывается.

- Какая мечта?

- Работать вместе с вами. Соединиться над Аной, как равный с равным, Маэстро с Маэстро. - Он улыбнулся. - Сегодня великий день, - сказал он. - Еще немного, и я просто умру от счастья. Ага, смотрите, Маэстро! - Он остановился и указал на землю в нескольких ярдах от них. - Вот один из костров Нуллианаков.

Пепел уже развеяло, но среди углей виднелись обрывки одежды. Миляга подошел поближе.

- Люциус, я недостаточно материален, чтобы копаться в этом соре. Ты не окажешь мне эту услугу?

Люциус послушно нагнулся и вытащил из-под углей то, что осталось от нуллианакских одеяний. Это были обгорелые обрывки костюмов, балахонов и плащей самых разнообразных фасонов. Некоторые были украшены тонкой вышивкой по паташокской моде, другие были кусками самой обычной дерюги. Иногда попадались обрывки с медалями - судя по всему, остатки военной формы.

- Похоже, они пришли со всей Имаджики, - сказал Миляга.

- Их вызвали, - сказал Люциус в ответ.

- Логичное предположение.

- Но зачем?

Миляга задумался на мгновение.

- По-моему, Незримый запихнул их в свою печь, Люциус. Он сжег их.

- Стало быть, Он очищает Доминион от скверны?

- Да, именно так. И Нуллианаки знали об этом. Поэтому они и сбросили с себя всю одежду, словно кающиеся грешники, ведь они знали, что идут на свой суд.

- Вот видите, - сказал Люциус, - сколько у вас своей мудрости.

- Когда я уйду, ты сможешь сжечь весь оставшийся мусор?

- Конечно.

- Он хочет, чтобы мы очистили это место.

- Я могу начать прямо сейчас.

- А я вернусь в Пятый Доминион и закончу свои приготовления.

- Убежище все еще стоит?

- Да. Но я буду свершать ритуал не там. Я вернулся на Гамут-стрит.

- Прекрасный был дом.

- Он и сейчас по-своему прекрасен. Я видел тебя там на лестнице всего лишь несколько ночей назад.

- Дух там, а плоть здесь. Что может быть прекраснее?

- Слиться плотью и духом со всем Творением, - ответил Миляга.

- Да, вы правы.

- И это произойдет. Все - Едино, Люциус.

- Я не забыл этот урок.

- Хорошо.

- Но могу я попросить вас кое о чем?

- Да?

- Называйте меня, пожалуйста, Чикой Джекином. Я утратил очарование молодости, так что можно распроститься и с именем.

- Хорошо, Маэстро Джекин.

- Спасибо.

- Увидимся через несколько часов, - сказал Миляга и с этими словами сконцентрировался на своем возвращении.

На этот раз ни сентиментальные воспоминания, ни другие посторонние мысли не сбили его с курса, и со скоростью мысли он полетел назад - над Изорддеррексом, вдоль Постного Пути, над Колыбелью и погруженными во мрак высотами Джокалайлау, - пролетел над холмом Липпер Байак и Паташокой (в ворота которой ему еще предстояло войти) и в конце концов вернулся в Пятый Доминион, в дом на Гамут-стрит.

За окном был день, а в дверях стоял Клем, терпеливо ожидая возвращения Маэстро. Заметив первые признаки жизни на лице Миляги, он тут же заговорил, словно сообщение его не терпело и секундного отлагательства.

- Понедельник вернулся, - сказал он.

Миляга потянулся и зевнул. Шея и поясница побаливали, а мочевой пузырь был готов разорваться, но кишечник, вопреки мрачным предсказаниям Тика Ро, сохранил свое содержимое при себе.

- Хорошо, - сказал он. Поднявшись, он проковылял к каминной полке и, ухватившись за нее, принялся разминать онемевшие ноги. - Он привез камни?

- Да, привез. Но он вернулся один, без Юдит.

- Куда она, черт возьми, подевалась?

- Мне он не говорит. Она просила его передать тебе какое-то послание, и он сказал, что оно предназначается для тебя одного. Позвать его? Он внизу, завтракает.

- Хорошо, пришли его ко мне, пожалуйста. Да, и если можешь, притащи мне чего-нибудь поесть. Только, Бога ради, не сосиски.

Клем отправился вниз, а Миляга подошел к окну и распахнул его настежь. Последнее утро, которое Пятый Доминион встречал непримиренным, было в самом разгаре. Листья на ближайшем дереве уже успели поникнуть от жары. Услышав, как Понедельник шумно ринулся вверх по лестнице, Миляга обернулся, чтобы встретить вестника. Вестник появился с недоеденным гамбургером в одной руке и недокуренной сигаретой - в другой.

- Ты что-то хочешь сообщить мне?

- Да, Босс. От Юдит.

- Куда она подевалась?

- В Изорддеррекс. Это часть того, что я должен вам передать.

- Ты видел, как она отправилась?

- Нет. Она велела мне выйти и подождать снаружи, ну я и послушался.

- А другая часть?

- Она сказала мне... - Он скорчил мину, выражавшую всю степень его сосредоточенности. -...чтобы я сказал тебе, куда она отправилась, и это я уже сделал, а потом она сказала мне, чтобы я сказал тебе, что в Примирении таится опасность, и ты не должен ничего делать, пока она не свяжется с тобой снова.

- Таится опасность? Она так сказала?

- В точности ее слова. Без обмана.

- A у тебя есть какие-нибудь представления о том, что она имела в виду?

- Нет, Босс. Хоть обыщи меня. - Он вгляделся в самый темный угол комнаты. - Я не знал, что у тебя есть обезьяна, - сказал он. - Ты привез ее из путешествия?

Миляга посмотрел в угол. Отдохни Немного, судя по всему, прокравшийся в комнату ночью, тревожно смотрел на Маэстро.

- Она ест гамбургеры? - спросил Понедельник, опускаясь на корточки.

- Можешь попробовать, - ответил Миляга рассеянно. - Понедельник, это все, что сказала Юдит: таится опасность?..

- Все, Босс. Клянусь.

- Вы вошли в Убежище, и она сразу же сказала тебе, что не хочет возвращаться?

- Не-еет, она там долго валандалась, - сказал Понедельник, строя рожи мнимой обезьяне, которая покинула свой угол и двинулась к протянутому гамбургеру.

Он хотел было подняться, но обезьяна оскалила зубы с такой яростью, что он передумал и просто протянул руку как можно дальше, чтобы не подпускать тварь к своему лицу. Приблизившись, она блаженно втянула в себя запах гамбургера и, подняв крошечные лапки, с неподражаемым изяществом взяла кушанье.

- Ну, так рассказывай, - сказал Миляга.

- Ах да! Так вот, когда мы туда завалились, там был один придурочный, ну, она и стала с ним трепаться.

- Она знала этого человека?

- Да, точно.

- И кто это был?

- Забыл имя, - сказал Понедельник. Увидев, как Миляга нахмурил брови, он начал протестующе оправдываться. - Это не входило в послание, Босс. А иначе я бы обязательно запомнил.

- Все равно вспоминай, - сказал Миляга. - Кто это был?

Понедельник выпрямился и нервно затянулся. - Никак не могу вспомнить. Там, знаешь, все эти птицы, пчелы, ну и всякое такое. Я толком ничего и не слышал. Имя какое-то короткое, типа Дрын или Даун или...

- Дауд.

- Точно! Оно самое! Это был Дауд. И на нем живого места не было.

- Но он был жив.

- Да, недолго. Ну, как я сказал, они там трепались.

- И после этого она сказала, что отправляется в Изорддеррекс?

- Точно. Она сказала, чтобы я отвез тебе камни и передал послание.

- И то, и другое ты исполнил. Спасибо тебе.

- Рад стараться, Босс, - сказал Понедельник. - Я больше не нужен? Если понадоблюсь, я на крыльце. Жара будет охренительная.

Он загрохотал вниз по лестнице.

- Дверь закрыть или оставить открытой? - спросил Отдохни Немного, поедая гамбургер.

- Что ты вообще здесь делаешь?

- Я почувствовал себя так одиноко, Освободитель, - принялся канючить он.

- Ты обещал полное повиновение, - напомнил ему Миляга.

- Ты не доверяешь ей, ведь правда? - сказал Отдохни Немного в ответ. - Ты думаешь, что она смылась, чтобы встать на сторону Сартори.

До этого момента подобные мысли не приходили ему в голову. Но теперь, будучи произнесенным вслух, это предположение не показалось ему таким уж маловероятным. Юдит призналась в своих чувствах к Сартори в этом самом доме, и, вне всяких сомнений, она верила, что он отвечает ей пламенной любовью. Возможно, когда Понедельник отвернулся, она просто-напросто выскользнула из Убежища и отправилась на поиски отца своего ребенка. Если это действительно так, то ведет она себя на редкость парадоксально. Ну не странно ли бросаться в объятия человеку, врагу которого она только что помогла подготовиться к победе? Но сегодня не тот день, чтобы тратить время на разгадки подобных головоломок. Что сделала, то и сделала, и Бог ей судья.

Миляга уселся на подоконник (этот насест частенько служил ему для составления планов на будущее) и попытался прогнать от себя все мысли о ее предательстве, но комнату он для этого выбрал не самую подходящую. Ведь именно здесь располагалась та утроба, в которой она была сотворена. В щелях наверняка остались песчинки из того круга, в котором она лежала, а в доски глубоко впитались пролитые капельки тех снадобий, которыми он умастил ее наготу. И как он ни пытался прогнать от себя эти мысли, одна неизбежно тянула за собой другую. Подумав о ее наготе, он представил, как его липкие от масел руки ласкают ее тело. А потом свои поцелуи. А потом свое тело. Не прошло и минуты, как им овладело сильное половое возбуждение.

И это надо же - предаваться подобным размышлениям в такое утро! Ухищрениям плоти не должно быть места в том деле, что его ожидает. Они и так уже привели последнее Примирение к трагедии, но теперь он не позволит им сбить себя с предначертанного Богом пути. Он с отвращением опустил глаза на вздувшийся в паху бугор.

- Отрежь себе эту штуку, - посоветовал Отдохни Немного.

Если бы он мог сделать это, не превратив себя в инвалида, он бы немедленно последовал этому совету, и с большой радостью. К тому, что вздымалось у него между ног, он не испытывал ничего, кроме презрения. Это был идиот с разгоряченной башкой, и он хотел от него избавиться.

- Я могу его контролировать, - сказал Миляга.

- Сказал человек, падая в жерло вулкана, - добавил Отдохни Немного.

В ветвях дерева появился черный дрозд и завел свою безмятежную песню. Миляга посмотрел на него, а потом перевел взгляд дальше, сквозь хитросплетение ветвей на ослепительно голубое небо. Созерцая его, он слегка развеялся, и к тому времени, когда на лестнице раздались шаги Клема, несущего еду и питье, приступ похоти миновал, и он встретил своих ангелов-хранителей с ясной головой.

- Теперь будем ждать, - сообщил он Клему.

- Чего?

- Пока вернется Юдит.

- А если она не вернется?

- Вернется, - ответил Миляга. - Здесь она родилась, и здесь ее дом, даже если ей этого не хочется. В конце концов она должна сюда вернуться. И если она вступила в заговор против нас, Клем, - если она перешла на сторону врага, - то, клянусь, я сделаю круг прямо здесь... - Он указал на доски у себя под ногами. -... и уничтожу ее до последнего атома, словно она никогда и не существовала.