ОТДЕЛ IV 11 страница

Поэтому получилось так, что никто не может сказать, где и когда Аполлоний родился, и никто не знает, когда и где он умер. Некоторые думают, что во время смерти ему было восемьдесят или девяносто лет, другие – что сто или даже сто семнадцать. Но закончил ли он свои дни в Эфесе в 96 г. н. э., как говорят некоторые, или же это событие имело место в Линде в храме Паллас-Афины, или он исчез из храма Диктинны, или же, как утверждают другие, он совсем не умер, но, будучи столетним, возобновил свою жизнь с помощью Магии и продолжал свою работу на благо человечества, – никто этого сказать не может. Только в Сокровенных Записях отмечено его рождение и дальнейшая жизнь, но – «кто же верит в такое сообщение?»

Все, что история знает, заключается в том, что Аполлоний был полным энтузиазма основателем новой школы созерцания. Может быть, менее метафоричный и более практичный, чем Иисус, он все же прививал ту же самую квинтэссенцию духовности, те же самые высокие истины нравственности. Его обвиняют в том, что он ограничил свою деятельность высшими классами общества вместо того, чтобы поступать так, как поступали Будда и Иисус, которые проповедовали бедным и обездоленным. О причинах, почему он поступил таким исключительным образом, невозможно теперь судить, когда прошло так много лет. Но, кажется, что тут замешан Кармический закон. Родившись, как нам говорят, среди аристократии, весьма вероятно, он хотел закончить работу, недоделанную в этом особом направлении его предшественником и потому стремился дать «мир на земле и доброжелательство» всем людям, а не только отверженным и преступным. Поэтому он общался с царями и сильными мира своего века. Тем не менее, все три «чудотворца» проявили удивительное сходство в целенаправленности. Подобно Иисусу и подобно Будде Аполлоний был непримиримый враг всякого внешнего показа набожности, всего показного блеска бесполезных религиозных церемоний, ханжества и лицемерия. Что его «чудеса» были более удивительными, разнообразными и лучше засвидетельствованными 132] историей, чем какие-либо другие, это тоже правда. Материализм отрицает, но свидетельство и подтверждение даже со стороны самой Церкви, сколько она ни поносила его, доказывает, что это факт[235].

Клеветнические сплетни, распущенные против Аполлония, были настолько многочисленными, насколько они были лживы. Еще спустя такое долгое время, как восемнадцать веков после его смерти, он был оклеветан епископом Дугласом в его труде против чудес. В этом труде достопочтимый епископ разбился об исторические факты. Ибо не в чудесах, но в тождественности проповедываемых идей и доктрин – вот где мы должны искать сходство между Буддой, Иисусом и Аполлонием. Если мы будем изучать этот вопрос беспристрастно, мы вскоре поймем, что этики, проповедоваемые Готамой, Платоном, Аполлонием, Иисусом, Аммонием Саккасом, и его учениками, все были обоснованы на одной и той же мистической философии, что все они поклонялись одному божественному Идеалу, независимо от того, считали они его «Отцом» человечества, который живет в человеке, как человек живет в Нем, или же Непостижимым Творческим Принципом. Все они вели Богоподобные жизни. Аммоний, говоря о своей философии, учил, что их школа ведет свое начало со дней Гермеса, который принес свою мудрость из Индии. Это было полностью то же самое мистическое созерцание, как у йогов: общение брамина со своим собственным сияющим Я – «Атманом»[236].

Таким образом показано, что основа Эклектической Школы тождественна с доктринами йогов – индусских мистиков; доказано, что они имеют общее происхождение из того же источника, что и ранний Буддизм Готамы и его Архатов.

Непроизносимое Имя, в поисках которого так много каббалистов – не знакомых ни с одним из восточных или даже западных Адептов – напрасно тратят свои знания и жизни, обитает латентным в сердце каждого человека. Это волшебное имя, которое, согласно самым древним оракулам, «устремляется в бесконечные миры, α ́ φ ο ι τ η τ ω σ τ ρ ο φ ί γ γ ι, может быть обретено двояко: путем регулярных посвящений или через «слабый голос», который Илия услышал в пещере Хореба, горы Бога. И «когда Илия услышал его, он закутал лицо в свой плащ и встал у входа в пещеру. И вот раздался этот голос».

Когда Аполлоний Тианский желал услышать «слабый голос», он обычно закутывался весь целиком, в плащ из тонкой шерсти, на который он помещал обе свои ступни, после совершения неких магнетических пассов, и произносил не «имя», а призыв, хорошо известный каждому адепту. Затем он натягивал плащ поверх головы и лица, и его полупрозрачный или астральный дух был свободен. В обычной жизни он носил шерстяную одежду не больше, чем жрецы храмов. Обладание сокровенной комбинацией «имени» давало Иерофанту верховную власть над каждым существом, человеческим или другим, стоящим ниже его самого по силе души[237].

133] К какой бы школе он не принадлежал, несомненным остается тот факт, что Аполлоний Тианский оставил за собою бессмертное имя. Сотни трудов были написаны об этом удивительном человеке; серьезно обсуждали его историки; претенциозные глупцы, не будучи в состоянии прийти к какому-либо заключению по поводу этого Мудреца, пытались отрицать само его существование. Что касается Церкви, то она, хотя и проклинает его память, всегда стремилась представить его, как историческое лицо. Ее политика теперь, кажется, заключается в том, чтобы оставленное им впечатление направить по другому каналу – это известная и очень старая стратегия. Иезуиты, например, признавая его «чудеса», пустили в ход два потока мысли, и они были успешны, как во всем, что они предпринимают. Одна из партий обрисовывает Аполлония, как послушного «посредника Сатаны», окружая при этом его теургические силы самым чудесным и ослепительным блеском, тогда как другая партия заявляет, что все это рассматривает, как ловкую выдумку, написанную, имея в виду заранее определенную цель.

В своих многотомных Мемуарах о Сатане маркиз Де Мирвилль по ходу своих выступлений за признание врага Бога в качестве творца спиритуалистических феноменов, посвящает целую главу этому великому Адепту. Нижеприведенный перевод отрывков из его книги раскрывает весь этот заговор. Просим читателя не забыть, что каждый труд маркиза написан под покровительством и по уполномочиям папского престола в Риме.

Было бы оставлением картины первого века неполной и нанесением оскорбления памяти Св. Иоанна, если бы мы обошли молчанием имя человека, который имел честь быть его особенным противником, как Симон был противником Св. Петра, Элимас – Павла, и т. д. В первые годы христианской эры,...в Тиане, в Каппадокии появился один из тех необычных людей, которыми так обильна была Пифагорейская школа. Великий путешественник, как и его учитель, посвященный во все тайные доктрины Индии, Египта и Халдеи, наделенный поэтому всеми теургическими силами древних магов, он изумлял, по очереди, все страны, которые он посещал и которые – наш долг это признать – кажется, благословляют его память. Мы не можем сомневаться в этом факте, не вступая в противоречие с подлинными записями истории. Подробности его жизни переданы нам историком четвертого века (Филостратом), который сам переводил дневник – куда день за днем заносились события жизни этого философа – написанный Дамисом, его учеником и близким другом[238].

Де Мирвилль допускает возможность некоторых преувеличений как со стороны ведущего дневник, так и со стороны переводчика; но он «не думает, что они занимают много места в повествовании». Поэтому он сожалеет, обнаружив, что аббат 134] Фреппель «в своих прекрасных «Очерках»[239] называет дневник Дамиса выдумкой». Почему?

(Потому) что оратор основывает свое мнение на совершенном сходстве – рассчитанном, как он думает – этой легенды с жизнью Спасителя. Но изучая данный предмет более глубоко, он (аббат Фреппель) может убедиться, что ни Аполлоний, ни Дамис, ни даже Филострат никогда не претендовали на бó льшую честь, чем уподобиться Св. Иоанну. Эта программа сама по себе была достаточно увлекательна и пародия достаточно скандальная, так как Аполлонию, благодаря магическим искусствам, удалось уравновесить, по внешнему виду, несколько чудес в Эфесе (сотворенных Св. Иоанном) и т. д.[240]

Anguis in herba показала свою голову. Именно совершенное, удивительное сходство жизни Аполлония с жизнью Спасителя ставит Церковь между Сциллой и Харибдой. Отрицать жизнь и «чудеса» первого значило бы отрицать достоверность свидетельств тех же самых апостолов и писателей – отцов Церкви, на свидетельствах которых построена жизнь самого Иисуса. Приписывать благотворные деяния этого Адепта, такие как совершенные им воскрешения мертвых, поступки милосердия, его способность исцелять больных и т. п., «древнему врагу», на этот раз было бы довольно опасно. Отсюда стратегия – спутать представления тех, кто полагается на авторитеты и критиков. У Церкви зрение гораздо острее, чем у любого из наших великих историков. Церковь знает, что отрицание существования этого Адепта повело бы ее к отрицанию императора Веспазиана и его историков, императоров Александра Севера и Аурелиана и их историков, и, наконец, к отрицанию Иисуса и всякого свидетельства о Нем, подготавливая таким образом свое стадо, наконец, к отрицанию самой себя. Становится интересно узнать, что она в этом критическом положении говорит через свой избранный рупор – Де Мирвилля. Она говорит следующим образом:

Что же тут такого нового и невозможного в повествовании Дамиса относительно их путешествия в страны халдеев и гимнософов? – он спрашивает. Прежде чем отрицать, постарайтесь припомнить, что представляли в те дни эти страны чудес par excellence, и также свидетельства таких людей, как Пифагор, Эмпедокл и Демокрит, про которых следовало бы думать, что они знали, о чем писали. В конце концов, в чем мы можем упрекнуть Аполлония? В том ли, что он произнес – как произносили Оракулы – ряд пророчеств и предсказаний, исполнившихся чудеснейшим образом? Нет; ибо, лучше изучивши, теперь мы знаем, что они такое[241]. Оракулы теперь стали для нас тем, чем они были для каждого 135] в течение прошлого века, от Ван Дэйла до Фонтенелла. В том ли, что он обладал вторым зрением и имел видения на далеких расстояниях? [242] Нет; ибо такие феномены в настоящее время свойственны половине Европы. В том ли, что он хвастался, что знает все языки, какие только существуют под солнцем, хотя никогда ни одного из них не учил? Но кто же не знает того факта, что это является лучшим критерием[243] присутствия и помощи духа, какого рода он бы ни был? В том ли, что он верил в переселение (реинкарнацию)? Но в это все еще верят (миллионы) в наши дни. Никто не имеет представления о количестве ученых, которые хотели бы восстановить Религию друидов и Мистерии Пифагора. Или в том, что он изгонял демонов и чуму? Это и прежде делали египтяне, этруски и все римские папы[244]. В том ли, что он беседовал с умершими? Сегодня мы делаем то же самое или верим, что делаем; это все одно и то же. В том ли, что он верил в существование эмпуз? Где тот демонолог, который не знает, что эмпуз есть «южный демон», упоминаемый в «Псалтыре» Давида, и которого страшились как тогда, так и теперь, во всей Северной Европе? [245] В том ли, что по собственному желанию он мог стать невидимым? Это одно из достижений месмеризма. В том ли, что после (предполагаемой) своей смерти, он явился императору Аурелиану над городскими стенами Тианы и этим заставил его снять осаду города? Такова была миссия каждого героя, перешедшего в загробную жизнь, и это была причина, почему люди поклонялись манам[246]. Или в том, что он спустился в знаменитую пещеру Трофония и вынес оттуда старую книгу, которая после этого долго хранилась императором Адрианом в его библиотеке в Антиуме? Достоверный и трезво рассуждающий Павзаний спустился в ту же самую пещеру до Аполлония и возвратился оттуда не менее верующим. В исчезновении после смерти? Да, подобно Ромулу, подобно Вотану, подобно Ликургу, подобно 136] Пифагору[247], всегда при весьма таинственных обстоятельствах, всегда сопровождаемых привидениями, откровениями и т. п. Остановимся и повторим еще раз: если бы жизнь Аполлония была просто выдумкой, он никогда не достиг бы такой известности в течение своей жизни и не создал бы такой многочисленной секты, оставшейся полной энтузиазма после его смерти.

И добавим к этому, если бы все это была выдумка, никогда Каракалла не стал бы возводить heroö n в его память[248], и Александр Север не поместил бы его бюст между бюстами двух Полубогов и истинного Бога[249], и не переписывалась бы императрица с ним. Едва отдохнув от лишений осады Иерусалима, Тит не торопился бы поскорее написать Аполлонию письмо, прося его встретиться с ним в Аргосе, добавляя при этом, что его отец и сам он (Тит) всем обязаны ему, великому Аполлонию, и что поэтому первой его мыслью была мысль об их благодетеле. И не построил бы император Аурелиан храма и алтаря этому великому Мудрецу в благодарность за его появление у Тианы и сообщение. Эта posthumous беседа, как всем известно, спасла этот город, поскольку вследствие этого Аурелиан снял осаду. Далее, если бы все это было выдумкой, то в истории не было бы свидетельства Вописка[250] – наиболее достоверного из языческих историков. Наконец, Аполлоний не стал бы предметом восхищения со стороны такой благородной личности, как Эпиктет, и даже некоторых из отцов Церкви; Иероним, например, в свои лучшие моменты так писал об Аполлонии:

Этот путешествующий философ, куда бы он ни поехал, везде находил что-то, чему учиться, и, извлекая пользу отовсюду, он таким образом становился совершеннее с каждым днем[251].

137] Что касается его чудес, то, не желая вдаваться глубже, Иероним, бесспорно признает их таковыми, чего он никогда не стал бы делать, если бы он не был принужден к этому фактами. В заключение скажем, что если бы Аполлоний был просто героем выдумки, драматизированным в четвертом веке, то жители Эфеса, преисполненные восторженной благодарности за те благодеяния, какие он для них совершил, не воздвигли бы ему золотой статуи[252].

138]

ОТДЕЛ XVIII

ФАКТЫ, ЛЕЖАЩИЕ В ОСНОВАНИИ БИОГРАФИЙ АДЕПТОВ

Дерево познается по плодам, натура Адепта – по его словам и деяниям. Эти слова милосердия и сострадания, благородный совет, исходящий из уст Аполлония (или его сидерального фантома), как это изложено у Вописка, раскрывает оккультистам, кто был Аполлоний. Почему же тогда семнадцать веков спустя называть его «Посредником Сатаны»? Должна быть причина и притом весьма веская причина, чтобы оправдать и объяснить тайну такой сильной враждебности Церкви против одного из благороднейших людей своего века. Причина для этого имеется и мы дадим ее словами автора книги «Ключ к еврейско-египетской Тайне в Источнике Мер», и профессора Сейфарта. Последний анализирует и объясняет выдающиеся даты жизни Иисуса и таким образом проливает свет на заключения первого. Мы цитируем обоих, сливая вместе.

По солнечным месяцам (по тридцать дней в каждом: один из календарей, употребляемый среди евреев) все замечательные события «Ветхого Завета» выпадают на дни равноденствий и солнцестояний: например, основание и освящение храмов и алтарей (и освящение скинии). В эти же самые кардинальные дни произошли наиболее замечательные события «Нового Завета», например, благовещение, рождение и воскресение Христа, также рождение Иоанна Крестителя. Таким образом мы узнаем, что все замечательные эпохи «Нового Завета» типично освещались задолго до того «Ветхим Заветом», начиная со дня, последовавшего за завершением Творения, который являлся днем весеннего равноденствия. Во время распинания на кресте, в 14 день Нисана, Дионисий Ареопагит видел в Эфиопии солнечное затмение, и он сказал: «Теперь Господь (Иегова) чем-то страдает». Затем, Христос воскрес из мертвых 22-го марта, 17 Нисан, в воскресенье, в день весеннего равноденствия (Сейф. цитирует Филона де Септена) – то есть на Пасхе или в тот день, когда Солнце дает новую жизнь Земле. Слова Иоанна Крестителя: «Он должен увеличиваться, а я должен уменьшаться», служат доказательством, как подтверждено отцами Церкви, что Иоанн родился в самый долгий день года, а Христос, который был моложе на шесть месяцев, в самый короткий, 22-го июня и 22-го декабря, в солнцестояниях.

139]

Это сводится только к тому, чтобы показать, что в качестве другой фазы Иоанн и Иисус были только олицетворениями истории того же солнца, при различных аспектах и кондициях, и так как, по необходимости, одна кондиция следует за другой, то сообщение «Луки», IX, 7, не только не было пустым, но было истиной, что «некоторые говорили, что (в Иисусе) Иоанн был воскрешен из мертвых». (И то соображение служит объяснением, почему Филостратова «Жизнь Аполлония Тианского» так упорно не допускалась к переводу и широкому распространению. Те, кто читали ее в оригинале, были вынуждены сказать, что или «Жизнь Аполлония» взята из «Нового Завета», или же повествования «Нового Завета» из «Жизни Аполлония», вследствие явного тождества методов построения этих повествований. Объяснение становится довольно простым, когда принимается во внимание, что имена Иисус, еврейское ש י, и Аполлоний, или Аполлон, одинаково являются названиями солнца в небесах, и неизбежно, что история одного, поскольку это касается его путешествий через знаки с олицетворениями его страданий, восторжествований и чудес, может быть только историей другого, где применен широко распространенный обычный метод описания этих путешествий посредством олицетворений). Также кажется, что впоследствии в течение долгого времени было известно, что все это покоится на астрономическом основании, ибо мирская церковь, так сказать, была основана Константином, и объективным условием установленного богослужения была та часть его декрета, в которой было утверждено, что почитаемый день солнца должен быть днем, отведенным для поклонения Иисусу Христу, как день Солнца (Sun- day)[253].Что-то таинственное и поразительное кроется в некоторых других фактах по поводу этого предмета. Пророк Даниил (истинный пророк, как говорит Грец)[254], посредством чисел пирамиды, или астрологических чисел, предсказал отсечение Meshiac, как оно и произошло (что могло бы послужить доказательством точности его астрономических познаний, если в то время было солнечное затмение)... Однако, храм был уничтожен в 71 году, в месяц Девы, и 71 есть число Голубя, как показано, или 71 ´ 5 = 355, и с рыбой, число Иеговы.

«Возможно ли», спрашивает далее автор, отвечая на тайную мысль каждого христианина и оккультиста, кто читает и вникает в его труд:

Возможно ли, что события человечества протекают сообразно с этими числовыми формами? Если это так, то, тогда как в качестве астрономического образа Иисус Христос соответствовал всему, что было выдвинуто, и возможно и более, – как человек Он мог заполнить, под числами, ответы в море жизни на предназначенный тип. Личность Иисуса не кажется уничтоженной, потому что, как условие, он отвечал астрономическим формам и отношениям. Арабы говорят: «Судьба твоя написана в звездах»[255].

Также и «личность» Аполлония не «уничтожается» по той же самой 140] причине. Случай Иисуса прокладывает дорогу для той же самой возможности в отношении случаев всех других Адептов и Аватаров, таких как Будда, Шанкарачарья, Кришна и т. д., всех настолько же великих и исторических для последователей в их странах, как Иисус из Назарета теперь для христиан и в этой стране.

Но имеется еще нечто в старой литературе первых веков. Ямблих написал биографию великого Пифагора.

Последняя настолько близко напоминает жизнь Иисуса, что она может быть принята за пародию. Диоген Лаэртский и Плутарх излагают биографию Платона в подобном же стиле[256].

Почему в таком случае удивляться о тех сомнениях, которые охватывают каждого ученого, изучающего все эти жизни? Церковь сама знала все эти сомнения в ранних своих периодах; и хотя только один из ее пап был публично и открыто известен, как язычник, сколько еще было таких, которые были слишком честолюбивы, чтобы открыть истину?

Эта «тайна», ибо действительно это есть тайна для тех, которые, не будучи Посвященными, не могут найти разгадки совершенного подобия между жизнями Пифагора, Будды, Аполлония, и т. д., – является только естественным следствием для тех, которые знают, что все эти великие личности были Посвященными одной и той же Школы. Для них нет ни «пародии», ни «копии» одного с другого; для них они все «оригиналы», только нарисованные для того, чтобы изобразить один и тот же предмет: мистическую и в то же время общественную жизнь Посвященных, посланных в мир спасать части человечества, если невозможно спасти всех. Отсюда – одна и та же программа для всех. Каждому приписанное «непорочное происхождение», имеющее в виду их «мистическое рождение» во время Мистерий Посвящения и принятое в буквальном смысле толпой, подбадриваемой в этом лучше осведомленным, но честолюбивым духовенством. Таким образом мать каждого из них была объявлена девственницей, зачавшей своего сына непосредственно от Святого Духа Бога; и сыновья, следовательно, были «Сыны Божии», хотя, по правде, никто из них не был более вправе на такое признание, чем его остальные Посвященные-братья, ибо все они являются – поскольку это касалось их мистических жизней – лишь «олицетворениями истории того же солнца», каковое олицетворение является другою тайною в Тайне. Биографии внешних личностей, носящих имена таких героев, не имеют никакого отношения и являются совершенно независимыми от частных жизней этих героев, будучи только мистическими записями их общественной и, параллельно с ней, их внутренней жизни, в их состояниях как 141] Неофитов и Посвященных. Отсюда явное тождество средств построения их соответственных биографий. С начала человечества Крест, или Человек с горизонтально вытянутыми руками, указывающими на его космическое происхождение, был связан с его психической природою и с борьбою, которая ведет к Посвящению. Но, если раз доказано, что а) каждый истинный Адепт должен был, и все еще должен, пройти через семь и двенадцать испытаний Посвящения, символизированных двенадцатью трудами Геркулеса; б) что днем его действительного рождения рассматривается тот день, когда он рождается в этом мире духовно, причем сам возраст его начинает исчисляться с часа его второго рождения, которое делает его «дважды рожденным», Двиджа или Посвященным, в который день он действительно рождается от Бога и непорочной Матери; и в) что испытания всех этих персонажей приводятся в соответствие с Эзотерическим значением посвятительных обрядов – которые все соответствуют двенадцати знакам Зодиака, – тогда каждый поймет значение путешествий всех этих героев через знаки Солнца на Небе; и что они в каждом отдельном случае суть персонификация «страданий, торжеств и чудес» Адепта, до и после его Посвящения. Когда это подробно разъяснено миру, тогда и тайна всех этих жизней, которые так близко походят одна на другую, что история одной кажется историей другой и наоборот, подобно всему остальному станет ясной.

Возьмем пример. Легенды – ибо все они легенды для экзотерических целей, каковы бы ни были отрицания в одном случае – о жизнях Кришны, Геркулеса, Пифагора, Будды, Иисуса, Аполлония, Чайтаньи. На мирском плане их биографии, если бы они были написаны кем-либо вне круга, при чтении весьма различались бы от тех повествований, которые сохранены о их мистических жизнях. Тем не менее, как бы они ни были замаскированы и сокрыты от непосвященного взгляда, все главные черты таких жизней там находимы общими. Каждая из этих личностей представлена, как божественно зачатый Сотер (Спаситель), титул, возлагаемый на божества, великих царей и героев; каждого из них или при рождении или впоследствии разыскивает и угрожает смертью (но никогда не убивает) противодействующая сила (мир Материи и Иллюзии), будь то царь Канса, царь Ирод или царь Мара (Злая Сила). Всех их искушают, преследуют и наконец, как утверждается, убивают в конце обряда Посвящения, т. е. в их физических личностях, от которых, как полагают, они избавлены навсегда после духовного «воскрешения» или «рождения». И пришедшим таким образом 142] к концу путем этой предполагаемой насильственной смерти, все они спускаются в Преисподнюю, Бездну или Ад – в Царство Соблазна, Похоти, и Материи, поэтому – в царство Тьмы, возвратившись оттуда, и преодолев «состояние Хреста», они прославляются и становятся «Богами».

Это великое сходство следует искать не в ходе их каждодневной жизни, но в их внутреннем состоянии и в наиболее важных событиях их деятельности, как учителей религии. Все это связано с астрономическим базисом и построено на нем, который служит в то же самое время основой для представления степеней и испытаний Посвящения: спуск в Царство Тьмы и Материи в последний раз, чтобы потом появиться оттуда как «Солнца Праведности», является наиболее важным из них, и поэтому его находят в истории всех Сотеров – от Орфея и Геркулеса вплоть до Кришны и Христа. Эврипид говорит:

Геракл, который ушел из палат земли,

Оставив нижний дом Плутона[257].

И Вергилий пишет:

Перед тобою Стягийские озера трепетали; тебя пес Орка

Боялся....Ты не боялся даже Тифона....

Привет тебе, истинный сын Юпитера, слава Богов умножилась[258].

Орфей разыскивает в Царстве Плутона Евридику, свою потерянную Душу; Кришна спускается в адские области и освобождает оттуда своих шесть братьев, сам будучи седьмым Принципом; это прозрачная аллегория его становления «совершенным Посвященным» – все шесть Принципов погружаются в седьмой. Иисуса изображают спустившимся в царство Сатаны, чтобы спасти душу Адама, или символ материального, физического человечества.

Задумывался ли кто-нибудь из наших ученых востоковедов о поисках происхождения этой аллегории, об исходном «Семени» этого «Древа Жизни», давшего такое обилие ветвей с тех пор, как оно впервые было посажено на земле рукою ее «Строителей»? Боимся, что нет. И все же его можно найти, как теперь показано, даже в экзотерических искаженных толкованиях «Вед» – «Риг Веды», самой старой и самой достоверной из всех четырех – этот корень и семя всех будущих Посвященных-Спасителей называется в ней Вишвакармой, «Отцовским» Принципом, «находящимся вне постижения смертных»; во второй стадии это Сурья, «Сын», который приносит Себя в жертву Себе; в третьей это Посвященный, который жертвует Свое 143] физическое Своему духовному Я. В Вишвакарме, «всетворящем», который становится (мистически) Виккартана, «солнцем, лишенным своих лучей», которое страдает из-за своей слишком пылкой натуры и затем прославляется (посредством очищения), – вот где был задан основной тон Посвящения в величайшую Тайну Природы. Вот откуда секрет удивительного «сходства».

Все это аллегорично и мистично, и все же вполне понятно и ясно любому изучающему Восточный Оккультизм, даже поверхностно знакомому с Тайнами Посвящения. В нашей объективной Вселенной из Материи и обманчивых внешностей Солнце является наиболее подходящей эмблемой дающего жизнь, благодетельного Божества. В субъективном, беспредельном Мире Духа и Действительности это яркое светило имеет другое и притом мистическое значение, которое полностью не может быть выдано публике. Так называемые «идолопоклоннические» парсы и индусы в своем религиозном почитании Солнца несомненно ближе к истине, нежели холодная, всегда анализирующая и настолько же ошибающаяся публика готова верить в настоящее время. Теософам, которые единственно в состоянии это усвоить, можно сказать, что Солнце есть внешнее проявление Седьмого Принципа нашей Планетной Системы, тогда как Луна является ее Четвертым Принципом, светящая в занятых одеждах своего хозяина, напитанная и отражающая каждый страстный импульс и злое желание своего грубо материального тела, Земли. Весь цикл Адептства и Посвящения и все его тайны связаны с этими двумя и с Семью Планетами, и подчинены им. Духовное ясновидение происходит от Солнца; все психические состояния, болезни и даже сумасшествие происходят от Луны.

Даже по данным Истории – ее выводы весьма ошибочны, тогда как предпосылки большею частью правильны –. существует чрезвычайная согласованность между «легендами» о каждом Основателе Религии (и также между обрядами и догмами их всех) и названиями и течением созвездий, возглавляемых Солнцем. Из этого, однако, вовсе не вытекает, что вследствие этого и Основатели их Религии должны быть: одни – мифы, другие – суеверия. Они суть, каждая и все, различные версии одной и той же природной изначальной Тайны, на которой была обоснована Религия Мудрости, и затем разработано развитие ее Адептов.

А теперь нам приходится еще раз просить читателя не слушать обвинений – против Теософии вообще, и против пишущей эти строки в частности – о неуважении в отношении одного из величайших и благороднейших деятелей в Истории Адептства – Иисуса из Назарета – и даже о ненависти к Церкви. Высказывание правды и фактов едва ли можно рассматривать, 144] хоть сколько-нибудь придерживаясь справедливости, как кощунство или ненависть. Весь вопрос зависит от разрешения одного-единственного пункта: был ли Иисус, как «Сын Божий» и «Спаситель» Человечества, единственным в Мировой истории? Являлся ли Его случай – среди столь многих похожих претензий – единственно исключительным и беспрецедентным; Его рождение – единственным сверхъестественно беспорочным; и были ли все другие, как это утверждает Церковь, – лишь кощунственными сатанинскими копиями и плагиаризмом при помощи предвидения? Или же Он был только «сыном своих деяний», особенно святым человеком и реформатором, одним из многих, кто заплатили Своею жизнью за дерзновенность в усилиях перед лицом невежества и деспотической власти просветить человечество и облегчить его бремя Своей Этикой и Философией? Первое требует слепой, всему противоборствующей веры, последнее же подсказывается каждому логикою и разумом. Более того, верила ли Церковь сама всегда так, как она теперь верит – или, вернее, притворяется, что верит, чтобы таким образом оправдаться в своем бросании анафемы против тех, кто с нею не соглашается – или же она прошла через те же самые муки сомнений, нет, тайного отрицания и неверия, подавляемого только силою честолюбия и властолюбия?