Приют в Удельной на Мариинской улице

1910 год. В феврале кружка для пожертвований Общества призрения калек несовершеннолетнего возраста и идиотов (так назывался приют на Удельной на Мариинской улице) была ошибочно принесена в приют на Белоозерскую. Канцелярия приняла ее. Когда ошибка была обнаружена, надо было кружку возвратить по принадлежности. Я взялась ее отвезти. Мне давно хотелось посмотреть их новый дом. Начальница мне все любезно показала. Дом мне очень понравился: дети размещены очень широко, есть даже свободные комнаты, а на Белоозерской много кандидатов. В приюте на Удельной 4 отделения—для мальчиков, для девочек, для слабых параличных и для беспокойных. Все дети одеты чисто. Три—четыре больших мальчика при моем первом посещении работали на дворе, один—на кухне, два—помогали сапожнику чинить сапоги, девочка работала в бельевой, а все остальные ничего не делали! Игрушек, занятий нет. «Они все ломают, —ответили мне, —их ничему не выучишь»... Кружку начальница не приняла (надо было отвезти председатель­нице правления, что я вскоре исполнила). Она оказалась знакомой моих родителей, которых я давно похоронила, и видела меня маленькой девочкой. Приняла она меня очень любезно. Рассказала свое горе-заботу: «много служащих переменила, но никого не нашла, кто умеет заниматься с детьми и идиотами,

а занятия необходимо поставить. Это дало бы возможность принимать детей за плату, с тем расчетом, чтобы 2 или 3 платных оплачивали содержание одного беспокойного». Я предложила один раз в неделю ездить на Удельную. 2-го марта был мой первый урок—знакомство с детьми, но мною была совершена грубая ошибка. Что могла я дать детям, занимаясь два раза в месяц с девочками и 2 раза—с мальчиками? Конечно, ничего. А потому, сократив время занятий с детьми, я больше занималась с нянями и дядьками. На средства председательницы была приобретена большая коллекция пособий (многие были сделаны на Белоозерской). Куплены игры и игрушки. Всего я провела 10 бесед (в две смены), а с воспитательницей и надзирателем беседовала при выдаче им игр и пособий. Были заведены записи занятий. С 1-го сентября начались правильные занятия, которые ежедневно кратко записывали. Дети были для занятий разделены на мелкие группы: с теми, кто подавал большие надежды на дальнейшее развитие, вели даже индивидуальные занятия. Дома я подробно ознакомилась с отчетами общества и задумалась: Как странно? В Петербурге 3 приюта имеют одну цель (Белоозерский, Мариинский, Эмману-иловский). Все три призревают детей полных идиотов, среди них есть менее отсталые, припадочные и беспокойные, маленькие и большие. Сколько напрасно затрачено сил и труда надзирательниц и нянь, чтобы насколько возможно оградить одних от других. Страдают дети, переутомляются служащие, а все было бы так легко устроить, предназначив каждое учреждение для одной категории детей.

18 декабря 1910г. Я переехала на Удельную. Мне была дана маленькая задача—поднять приют. В первые дни, при обходе приюта по нескольку раз в день для ознакомления с детьми и служащими, я вскоре заметила, что дети, несмотря.на свой низкий умственный уровень, резко разделялись на две группы: одни были труженики, другие, такие же по умственному развитию, — ничего не делали. Впоследствии, ознакомившись с их биографией, я узнала, что труженики это те, которые давно живут в приюте, с которыми в детстве вели правильные занятия, а те, что целые дни сидели, ничего не делая (некоторые рвали одежду и портили мебель), это дети, которые поступили позднее, которых только хороша кормили, но занятий с ними не вели, их только призревали. Вот наглядное доказательство, как нужно воспитание и обучение. Время и деньги, затраченные на них в детстве, не пропали бы даром. Что выгоднее? Очевидно, правильные занятия в продолжение 3—4, даже 7 лет, благодаря которым идиот, ни к чему неспособный, приучался бы к полезному, доступному труду, выполняя 1/2, чаще 1/3 работы нормального человека.

Первые дни я была занята приемом инвентаря и приготовлением к елке. Я купила много игрушек. С нового года я принялась за переустройство приюта. В отчете за 1911 год отмечается, что отчетный год следует считать годом возрождения приюта, полного обновления его. Благодаря новому попечителю приюта обновлен почти весь инвентарь. Значительно увеличено число обуви, белья, одежды. Введена однообразная, форменная одежда (одну неделю темносиние платья, другую—розовые). Увеличен служебный персонал, что дало возможность более правильно разделять питомцев на маленькие группы. Еженедельно приезжала из Петербурга опытная учительница гимнастики. Она показывала те движения, которые ежедневно дети повторяли со старшей няней. Прекрасно поставлены подвижные игры с пением. Наименование приюта изменено. Вместо приюта для идиотов (что обижало более сознательных

детей)—приют-колония для умственно-отсталых детей. Все внимание было обращено на постановку дела таким образом, чтобы можно было принимать платных больных. Плату берут по соглашению от 10 до 100 руб. в месяц. Платные будут помогать содержать бесплатных. Мне, конечно, ближе бедные дети из подвалов и чердаков, за которыми я до сих пор ухаживала на Белоозерской. Но скоро, к своему удивлению, я убедилась, что больные дети одинаково несчастны и в хоромах...

1912 год —Продолжается улучшение приюта. Проведено электричество,
поставлен телефон. Одно и другое очень заинтересовало некоторых детей.
Устроена маленькая водолечебница. Это мне очень нравится. Считаю
необходимым иметь ее в каждом учреждении для таких детей. Решено принимать
платных с таким расчетом, чтобы 2 или 3 платных содержали одного
бесплатного. Справлюсь ли я с хозяйством? Все больше сознаю, что это не
моя специальность. С родителями пока лажу. Многие из них нервные. Как
они страдают за своих детей, всегда считают своего «самым умным», требуют
успехов. Приходится, увы, вести показные занятия (раз в неделю), а я их так
не люблю! Некоторые затягивают плату, а требовать ее не умею. Осенью
открыли платное отделение. Я очень его опасалась. Как отнесутся к нему
«бедные», т.е. бесплатные дети? Оно хорошо устроено и оборудовано. Еще
большая у меня забота: если многие платные дети будут иметь отдельную
комнату и свою няню, то не останутся ли дети совсем без присмотра? Ведь
няням захочется поболтать, а с идиотом скучно!... В отдельных комнатах
оборудование будет от родителей, мне это нравится: ребенок будет иметь то,
к чему привык. Значительно увеличен огород. Работают все, кто может. Трудно
с нянями, не любят они огород, а без «больших» дети, конечно, не работают.
Чтобы заинтересовать детей, с ранней весны вели беседы «по ботанике».
Развесили соответствующие картинки, на окнах поставили банки с разными
ветками, потом цветы. Торжественно встретили весну, нарисовали, наклеили
и развесили «Программы». Было закуплено много садовых игр (больше всего
мячей) и для работ на огороде—маленькие лопаты, грабли. Был устроен марш
кругом всего сада—каждый ребенок что-нибудь имел в руках—«подарок»,
который по окончании марша отдал тете Кате на сохранение. Вели записи о
погоде и того, что видели на прогулке. Каждая группа имела свой день в
неделю для прогулки—экскурсии в парк.

Старшие летом несколько раз уезжали на целый день с провизией. Устроен птичник. За лето собрали 987 яиц. Приобретены 2 хорошие коровы. Уход за скотом и двором возложен на более взрослых и развитых питомцев приюта. Еженедельно по воскресеньям и праздникам дети собирались вечером для увеселения в зале (летом на площадке, в сад выносили граммофон). Дети пели, танцевали, играли в игры в 2 смены (младшие и старшие), но не более 1 часа—часто меньше, чтобы дети не возбуждались. Было небольшое угощение. Было поставлено 2 спектакля (отмечено даже прессой). Дети сами делали декорации, бутафорию и костюмы. Была изготовлена большая и, по мнению детей, очень красивая занавесь (из ситца вырезаны и наклеены цветы, букеты, с очень крупной надписью из красного кумача—«ДЕЛУ ВРЕМЯ—ПОТЕХЕ ЧАС»).

1913 год— По указанию проф. А. Ф. Лазурского произведены психологиче­
ские наблюдения над всеми почти питомцами приюта, что даст в будущем
интересный научный материал. На съезде по народному образованию были
экспонированы и привлекли общее внимание работы питомцев и пособия

(вся система) для их развития. Всех особенно заинтересовали записи о продуктивности труда питомцев и рельефный план—склеенные дома, вылепленные деревья с указанием площади огорода по годам. Заведено кролиководство, которое, кроме большой радости, может в будущем принести и материальную выгоду. Для кроликов выстроен хорошенький домик, обнесенный проволочной решеткой. В маленьком саду кроликов поставлены 2 скамейки. Дети так любят там сидеть. Дети из других приютов приходят к нам. С какой гордостью дети показывают свое хозяйство. Цель достигнута—я так рада. Дети, даже самые богатые-платные, начинают любить «свой приют» и, что мне особенно приятно, платные с бесплатными живут дружно, нет зависти, которой я так опасалась. Напротив, бесплатные в выгоде: платные делятся с подругами сладостями. Стало больше игрушек. Родители так добры, что часто дают мне деньги или привозят те игры-пособия, которые мне нужны.

1914 год— Приток платных питомцев заставил перегородить большие
комнаты на более мелкие. Большие мальчики в 1913 г. переведены в
большой, деревянный дом, заново отремонтированный. Построена новая
баня и прачечная. Но грянула война—настал конец нашей хорошей жизни.
Служащие одни были призваны на войну, другие уехали по семейным
обстоятельствам. Новые были менее, вернее, совсем не опытны в уходе за
больными детьми. Пожертвования прекратились, продукты вздорожали
(какое счастье, что в это время я не ведала хозяйством, а только детьми).
Я старалась, насколько возможно, сохранить прежний порядок, но это
делалось все труднее: Плата затягивалась, стали поговаривать о переводе
детей из отдельных комнат в общие, с платного отделения на бесплатное.
На средства председательницы правления закуплен материал. Питомцы
приюта и служащие вязали и шили для раненых. Увеселения были
прекращены. Мальчики более охотно, чем прежде, занимались гимнастикой,
пели военные песни. Девочки стали печальнее. Они гораздо больше
мальчиков скучали о родных, уехавших на войну.

1915 год —Тяжелый год. Ввиду военного времени нельзя было обеспечить
доставку угля, а потому приступлено к устройству печей. Слабые—неопрятные
выделены в маленький домик (там прежде жили служащие). Буду ли я в
состоянии их часто навещать? Будет ли им там хорошо? Участвовали на
выставке «Детский сад». Читала 2 доклада. Город прислал 50 стипендиатов.
Новые дети—большие мальчики совсем перевернули нашу жизнь. Это были
дети улицы (отец на войне, мать на работе). Целый год были они без присмотра,
почти все были значительно развитее наших—кандидаты во вспомогательные
школы. Как трудно было с ними! Они обижали и дразнили слабых. В помещении
делалось все теснее.

Пожертвования совсем прекратились, плата все больше задерживается, а продукты дорожают. Хорошо, что одежда и белье есть, а обувь уже внушает опасения. Новые все безжалостно рвут. Число нянь сократили. Занятия чаще нарушаются, но сама я теперь очень много занимаюсь с детьми. Ввела уроки истории и чтение газет—вернее объяснения, рассказы о событиях на войне—это очень нравится мальчикам, но девочек совсем не интересует. Часто перебивают: «А скоро война кончится и все дешево будет». Заседания правления бывают все реже—не до идиотов теперь!..