Глава пятая. США - замок

1 ИЮНЯ, 1981, НЬЮ-ЙОРК.

Ошо покидал Индию вместе с двадцатью санньясинами.

Говоря до свидания, его санньясины стояли с руками, сложенными в намасте, около его двери и по дороге через ашрам.

Он уезжал в мерседесе с Вивек и доктором Девараджем.

Вивек, хрупкостью подобная ребенку, которая иногда камуфлировала ее силу характера и способность командовать любой ситуацией, и Деварадж - высокий, элегантный, с серебряными волосами составляли интересную пару.

Я уезжала час спустя, и это стало моим первым переживанием чувства, что смерть коммуны совершилась.

В каком-то смысле так и было, потому что она никогда не стала прежней снова.

И как это могло быть?

Коммуна чувствовалась как одна энергия, одно тело; мы вместе участвовали в наших энергетических даршанах и наших медитациях.

То, что мы теперь будем рассеяны по всему свету, печалило меня.

Моей дорогой не были просто блаженные медитации, магически приготовленные;

одеяния из длинных развевающих одежд, отсутствие осознания и заботы о том, что происходит во всем остальном мире.

Алмаз моего внутреннего мира проходил огранку и огранка ощущалась как хирургическая операция.

На рейсе Пан Ам Ошо, Деварадж и Вивек с кухаркой и уборщицей Ошо Нирупой, занимали весь верхний этаж, который был салоном первого класса.

Это был первый раз, когда Ошо был вне своих, близких к стерильным условий жизни в Пуне.

Мы сделали все что было в наших силах, чтобы убрать салон и покрыли все сидения белым материалом, в попытке уменьшить любой запах духов и сигарет, оставшийся от прежних пассажиров.

Новизна ситуации - сидеть в самолете вместе с Ошо, направляющимся из всех возможных мест в Америку, была волнующа, несмотря на полное слез прощание с Индией и всеми моими друзьями.

Два брата, которые обучали карате в Пуне, оказались фотографами.

Они сообщали нам все сплетни сверху и сновали вверх и вниз, щелкая Ошо, делающего всевозможные невообразимые вещи, как, например, пьющего шампанское.

Ну, по крайней мере, держащего стакан.

Шила была здесь.

Она должна была быть секретарем Ошо во время посещения Америки.

Она оскорбила стюарда, а затем перекинулась на одну из стюардесс и через несколько минут вся команда, обслуживающая второй класс, была нашими врагами.

Она попыталась объяснить, что она не хотела оскорбить стюарда, назвав его еврейским парнем; что она замужем за евреем, она сама...

слишком поздно.

Ее грубый язык сделал свое дело.

Для меня это было типично для характера и личности Шилы.

Она была необработанным алмазом.

Мое понимание Ошо и того, как он работает с людьми, состоит в том, что он видит вне пределов личности.

Он видит наш потенциал, нашу буддовость, и он доверяет нашим высшим возможностям.

" Я доверяю моей любви", - я слышала как он говорил, - " я доверяю, что моя любовь трансформирует вас".

В нью-йоркском аэропорту нас встречала Сушила.

И ее личность, и ее физический облик заслужили ей имя матери-земли; она очень прямая и достаточно крепкий орешек. Я встречала ее только в аэропортах.

В этих случаях создается впечатление, что она начальник отдела таможни и багажа.

Все носильщики работают на нее и, когда приходит время заполнять таможенные декларации, она одновременно везде.

Такое беспокойство идти вместе с Ошо через хаос аэропорта и стараться защитить его от запахов, которые могли бы вызвать приступ астмы.

В Пуне я знала, что приступ может быть от малейшего запаха духов, или однажды от запаха материала новых штор.

Он был очень хрупок в теле, особенно сейчас с болью в спине.

Что мы будем делать, если власти остановят его и заставят некоторое время ждать?

Но все это беспокойство никак не отражалось на Ошо.

Он спокойно шел через аэропорт, не смотря ни влево, ни вправо.

Я подумала, что он так удовлетворен и расслаблен в себе самом, что окружение никогда не касается его.

Вышли из аэропорта.

Нью-Йорк! Я не верю!

Путь в Нью-Джерси был достаточным потрясением.

На улицах не было людей, не было даже бродячей собаки, мили и мили домов и машин без признаков жизни.

Небо было спокойным и серым, без облаков, без солнца.

Это было прямой противоположностью Индии, где посредине перенаселенности и нищеты билось сердце полное жизни и цвета.

Я взглянула на заброшенные улицы Нью-Джерси, и на мгновение меня охватила паника, потому что мне вдруг пришло в голову, что был атомный взрыв и все мертвы.

Мы поехали по извилистой дороге вверх по холму, через сосновый лес и прибыли в замок.

По той же извилистой, лесной дороге был путь к монастырю;

он был прямо перед воротами замка, и монахи бродили в лесу в своих белых рясах.

Все было прямо из сказки братьев Гримм, посреди пригорода Нью-Джерси.

Усталая и потрясенная, я сидела на лугу вместе с группой в тридцать санньясинов.

Пока мы ждали прибытия Ошо, мы все свалились кучей и уснули.

Потом кто-то закричал, что он едет, и мы подняли наши сонные тела и сложили руки в намасте.

Все было таким новым.

Я с трудом осознавала, что я была вместе с Ошо на самолете; я сидела на лугу и ждала его появления в первый раз.

Много лет в Пуне мы видели Ошо только в одеждах одного стиля - белые и прямые сверху донизу.

Я проводила много часов отглаживая острые как нож складки на рукавах, так как это была единственная деталь.

Теперь, на нем была длинная вязаная куртка на робе с черно-белой каймой по краю и черная вязаная шляпа.

Он выглядел всегда таким радостным, что может видеть всех; его глаза искрились и он улыбнулся, когда сделал намасте всем нам, и прошел так грациозно к каменным ступенькам ведущим ко входу.

Он посидел несколько минут с нами на лугу с закрытыми глазами...

Это было напоминанием для меня, что в Индии или в Америке, когда мои глаза закрыты, я в том же самом месте.

Я несла тишину моей медитации в ашраме в Индии внутри меня.

Когда мой ум спокоен, нет стран, нет даже мира.

Комната Ошо все еще перестраивалась, и временно он должен был жить в двух маленьких комнатах на самом верху замка, куда он мог подниматься на лифте.

Меня испортила Пуна, где у меня была безукоризненная комната для стирки, такая тихая и отделенная от сутолки и суматохи Ашрама.

На самом деле никому даже не разрешалось входить в мою комнату для стирки.

Должно быть я чувствовала себя примадонной, потому что теперь я была в ужасе, когда обнаружила, что моя комната для стирки находится в подвале.

Хотя часть была очищена, подвал есть подвал, он был полон мусора и паутины.

Периодически, трубы, которые проходили в подвале, лопались и извергали душ из пара или газа.

У меня начался катарсис, когда я обнаружила, что нет даже ведра, но я была своевременно позабавлена чудесами современного мира, когда в тот же день прибыло не только ведро, но и стиральная машина.

Я установила свою стиральную линию в башне замка.

Проходя по лестнице, где гулял ветер, я много раз вспоминала, как я поднималась на башню собора Нотр Дам в Париже (нет, не как горбун).

В определенные моменты поднимаясь и спускаясь по таким лестницам (в Лондоне тоже было несколько станций метро, в которых был тот же самый эффект), голос в моей голове говорил: " Эта лестница в бесконечность; она никогда не кончится".

И всегда, на мгновение, я верила в это и видела свою жизнь растянувшейся передо мной, вечно на этих ступенях.

Но потом, последний поворот, по узкой лестнице, ветер вокруг и я натыкаюсь на тяжелую деревянную дверь и стою на вершине башни.

Подо мной море зеленых полей и домов, а потом огромный раскинувшийся туман и в тумане плавает другая планета, называемая Город Нью-Йорк.

Я вижу это так ясно, и небо розовато-оранжевое тлеет за ним.

Ошо исследовал и экспериментировал со своей новой американской жизнью с детским энтузиазмом.

Он много лет ел одну и ту же еду - рис, дал (горох) и три сорта овощей.

За его диетой всегда тщательно следили, для того, чтобы диабет, от которого он страдал, был под контролем.

Деварадж сидел на кухне и взвешивал каждый грамм пищи, чтобы подсчитать калории.

Мне было трудно понять хрупкое здоровье Ошо.

Я вспоминаю, что когда я в Лондоне сидела в белом туннеле, в медитационном центре, я первый раз увидела фотографию руки Ошо.

Я заметила тогда, что он не может быть просветленным, потому что у него такая короткая линия жизни.

Это должно быть христианская обусловленность заставляла меня думать, что просветление означает, что человек становится бессмертным.

Так что для нас было большой новостью, что Ошо экспериментирует с новой едой - американским геркулесом, омлетами и однажды даже спагетти, которые он вернул нетронутыми, сказав, что они напоминают индийских червей.

Он немного смотрел телевизор и совершил несколько путешествий в Нью-Йорк.

Ошо исследовал весь замок и оказывался в самых неожиданных местах, улыбаясь, когда мы застывали в шоке, никогда не видя, чтобы он куда-то шел, кроме как сесть в свое кресло в Будда холле.

Он зашел в мою прачечную в подвале.

Когда я повернулась и увидела его стоящим в дверях, я была так удивлена, что поставила горячий утюг прямо себе на руку.

Итальянская Анаша, которой не повезло оказаться в правильном месте в правильное время, чтобы увидеть Ошо во время его прогулок по замку, написала ему письмо, спрашивая, не избегает ли он ее?

Когда он навестил ее, во время уборки, он любяще обнял ее за талию.

Ошо был всегда так далеко от нас, всегда Будда, который говорил с нами с подиума или помогал нам двигаться в незнакомые реальности во время энергетических даршанов, что это было экстраординарным для нас.

Он продолжал везде появляться неожиданно, и я обнаружила, что я стала более осознанной в течение дня, я вспоминала дзенские истории о мастерах, которые неожиданно появлялись с палкой и ударяли ученика - разве что у Ошо не было палки, а просто любящая улыбка.

Но я никогда не могла удивить его и я спросила его однажды, был он когда-нибудь удивлен? Ошо ответил: " Нет того, кто мог бы удивиться.

Я отсутствую, также, как если бы я был мертвым, только с одной разницей...сейчас мое отсутствие имеет тело, а потом мое отсутствие не будет иметь тело".

Я была в состоянии удивления или скорее в состоянии постоянного шока по поводу перемены обстановки.

Я скучала по коммуне, несмотря на то, что я имела счастье быть вместе с Ошо.

Америка всегда казалась мне нерожденной; я всегда чувствовала ее несформированной, как зародыш, у которого еще нет души, в то время как Индия ощущалась древней и пропитанной магией.

Мой опыт с телевизором показывал, что это одновременно опасно и опасно привязанностью, как наркотик.

Первые несколько дней, когда я смотрела телевизор, я просыпалась каждую ночь крича от кошмаров.

Однажды я разбудила всех в замке, и когда я открыла глаза, Нирупа легко поглаживала меня по голове, приговаривая: " Все в порядке, все в порядке".

Я прекратила смотреть телевизор, и я не удивляюсь, что умы людей настолько забиты чепухой и насилием из-за телевизора.

Я сидела одна в башне с закрытыми глазами, но медитация не была такой глубокой для меня.

Воздух вокруг больше способствовал тому, чтобы влюбиться.

Почти каждый в замке влюбился.

У Вивек и у меня была любовная связь с одним и тем же человеком, но не было ссор, не было ревности.

На самом деле мы смеялись по этому поводу.

Я знаю, что " обычно" это считается странным, даже есть подозрение, что человек на самом деле не любит, если нет ревности.

Но я училась тому, что верно противоположное.

Там, где есть ревность, нет любви.

Именно здесь, Анандо, которую я впервые встретила в медитационном центре в Лондоне, и Деварадж, доктор Ошо, встретились, и началась любовь, которая длилась много лет.

В последние шесть лет я носила бесформенные оранжевые робы, так же как и все другие.

Теперь было время приспосабливаться к новому окружению.

Наша одежда по-прежнему была цвета восходящего солнца и мы носили наши малы, но теперь мы носили " американскую одежду".

В моем случае это была панковская одежда, на которой были молнии на коленях, плечах и многих других частях моей анатомии, молнии, которые могли быть расстегнуты.

Я уверена, что мы выглядели достаточно дико, когда мы исследовали наш новый район маленькими группами, приходя в волнение и смеясь по поводу всего, что мы видели.

Мы на самом деле прибыли из другого мира.

Ошо начал брать уроки вождения.

Шила и ее новый муж Джейананда приехали однажды на черном роллс-ройсе с откидывающимся верхом.

Ошо сошел вниз по ступеням замка вместе с Вивек и надел черные русские шляпы а ля Гурджиев на трех пассажиров.

Он сел за руль.

Автомобиль поехал вниз с холма, при этом верх все время поднимался и опускался, вверх и вниз, потому что Ошо, пока они ехали, пробовал все кнопки.

Мы, зрители, были в шоке, потому что мы никак не ожидали, что он будет править сам! Должно быть прошло лет двадцать с тех пор как он водил машину, и это была маленькая индийская машина и он ездил по другой стороне дороги, в Индии.

Но какой прекрасный вид!

Каждый день Ошо приглашал двоих человек проехаться с ним и Вивек.

Для некоторых пассажиров это было гораздо больше, чем они ожидали, и они возвращались потрясенные и с белыми лицами.

Больше одного раза Вивек просила крепкое виски, после ее возвращения в замок, чтобы успокоить нервы.

Ошо любил ездить быстро.

Забывая, что он был единственный человек на дороге действительно " проснувшийся" и, следовательно, в большей безопасности, чем кто-нибудь еще, а у его пассажиров перехватывало дыхание и раздавались приглушенные крики, когда он широким движением брал поворот.

И он всегда двигался по самой быстрой части дороги.

Не раз Ошо говорил, что в машине; слишком много страха.

Однажды он остановил машину и сказал, что если люди не расслабятся, он совсем прекратит вести машину.

Сидящий сзади водитель сказал: " Но вы только что чуть не столкнулись с машиной! " - и он ответил: " Это ваше суждение! " Нирджун - мужественная шестидесятилетняя женщина, которая готовила для Ошо, описывала свою поездку в темную, ветренную ночь как самое радостное переживание своей жизни. Позже Ошо сказал, что она была единственным человеком, который действительно присутствовал.

Поскольку Ошо уезжал два раза в день на прогулку на машине, мы обычно сидели на поляне, рядом с кустом гортензии, усыпанным голубыми цветами, в начале каменной лестницы, и провожали его музыкой.

Там был Ниведано, темный и таинственный бразилец, который был тогда молодым сан-

ньясином. Годами позже, по-прежнему играя музыку для Ошо, он проявил свой другой талант -умение строить водопады.

Там был Говиндас, бледный немец, который играл на ситаре так же хорошо, как любой индиец, и Яшу, испанская цыганка, которая одновременно играла на двух флейтах, ей аккомпанировала ее трехлетняя дочь Кавиа на колокольчиках.

Рупеш (играл для Ошо на табле) был динамомашиной энергии, и я была настолько рада видеть его, когда он приехал, что я прыгнула на него с таким энтузиазмом, что сломала себе передний зуб о его голову.

Наши соседи-монахи слышали музыку и сходили с ума.

Они обвиняли нас в практиковании черной магии и совершении " ритуальных жертвоприношений".

Шила теперь прочно заняла позицию секретаря Ошо, и Лакшми, которая делала эту работу в Индии, была свободна; Ошо посоветовал ей расслабиться и ничего не делать.

На самом деле, годом позже он сказал ей, что если бы она его послушалась, она бы к этому времени уже достигла просветления.

Она попробовала играть вместе с музыкантами, у нее не получилось; она решила готовить.

Увы, был уже вечер, когда она приготовила обед, так что это тоже не сработало.

Бедная Лакшми.

Тогда на празднике знакомства, который мы устраивали для местных жителей, она решила доказать, что она не хуже любого другого в поглощении алкоголя.

Она напилась и упала под стол.

Позже она решила действовать сама по себе, собрала небольшую группу последователей и попыталась начать новую коммуну Ошо.

Окружению Мастера, когда ситуация изменяется, ничего не остается делать, как идти вместе с ней, потому что в существовании все постоянно меняется, и с Мастером акцент делается на принятие изменений.

Для некоторых людей, которые в Пуне обладали определенной властью или престижем, оказалось невозможным приспособиться к их новым должностям.

Некоторые пошли своей дорогой и группа-вокруг Ошо изменилась, в точности как после сильных ветров падают мертвые ветки с деревьев.

После разговоров с Девараджем я поняла, что Шила не просто из удобства стала секретарем Ошо.

Несмотря на то, что она была индийкой, она стала американской гражданкой, благодаря своему первому браку, и провела много времени в Америке.

Но кроме этого было и другое и это началось на самом деле четыре или пять месяцев назад в Пуне.

Деварадж написал книгу и в ней он говорит:

Шила, с нашей активной или пассивной помощью стала " боссом".

Это не значит, что однажды Бхагван сказал: " Ты самый лучший человек для этой работы".

Он просто подтвердил, что она реально захватила это место.

И любой другой выбор был бы наложением его воли на нас.

В буддистском тексте это то, что называется " невыбирающее осознание".

Просто " выбрать" кого-то было бы против всего метода его работы.

Он жил в экспериментальной коммуне и ей для того, чтобы оставаться живой, необходимо было обладать собственной цельностью.

Просто осуществить свой выбор против течения событий - это был не его путь.

Он всегда шел вместе с потоком, полностью сдавшись тому, что существование предлагало ему, и на сто процентов давая ему поддержку, чтобы помочь в работе.

Если существование привело Шилу на вершину, для этого должна быть какая-то причина; должно быть что-то, чему мы должны научиться с помощью этого - и как!»

Так же как Ошо с полным доверием отдавал свою жизнь в руки своих врачей, он с полным доверием отдавал работу своей жизни в руки своей администрации.

И хотя он всегда осознавал потенции - бессознательности и безобразности во всех непросветленных людях, он также осознавал потенции - сознательности и красоты во всех непросветленных людях.

У него было полное доверие, что однажды, во всех нас, как бы много времени это не заняло, сознательность в конце концов рассеет бессознательность, как свет рассеивает тьму.

(" Бхагван: Самый Безбожный и все же Самый Набожный человек", Джордж Меридит)

Не думаю, что Ошо " выбирал" кого-то.

Он не сидел на даршане или дискурсе, не смотрел вокруг, ищя человека с самой яркой аурой или самым большим потенциалом, не говорил: " Этот может стирать для меня, или он может для меня готовить..." Я думаю, если кто-то попадался у него на пути, он принимал этого человека с полным доверием.

Например, я никогда не узнаю, потому что я никогда не спрашивала, Ошо или Вивек решили дать мне возможность делать стирку, и таким образом стать частью дома Ошо, но я подозреваю, что это была Вивек.

Кажется, как будто " просто случайно" я и на правильном месте в правильное время.

Лес, окружавший замок, был полон сосен и голубых елей, и ночью цикады пели так пронзительно и громко, что казалось лопнут стекла.

Я видела однажды цикаду на стволе дерева; она была около пятнадцати сантиметров длиной и ослепительно зеленая.

Я подумала, неудивительно, что они поют громко.

Я любила спать в лесу.

Алертность, которая вплеталась в сон, была похожа на животную.

Всегда было - много звуков и шорохов листьев.

Это немного пугало, но мне это нравилось тоже.

Женщина, неизвестная никому, приехала из Германии.

Она была фанатичной христианкой и распространяла в городе слухи об Ошо.

Скоро ночью в замок стали приходить хулиганы.

Они писали на стенах: " уезжайте домой..." и взрывали бумажные бомбы.

Они издавали оглушительный шум и мы вскакивали со своих постелей, думая, что это взрываются настоящие бомбы.

Они бросали камни в окна, сотрясая стекла.

Мы начали сторожить, и я прекратила спать в лесу.

С монахами, плывущими в утреннем тумане в их белых рясах, и машинами, полными кричащих хулиганов, я начинала чувствовать себя некомфортно.

Мы занимались своими делами, никого не беспокоили, и все же люди не любили нас - хотя были и другие.

Мы пробыли в замке три месяца.

Шила большую часть времени была в отъезде, ища землю.

Она наткнулась на Большое Грязное Ранчо в центральном Орегоне, 64000 акров бесплодной пустыни, на котором пасли слишком долго и его бросили умирать, так что последние пятьдесят лет его использовали только для уменьшения налогов.

Шила купила Большое Грязное Ранчо, потому что она нашла его в годовщину смерти своего последнего мужа, и подписала бумаги в день его рождения! По крайней мере она так говорит.