Царица-вода

Не входя теперь в ближайшее рассмотрение природы последней, я укажу только на чрезвычайно важную, знаменательную черту, дающую ключ к уразумению целого ряда мифологических фигур и представлений. Небесная влага, по древнейшему народному представлению, нашедшему себе полное и пространное выражение уже в гимнах Авесты, обыкновенно приводилась народом в соотношение с каким-либо светлым, сияющим явлением небесным. Вспомним описанные раньше (стр. 71-72) светлые образы сверкающей золотом и звездами иранской Анагиты, подательницы влаги и плодородия, благодетеля человечества «Пупа вод», обитателя небесного озера, наконец, блестящей звезды Тистрии, подательницы дождя. В Ведах заря, выезжающая на блестящей колеснице, запряженной быстрыми багровыми конями или коровами, «выпускает небесных коров» (т.е. облака, заключающие в себе дождевую влагу), она же приносит с собой росу, а потому и признается подательницей плодородия и благополучия: «Услышь нашу молитву, подательница всяких благ, – обращаются к ней в ведийских гимнах, – умножай наше потомство»[767]. У греков образ иранской Анагиты раздвоился: с одной стороны, является рождающаяся из пены морской, т.е. из влаги, Афродита, богиня весны и любви, с другой – светоносная Селена. Афродита сочетается с солнечным богом Аресом, как у римлян Венера с Марсом. Селена-Луна сочетается с Гелиосом-Солнцем; подобно тому и слившаяся с Селеной Артемида есть сестра солнечного бога Аполлона, а у римлян Диана сочетается с Янусом, богом небесным, в котором, однако, преобладает солнечная природа. Совершенно аналогичное явление представляет и древнейшая, возникшая на юге, славянская мифология: рядом с Солнцем, в разнообразнейших его видовых проявлениях и наименованиях, обыкновенно является одноименная с ним или носящая сходное, соответствующее имя женская фигура Солнцевой Сестры, в основании своем представляющей олицетворение небесной влаги, как женского элемента, по отношению к мужскому явлению тепла и света. Под этими многоразличными, аналогичными названиям солнца именами женского божества, народ, сообразно с местными условиями, а равно с мифологическими представлениями влиявших на него соседних народов, представляет то утреннюю зарю, то утреннюю звезду или группу звезд, то луну, то какую-то светлую, сияющую красотой, небесную, горную или водную деву – словом, какое-либо яркое, предпочтительно небесное, явление, с которым, притом, обыкновенно соединяется присущая ему, как представителю небесной влаги, основная идея плодородия, целительности и зависящей от того и другого будущей судьбы человека, наблюдающего явление. Список этих названий я приведу ниже, предварительно же укажу на присущую народу привычку, с понятием о солнце обыкновенно связывать представление о влаге. Вспомним упомянутые выше (стр. 284-285) обряды окропления, обливания водой, купания в воде, собирания росы и т.п., входящие как непременное условие в отправление главнейших солнечных праздников, зимнего, весеннего и летнего. Непосредственное связывание явлений света и влаги отражается и в песнях славян. Так в хорватской колядке, рядом с солнцем, воспевается роса и дождь, напр.:

Danak svanu, koledo!

Sunce granu, koledo! basja, koledo!

I obasja, koledo!

Naš e gore, koledo!

Plodne, njtve, koledo!

I livade, koledo!..

Sunce zadje, koledo!

Rosa pada, koledo!

I natopi, koledo!

Naš e gore, koledo!

Plodnje nive, koledo!

I livade, koledo! и т.д.

(День рассветает, коледо!

Солнце сияет, коледо!

И освещает, коледо!

Наши леса, коледо!

Плодородные нивы, коледо!

И луга, коледо!

Солнце заходит, коледо!

Роса падает, коледо!

И увлажает, коледо!

Наши леса, коледо!

Плодородные нивы, коледо!

И луга, коледо!)

В заключение поется о грозовом ливне, орошающем сады и напояющем нивы[768].

В сербо-хорватских же и западно-болгарских колядках упоминается о купании «молодого [или „малого" ] бога»[769], под именем которого, очевидно, понимается новорожденное солнце. Малорусская колядка говорит о купании новорожденного Бога в море: Божья Мать «Сына вродила, в море скупала»[770].

Что солнце в день Рождества или нового года в глазах народа действительно является обновленным или новым, свидетельствует, напр., малорусская щедривка, начинающаяся словами:

Под синцем под новим. [771]

Словацкие девушки, при вскрытии рек, припадают к воде, приговаривая:

Vodo, vodo, ć о ti kaž e sinecko? [772]

(Вода, вода, что наказывает тебе солнышко?)

В малорусских щедривках встречаются подобные же сопоставления солнца и влаги, напр.:

– На водах на Иорданьских

Пливе листок буковенной,

На том листку написано

Ясне сонце сам.

– У в нашего господара

Стоить яворь середь двора,

На явори золота кора (солнечный свет)

Золота кора, а срибна роса (небесная влага).

А вскочила красна панна

Золоту кору обстругала,

Срибну росу обтрусила...[773]

В карпато-русских и малорусских колядках поется о божественных гостях, посещающих хозяйский дом; гости эти – солнце, месяц и дождь:

За твоим столом три гостейки,

Гостейки трои, не еднакии:

Еден гостейко – светле сонейко,

Другий гостейко – ясен месячок,

Третий гостейко – дробен дожджейко. [774]

Кроме колядок, и в «ивановских» («купальских», «соботских», «святоянских») песнях весьма часто упоминается о влаге: о росе и воде, о купании и потоплении, напр.: в хорватской «ивановской» песне солнце жалуется на то, что вила не хочет услужить ему в о д о и. В словацкой «святоянскон» песне св. Анна купается и просит Яна дать ей руку, чтобы ей не утонуть в реке. В польской «соботке» св. Ян приносит «росу, девушкам для красы»[775]. В белорусской «купальской» песне «стояла верба, на вербе горили свечки, с той вербы капля упала, озеро стало. В озере сам Бог купауся»[776]. В малорусских «купальских» песнях: «коло воды-моря ходили дивочки», или «купався Иван та в воду упав», или описывается, как в Дунае «Ганна втонула»[777]и т.п. Здесь, в отличие от колядок, преимущественно говорится уже не о дожде, а о речной или морской воде, в которую в Иванов день погружают «Купалу» или «Марену», изображающую отходящую вместе с солнцем спутницу его Весну, представительницу весеннего плодородия; последняя, по народному представлению, подобно греческой Афродите, рождается из влаги (ср. ниже 3, б), а затем, с наступлением высшего солнцестояния, в образе Купалы, Марены, Костромы и т.п., вновь удаляется, погружаясь обратно в свою стихию, которая и воспевается с такой настойчивостью и постоянством в ивановских песнях.

Теперь приведу названия, под которыми в славянской мифологии встречается божественная представительница небесной влаги. Мы увидим, что, как уже замечено было выше, почти весь ряд видовых наименований божества солнца находит себе аналогичные названия женского рода, служащие для обозначения верной, постоянной спутницы царя-солнца, – царицы-воды.

1) Как БЕЛБОГА мы встретили выше солнце под нижеследующими видовыми названиями, которые все почти повторяются в наименованиях соответствующих женских божеств влаги:

а) Белену соответствуют болгарская Самодива или Сaмовила и сербская Вила, обыкновенно называемая «белой Вилой» (вид, видјело, видјелица [серб.] = свет, ясность).

Как болгарская Самодива, так и сербская «белая Вила» строят свои замки на небесной высоте, именно «в темной туче» (болг.)[778]или «на краю облака» (серб.)[779]; и та и другая обыкновенно являются людям, или у вод, или на горных вершинах. В одной хорватской песне (из Словении), которая поется у Ивановского костра, «палящее солнце жалуется Ивану, что Вила не хочет прислужить ему холодною водою»[780]. Понятие о Виде и Самодиве обыкновенно связано с представлением о воде, о горных высотах и воздушных явлениях (тучах, бурях и т.п.). Болгарские песни упоминают о «горной» и «морской» Самодиве. «Я не Вила, собирающие тучи», – говорит девушка в сербской песне[781], «горная» – обычный эпитет сербской Вилы.

На Руси, где гор почти нет, соответствующая Самодиве и Виде, Русалка (см. ниже: 1, е: «Хорс») – светлая, сияющая представительница вод является только как водная богиня. Как Русалка, так и Вила (солнцева сестра) отличаются ослепительной красотой, вошедшей в поговорку. Тождество названных богинь подтверждается и тем, что праздник «Русалия» у болгар называется также «Самовилскы праздницы»[782]. Подробнее об этих богинях, встречающихся, как в единственном, так и во множественном числе, и о разностороннем их значении я буду говорить впоследствии. Пока достаточно было указать только на основную, непосредственную связь их с умеряющей солнечный зной водной стихией, представительницами которой они являются, в качестве солнцевой сестры, получающей у разных славянских народов разные названия. Нестор, в числе божеств, которым Владимир воздвиг в Киеве идолы, называет Mокошь. Под характеристическим именем этим, заключающим в себе понятие о влаге и несомненно обозначавшем божество женского рода, нетрудно узнать небесную деву, солнцеву сестру, богиню небесной влаги. Стредовский объясняет богиню Macosla (Макошь, Мокошь) именем: Pluvia, т.е. дождевая или дождница [783].

б) Ясоню – отвечает Jeseň (= Jasni), по объяснению глоссов к Mater verborum = Jsis (автор глоссов толкует это название как «земля», но Изиду, спутницу Озириса, древние авторы нередко принимали и за луну). У Апулея (Metam. XI, р. 275) луна говорит: «Жители восточной Эфиопии, арийцы и египтяне, наученные мудростью старины... приветствуют меня как царицу Изиду»[784]. В славянском переводе Георга Амартола (по списку 1389 г.) читаем: «Нарекоша убо (египтяне) солнце Осирин, луну же Изин»[785]. О чрезвычайной популярности имен Ясоня и Есени в среде западных и юго-западных славян свидетельствуют приведенные мною (стр. 179) многочисленные, встречающиеся в землях их, географические названия, производные от упомянутых имен. Замечательно, что в Гродненской губ., в среде белоруссов, мы встречаем в целой серии песен имя Ясенька в сочетании с Марысей, подобно тому, как в Малой Руси и других местах Белоруссии с Иваном-Купалом постоянно сочетается Марена. Мало того, в этих песнях Ясеныса и Марыся сравниваются с месяцем и солнцем, или наоборот, так что Ясенька в первом случае соответствует названию Jasni, приведенному в чешских глоссах. Вот отрывки из этих песен:

– Ой за лјесом, за бором,

Ой за синим озиором,

Ой там соунычко йграе,

З мјесяцом размоуляе...

Ой у туом новом селје

Марыся з Ясном размоуляе...

– Полецеу соколик на сини ознора.

Соколик лецит, утоньку несе.

Појехау Ясенько я у чужые людзи.

Ясенько јездзе, Марысю везе...

В первой песне Марыся сравнивается с солнцем, а Ясий с месяцем, во второй – наоборот. Сокол[786], с быстротой несущийся по небу, вероятно, заместил собой солнце, а «утонька», как водная птица, является представительницей водной царицы. Ясенька является и как всадник, совпадая в этом случае со всадником Купалишем или Купальником, фигурирующим в белорусских купальских песнях (см. выше стр. 285), напр.:

– Есть на мору hрудочок, hрудочок,

Вила Maрися веночок, веночок,

Вила, вила й-заснула, й-заснула,

Приехау Ясенько неучула, неучула.

Трейчы (трижды) коником окружыу, окружыу,

Пуоки Марысю незбудзиу, незбудзиу...[787]

Ясенько является, очевидно, в приведенной песне, в качестве «купальника», представителя самого Купала, в свою очередь в большинстве белорусских и малорусских песен именуемого уже просто Иваном. В одной из дальнейших белорусских песен Ясенько изображается бегущим за сивым конем, т.е. сивкой-златогривкой или солнцевым конем:

Бежит коничок, сиу – невеличок

Калина!

Калина моя, тобою вода лелјэе.