Глава 72 Очная ставка

Сначала вызвали Славу, за ним Генку и наконец Мишу.

Когда Миша вошел в комнату, за столом, кроме Свиридова, сидел еще один пожилой человек, в флотской форме, с трубкой во рту. Генка и Слава чинно сидели у стены, держа на коленях свои шапки.

У дверей, с винтовкой в руках, стоял часовой. В середине комнаты, против стола Свиридова, сидел на стуле Никитский.

Одетый в защитный френч, синие галифе и сапоги, он сидел в небрежной позе, положив ногу на ногу. Его черные волосы были аккуратно зачесаны назад.

Блестящие солнечные блики двигались по комнате.

Когда Миша вошел, Никитский бросил на него быстрый колючий взгляд. Но здесь был не Ревск и не будка обходчика. Миша смотрел прямо на Никитского. Он смотрел на Никитского и видел Полевого, избитого и окровавленного, разобранные рельсы и зеленое поле, по которому бегали кони, потерявшие всадников.

– Вы знаете этого человека? – спросил Свиридов и указал на Никитского.

– Знаю.

– Кто он такой?

– Никитский Валерий Сигизмундович, – твердо ответил Миша, продолжая смотреть на Никитского.

Никитский сидел не шевелясь.

– Расскажите подробно, откуда вы его знаете, – сказал Свиридов.

Миша рассказал о налете на Ревск, о нападении на эшелон, о складе Филина.

– Что вы на это скажете, гражданин Никитский? – спросил Свиридов.

– Я уже сказал, – спокойно ответил Никитский, – у вас есть более авторитетные показания, нежели измышления этого ребенка.

– Вы продолжаете утверждать, что вы Сергей Иванович Никольский?

– Да.

– И вы проживали в доме Марии Гавриловны Терентьевой как бывший подчиненный ее сына, Владимира Владимировича Терентьева?

– Да. Она может это подтвердить.

– Вы продолжаете утверждать, что Владимир Владимирович Терентьев погиб при взрыве линкора?

– Да. Это всем известно. Я пытался его спасти, но безуспешно. Меня самого подобрал катер.

– Значит, вы пытались его спасти?

– Да.

– Хорошо… Теперь вы, Поляков, скажите… – Свиридов помедлил и, не отрывая пристального взгляда от Никитского, спросил: – Не знаете ли вы, кто застрелил Терентьева?

– Он! – решительно ответил Миша и показал на Никитского.

Никитский сидел по-прежнему не шевелясь.

– Мне Полевой рассказывал, он сам видел.

– Что вы на это скажете? – обратился Свиридов к Никитскому.

Никитский криво усмехнулся:

– Это такая нелепость… И после этого живу в доме его матери! Если вы склонны верить таким бредням…

– Поляков! Какие у вас есть доказательства?

Миша вынул кортик и положил его перед Свиридовым. Никитский не отрываясь смотрел на кортик.

Свиридов вынул из ножен клинок, выдернул рукоятку и вытянул пластинку. Потом не торопясь снова собрал кортик. Никитский неотступно следил за его руками.

– Ну-с, гражданин Никитский, знаком вам этот предмет?

Никитский тяжело откинулся на спинку стула:

– Я впервые его вижу.

– Продолжаете упорствовать, – спокойно сказал Свиридов и положил кортик под бумаги. – Пойдем дальше… Введите свидетельницу Марию Гавриловну Терентьеву, – приказал он часовому.

В комнату медленно вошла высокая пожилая женщина в черном пальто и черном платке, из-под которого выбивались седые волосы.

– Пожалуйста, садитесь. – Свиридов указал на стул.

Она села на стул и устало закрыла глаза.

– Гражданка Терентьева, назовите имя этого человека, – сказал Свиридов.

– Сергей Иванович Никольский, – не поднимая глаз, тихо произнесла Терентьева.

– Где, когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?

– Во время войны он приезжал ко мне с письмом от сына.

– Как звали вашего сына?

– Владимир Владимирович.

– Где он?

– Погиб.

– Когда?

– Седьмого октября тысяча девятьсот шестнадцатого года при взрыве линкора «Императрица Мария».

– Вы уверены, что он погиб именно при взрыве?

– Конечно, – она подняла глаза и с недоумением посмотрела на Свиридова, – конечно. Я получила извещение.

– Вам прислали его вещи?

– Нет. Разве их могли прислать? Кто мог спасти его вещи?

– Значит, все вещи вашего сына пропали?

– Я думаю.

– Подойдите к столу.

Терентьева тяжело поднялась и медленно подошла к столу.

Свиридов вынул из-под бумаг кортик и протянул его Терентьевой.

– Вы узнаете кортик вашего сына? – жестко спросил он.

– Да… – произнесла Терентьева, разглядывая кортик. – Да… – Она растерянно посмотрела на Никитского, он сидел не шевелясь. – Да… это наш… это его кортик… Владимира…

– Вас не удивляет, что все вещи вашего сына погибли, а кортик остался цел?

Терентьева ничего не отвечала. Пальцы ее дрожали на краю стола.

– Вы молчите, – сказал Свиридов. – Тогда ответьте мне… я вас спрашиваю в последний раз: кто этот человек? – Он указал на Никитского.

– Никольский, – едва слышно произнесла Терентьева.

– Так вот, – Свиридов встал и протянул руку по направлению к Никитскому, – он убийца вашего сына!

Терентьева покачнулась, дрожащие ее пальцы впились в край стола.

– Что… – задыхаясь, прошептала она, – что вы сказали?

Не глядя на нее, Свиридов сухим, официальным голосом прочитал:

– «Седьмого октября тысяча девятьсот шестнадцатого года лейтенант Никитский выстрелом из пистолета убил капитана второго ранга Терентьева Владимира Владимировича… Целью убийства было похищение кортика».

В комнате стало совсем тихо. Часовой переступил с ноги на ногу, приклад винтовки чуть слышно стукнул о ковер. Никитский сидел не шевелясь, устремив взгляд на носок своего сапога. Терентьева стояла неподвижно. Она смотрела на Никитского, и ее длинные, сухие пальцы сжимали краешек стола.

– Валерий… – прошептала она, – Валерий…

Ее помертвевшее лицо белым пятном разрезало синеву комнаты. Свиридов и моряк бросились ее поднимать.