Metronome

Енчжэ проснулся от того, что кто-то ступал по одеялу – осторожно так, топ-топ-топ…
Енчжэ недовольно дернул одеяло на себя – просыпаться убийственно не хотелось – но подлые шажочки возобновились, а потом что-то мокрое и холодное уперлось ему под ухо.
- Химчан, блин! – возмутился Енчжэ, натягивая одеяло до подбородка.
Впрочем, как и следовало ожидать, возмутителя спокойствия это снова не остановило – коту было наплевать на то, что после своей вчерашней сумасшедшей пробежки Енчжэ дрых без задних ног, он хотел жрать и мурлыкать. Химчан залез на Енчжэ сверху и, очевидно, гипнотизировал взглядом одеяло, так что через пару минут этот интенсивный взгляд преодолел толстый материал и ударил по самому больному месту Енчжэ – по совести.
- Ладно, ладно, - сдался Енчжэ, стряхивая упрямого кота с себя. – Ты такой же мерзкий, как твой тезка.
Енчжэ выковырялся из-под одеяла, с удивлением посмотрел на свои пыльные штаны, пожалев о том, что вчера все-таки не разделся, и уставился на кота, который терся об его ногу – мохнатая животина в самом деле чем-то неумолимо походила характером на Хима: кот мог довести его до белого каления своей своевольностью, а потом невозмутимо придти ласкаться, как будто вовсе и не он напакостничал. Енчжэ в сотый раз пожалел о том, что дал коту такое вдохновляющее на борзоту имя – и подумал, что сошел с ума. Еще бы Дэхеном назвал, в самом деле – а потом бы стремался перед ним раздеваться.
Енчжэ позевал немножко для профилактики желания залезть обратно под одеяло, сонной каракатицей сползал в раковину почистить зубы, и уже более воодушевленный добрался до кухни – после вчерашнего забега хотелось тупо ЖРАТЬ. Енчжэ вынул из холодильника бутылку молока, засохшую корку сыра и пустую почти упаковку кошачьего корма:
- Блин, я тебя разочарую, - уныло проговорил Енчжэ в пустоту холодильника, - а у нас жрать-то нечего.
Кот смотрел на него снизу вверх и, казалось, возмущался:
- Как это нечего? С утра эти твои шутки совсем не смешные.
- Самому не весело, - оправдывался Енчжэ. Он вытряхнул то, что осталось от корма, коту в миску, выбросил упаковку в мусор и потянулся за кофе – ну окей, вот сейчас он дожует свой сыр, вдохнет блаженный аромат кофейка и дошлепает до магазина коту за едой, а пока пусть молоком перебьется…
Но в стеклянной кофейной банке на дне была только кофейная пыль, а зараза кот залез на стол и смахнул с него хвостом пластиковую бутылку с молоком – белая жирная жидкость лилась на пол, пока кот виновато смотрел на него своими серыми глазками, будто извинялся.
- И за что ты меня так ненавидишь, - вздохнул Енчжэ, бросая на пол полотенце, чтобы вытереть лужу. – Сиди теперь голодный, а я за продуктами пошел.
Енчжэ выбросил грязное полотенце в стирку, взял кредитку и во вчерашних почерневших от пыли кроссовках, грязный и с завывающим от голода желудком, направился в супермаркет с твердым намерением скупить там ВСЕ, что они с котом в принципе способны съесть.

%

Енчжэ ковырялся в кошачьих мясных консервах – Химчан же ему не простит, если он про него забудет – и был немало удивлен, когда его тронули за плечо:
- Енчжэ?
- О, здравствуйте, - Енчжэ привычно низко поклонился матери Дэхена, с легкой ностальгией почувствовав, как она ласково коснулась его волос: - Давно вас не видел. У вас все хорошо?
Почему он спросил именно это – он и сам не понял. Вопрос просто сам выскочил, когда он смотрел на нее – такая же красивая, как сам Дэхен, по-прежнему до дрожи ласковая даже морщинками в уголках глаз, но какая-то неуловимо печальная, держащая в руках корзинку, в которой болтался только пекарский разрыхлитель.
- Ты просто давно к нам не заходил, - улыбнулась мать Дэхена. – Я беспокоилась, спрашивала Дэхена, но он не захотел отвечать.
Енчжэ напрягся, глупо почесал шею и ответил:
- Мы с ним, как бы сказать… немножко поругались.
«Немножко», ага. Просто пиздец.
- Я догадалась, - призналась женщина. – Дэхен в последнее время такой… - она явно подбирала слова, - несговорчивый, и я все думала, почему. Это ведь не из-за тебя? Не из-за вашей ссоры?
Карие глаза с надеждой остановились на Енчжэ, и он, чувствуя себя последним предателем, выжал из себя правду:
- Думаю, я в этом тоже сильно виноват.
- Как жаль, - она вздохнула, опуская глаза. – Вы же были лучшими друзьями.
Енчжэ промолчал – не признаваться же ему в том, что Дэхен хотел затащить его в кровать, а он так испугался, что сломал ему за это хребет и выпнул из своего дома.
- Енчжэ, прости меня, если лезу не в свое дело, - начала мать Дэхена, и Енчжэ захлестнуло острое желание всучить ей в руки упаковку укропа и сбежать, пока она не умудрилась своей ласковой покорной печалью надавить на его самое больное место, на которое с утра уже успел надавить его кот, - просто я так беспокоюсь на Дэхена, просто места себе не нахожу.
Енчжэ осторожно взяли за руку, и он беззвучно завыл – как теперь убежать?
- Надеюсь ты поймешь, что я прошу тебя как мать… Когда у тебя будут дети, ты тоже не сможешь просто смотреть, когда они делают себе плохо, будешь пытаться помочь, даже если это глупо и пошло…
Женщина тихонько всхлипнула, наклонила голову, пытаясь скрыть слезы – и Енчжэ сдался к черту полностью. Он всегда тихо обожал мать своего друга, ее шуточки, выпечку, улыбки, ее нереальную почти ласку – и теперь смотреть на то, как она плачет (а в причине ее слез 99% его собственной вины, надо признать) было выше его сил. Енчжэ выковырял из ее обессилевших пальцев пустую корзинку с разрыхлителем и прижал к себе, поглаживая по белому пиджаку с зелеными цветочками – даже эти хреновы цветочки принадлежали ей целиком и полностью, пахли так, как всегда пахло дома у Дэхена.
И даже сам Дэхен тихо ароматизировал воздух ими же – всегда презрительно фыркал на очередной кондитерский шедевр, которым мать угощала его и Енчжэ, когда он приходил в гости, но, видимо, даже нехотя Дэхен все-таки впитал в себя солнечный свет, обретавшийся в этой удивительной женщине… Она любила тех, кого любила – даже когда они падали носом в лужу, она не переставала любить и не ставила ничего в вину, она понимала и принимала без условий.
Дэхен был точно такой же, безусловный в любви – Енчжэ мог только восхищаться и завидовать.
- Ты всегда был единственным человеком, которого Дэхен вообще слушал, - проплакавшись, женщина снова начала свою речь, которая, Енчжэ чувствовал, загонит его в потрясающую ловушку. – Он каждую ночь пропадает в своем клубе, а возвращается всегда нетрезвый и злой. Вчера он сказал мне, чтобы я не вмешивалась, сказал, что если я буду лезть, он уйдет из дома. Пожалуйста, Енчжэ, - Енчжэ потерянно смотрел в полные надежды глаза и отказывался верить, - поговори с ним, попробуй убедить его найти нормальную работу, я большего не прошу.
- Хо-хорошо, - хрипло выдавил из себя Енчжэ, сжимая плечи под белым пиджаком.
Серьезно, он обещает. Бог знает когда, правда, он соберет в себе смелости заявиться к Дэхену с претензиями, но она-то об этом не знает…
И когда мать Дэхена снова вытерла глаза, а потом вынула из кармана связку ключей – Енчжэ понял, что ловушечка захлопнулась.
- Зайди к нам, пожалуйста, - тем же умоляющим взглядом глядя на Енчжэ, женщина вложила ему в руку ключи. – Пожалуйста… ты ведь не занят?
- Не-не занят, - прозаикался Енчжэ, проклиная свое неумение врать в принципе. – У меня отпуск.
- Ну вот и хорошо. Я вернусь только после обеда, не буду вам мешать.
- Но… - Енчжэ чувствовал себя ужом, которого схватили за мелкую пакостную башку – как ни извивайся, а не выберешься. Ключи жгли ладонь, и мать Дэхена похлопала его по плечу, разворачивая к выходу, тихо и с чувством сказала, обрывая его возражения:
- Спасибо, Енчжэ. Я не забуду.
Шагая между прилавков с едой к выходу, Енчжэ трусливо хотел спрятаться в капусте или прикрыться зеленью, но твердый взгляд в спину не позволял подло сбежать и проводил до самых дверей – а там Енчжэ со вздохом, складывая ключи в карман, и сам решил, что это судьба.
Он же вчера тоже собрался поговорить с Дэхеном и поставить жирную точку в этой кошмарной истории.

%

Енчжэ осторожно открыл дверь чужой квартиры и вполз внутрь, все еще ассоциируя себя с подлым змеенышем – вот ну ЧТО он должен был сказать Дэхену?
И, кстати, где его искать? Секундная надежда на то, что Дэхена, возможно, вообще нет дома, окрылила Енчжэ – а потом он заметил открытую дверь в спальню и торчащие из-под одеяла на кровати ноги.
Конечно, где еще он мог быть – похмелье, оно же такое, до обеда не отпустит.
Енчжэ молча стоял и смотрел на торчавшую из-под одеяла макушку Дэхена и беззвучно выл – и без того пиздецкий разговор рисковал превратиться в избиение младенцев: как ни крути, а проснуться и обнаружить, что за тобой наблюдает причина твоего крушения в мрак пьянства и разврата – тот еще шок. Впрочем, Дэхен просыпаться не собирался, и Енчжэ, набравшись храбрости, потряс его за плечо:
- Эй, Дэхен, проснись.
Бедняжка Дэхен заскулил, завозился под своим одеялом и открыл глаза. Посмотрел на него с секунду, а потом закрыл снова и упал на подушку, пробормотав:
- Вот же блядь какие натуральные кошмары снятся.
Енчжэ на секунду оторопел – это ж как надо было вчера удолбаться, чтобы наутро не отличать сон от реальности? Впрочем, Енчжэ же понятия не имел о том, что Дэхен видит его отражение во всех блестящих поверхностях, и поэтому потряс плечо бывшего друга посильнее, сообщив унизительно глупую новость:
- Я тебе не снюсь. Вставай, нам надо поговорить.
Дэхен снова открыл глаза, в которых уже не было того осоловелого сонного взгляда (Енчжэ обрадовался, что смог его добудиться) и, поморгав, выдал свою порцию полезной информации:
- Раз ты мне не снишься, значит, умеешь ходить? – Енчжэ осторожно кивнул – логика в вопросе присутствовала. – А раз умеешь ходить, значит, можешь пойти нахер? – продолжил логическую цепочку Дэхен, снова накрываясь одеялом.
Енчжэ стоял и хватал открытым ртом воздух – как это он раньше не подумал, что Дэхен пошлет его в самом начале разговора? Из-за того, что в ту ночь, когда они провожали Чонопа, Дэхен просто делал вид, что его не существует? Ну конечно, как будто он стал бы огрызаться при младших… просто промолчал, и все.
- Могу пойти нахер, - сказал Енчжэ, вцепляясь в одеяло и потягивая его на себя. – Но не пойду. Я бы сам не пришел, не оскорбляйся, это твоя мать попросила с тобой поговорить… Она очень за тебя волнуется, даже расплакалась при мне…
Енчжэ еще что-то лепетал, увязнув в своих оправданиях, но Дэхен уже оторвал одеяло от лица и смотрел на него насмешливо и зло:
- Как это я забыл, что своего-то мнения у тебя нет, только совесть. Засунул бы ты ее, как все нормальные люди, в шкаф, и не делал вид, что умрешь, если она будет неспокойна.
Дэхен закончил обзывать его лицемером и чистоплюем и развернулся спиной, оставляя Енчжэ обиженно глотать воздух – почему-то Енчжэ думал, что эта «любовь» защитит его от насмешек, что они смогут в самом деле нормально поговорить, но Дэхену, очевидно, нравилось прятаться в своем панцире из одеяла, а не налаживать контакты.
- Ты все равно меня выслушаешь, - прошипел Енчжэ, снова дергая безучастное одеяло. – Все, что мне надо тебе ска…
- В гробу в белых тапках я видал разговоры с тобой, - оборвал злой Дэхен, возвращая себе одеяло. – Ты в прошлый раз послал меня нахуй, так чего тебе на жопе не сидится? Пиздуй отсюда и дай мне поспать.
Енчжэ покорно выпустил одеяло из рук, глядя на то, как Дэхен улиткой завернулся в него обратно и, кажется, всерьез вознамерился продолжать спать – и тихо краснел. Дэхен многое мог ему сказать, мог действительно найти те слова, который заставили бы Енчжэ уйти – но вот это «пиздуй отсюда» было его ошибкой. «Пиздуй отсюда» - это маленький триггер, запустивший в Енчжэ термоядерную реакцию ярости.
Енчжэ фыркнул, развернулся на носках и, как огненный смерч, пошел искать предмет, достаточно опасный, чтобы у Дэхена осталось только две альтернативы на выбор: выслушать его или выслушать его. На столике в коридоре стояла ваза с цветочками – Енчжэ вынул из нее букетик, совестливо отряхнув стебельки от воды, чтобы не напакостить маме Дэхена разводами на полировке, и вернулся обратно, держа кувшинчик за ручку.
- Эй, - позвал он. – Повернись, и мы поговорим.
- Твоей блядской лицемерной задницы уже не должно было тут быть, - ответило одеяло.
- Хорошо, - вздохнул Енчжэ. – Я дал тебе шанс.
Енчжэ сдернул одеяло с мерзкого упрямца и перевернул кувшин над его головой, с каким-то удовольствием наблюдая за тем, как струя воды отскакивает от тупой башки и заливает ко всему прочему спину и грудь.
- Ты нахрен совсем ебнулся? – прохрипел мокрый, злой и страшный Дэхен, отпинывая от себя сырое одеяло. – Тебе жить надоело?
- А я думал, это тебе надоело, раз ты ведешь себя, как уебок. Пьешь, спишь с кем попало, жрешь всякую дрянь, после которой тебя машины сбивают. Может, тебя не водичкой надо было, а прямо этой вазой по башке огреть, раз тебе на тот свет так не терпится?
Енчжэ понял, что договорился – когда Дэхен вырос перед ним со сжатыми кулаками и скрипящими друг о друга челюстями. Он хорошо видел, как Дэхену хочется его ударить – но ему уже искренне было все равно.
Реакция перетекла в неуправляемую.
- Что, ударишь теперь? – фыркнул Енчжэ. – Давай, тебе не впервой. Вмажь как следует, чтобы я заткнулся, чтобы ты не слышал правду.
Енчжэ был прав – Дэхену действительно хотелось его убить, порезать на куски и скормить собакам. Вот только одного он не знал: что после того раза, после того, как Дэхен разбил ему губу, Дэхен не мог представить даже то, как он замахивается – сразу становилось мерзко и противно. Жесточайший тормоз держал руки Дэхена опущенными – теперь он не мог сделать больно Енчжэ, как бы ни хотел – а Енчжэ догонялся все сильнее:
- Чего молчишь? – презрительно прищурившись, спрашивал Енчжэ. – Ударь уже, хоть один раз сделай больно не себе, а тому, кто заслужил. Я же, по-твоему, во всем виноват?
Дэхен бы, может, и ответил что-нибудь достойно момента злое и обидное – но уж больно поразила его эта фраза: нет, на самом деле он никогда не обвинял Енчжэ. Енчжэ сказал, что ему не нужна эта любовь, и он принял это как факт. Как факт, все, что говорил Енчжэ, он выслушивал с таким же благоговением, с каким Моисей записывал за Богом заповеди. Енчжэ сказал, что Дэхен ему не нужен – и Дэхен даже умудрился убедить себя в том, что он пустое место.
- Язык отсох? – Енчжэ перед лицом этого злобного молчания дошел до состояния аффекта и набросился на Дэхена сам, дернув за сырую челку. – Черт тебя побери, ударь меня, я же испортил тебе все. Ударь меня и перестань спиваться и ширяться и что там еще делаешь!
Дернуть Дэхена за волосы показалось Енчжэ мало, и он залепил Дэхену затрещину:
- Твою мать, твоя тупая башка вообще в курсе, что кто-то за тебя волнуется? Или нет в ней нихрена уже? Одни бабы, деньги и выпивка? – Енчжэ теперь не считая ударов лупил бывшего друга по мокрой башке, как кролик лапами, отбрасывая руки, которыми Дэхен пытался прикрыться. – Скотина ты эгоистичная и трус!
Еще одно мгновение Енчжэ поймал в глазах Дэхена – ему снова показалось, что его вот-вот ударят, но сердито пыхтящий Дэхен только толкнул его на кровать, спиной прямо в лужу…
Дэхен вытерпел целую уйму ударов, но они, кажется, не собирались прекращаться – даже лежа спиной в луже воды из вазы, осатаневший Енчжэ не переставал ругаться, щипаться и лупить по нему ладошками, стремясь приложить побольнее, так что Дэхен едва ли не расхохотался, когда понял, что бывший друг не в шутку зол и больше не прикидывается правильным мальчиком.
- Я из-за тебя извелся весь, урод, - орал Енчжэ. – Я за тобой даже шпионил, как дебил… О, я видел, как ты улыбаешься этим своим потаскушкам, какими глазами они на тебя смотрят, будто раздевают…
Дэхен под градом ударов смеялся все громче – неужели Енчжэ было не все равно, как он думал? Неужели…
Дэхен решил, что, поскольку рукоприкладство и разошедшийся Еж – понятия несовместимые, у него имеется только один единственный способ прекратить это.
Енчжэ выматерился еще крепче, когда его пощекотали – блядь, неужели Дэхен думает, что это подходящее время и место для веселья?
- Ты идиот что ли? – взревел Енчжэ, извиваясь под ненавистной щекоткой. – Прекрати сейчас же… Кому говорю…
- Ты сам идиот, - ответил Дэхен, прыгая пальцами на чужих ребрах, как на клавишах пианино. – Чего заткнулся? Давай, ругай меня дальше.
Енчжэ с ненавистью бил по рукам, которые втыкали ему пальцы под бока, но сопротивляться таким подлым методам не мог – он верещал все громче и все сильнее сворачивался стручком, как таракан на сковороде, прижимая ноги к груди.
Пока, наконец, со всего размаха не заехал коленом себе в лицо, расплющив губу о нижние зубы.
- О-о-о-ох, - протяжно и жалобно прохныкал Енчжэ, чувствуя, что Дэхен после такого грандиозного удара тоже сжалился и перестал тыкать ему под ребра. – Как же больно…
Енчжэ лежал на постели и разглядывал Дэхена снизу вверх – волосы ему он разодрал знатно, ничего не скажешь: мокрая шевелюра сумасшедшей шваброй стояла вертикально, только челка лежала на глазу, как повязка у пирата. Дэхен сдувал ее с лица и почесывал красные пятна от ударов на плечах, с каким-то странным выражением лица разглядывая его самого – Енчжэ подумал, что он сам выглядит как та еще отряхолка.
- Ты в луже лежишь, - наконец, сообщил Дэхен.
- Я лежу в ТВОЕЙ луже, - оскорбился Енчжэ, намекая на то, что Дэхен сам тут повалялся и ему досталась участь поунизительнее, но вдруг понял, как прозвучали его слова… и расхохотался.
Он ржал как сумасшедший, до слез, когда прокручивал в голове все, что они сделали в последние десять минут – и Дэхен ржал вместе с ним.
- Когда ты, хаха, - Дэхен хрипел и задыхался, - на меня воду вылил, я думал, я тебе этот кувшин на голову надену, будешь как космонавт ходить и еду через носик всасывать.
- Скажи спасибо, что я утюг у тебя в доме не нашел, - обиделся Енчжэ. – А то бы лицо уже было треугольное и плоское… Как два дебила, ей-богу…
Енчжэ выковырялся из постели, скептически глянул на свою мокрую спину и вздохнул. Дэхен отполз подальше, прикрываясь одеялом, и распорядился:
- Футболку чистую в шкафу возьми и чайник мне на кухне включи.
Енчжэ посмотрел на него взглядом «С хренов ли?» и Дэхен невозмутимо пояснил:
- Мать меня прибьет, если узнает, что я тебя мокрого выгнал.
- Колодец щедрот душевных, - вздохнул Енчжэ, исчезая в шкафу.
Дэхен дождался, когда Енчжэ уползет на кухню переодеваться, и только потом сдернул одеяло с ног – если бы Енчжэ хоть малейшее представление имел о том, как эротично он стонет…

%

Как и было нижайше прошено, Енчжэ включил чайник – он успел даже вскипеть, а Дэхен все не показывался, так что бедный голодный Енчжэ решил немного злоупотребить гостеприимством: налил две кружки чая и, стащив со стола кекс, ушел к окну соображать, что ему делать дальше.
Кекс явно был производства матери Дэхена, и Енчжэ кусал его, божественно вкусный, обжигался кипятком и думал: после того, как Дэхен отматерил его, и они подрались, как два клоуна, Енчжэ начал путаться в показаниях. Дэхен, который ржал с ним, который велел взять чистую футболку и топать на кухню заваривать чай – был именно тем, которого он знал. Никаких розовых соплей и шекспировских сонетов о любви – грубоватый, пошлый и веселый старина Дэхен…
Енчжэ подумал, что, может быть, все прошло? Вдруг у Дэхена в темной голове все развеялось и больше не о чем беспокоиться?
Они снова друзья без всяких намеков?
Дожевывая кекс, Енчжэ искренне надеялся, что так и будет – и он, в меру сил, будет поддерживать и укреплять эти новые отношения. Во-первых – Енчжэ мысленно загнул палец – никаких больше обнимашек, во-вторых, надо бы вернуться к Енгуку и Химу, при них Дэхену в голову не взбредет заводить странные разговоры, в-третьих, можно на свидание сходить парочками…
Мысленный подсчет Енчжэ оборвался, когда он понял, что Дэхен стоит за его спиной близко-близко и дышит ему в шею.
- Я так рад, что увидел тебя, - признался Дэхен, и Енчжэ сжался, когда кружку из его рук забрали и опустили на подоконник.
- Я тоже… рад, - выдавил из себя Енчжэ, пытаясь отобрать руку – но Дэхен не отпускал, схватив за пальцы.
- Правда? – Енчжэ не видел, но чувствовал, что Дэхен улыбается за его спиной. – Ты тоже скучал по мне, хоть немножко?
- Ску-скучал, - с заиканием признал Енчжэ, оторопев от наглости, с которой Дэхен поглаживал его руки. Он не понимал, зачем это говорит – непослушный язык сам выбалтывал правду: - А ты думал, я просто выставил тебя за дверь и забыл?
- Думал, - покорно признал Дэхен. – Думал, ты не вспоминал обо мне ни секунды.
Чужие руки оплели Енчжэ, как виноградная лоза, и он даже чуть-чуть расслабился, припомнив обычную завораживающую мягкость прикосновений Дэхена, бросив короткий, но такой многозначительный упрек:
- Ну и дурак.
- Дурак, - согласился Дэхен, сжимая его крепче. А потом попросил: - Дай мне минутку, не вырывайся.
Енчжэ чувствовал, что это неправильно, что нужно, пока момент подходящий, выпутаться из чужих рук и попытаться сохранить только что найденные обломочки старой дружбы, но скользящий по шее нос Дэхена, видимо, вызвал в нем не иначе как паралич мозга.
- Нет, Дэ, не надо, - жалобно прохныкал Енчжэ, почувствовав, что Дэхен теперь водит по его шее не носом, а губами.
Они же все портят опять. Снова обоим будет плохо, разве Дэхен не понимает?
- Никто не даст тебе больше, чем я, - глухо пообещал Дэхен, боязливо прижимаясь к теплой шее губами. – Никто не будет любить сильнее…
Дэхен тоже не хотел – он думал, что минутки, пока он обнимает Енчжэ, ему хватит – но тело почему-то считало по-другому. Тело умоляло на секундочку отпустить контроль и прижаться к бледной шее, под которой бьется испуганная артерия, губами, и Дэхен не нашел в себе сил сопротивляться, сдвигая Енчжэ все ближе и прикладываясь к чужой коже все более весомыми поцелуями – Енчжэ не стучал по рукам и не ругался, только все сильнее поворачивал голову, пытаясь то ли защититься, то ли…
Может быть, Енчжэ вовсе не собирался убегать теперь? Бог его знает, почему, но Енчжэ просто принимал сыплющиеся на шею прикосновения губ, а Дэхен чувствовал, как он нервничает – сердце под его рукой колотится в груди так сильно, как он всегда мог только мечтать.
Мягко, но настойчиво Дэхен разворачивает Енчжэ к себе – не отрывая губ от шеи: он боится, что самое невинное, как шорох, движение, может спугнуть его. Взгляд в глаза точно испугает его… А так он будто пытается привыкнуть к полным жадного голода поцелуям – и Дэхен по потяжелевшему дыханию, по крошечным реакциям его тела догадывается, что все-таки заводит его.
Енчжэ не настолько наивен, как кажется Дэхену – он чувствует жадность скользящих по его телу рук и губ, знает, что она значит, и пробует приноровиться к ним, выбросить из головы ноющую мысль о том, что Дэхен любит его неправильно, слишком голодно, слишком отчетливо его желание… Енчжэ соврал бы, если бы сказал, что ему неприятно. Дэхен прижимается к его шее губами, будто к божеству, и близость и ласка потихоньку распаляют в Енчжэ чувственный ответ – когда он слабо упирается руками в грудь Дэхена, тот просто поднимает их вверх, заставляя положить себе на плечи, и Енчжэ не сопротивляется, даже легонько зарывается пальцами в чужие влажные волосы. Поцелуя в губы он просто боится, и поэтому закрывает глаза, когда Дэхен смелеет настолько, что пробует целовать прямо, не прячась на шее – да, его губы мягкие, да от них ноет что-то внутри, но, как ни пытается Енчжэ убедить себя в том, что действительно этого хочет, он чувствует только вкус рта и ничего больше. Он знает, что сейчас может сдаться и позволить Дэхену все, и от него даже не убудет, и ему даже может понравиться – Дэхен сделает все, чтобы ему было приятно, но какой-то непреодолимый тормоз мешает ему расслабиться в руках Дэхена настолько, чтобы близость казалась действительно желанной. Он чувствует, что играет в какую-то дурную игру, пытаясь зацепиться за поющие в нем тонкие струнки желания, доказывая себе, что это нормально, это по-взрослому – отдать свое тело и получить платой удовольствие, потому что все остальное – просто романтический бред невзрослого подростка.
Беда в том, что он даже не хочет Дэхена в этом смысле – он может поддаться волнующей ласке, дать свое молчаливое согласие, но это будет лишь подчинение.
Что-то есть в любви Дэхена абсолютно неверное, что он не может принять – что-то недозрелое, неполное и слишком телесное.
Дэхен смелеет настолько, что позволяет себе сдвинуть растянутый ворот своей собственной футболки, и дрожащими от напряжения руками гладит оголившееся плечо – Енчжэ снова чувствует волну опаляющего желания от него, и ему неприятно от того, что ее вызвало его собственное голое тело.
Он больше не в состоянии терпеть.
- Остановись, - просит Енчжэ, сильно сжимая чужие запястья. – Отпусти меня.
Дэхен едва ли не стонет разочарованно и в последний раз пытается поцеловать Енчжэ, надеясь, что это удержит его, но Енчжэ вновь чувствует только не самый приятный вкус рта и отодвигает Дэхена от себя настойчивее.
Дэхен бы посопротивлялся еще, но так же, как он не может больше ударить Енчжэ, он не может его и заставлять – он все еще помнит, как Енчжэ рыдал в тот раз. Как бы страшна и невыносима ни была его любовь, он не хочет, чтобы из-за нее Енчжэ плакал.
- Прости, - Дэхен хорошо знает, за что извиняется, когда отпускает своего снова бывшего друга.
- Ничего, - с такой же тоской отвечает Енчжэ, мотая головой, чтобы челка спасла его от взгляда Дэхена. – Я пойду.
Енчжэ застывает на секунду, стеклянными глазами глядя перед собой – нет, обвинять Дэхена ему не хочется. Он просто хорошо понял, насколько был глуп, когда строил у окна надежды на то, что они могут вернуться в прошлое и стать снова близкими людьми, а не любовниками – Дэхен просто не в состоянии сдерживаться, и в этом, наверно, даже нет его вины.
Енчжэ ничего больше не говорит и, уходя, тихо прикрывает за собой дверь.
Дэхен тупо выливает в раковину остатки чая – пакетик шлепается о металл жидким слизняком, и от него нестерпимо хочется повыбрасывать следом и все, до чего можно дотянуться.
Отчаяние затопляет Дэхена по самое горло, он отставляет кружку и садится на табуретку, стискивая волосы пальцами.
- Опять проебал все, что мог, да? – нездоровый смех Дэхена некрасиво звучит в пустой кухне, и он все-таки толкает пустую кружку со стола, с удовольствием наблюдая, как она разлетается на белые осколки на полу.