Невинная пробка

Люблю природу, потому что родная. Как речь.

В первый же погожий день рванули к заливу. Взглянуть на горизонт, вдохнуть свежий воздух Балтики и глотнуть свежего Балтика #7. Прямо на бережку — всё good quality.

Без вопросов Lapin Kulta из-за горизонта с противоположной стороны залива, как ни смотри, разлива совсем другого, но, должен сказать, с годами обретаешь казановью покладистость: та женщина, которую сей(момент)час любишь, — самая красивая, то пиво, которое сейчас пьёшь, — самое лучшее. Главное, чтоб вдосталь.

Пиво прихватили, открывашку забыли...

Справиться с пивной крышкой — проще простого. Поддеть любым твёрдым предметом, зацепить за какой-нибудь угол или выступ и — готово, ан почему-то бутылка сразу тянется в рот... и зубы (где ж мои зубы?) — тю-тю...

Питие — есть веселие, а веселие всегда нетерпеливо и поспешно. Ох, как хочется быстрей вскрыть бутылку, выбить пробку, выпустить Джина, Джина-тоника, Белую лошадь, почти пегаса, вкусить аромат Букета Абхазии или Букета Молдавии, взглянув в Чёрные глаза Южной ночью.

В Советском Союзе все водочные бутылки, кроме экспортного варианта Московской и Столичной, закрывались металлической крышкой с хлястиком, потянув за который можно было распечатать бутылку. В открытом виде крышка напоминала лебедя, поэтому так и называлась — лебедем. Шейка у лебедя часто отрывалась, в ход шли зубы, в годы перестройки шейку вообще убрали, зубы стали лететь катастрофически. Полиэтиленовые пробки винных фугасов с Агдамом, портвейном 777 и 33, Солнцедаром, Плодовоягодным (в просторечии Плодововыгодным) были также не подарком. Хотя такую двойную пробку, одной частью входившей в горлышко, другой облегавшей его снаружи, можно было без особого труда сковырнуть при помощи ножа или ложки, зубы почему-то оказывались на передней линии атаки. Скажем прямо: к 1991 году страна подошла с зубовным скрежетом переломанных зубов...

Особый предмет — шампанское, Советское шампанское, или попросту — шипучка. Берёшь в руки бутылку, вожделенно снимаешь фольгу, находишь хвостик проволоки, крепящий пробку, начинаешь откручивать (в это время из телевизора: бом-бом-бом — до наступления нового года осталось девять секунд), делаешь пару поворотов — кончик проволоки обламывается (бом-бом-бом — ещё три удара)…

В следующих строках мастер, скрупулезно с любовью описывая детали действа, демонстрирует полное знание предмета и безболезненное восприятие спиртного.

Любая литература художника - документ эпохи. Совокупность произведений Мишина являет миру часть его личного «я» («эго»), что отрадно, ибо творец не должен чураться писать биографию. - Он избрал такую форму. А что написали другие?

По объему творений В.А. Мишин, родившийся в Крыму, сегодня практически близок своему земляку Айвазовскому, что не может не радовать. Он, в отличие от некоторых, разнообразен по жанрам и работает в разных стилях.

Мастера отличает природное упорство, работоспособность и фанатизм в достижении поставленной цели. Работа» - это кредо художника, который колдует над листом, не оглядываясь по сторонам. В работе художник трезв и не косноязычен.

Силуэты в начале 1990-х гг. составили в моей работе небольшую эпопею.

Повторение их в литографии повлекло некоторые досадные искажения, поэтому т.н. «материал» не всегда предпочтительнее

в изложении художественного образа.

Передача графических нюансов туши реальна только в техниках фотографического копирования компьютера и цинкографии.

Яхнин в то время рисовал и печатал порнографические листы с примитивными мужскими гениталиями. Он, очевидно, полагал это оригинальным, но это было чистой воды фрейдизмом. Какое-то воздействие на него оказало творчество поэта-порнографа Баркова, которого он умудрился тогда проиллюстрировать. У меня имеется пара эскизов его к опусам Баркова и ему подобных, которые вышли в позорной питерской серии под рубрикой из трех букв. Тут бывшая столица оказалась в новациях.

Презентационный экслибрис Олега Яхнина.

Рисунок тушью. 1994.

Сверху – личная монограмма художника.

Яхнин был небольшого росточка, с какими-то завитушками на иудейской голове, как у некоторых персонажей на многострадальной картине Иванова «Явление Христа народу». Кто-то подсмеивался над ним, но я относился к нему с уважением, ибо у Олега было много профессиональной графики, живописи, и он с успехом выставлялся, в т.ч. за границей. Карманных денег у него на тот момент в достатке не было, как не было их и у других «свободных» художников. Впоследствии, я видел, что он вышел на экслибрисные заказы, а значит, стал получать кое-какие пиастры. В начале 1990-х гг. экслибрисом жили все приличные графики СПБ. Впоследствии я прочитал, что он активно занимался общественной работой. - Это исключительная редкость в художественном стане. Им, например, была организована в Санкт-Петербурге I Биеннале графики (03.2005).

Интернет убедительно вещует о нем: «Олег Яхнин – петербургский аристократ духа, посвятивший всю свою жизнь кропотливой и неустанной работе во имя людей. Он – заслуженный художник России, участник и лауреат более 400 художественных выставок в России и за рубежом, заведующий кафедрой графики Санкт-Петербургского института декоративно-прикладного искусства, директор программ изобразительного искусства международного фестиваля «От авангарда до наших дней», автор и организатор проекта Международной биеннале графики в Санкт-Петербурге, учредитель Центра искусств «Академия графики». Олег Яхнин – многогранный художник, сочетающий в своем творчестве нормы живописи и графики». С этой оценкой сложно не соглашаться, но в его творчестве часто присутствует демонизм, который надо изживать. Большое всегда гуманно.

При однократном посещении мастерской Яхнина (где-то в пригороде, высоко на мансарде) я видел его масштабные вещи на холсте и бумаге, которые хотел бы увидеть еще. На мой взгляд, это большой мастер-трудоголик. Ученики его льнули к нему и дружно явились на персоналку учителя, которую я, к сожалению, не видел, т.к. всемогущий Муськин назначил мне день печатания.

После презентации Олег с группой учеников пришел в Литоклуб, где презентация плавно перешла в дегустацию. Было ворчание по поводу выставки в том плане, что некие ухари умудрились запаковать в трехлитровые банки воздух выставки. Возможно, что в эти банки попали окурки и прочая дребедень. Это сделать так просто.

Заказных инсталляторов тогда развелось – жуть! Они выставляли всякую чушь. Сегодня некоторые из них называют себя актуальными художниками, хотя к художеству никакого отношения не имеют. Мишин рассказывал, что кто-то в Манеже устроил растекание краски и снега по большому холсту, а кто-то вывесил под потолком выставочного заведения т.н. «китовый презерватив». Дети и несерьезные люди находят все это «прикольным».

Яхнин, очевидно, самый разносторонний и масштабный мастер из известных мне в Питере. Богомолов с его сусалкой на громадных иконных досках в сравнении с ним не актуален. Олег – это мастер непознанный нами. Он – деятель высокого порядка, во многом, недоступный рядовому зрителю. Для понимания Яхнина нужна большая художественная подготовка. Осознание значения этого мастера в общенациональном масштабе еще впереди.

Валаам. Презентационный экслибрис Ю. Люкшина.

Оригинал рисунка был сделан тушью в 1997 г.в технике гравюры на бумаге.

Компьютерная обработка. 2007.

Сам Литоклуб существовал при галерее «Борей», которую мы посещали лишь изредка. На борейскую галиматью мэтры Литоклуба обычно не ходили, хотя их звали регулярно. Так проигнорировали выставку московского художника Макаревича, который в столичных рейтингах стоит достаточно высоко. Макаревич представил в Борее какие-то монотипии рыб. Сегодня они болтаются в галерее Аллы Булянской рядом с работами Шемякина в ЦДХ и стоят приличные деньги. Помню, в Борее выставили канцелярский стол с разбросанными обрывками бумаг. Все это было не ново, пахло маразмом западного искусства семидесятых годов и носило в тогдашней России провокационный характер. До сих пор жанр инсталляции процветает в нашей многогрешной земле. Кому нужны деморализующие человека вещи все знают. Мутная волна художественной пошлости залила Россию. Многие галерейщики, выполняя социальный заказ, вовсю расстарались на ниве разрушения сознания человека. Россия достойна большего, а этих галерейщиков потомки не вспомнят. Не случайно коллекционный бомонд в большей части собирает добротное искусство, на чем собственно и живут некоторые питерские графики.

Завзятый технарь Нина Казимова является, например, фанаткой старинной технологии. Ее с легкой руки ее учителя, фамилию которого я забыл, называют в СМИ «королевой акватинты». Насчет королевы я не знаю, но дама она была простая.

В свое время она делала офорты, а супруг был при ней менеджером и курьером. Сегодня Нина выпустила нетленную книгу, которую приобрели большие музеи. Титаническая работа, говорят, заняла 3 года. Любопытно бы было взглянуть на это творения подруги по графике Я очень рад за нее и готов выразить ей свою признательность при неминуемой встрече.

Хорошо ли, плохо ли, но она не скатилась в «сюр» и в прочий, подобный ему «изм». Она не стала работать и по методе Кукрыниксов из популярного журнала «Крокодил». У нас любят вчерашний день искусства, добросовестно передранный в графике, выдавать за новацию, и, мало того, за гениальность. Все происходит потому, что экслибрис сегодня являет собой в России своеобразное «государство в государстве». Расхожие оценки его иногда даются непрофессионалами, и часто подпевалами от саморекламы. Кастовость экслибриса ведет его в творческий тупик. Само искусство – вещь тупиковая, т.к. новаторские прорывы в нем очень редки. Посредственность вынуждена повторять прошлое, т.к. творить она не умеет. Так в галерее на Солянке (Москва) я видел чистые компиляции живописи Альбера Марке, которые галерейщики раскручивают на полном серьезе. Им, очевидно, невдомек, что подобные работы висят в Эрмитаже. Делать нечего, если галерею содержит бывший комсомольский функционер, раньше заведовавший оформительским делом в одном из районов столицы. У него просто есть деньги, а жене надо где-то работать. Вкладывая во вчерашнее, не ищут сегодняшнего. Мотив зачастую таков: «Мы столько вложились в тройку-пятерку раскрученных авторов, что «брать на прицеп» кого-то еще - нам не по карману. Да и не за чем. - У нас и так много ртов, которые мы кормим».

Экслибрис А.И. Солженицына «Явление мужам в темнице».

Экспонат Выставки «Религий много – Бог один». Киев. 1994.

Литография. 1994.

В то время писатель возвращался на свою многострадальную родину, которая еще прислушивалась к его слову.

В. Худолей планировал опубликовать его в каком-то библиофильском издании,

но этого по редакционным соображениям не случилось.

В 1994 году мы с ней удачно прокатились на выставку экслибрисов в Киев, где получили причитавшиеся нам премии. Графические гранды города на Неве выставки под названием «Религий много – Бог один» не приняли, и дружно от нее отказались. В этом есть сермяжная правда этнической графики города. – Никто, практически никто не рисует на религиозные темы, очевидно, кроме Люкшина. Мишин тогда сказанул, что ФИО моя на «о», и что меня примут за своего, а потому меня, якобы, ожидает удача. Так оно и вышло.

Экслибрис «Симеон столпник» коллекционера С. Ивенского, с которым у меня была переписка.

Экспонат Выставки «Религий много – Бог один». Киев. 1994.

Литография. 1994.

Этот человек большую часть своего собрания экслибрисов посвятил творчеству провинциальных художников.

Мало того, он стимулировал их работу ненавязчивым образом. Деятельность его по достоинству еще не оценена нами.

Этот человек сохранил для истории работы многих авторов, с коммерческой точки зрения не престижных.

Но то, что сегодня не ценится определенным кругом лиц, непременно будет востребовано завтра. Тут Ивенский сто раз прав.

Он не навязывал мне работу в материале.

Казбеков на момент моего посещения Литоклуба, чаще работал в своей мастерской, побаливал, находился в литографской стагнации и ничего стоящего в тот момент не производил. Болтать с ним мне не приходилось, это было тогда несущественно. Недавно (в 2007 г.) он выставлялся в ЦДХ, в Москве, и я видел его опусы с т.н. «авторской бумагой». Встречалась однажды иллюстрированная им детская книга «Братец лис и братец кролик», но мне приобрести ее не удалось.

Сюрреалистический мотив.

Экслибрис Латифа Казбекова по карандашному рисунку 2001 г.

Компьютерная обработка. 2007.

Неспешно рисовал в клубе Коля Сажин. Я видел его полуабстрактные графические композиции (Икар и проч.), которые хорошо сочетались по цвету, и литографиями в буквальном смысле не являлись, т.к. представляли больше живописные экзерсисы на бумаге. Сегодня о Сажине немного сообщает Интернет, но в целом серьезной «инфо» об этом мастере мало. Очевидно, у него нет особых PR-акций, и мало образно-«кричащих» работ. Те графические листы, которые мне удалось тогда разглядеть, заставляли раздумывать на колористические темы. Одна из его круглых литографий представляла собой нечто наподобие яичницы в красно-фиолетовых тонах. Посреди роскошества графического цвета всплывало нечто, на манер синего желтка. Такое надо представить и нарисовать, что есть непросто. Такое надо видеть.

На меня он смотрел со стороны, но, слава Богу, без неприязни. Борода у Коли была добродушная. Не чужда ему была и улыбка.

Его работы сегодня должны быть доступны зрителю. В электронном виде они могут быть выигрышными, поскольку в литографии Сажин оперировал мощным пятном. Этого практически не было у других мастеров, у которых цвет нес вспомогательную функцию, не являясь в изображении самоцелью.

Перед художником всегда стоит дилемма – цвет, или образ. Редкие авторы всерьез занимаются цветом. Я в своей жизни был знаком только с двумя цветописцами, - с Владимиром Рябовым в Новгороде и Феликсом Волосенковым в СПБ. Рябов – шикарный мастер, выдававший в 1980-годы уникальную феерию цвета, редкую среди собратьев по кисти. Тематика его представляла классический набор образов в диапазоне от Моне до Матисса.

Колером сложнее оперировать. Большинство художников берут за основу образ и бьют им наотмашь ничего не подозревающего зрителя. Иной раз навязчивой идеей мастера на долгие года могут стать какие-нибудь летающие человечки, - персонажи без всякого на то смысла, которые становятся со временем навязчивой фишкой. Мне кажется, что объект изображения авторам надо регулярно менять, но делать это трудно. Многие не хотят и не могут этого сделать. Жаль отказываться от накатанного.

Психологическое воздействие цвета на глаз человека чрезвычайно велико. Не случайно, все выдающиеся колористы прославились. Их можно пересчитать по пальцам. Мне нравятся, например, Матисс, Ренуар, Моне и Сезанн, образ в творчестве которых окутан в философические цвета и остается как бы за кадром. Крымов – безусловный колорист. Дамы Ренуара всегда по-мещански асоциальны. Гора Сент Виктуар у Сезанна тоже не несет никакой смысловой нагрузки. Гора себе и гора, как три сосны «на границе владений дедовых» у Пушкина. Самое драматичное у Сезанна заключается не в сюжете, а в одном названии – «Дом повешенного». Картежники его безмятежны, впрочем, как и само существование этого человека с этюдником.

Мастера колорита во все времена использовали цвет гармонично и ненавязчиво. Ударный симбиоз цвета и образа русской иконы есть у Петрова-Водкина. У этого великого мастера с 1919-го по 1924 год учился племянник моего прадеда, пскович Ваня Барсуков. Могилы Мордвиновых (прадедеда и родни) и Барсуковых (сестры прадеда и ее родни) находятся рядом, - на Иоанно-Богословском кладбище Пскова. Я часто бываю там.

В 1924 году Иван уехал, очевидно, со своим учителем в славный город Париж, где и проживал до своей кончины в 1970-е годы. Это очень темная история в духе III Интернационала. К сожалению, его работ в семье не сохранилось.

Экслибрис Памяти изографа Ивана Барсукова «Дед Иван во городе Пориже».

Экспонат Выставки «Религий много – Бог один». Киев. 1994.

Литография. 1994.

До 1919 года он учился в известной тогда в Пскове художественно-промышленной школе имени Фан дер Флита. Она была организована по типу училища знаменитого Штиглица. Скульптор Вера Мухина как организатор дела никакого отношения к училищу Штиглица не имеет.

Надо отстроить родовой храм-усыпальницу Штиглица в Ивангороде, над восстановлением которого бьются не корифеи русского искусства, не Министерство культуры, а провинциальный батюшка. Историческая память у наших художников коротка, а приснопамятный Собчак до переименования «Мухинского» училища в свое время не добрался. Кстати, в Ивангороде хранится много работ Ивана Билибина, и был даже музей этого мастера и его жены – художницы Щекочихиной-Потоцкой. Местные князьки музей … упразднили, и теперь наследие этого замечательного графика хранится в запасниках. - Очередной чиновничий бред.

Я видел личное дело Вани 1919 г. в архиве Академии художеств и даже заходил в класс, где преподавал Петров-Водкин, но это уже другая, очень увлекательная история, которая ждет своего профессионального исследователя. Мне только известно, что где-то во французской столице у меня есть генетические родственники, потомки псковского художника Ивана Барсукова. Если кто-то из парижской эмигрантской диаспоры подскажет мне что-либо о них, я буду рад. И в псковском музее тоже интересуются темой выпускников школы Фан дер Флита.

В годы войны Иван попал в немецкий концлагерь, где встретился со своими земляками. После освобождения он угощал их в ресторане и написал письма псковской родне. Попали они по тогдашнему обычаю в КГБ.

По левую руку от меня в Литоклубе, через один камень работал Борис Забирохин. Он все делал в своей черно-сказочной манере, на мотив детских страшилок, которым у него всегда не хватало цвета. Как человек он был проще других, и западал сугубо на русский фольклор. Однажды мы с ним пили чай в каком-то издательстве в центре города, где он был на короткой ноге с молодыми дамами. В издательствах всегда надо представляться на манер Ляпис-Трубецкого, и знать все о турбулентных потоках гонораров.

Книги Забирохина попадаются иногда в магазинах города. В одной из них его не устраивало то, как дизайнер распорядился его иллюстрациями. Технарь-верстальщик обрезал рисунки по живому, и, вроде бы, сделал к черной графике диссонанс - желтые подложки.

Яхнин в серьезных книгах мне не встречался, хотя и порисовал Пушкина, Чехова, Бродского, Шекспира, Гёте, Салтыкова-Щедрина и Чуковского. Я видел в натуре какие-то его иллюстрации. Дай Бог память, они были большие. Анализ образов Яхнина надо делать, зная масштаб работы мастера. Я думаю, что у меня еще будет такая возможность.

Экслибрис Александра Михайлова.

Литография. 1994.

Забирохин - истово русский художник, чуждый абстракции и авангарда, умеющий в карандаше чувствовать туманы. Явным фэнтези Руси являются его опусы с Бабой-Ягой, Домовыми и прочей нечистью. Есть у него и экслибрисы на политические темы, живописующие времена тоталитаризма с помощью окровавленных топоров, масонских звезд и страшных чекистов, но это сегодня уже не столь цимусно. Мировая закулиса держит Россию уже не с помощью страха, а в мягких лапах голодного гламура. Не случайно, один американец писал, что глобальное управление планетой существует 150 лет. Таким образом, Интернационал и Глобализм – это близнецы-братья, эдакие черные вороны одного гнездовья.

Страшная штука жизнь. И Москва пошлый город. Питер в этом отношении нравственнее. Но и он холоден.

О Забирохине много говорила его борода, придававшая его внешности облик веселого дьякона из провинции. Сюжеты его касались Руси, а не Питера. Возможно, что где-то у него нарисована и столица, но я тех работ не упомню. Мне кажется, что Борис может запросто работать Гоголя, Чехова и прочую классику, но для этого классиков, и особенно Питер надо чувствовать, любить его каналы, грязную архитектуру, - дома, не красившиеся со времен Федора Михайловича.

Стоящего Петербурга в графике сегодня до обидного мало. То, что нарисовано, городом почти не является. Гениальное прочтение СПБ было у мастеров объединения «Мир искусства» и у художников первоначальной советской школы, но по их стопам сегодня почти никто не идет. Питер и Петр у Люкшина комичны, как впрочем и Петр Шемякина.

Мне кажется, что не надо смеяться над Питером и Петром. Зачем шаржировать великое? Императора и Город надо воспринимать серьезно. Это наш Император, это наш Город. «Местечковый стеб» столице ни к чему. До города надо еще дорасти. Питер – не Городок скоморохов с TV, которых раньше в ограду погоста не хоронили.

Забирохин жил с женой в своей мастерской, на Мойке, по соседству с мастерской Валерия Мишина. Впоследствии Борис сошелся с наследственной художницей, которая тоже участвовала в работе объединения Литоклуб.

Обстоятельства личного порядка ни для кого из нас не являлись секретом, но они мало подходят для кратких публикаций и могут пригодиться только для биографических книг на излете лет.

Многие авторы оставляют личные замечания о бомонде «на закуску», и правильно делают. В Интернете поведали, что Яхнин крапает при свете луны некую книгу. Не думаю, чтобы он писал роман, ибо романы у художников получаются плохо. Люкшин, кстати, одну свою выставку назвал «Дневник паломника». Наверно, и он что-то пишет. От его воспоминаний толку было бы много, но шубу на них не купишь.

Художница Алла Джигирей, работавшая в Литоклубе, затеяла однажды рисовать местных нищих. Путем агентурной работы ей стала известна их фюрерша, которая сидела на своем месте в центре Невского. Ее окружали какие-то драные собаки. Это была беспроигрышная с точки психологии задумка. Все побирушки отстегивали ей общаковую долю за возможность свободно работать на хлебном месте. На тему нищенской мафии неоднократно делались телепередачи и писались сенсационные статьи. Алла делала и проекты по иллюстрации книг, но я их в продаже не встречал.

Частенько на огонек хаживал нескучный Юра Боровицкий, художник из питерского пригорода, проживавший во Всеволожске. Он выбился в хорошие экслибрисисты с помощью рисованных монстров, выполненных на улице Совхозной в трудоемкой технике меццо-тинто. Линеарные работы Боровицкого в классической манере не представляли художественного интереса и не пользовались известностью. Юру отличали пристрастия, которые в пошлых объявлениях указывают как «ВП». О нем походя рассказывали всякие небылицы. Эти «ВП», (а у кого их не было?) прощалось ему ввиду розовощекости и явной одаренности. Помнится, Юра бывал с местными мастерами в бане, а, как известно, баня у нас – это процесс. Он же ходил в баню для общения.

Лично я бань не признаю и моюсь в тесной ванне, расписанной на манер Кандинского, вместе с книгой и папиросой. Перед компьютером, например, я часто ставлю тарелку с едой и курю. «Мечта идиота» - это ПК, пиво и сигарета. Когда взгрустнется, я подхожу к холодильнику и достаю шмат сала с горчицей, ставлю перед собой книгу и чту истину.

Контактным и частым гостем клуба был Вениамин Худолей, профессиональный медик-онколог, совмещавший занятия медициной с коллекционной и популяризаторской деятельностью в области экслибриса. У него за многие годы на совершенную халяву образовались приличные подборки питерского, союзного и заграничного книжного знака, которым он умело распоряжался.

Худолей был частым гостем в доме Люкшина, которому он помогал вести какие-то международные переговоры. Это был серьезный тандем – коллекционер международного класса - художник. С другой стороны к нему примыкал собиратель знаков и печатник по совместительству Александр Михайлов. Все было безоблачно до определенной поры, о которой все знают.

Помнится, как-то мы встречались с Вениамином Викторовичем в известном коллекционерам скверике у Императорского Русского музея и разошлись обменным фондом мелкой графики «не глядя - куча на кучу». Я тогда много работал в этой части. Веня часто потом вспоминал этот уникальный случай. В свое время в этом скверике мальчишкой я покупал марки. Это было тогдашней моей страстью.

Экслибрис Вениамина Худолея.

Литография. 1994.

Выговорить ИО (имя-отчество) Худолея по телефону для меня было проблематично. В некий год он приглашал меня на петербургский конгресс, но письмо шло 180 верст 3 недели. Таким образом «по проискам врагов» на сей сходняк я не успел. Мне кажется, что дела таким образом не делаются, ибо у провинциалов всегда есть свои сельские проблемы, своя специфика, которую надо учитывать в работе. К региональным художникам необходимо особое внимание.

Недавно я узнал, что Вениамин скончался. Графический Питер потерял реальную фигуру. Заменить его сегодня стало некому. Для меня это был простой и контактный товарищ. Дикого московского барства и театральной чопорности на пустом месте в нем не было. С нами, художниками, Викторович молодел душой.

Как-то я посвятил ему графический кроссворд-аллегорию в литографии, где была изображена медицинская эмблема – рюмка со змеей. Отчие медики расшифровывали ее с юморком: «Хитрый, как змей, и выпить не дурак!» - Я не раздумывая внес сие в графический лист.

«Алегория» д-р Веня.

Литография. 1994.

По дуге через букву написано «Россия – Совдеп».

Слева: «Доктору Вене - за хорошую работу».

Справа: «Правильным путем идете, товарищи».

Снизу: «Хитрый как змей, и выпить не дурак!»

Этот камень был расколот при печати.

Мне всегда импонировало панибратство. Серьезность в серьезных делах нужна, но и доля юмора в них не мешает. Дико читать иногда о знакомых художниках несусветную чушь. За ней никогда не видно реальных людей. Так эталон реальной мемуаристики для меня - Бенгт Даниэльсон, который не был профессионалом от искусствоведения, и случайно описал последние годы жизни Гогена на острове Таити. Он указал без обиняков, что у того при входе в его шалаш стояла 200-литровая бочка с вином, из которой он потчевал аборигенов. Интересны его отношения с местными дамами. Мастер совсем не дружил с колониальной администрацией. Искусствовед такие подробности наверняка опустил бы.

Несказанное объяснение психологии Есенина есть в записках подруги Айседоры Дункан. Она описала такой быт этой парочки, который исследователю творчества поэта был бы не по зубам.

Реальный быт творца есть основополагающая суть творческого процесса. Зачем писать казенным языком сермяжную нашу правду? Мы не святые, как нас желают представить некоторые авторы. Если разобраться, то и Маяковский (наше все) ходил в желтом пиджаке с морковкой в кармане, и спал на троих. Что из этого вышло, вопрос второй, но явно, что человека не стихи заели, а быт и система.

У Худолея, как у Буратино, ко всем был свой золотой ключик, и участливое внимание. Со всеми он был дипломатичен. Жаль, что сегодня контачить с ним накоротке уже не придется.

На Украине сходную функцию выполнял, и, очевидно, еще выполняет Петр Нестеренко, который сегодня заслужил ученую степень кандидата искусствоведения. Это очень интересный человек, с которым я нашел общий язык и с кем надо еще поработать. Мне всегда были интересны люди и я не могу спокойно пройти мимо художника. Истинный интерес к автору обогащает всех и вся. На него не надо скупиться. Заносчивость же вообще глупа.

Сказать, что нас с Ниной хорошо приняли на Украине, - это ничего не сказать. Я останавливался у своего родственника – бизнесмена. Кушали и спали мы отлично. Презентация показала, что в незалежной державе есть здоровые графические силы, которые безболезненно можно принимать на нашей российской почве. Украина – это родная сестра России по духу. Давно пора сделать совместную экслибрисную, или даже графическую выставку трех стран – России, Украины и Белоруссии на тему Православия. Религия сегодня является стержневой идеей гособразования страны. Устроить ее можно в выставочных залах Храма Христа Спасителя. Это будет феерия славянской графики. От келейности музея на Пушечной надо уходить. Его популярность мала, и он практически не посещается зрителями, тем более, что музей чужд современных форм экспозиции. С отцами церкви следует обговорить нюансы о степени допустимого эксперимента в показе произведений. Цензура при этом должна быть профессиональной и серьезной. Думаю, Украина и Белоруссия живо откликнуться на инициативу Москвы. Сюда же можно присовокупить и Православные анклавы на Балканах и Кавказе.

Презентационный экслибрис Петра Нестеренко. Киев.

Рисунок тушью. 1995.

Компьютерная обработка. 2007.

Вениамин принимал деятельное участие во всех графических акциях Питера, России и за границей, а чаще был инициатором их. Активность в организационных работах проявлял Владимир Верещагин, который собственно и вытащил меня из провинциальной берлоги.

Худолеем была выпущена какая-то солидная работа на тему книжных знаков дома Романовых. К сожалению, я, полностью поменяв творческие устремления и вид искусства, обидевшись на моих питерских друзей, да и по причинам личного порядка прекратил на время активные контакты со всеми. Долгое время я не принимал участия ни в каких мероприятиях, но считаю, что у меня в питерском искусстве есть своя ниша и свой путь вне сложившегося коллектива. Значительно важнее представляется мне сформировать свою философию, далекую от устремлений бомонда. Сегодня я второй год проживаю в стольном граде Москве, и только сейчас намереваюсь выдать что-либо стоящее. Работать много – грех. Не обязательно как Айвазовский писать картины тысячами, или как Хокусай или Доре гравировать листы побригадно и десятками тысяч. Все относительно, ибо и одна стоящая работа всегда скажет за себя многое.

Художнику очень важно быть со своим народом. Как говорится: «Только в труде с рабочими и крестьянами можно стать настоящим человеком». Китайские художники раньше были обязаны путешествовать по стране, дабы познать жизнь и природу во всех проявлениях. Китай всегда был знаменит древней философией, сонмом разнообразных кодексов – правителей, монахов, мастеровых, поваров, поэтов, артистов, художников и т.д. Там до сих пор живы тысячелетние традиции и не зазорна ультра-национальная идентификация. Китайцы известны своей работоспособностью. Мировое правительство, кстати, планирует часть китайцев и японцев в услужение т.н. «золотому миллиарду». Такова идеология одиозных политиков, аристократов и финансистов. Как пишут сегодня знающие, Бжезинский недавно озвучил лозунг за «Мир без России».

Лозунг - наиважнейшая вещь в наше время. Умелый рекламный слоган сегодня считается искусством, но это уже другая тема, которой следует интересоваться вплотную. Еще в 1917 году Ильич кинул в массы PR-провокацию – «Мир народам», «Земля крестьянам», «Фабрики рабочим». Что из этого вышло, все знают.

Пару раз при мне заходил в Литоклуб известный в Европе коллекционер карт А. Перельман, который пригласил меня однажды домой и я смог лицезреть сокровища царя Креза. Вся квартира его была уставлена предметами коллекционирования. Даже по центру гостиной стояли какие-то рамы и прочий коллекционный хлам. Сегодня Перельмана нет среди нас.

Мишин много работал по теме карт, и, видимо, Перельман был направляющим в этом существенном разделе творчества Валерия, который в свою очередь указал снобу, что я делаю что-то под его коллекцию. Сегодня, говорят, собрание Перельмана принял под свою опеку музей Петродворца. Это является достойным памятником собирателю. Если бы не смерть человека, мы бы смогли продолжить конструктивное сотрудничество. Не век же нам штамповать экслибрисы.

Игральные карты – это страсть, тайная мистика посвященных, и одновременно своеобразный снобизм мастера, пристрастие, не очень понятное мне.

Плакат Музея экслибриса в Москве.

2007.

В текстовой части Валере помогала его супруга, сотрудница Пушкинского музея на Мойке. В семье Мишиных хорошо поставлено дело с книгоизданием. Раньше это было сложнее, а сегодня в любой подворотне печатают буклеты. Есть даже какой-то литературный альманах, в котором художник активно печатается.

Человек пишет тогда, когда ему есть, что сказать людям. Специалист, умеющий держать перо, в среде художников встречается не часто. Стихотворное творчество и проза художников обычно не достигают вершин отечественной классики, но для «внутреннего пользования» в междусобойчике они вполне пригодны.

Сложно совмещать два вида искусств – рисование и писательство. Не многие читали Леонардо, не многие смотрели полувыцветшую графику Волошина. Значительно лучше обстоит с описанием творческого процесса у сторонних авторов. Так замечательные повести о Репине, Агине и Клодте оставила незаслуженно забытая сегодня писательница Маргарита Владимировна Ямщикова (1872-1959), работавшая под псевдонимом Ал. Алтаев. Она же в начальные годы ХХ столетия выдавала на потоке популяризаторские книги для юношества (числом более ста!), которые до 1933 года «составили основной корпус серии «Жизнь замечательных людей». Она, принадлежа к плеяде пишущей молоди революции, в тяжкие годы после смерти Ленина, уехала в свое Михайловское, - имение Лог на Псковщине. Парадоксальный факт, но усадебный дом в Логе, выстроенный по типу дома в Тригорском, сохранился до сих пор. В прекрасном состоянии находится и парк. Эти факты не известны широкой публике. Вот бы библиофилам Москвы обратить внимание на этот феномен книжно-музейного дела. Давно настала пора переиздать ряд работ этой уникальной писательницы, а пока смотрительница музея собирает частным порядком пожертвования на ремонт крыши. Так у нас хранят историю.

Художника можно узнать из его литературы. Мемуаристику осиливает большее число рисовальщиков. Это тоже неплохо. Так трудно пройти мимо книжных трудов Репина, Петрова-Водкина, Самохвалова и других авторов двух эпостасей. Из нового околохудожественного писательства заметным явлением стал «Российский экслибрисный журнал» (Москва-Санкт-Петербург), который в первом же номере дал опус Верхоланцева, четко ориентирующий читателя на приоритеты знаменитого ксилографа. Большинство из них не знакомы читателю журнала. У истоков этого перспективного издания стояли В.В. Лобурев, В.В. Худолей и Л.В. Шустрова. В СПБ функцию активного популяризаторства годы и годы несла газета «Миниатюра», которая была создана подвижником своего дела – С.П. Петрвым.

Литературный труд художников мне ближе их рисовальных потуг. «Художничать от природы» - просто, а в писательстве, очевидно, – «дурь каждого видна». Не случайно иные жгут письма, дневники, записки. Очень отличилась на этой почве Наталья Николаевна Гончарова. Совершенно наоборот поступила Марина Влади. - Не каждая жена способна свершить подвиг.

И дети не всегда почитают родителя. Им чаще невдомек творческие устремления главы семьи - изографа. Понимание творческой составляющей человека приходит к потомкам не сразу. Одна моя знакомая выказала, например, намерение… выбросить картины своего деда! - Большего маразма представить сложно.

В Литоклуб иногда «залетал на огонек» Саша Михайлов, подрабатывавший в то время печатником у ЮК. Зарплата его, очевидно, состояла из многих экслибрисов Константиныча, который клепал их постоянно. Михайлов был близок семье Люкшина и обладал приличной коллекцией книжных раритетов. Он выпустил в те годы книгу о монограммах российских художников, в которую я был включен лишь в виде специального приложения. Контактировать с Александром Николаевичем (его, оказывается, уже так в Москве прозывают), несложно. Он резок в своих высказываниях, что немаловажно для составления объективной оценки творчества петербургской диаспоры кисти, резца, карандаша. Я у него набрал много медных пластинок под офорт, которые намеревался пустить в большое дело. Саша полировал те медяшки для ЮК и других художников кустарным способом на производстве, где он тогда работал. Если звонить в город, то мне проще звонить именно ему, а не мэтрам. У тех вечно какие-то заморочки и церберы у телефонов.

Некоторые времени на контакт, якобы, жалеют, но это больше похоже на комплекс. - Общаться между собой надо честно и открыто, особенно не мэтриться, ибо у каждого сверхчеловека в кармане лежит обычный сопливый платок. Существует поверье, что дерьмо великих, якобы, не такое, как дерьмо простых смертных, и уж его-то точно можно и нужно продавать на Sotbis. за сотни тысяч зеленых американских рублей.

Чудны дела твои, Господи, если учесть, что некогда пиарщик Пикассо выходил голышом к СМИ, а Дали прибывал на презентацию в машине марки Rolls-Rois, набитой капустой. Он, кстати, на годы и годы уходил в живопись, а, возможно, параллельно в какие-то шизоидные болячки. Поэтому, за «время ухода в никуда» полностью отсутствуют его маразматические записки, о которых не стоит жалеть.

Моноэкслибрис «Житие деда мово Петра».

Рождество. Вера. Страдания. Успение.

1995.

Сухая игла.

Дед Петр за религиозные убеждения пробыл 4 года в красноярском лагере.

Впоследствии со всей семьей был выслан на лесоповал в Черемховский район Иркутской области.

Общий срок заключения и ссылки составил 20 лет.

Наскоро пролетом работала в литографии симпатичная девица Катя Савченко, делавшая художественную и личную карьеру в Германии. Она рисовала, как смеялись тогда, какие-то «электроды», под лаконичными названиями «Танцы I», «Танцы II», «Танцы III», «Танцы IV». Это были малопривлекательные трехцветные опусы с треугольными фигурами, - достойные реализации в Европе. Катя обычно работала, не обращая внимания на окружающих. Главным у нее была новая родина и «пиастры». Так в тюрьме уголовники от безделья и за пачку махорки вдруг начинают творить ДПИ.

Искусство надо ваять по наитию, не по конъюнктуре. Художник - не тот, кто может рисовать. Художник – это тот, кто не может не рисовать. При этом коммерческая оценка автора с помощью контрафактного рейтинга - вещь несущественная. Т.н. «ценители» искусства в душевной слепоте всегда проходили и проходят мимо стоящих мастеров. В этом весь «ценизм» и цинизм ситуации. - Цена автора – это сделанная политика группы лиц и галерей. В провинции много мощных мастеров, но они не востребованы в столицах. Меня всегда тянет к провинциалам, таким как Скрипкин, Ярош, Шершнев, Рябов. Это не значит, что я часто бываю у них. - Тянет по родству духа. И у художника Пушкина в Михайловском я иногда с перерывом в десяток лет бываю, но я с ним не был знаком.

Посещавший Литоклуб Феликс Волосенков, оказывается, был приличным мастером кисти, с которым я тогда не успел пообщаться серьезно. В 1994 году он делал нечто в сугубом цвете, что вызывало усмешку печатника и что не имело традиционного рисованного каркаса черного цвета. Помню, как на литографском камне он нюансировал сочетание розово-фиолетового с ярко-зеленым. Эти благородные нюансы колеров трудно сделать согласованными, но когда мне в Горках пришлось красить свою ванну, я придал ей именно это сочетание.

С детства у меня существует тяга к месиву красок, дрязганью в песке или гипсе, - к натуральной абстракции. Разводы красок иногда интересны по своему рисунку. У меня есть человек, который коллекционирует необычные изображения на камнях. Чтобы их увидеть, надо быть наблюдательным и иметь богатую фантазию.

Абстракция безобидна, когда она гобелен или декоративное пятно на стене, когда под нее не подводят искусствоведческую чушь. За это погиб Малевич, который в иудейском запале пытался создать целый институт в оправдание разрушительных исканий. Чекисты хорошо поработали с ним, ибо парень опередил свое время. Народ те кубики и квадраты не понимал. Народу был нужен Бродский со своей картиной «Ленин в Смольном». Это было близко революционному миропониманию и хоть к чему-то звало. Кубики и квадраты не рождали в голодных массах энтузиазма. Революционность их была мнимой и на поверку оказалась бурей в стакане воды. Это были мертворожденные творения, которые сочли извращением революционного духа. Борьба с дегенерацией продолжалась долгие десятилетия, пока на арену не пришел менеджер Уолл-Стрита Горбачев, который и спустил с цепи свору бесов.

Дело черного квадрата, к сожалению, выжило, и сейчас тысячи писарчуков тот квадрат обожествляют. Между тем, раздел современного «искусства» в Третьяковке (дальняя половина ЦДХ) пустует. – Это реальная оценка модных потуг, как бы о них не кричали СМИ. Дух народный здоровее миропонимания иного художника. Это надо учитывать в своем творчестве. Надо искать компромисс между творцом и зрителем, и это не зазорно. Нельзя концентрироваться на нереальных принципах. Сегодня искусство советского периода находится на небывалом взлете. Называется все диким словом – «ретро».

Художнику важен процесс формирования пятна, и как производного - формы. Пятно рождает impression - впечатление. Особая эпостась ИЗО – линия, которая рождает образ. На линию и образ влияет индивидуальное миропонимание. Каждому мастеру необходимо растить в себе человека, - значимую личность. Модная тусня в столице растит публичность, что не одно и то же.

Волосенков взял у меня один из силуэтов для показа своему отпрыску. И то хорошо, когда молодежь учится у взрослых. Эта была эмблема художественного клуба «Изограф», который я организовал в Сланцах в 1983 году. Клуб, фактически общественная студия, просуществовал при ДК Горняков до первого ремонта, когда к нам в помещение, в котором уже стоял стол заместителя директора, подселили местный ВИА, а затем еще кого-то, где все наши работы и материалы стали пропадать. Ушли, например, мои гигантские пастели, после чего я общественную деятельность прекратил, хотя задумки были хорошие.

Эмблема Клуба «Изограф» на визитке.

Рисунок тушью. 1983. Литография. 1994.

Компьютерная обработка. 2007.

Сегодня он сам и кто-то со стороны обыгрывают Волосенкову его фамилию, цепляясь за созвучие с именем древнего бога Велеса (Волоса), упирая на то, что Феликс является, якобы, «воплощением души» вышеозначенного бога (картина «Явление Бога Волоса в виде Лунного цветка»). Это некислый PR, состряпанный, видимо, по канонам знаменитого на весь мир Музея этнографии. До кучи в Интернете сообщается, что он уже и «президент Санкт-Петербургской Академии современного искусства бессмертных». Здесь пиарщина в том, что и Феликс нынче «живее всех живых». - Это неплохой ход.

Член СХ Италии, он «…в Едином художественном рейтинге относится к категории 2А – «наивысшей для наших современников – художников-профессионалов высокого класса с ярко выраженной индивидуальностью».

О некой своей выставке он со знанием дело толкует:

«Космос состоит из...

Земля состоит из...

Человек состоит из...

Душа состоит из...»

Это уже нечто из абстракции слова, что этому мэтру простительно.

Я по своему обыкновению ухожу и надолго из ИЗО в дебри истории, и в эти моменты выставочные залы не посещаю. Такой вид причастности к ИЗО в СХ называют «длительная творческая бездеятельность», после которой обычно наступает рабочий период. Тогда приходится работать. Главное, чтобы было с кем конкурировать на дружеской ноге. В столице друзей найти сложно, ибо Москва слезам не верит.

Презентационный экслибрис памяти Семена Гейченко,

хранителя пушкинского заповедника в сельце Михайловском.

Рисунок тушью. 1993.

Компьютерная обработка. 2007.

Михайловское – это становление и отдых русского духа, бескрайний приют муз.