Роль этностереотипов в изучении национального характера

Измеряемой формой проявления национального характера служат этнические стереотипы, которые выполняют важную функцию, определяя поведение человека в различных ситуациях и влияя на его симпатии (антипатии) в ситуации межкультурных контактов. Они способствуют формированию образов «хороших» и «плохих» народов, ориентируя нацию на поиск союзников и партнеров, а также соперников и врагов. Усваиваются этностереотипы в процессах инкультурации и социализации.

Этнический стереотип — это социально обусловленный схематический образ своей этнической общности (автостереотип) или представление о других этнических общностях (гетеростереотип). Как уже было отмечено, стереотипы возникают из-за стремления человека к «экономии» мышления — конкретизации, сведению абстрактных понятий к конкретным образам, и упрощению, описанию большой группы людей как единой, объединенной общими характеристиками. Они формируются как в процессе непосредственного межэтнического общения, так и посредством неорганизованных форм передачи информации (слухи, анекдоты, поговорки), а также предубеждений, уходящих корнями в исторические традиции (например, антисемитизм).

Однако наблюдениями и исследованиями установлено, что живые люди, представители какого-либо народа, могут существенно отличаться от имеющихся стереотипов этого народа. Очевидно, так же осторожно нужно подходить и к стереотипам как к индикаторам национального характера. Обязательно нужно учитывать, что в зависимости от чувства симпатии или антипатии, которое испытывает носитель стереотипа к тому или иному народу, будут актуализироваться противоречивые стереотипы, относящиеся к этому народу. Нельзя забывать также, что этностереотип — это своего рода проективный тест, распространяемый на весь народ, при котором люди — создатели стереотипа выражают собственные психологические особенности. Нередко обнаруживается обратное влияние стереотипов: например, в ситуации сравнения положительный гетеростереотип может вызвать негативный автостереотип. И, наконец, автостереотипы дают более благоприятную оценку, чем гетеростереотипы. С этим связано также то, что стереотипы формируются на основе избирательности, постоянного сопоставления соответствующих черт своего и чужого народа. Иными словами, стереотип формируется при сравнении «нас» с «не нами», хотя это обычно и не осознается человеком.

Категоризация «мы — они» происходит с древнейших времен и связана с тем, что человек, являясь членом различных социальных групп и общностей (классов, половозрастных, профессиональных, религиозных, политических и, конечно, этнических групп), постоянно противопоставляет себя и членов своей группы другим людям, представляющим чужие группы. При этом идет единый процесс дифференциации и идентификации, который приводит к формированию социальной идентичности — осознанию себя как члена какой-либо группы и оценочному отношению к этой принадлежности.

Этническая идентичность занимает особое место в русской культуре. Она принимает форму «наши — не наши», «свои — чужие». Основным критерием при этом выступает религиозная принадлежность, а также отнесение к западному или восточному миру. На этой основе и формируется специфически русское понятие «иностранец», которым обозначаются люди, относящиеся к западному миру. Для названия всех остальных людей обычно используют термины, указывающие на этническую принадлежность (японец, китаец и т.д.).

Можно предположить, что такое специфическое использование названий своими корнями уходит в процесс формирования великоросской идентичности, происходивший в период возвышения Москвы. С одной стороны, тогда Русь из-за падения Византии осознала себя государством — единственным хранителем православия (послание Филофея), находящимся во враждебных отношениях с другими христианскими, но не православными странами. Она постоянно испытывала давление с их стороны — тевтонские рыцари, Польша, Литва, ливонские войны. С другой стороны, именно тогда Русь повернулась лицом к Востоку, многие черты которого она восприняла через татаро-монголов, а затем стала наследницей Орды и двинулась дальше, осваивая Сибирь и Дальний Восток, вбирая в себя проживавшие там народы. То есть Восток был ближе, понятнее и воспринимался на Руси как внутренняя территория. В противоположность этому Запад (Европа) был чем-то враждебным, стремящимся поглотить или уничтожить саму Россию. Немаловажным был и тот факт, что язычники и мусульмане-татары, жившие на Востоке, могли стать православными, «своими» (многие русские дворянские роды являются потомками принявших православие татар), в то время как католики и лютеране, жившие на Западе, «своими» стать не могли никогда. К тому же они не могли говорить на русском языке, были «немыми», «немцами» (это слово еще в XIX веке обозначало всех иностранцев из Европы).

Все это и стало причиной настороженного отношения к иностранцам, постоянного подчеркивания их чуждости, выделения и отделения от «своих» русских и от более близких гостей с Востока. Контрастность иностранцев прежде всего проявлялась и проявляется на уровне поведения, когда даже в мелочах подчеркивается существующая разница. Так, во времена Московской Руси царь, принимая иноземных послов, после их визита мыл руки, считая, что опоганился. А небольшое количество иностранцев, находившихся в Москве, проживало только в Немецкой слободе, отгороженной забором и охраняемой стрельцами от русского населения.

Со времени реформ Петра I таких крайностей уже не было, да и количество иностранцев в стране заметно увеличилось. Интересно, что в это время сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, иностранцы были учителями, с помощью которых Россия должна была в короткое время стать европейской страной. Некоторая часть российского дворянства, доходя в своем преклонении перед Западом до абсурда, вообще пыталась отрицать все русское, принимая лишь то, что находило одобрение иностранцев. Поэтому с таким трудом пробивали себе дорогу российская наука, философия, искусство. Но с другой стороны, ощущение чуждости, инаковости не исчезало. Показателен в этом отношении пример первого командующего русской армией во время войны 1812 года Михаила Богдановича Барклая де Толли. Несмотря на то, что он родился в России, был прекрасным профессионалом и многократно доказал свою преданность интересам родины, русская армия не принимала его только из-за французской фамилии и не желала подчиняться ему, считая его чужаком.

В советские времена положение иностранцев в нашей стране вновь стало напоминать отношение к ним во времена Московской Руси. Специальные гостиницы для их проживания, отдельные маршруты для экскурсий, сопровождающие, контролирующие все их контакты, даже при более высоком, чем для своих граждан уровне сервиса, породили на Западе представление о Советском Союзе как об империи зла.

В наши дни ситуация, безусловно, изменилась, но не кардинально. Иностранцам по-прежнему дают понять, что они не такие, как все остальные люди (жители нашей страны). Очень характерно, что в российских гостиницах, музеях в прейскурантах совершенно официально указаны разные цены на одни и те же услуги для своих (россиян) и иностранцев. Если учесть, что весь современный «западный мир» исповедует идею равенства и для его представителей невозможно (запрещено их воспитанием) выделение людей по расовому, этническому, половому или какому-либо иному признаку, то становится понятным, почему они не очень уютно чувствуют себя в нашей стране.

Если воспользоваться рассматривавшейся ранее моделью Беннета, говорящей о воспитании межкультурной чуткости, то для русского человека этот путь начинается не с отрицания межкультурных различий, а со стадии защиты, с преодоления сильно развитого чувства этноцентризма. Иными словами, нас не нужно убеждать в том, что различия между людьми, народами и их культурами существуют.

Иностранцы для России — своеобразное зеркало, с помощью которого мы, с одной стороны, хотим получить одобрение своим поступкам и начинаниям, а с другой стороны, постоянно осознаем свою самобытность и хотим ее сохранить. При этом совершенно уникальным образом одновременно сочетаются в отношении к иностранцам низкопоклонство и лизоблюдство перед ними с легким презрением и чувством превосходства, как будто мы, русские, знаем что-то, недоступное никому другому. И в межкультурных контактах, безусловно, необходимо учитывать эту двойственность.