Александр Александрович Кизеветтер

(1866 – 1933 гг.)

Видный историк, один из основателей и активных деятелей партии кадетов Александр Александрович Кизеветтер родился 10 мая 1866 г. в Санкт-Петербурге в семье заведующего архивом Главного военного штаба, тайного советника Александра Ивановича, окончившего юридический факультет Петербургского университета и выпускницы Смольного института Александры Николаевны, которая была внучкой протоиерея и церковного композитора, дочерью воспитанника Духовной академии и преподавателя истории. Предки Кизеветтера происходили из Тюрингии: прадед был кузнецом, дед-музыкант - переселился в Россию. Первые 16 лет жизни Александра прошли в Оренбурге, куда отец с семьей переехал по состоянию здоровья. Оренбург того времени — достаточно крупный административный город, резиденция генерал-губернатора (оренбургские и уфимские земли, область Уральского казачьего войска и Тургайская область). В городе было несколько средних учебных заведений, мужская и женская гимназии, военная гимназия и военная прогимназия, женский и учительский институт. Как вспоминал позднее историк, в городе собралось довольно значительное интеллигентское общество.

Уже в гимназии под влиянием одного из преподавателей истории старших классов Н. Е. Северного проявился интерес к предмету. Когда пришло время выбирать для обучения университет, преимущество было за Казанским в виду его близости, но Александр Александрович едет в Москву. Главная причина этого — имя В. О. Ключевского, о чьей блестящей защите докторской диссертации «Боярская Дума» было известно в далекой провинции. Ключевский как раз на рубеже 70—80-х гг. выступил в печати с изложением своей общей исторической концепции. Его «Боярская Дума», опубликованная на страницах «Русской мысли», и блестящий диспут на защите диссертации историка определили судьбу Кизеветтера: ехать только в Москву и учиться у Ключевского.

В 1884 г. А. А. Кизеветтер поступил на историко-филологический факультет Московского императорского университета. В становлении историка большую роль сыграли В. О. Ключевский, П. Г. Виноградов, В. И. Герье, П. Н. Милюков. Вот как отзывается Кизеветтер о Ключевском: «Когда Ключевский произносил свои лекции, с виртуозным искусством, обозначая соответственными интонациями, всякий оттенок своей мысли, тогда все отчетливо чувствовали, с какой прозрачной ясностью представляет себе лектор те явления исторического прошлого, на которых он строил свои обобщающие выводы. Для меня, несомненно, что Ключевский в течение своей речи мысленно видел перед собою то, о чем он говорил».

Социальная история это, по Ключевскому, объемный подход к историческим явлениям. Его ученик А. А. Кизеветтер очень образно представил его исследовательскую манеру: “Сначала давалась очень яркая картина политического строя данного периода. Доводя характеристику этого строя до такой степени ясности, что слушателю начинало казаться, что он уже проник в самою суть тогдашней исторической действительности, Ключевский затем раздвигал рамки своего изложения и перед слушателями возникала картина отношений социальных, как основы изученного ранее политического строя. И когда слушатель начинал думать, что он уже держит ключ от всех замков исторического процесса, лектор еще раз раздвигал рамки своего изложения…переходя к изображению народного хозяйства соответствующего периода и показывая, как складом народно-хозяйственных отношений обусловливались особенности и политического и социального строя”.

После окончания университета историк был оставлен в магистратуре на кафедре русской истории, которую возглавлял В. О. Ключевский. Одновременно с ним магистрантами факультета были Н. А. Рожков, М. М. Богословский, Д. И. Эварницкий, М. К. Любавский. Наряду с подготовкой магистерской диссертации Александр Александрович преподавал географию и историю в гимназических классах Лазаревского института восточных языков, а также историю литературы при Московском художественном обществе училища живописи, ваяния и зодчества. В 1894 женился на вдове друга - Е.Я.Кудрявцевой, взяв на воспитание ее детей. В 1898 г. он был принят в число приват-доцентов Московского университета на кафедру русской истории.

В годы учебы Александр Александрович мало интересовался политикой, скептически относился к студенческим волнениям. Но вместе с тем он посещал заседания Философского общества, слушал лекции Муромцева (будущего председателя первой Государственной думы), юриста Чупрова. Относительное затишье общественной жизни в период правления Александра III постепенно сменялось, с одной стороны, наступлением власти на реформы 60—70-х гг., с другой — оживлением общественно-политических сил. «Запас прочности» реформ Александра II истощался, политические, экономические, социальные проблемы требовали дальнейших преобразований. Характерной чертой жизни профессорско-преподавательского состава Московского университета становится общественная и политическая активность: просветительская деятельность, создание профессиональных обществ и народных университетов, поездки с лекциями в провинциальные города. В этих условиях происходит становление молодого историка, который, работая над архивными документами, научной литературой, выработал в себе неприятие крайних форм политической активности, стремление к поиску компромиссов в обществе. Поэтому совершенно не случайно Александр Александрович стал одним из организаторов Партии народной свободы, был сторонником введения народного представительства и ограничения самодержавия.

Историк причислял себя к научно-реалистическому направлению в русской историографии, связанному с именами выдающихся историков С. М. Соловьева и В. О. Ключевского. Основные положения концепции этой школы (история России как часть европейского процесса, закономерность исторического развития, причинно-следственные связи, необходимость изучения всех факторов исторического развития, особенности развития России: особая роль государства, «закрепощение и раскрепощение» сословий) признавались им на протяжении всей жизни. В отличие от П. Н. Милюкова, который выразил своеобразие России в «теории контраста», Кизеветтер считал, что общие странам Запада процессы в России «протекают сравнительно более медленным темпом и принимают сравнительно более тусклые очертания»9.

Магистерская (1903) и докторская (1909) диссертации историка были посвящены местному самоуправлению, что обусловливалось не только научным интересом. Создание системы представительной власти было насущной необходимостью России, требовалось научное обобщение отечественного опыта.

Оппоненты Ключевский и М.Любавский отметили ее новаторский характер; книге была присуждена премия Г.Карпова. Основываясь на огромном, впервые введенном в научный оборот документальном материале, Кизеветтер изучил социальный состав, посадскую службу, тягло и самоуправление в русском городе и доказал, что разряды посадского населения совпадали с делением посадской общины на экономические группы: купечество трех гильдий, цеховые ремесленники и подлые люди (огородники и чернорабочие). Это позволило Кизеветтеру обозначить «бытовую социальную физиономию» посадской общины с ее резкой общественной дифференциацией.

В монографии «Посадская община в России XVIII столетия» (1903) А. А. Кизеветтер анализировал реформы местного управления от Петра I до Городового положения Екатерины II и показал коренное расхождение между замыслами преобразователей и реальной действительностью. Кизеветтер обращал внимание на пропасть, которая разделяла планы абсолютистского государства и реальность русской жизни. “С одной стороны, посадская община в течение всего этого периода остается такой же общиной торгово-промышленных тяглецов, какой она была и в старом Московском Царстве. С другой - начиная с Петра I, правительство пытается влить в эти старые мехи вино заграничного привоза”. Екатерина II мечтала на базе старой тягловой организации посада создать третье сословие наподобие западноевропейского. В результате, как пишет автор, “...высшие культурные задачи осуществления не получили, а посадское тягло становилось несноснее, чем прежде, и в сознании посадского населения отлагался только один вывод: что попечительные заботы правительства стоят очень дорого, что жить стало тяжелее и отнюдь не лучше”. Вместо превращения города в культурный центр и «рассадник» торгово-промышленного прогресса, просвещения, благоустройства и самоуправления реформаторы получили «закрепощающий характер» посадских обществ. Реальная картина посадского общества, по мнению историка, представляла собой «небольшую пирамидку с широким основанием в виде «подлого» гражданства и очень тонкой верхушкой в виде малочисленной группы первостепенных купцов»10. Кизеветтер впервые в исторической литературе рассмотрел состав посадского схода и пришел к выводу, что ему предоставлялись права, которые могли бы стать основой самоуправления, но «все свелось к ее податным и служебным обязанностям по отношению к государственной власти»11.

С 1903 сотрудничал в журнале «Русская мысль» (член редколлегии), с 1905-в газете «Русские ведомости», публиковал статьи об эпохе Ивана Грозного, о реформах Петра Первого, о законодательной деятельности Екатерины II и др. Работая в редакциях и посещая телешовские «среды», сблизился со многими общественными деятелями, с литераторами {Л.Андреев, И.Бунин, А.Чехов, Б.Зайцев), артистами {Шаляпин, Г.Федотова, А.Ленский, А.Южин, Сумбатов, М.Ермолова). Принимал участие в журнале «Освобождение». В октябре 1905 вступил в партию кадетов; один из руководителей Московского губернского комитета и член городского комитета партии, выступал на митингах и собраниях. Выступая на I съезде партии, он выразил убеждение в том, что создаваемая Государственная дума является одним из чрезвычайных средств спасения России. Высоко оценивая Манифест 17 октября 1905 г., он считал, что Россия стала конституционной монархией. В специальной брошюре Кизеветтер выражал уверенность, что Манифест «изменит жизнь к лучшему, установит во всем новые порядки. Если раньше законы писали чиновники из Петербурга, то теперь… царь решил: пусть сам народ, все, кто только ни живет на Руси, — и господа, и рабочие, и крестьяне — сами выберут от себя людей… которые будут составлять хорошие законы»2.

На 2-м съезде партии (янв. 1906г.) избран членом ее ЦК. Пропагандируя кадетскую программу, настаивал на более решительном отмежевании от крайних левых партий. Депутат 2-й Государственной думы от Москвы. По словам Кизеветтера, он не испытывал к политической деятельности «внутреннего вкуса» и «непосредственного влечения», но считал своим долгом в трудные периоды истории участвовать в общественной жизни. Под его редакцией вышла в свет брошюра «Нападки на партию народной свободы и возражения на них» (1906 г.), в которой утверждалось, что «самодержавно-бюрократический строй не может быть сломлен усилиями какого-либо одного общественного класса, и поэтому партия стоит за объединение сил для решения задач конституционным путем. Поскольку большинство народа не готово к республике, поэтому партия выступает за конституционную монархию»3. На третьем съезде партии (апрель 1906) после победы на выборах, Кизеветтер поддержал основные положения доклада П. Н. Милюкова, нацеливавшие партию на законотворческую деятельность, и выразил убеждение, что «если Думу разгонят, то на следующий день правительство перестанет существовать»4.

Логическим продолжением «Посадской общины» стало исследование «Городовое положение Екатерины II 1785 г. Опыт исторического комментария». Александр Александрович установил, что источниками «Городового положения» являлись «Жалованная грамота дворянству», остзейские, шведские, немецкие законодательные акты и проекты, делопроизводство частных кампаний из Уложенной Комиссии 1767 года, и выяснил роль каждого их этих источников. В отличие от схемы В.Бильбасова, А.Брикнера и др. историков (охваченная идеями Просвещения, Екатерина II первоначально стремилась к уравнению сословий, уничтожению крепостного права и деспотизма и лишь затем стала «дворянской царицей») К. считал, что интересы дворянства Екатерина II защищала на протяжении всей своей деятельности. Тема русского города и его социальной жизни получила продолжение в книге «Гильдия Московского купечества» (М., 1915), в которой он доказывал, что функции гильдии слились с функциями «градского общества», а первостатейному купечеству принадлежала первенствующая роль в управлении городом. Автор был настроен критично по отношению к законотворчеству Екатерины II, считая, что она искусственно переносила правила западно-европейского устройства на русскую почву, но вместе с тем он признавал слабость экономических условий для развития самоуправления, отмечая низкий уровень промышленного развития городов в XVIII столетии. Кизеветтер был первым исследователем, который установил связь законодательных проектов Уложенной комиссии 1767 г. и Городового положения 1785 г., доказав тем самым преемственность в деятельности Екатерины II. Новым в законодательном творчестве Екатерины историк считал всесословный характер органов самоуправления, но тут же подчеркивал, что в регламенте его работы была заложена идея противопоставления дворянства и бюргерства.

Крупной реформой местного управления историк считал Учреждение о губерниях 1775 г. Эти преобразования уже имели социальный фундамент в лице части дворянства и торгово-промышленного класса, что позволило в определенной степени децентрализировать управление, и это было новым явлением в истории России. На местные органы, помимо фискальных государственных потребностей, возлагалась забота о внутреннем благосостоянии населения. Вместе с тем создание совестного суда и Приказа общественного призрения говорило о том, что служение администрации обществу приобретало характер закона. В этом Кизеветтер видел важный «теоретический вклад екатерининского законодательства в эволюцию нашего местного управления»12. Но на практике выборные органы были поставлены под контроль губернских инстанций, основанных на бюрократическом начале; областная администрация была отдана под власть наместника — полного хозяина губернии; бюрократические учреждения в практической работе одерживали перевес над самоуправлением. Причины этого автор видел в стремлении власти сохранить крепостнические отношения, в сословности и неготовности самого общества. Эти выводы историка, основанные на архивном материале, не совпадали как с точкой зрения В. И. Сергеевича и В. Н. Латкина, которые отрицали наличие всесословного принципа в истории городского законодательства, так и с позицией А. А. Семенова, видевшего всесословность уже в Московском государстве.

Критично историк относился к Земской реформе 1864 г. Деление земских избирателей на курии обеспечивало преобладание в земских собраниях дворянства, а круг вопросов, отданных по реформе земствам, был узким и слабо очерченным, земства были подчинены коронной администрации. Разграничение компетенции правительственных и земских структур по существу сводилось к ограничению прав земств и произволу правительства. Рассматривая деятельность земств, Кизеветтер считал, что она сводилась к повинностям в вопросах распоряжения имуществом, капиталами, сборами, податями, почтой, дорогами, общественным призрением, в решениях же вопросов образования, страхования имущества, охраны здоровья земства превращались в помощника правительства. В итоге именно государственная власть определяла деятельность местного самоуправления13.

Но вместе с тем Кизеветтер в Земской реформе 1864 г. видел ростки правового строя: «эти органы самоуправления по своему основному принципу являлись началом чужеродным… прежнему государственному порядку», при всем своем несовершенстве земство «врезалось в толщу старого государственного строя клином, постепенно расщеплявшим эту толщу вплоть до ее середины». Результатом исследования стал вывод: земское самоуправление и политический абсолютизм «суть два исключающие друг друга начала»14.

Таким образом, историк последовательно рассмотрел важнейшие реформы местного управления на протяжении XVIII — XIX вв., подводя читателя к мысли, что реформы могут быть успешными, если они имеют реальную социальную базу, не являются слепым копированием чужого опыта и подкрепляются переменами в системе государственной власти, направленными на передачу функций и полномочий на местах.

По признанию современников, Кизеветтер больше, чем кто-либо из учеников Ключевского, напоминал учителя, в том числе ораторским мастерством. Его лекции отличались сочетанием выразительного изложения и глубокого научного содержания, анализа конкретного материала и историко-философских обобщений, яркими портретными характеристиками (Ивана Грозного, Александра Первого, Сперанского, Аракчеева, Александра II, деятелей реформ 60-х, Государственной думы и др.). При этом, по свидетельству А.Флоровского, «запас вдохновения и внутреннего подъема в его речах поддавался сдерживающей обработке внешней гармонии и размеренности».

Для России особенно важным был аграрный вопрос. Рассматривая проблему в ретроспективе, Кизеветтер связывал крепостное право с определенными экономическими и политическими условиями формирования военно-феодального государства. Объединение территории и необходимость защиты государства от внешней опасности требовали создания сильного войска, что было возможным только на основе прикрепления сословий: крестьяне служили помещику, помещик служил государству. Но изменение этих условий потребовало освобождения крестьян. Крепостное право тормозило развитие самого помещичьего хозяйства, торговли, путей сообщения, промышленности, городского хозяйства, финансовой системы. Исследователь пришел к выводу, что к середине XIX в. «и политические, и экономические, и моральные условия, и соображения государственной безопасности, и выгоды самих землевладельцев, и требования нравственного чувства — одинаково ставили на первую очередь крестьянскую реформу»15.

Отмену крепостного права историк считал «великой социальной реформой», которая дала крестьянам личное освобождение и землю. Но в наделении крестьян землей он видел и ее самую слабую сторону: являясь результатом компромисса, она заложила заниженные нормы наделов, высокие выкупные платежи, зависимость выкупных сделок от помещиков, разное положение различных категорий крестьян при освобождении. Аграрные законы 80 — 90-х гг. XIX в., по мнению историка, не решали проблемы земельного «голода» и показали только неспособность власти решить проблему. Он считал, что «власть не отдавала себе отчета в том, какие грозные социальные бури исподволь назревали под покровом видимого затишья и какими великими опасностями для государства было чревато это желание власти отвернуться от земельного вопроса»16.

В 1907 г. вместе с П. Д. Долгоруковым и В. А. Маклаковым А. А. Кизеветтер был избран депутатом от Москвы во вторую Государственную думу, стал товарищем председателя фракции кадетов П. Д. Долгорукова.. Вторая Государственная дума работала недолго: вместо сотрудничества власть начала отходить от ею же утвержденных правил, острые противоречия, ограниченные возможности Думы и неготовность депутатов к законотворчеству не позволили принять необходимые законы. Кроме того, Кизеветтер почувствовал спад революции, жизнь входила в обычное русло, и снова вставал выбор: заниматься любимым делом или стать парламентарием. Приоритет был отдан науке: он отказался баллотироваться в III Думу, но это не означало отхода от партии, изменились только формы работы.

В 1911 Кизеветтер покинул в составе группы ученых Московский университет в знак протеста против нарушения университетской автономии (вернулся марте 1917). Продолжал преподавать в Народном университете А.Шанявского и в Коммерческом институте.

В годы Первой мировой войны позиция Кизеветтера полностью совпадала с партийной линией: признавая, что народ и армия устали от войны, кадеты пропагандировали «внутренний мир» для достижения победы. Вместе с другими членами партии он принимает участие в обсуждении вопроса о возможной посылке специальной делегации к царю6.

Февральскую революцию историк приветствовал, он считал парламентскую республику в новых условиях единственной формой политического строя, которая может предотвратить тираническое правление и установить ответственность партий перед обществом. Он по-прежнему считал необходимым довести войну до победного конца. Весной и летом 1917 г. Кизеветтер выступал за создание ответственного правительства.

Весной 1917 г. Кизеветтер вернулся к преподаванию в Московском университете, откуда он ушел в 1911 г. в знак протеста против политики правительства в отношении автономии университета. Октябрьскую революцию историк не принял. Отрицал социалистический характер Октябрьской революции, считая ее заговором меньшинства против своего народа, попыткой «сотворить из пролетариата новую буржуазию со всеми минусами и без всяких плюсов буржуазного жизненного уклада». В мае 1918 выступил с докладом на кадетской конференции, настаивая на необходимости усилить борьбу с советской властью. В 1920 ему было запрещено чтение лекций в высших учебных заведениях. Пытался поправить материальное положение преподаванием русской истории на Драматических курсах при Малом театре, службой в Архиве министерства иностранных дел, лекционными поездками по городам России. Работал в кооперативном издательстве «Задруга» (в частности, консультантом и продавцом в книжной лавке издательства).

Как бывший член ЦК кадетской партии привлекал пристальное внимание ВЧК; арестовывался (в сент. 1918 г., освобожден в янв, 1919 г.; в 1922 г. в Иваново-Вознесенске), в его квартире производились обыски.

В сентябре 1922 на пароходе «Обербюргермайстер Хакен» выслан из России. Семья Кизеветтеров обосновалась в Праге (Чехословакия). Он вошел в состав Русской академической группы, Педагогического бюро, был избран председателем историко-филологического отделения учебной комиссии. Член Русского института в Праге. Профессор русской истории в Русском юридическом институте, в Русском народном университете, в Карловом университете, выступал с лекциями по русской истории и культуре в городах Чехословакии, Германии, Югославии («успеху К. могут позавидовать Анна Павлова и Шаляпин», - писала одна из белградских газет). Возглавил Совет Русского заграничного исторического архива и его учебно-административную комиссию. Один из учредителей (1925), председатель (с 1930) Русского исторического общества, заботился о сохранении и передаче молодым историкам традиций «русской исторической школы». Участник съездов ученых и писателей в Белграде (1928, 1930). Выступал на «Днях русской культуры», проводившихся в 13 странах. Стоял у истоков организации празднования 175-летия Московского университета (1930).

Велика заслуга Кизеветтера в создании Русского заграничного исторического архива. Инициатором его создания выступил Земгор, считавшийся в эмиграции «левым», поэтому правление союза русских академических групп приняло решение о неучастии в этом учреждении. Кизеветтер, великолепно понимавший значение документов, архивов, оказавшихся за рубежом Родины, не только вошел в состав правления архива, но и стал его председателем. Его позиция, по мнению А. В. Флоровского, стала решающей в превращении архива в уникальное научное и культурное учреждение русского зарубежья29.

А. А. Кизеветтер стал одним из организаторов и активных участников еще одного «детища» эмиграции — Русского исторического общества (РИО), превратив его не только в научное учреждение, но и в школу для молодых ученых. Под непосредственным руководством А. А. Кизеветтера сдал магистерский экзамен Б. А. Евреинов. Историографические традиции, которые защищал Кизеветтер, оказали влияние на С. Г. Пушкарева, Н. Е. Андреева, Д. М. Одинца, Е. Ф. Максимовича. Кизеветтер как председатель РИО сумел организовать выпуск научных сборников, поддерживал тесные связи с чешскими научными организациями, Славянским институтом, Карловым университетом в Праге.

Постоянный сотрудник и рецензент редакции «Современных записок», печатал также статьи и рецензии в сборнике «Крестьянская Россия», в журналах «На чужой стороне», «Воля народа», «Slavia», в газетах «Руль», «Сегодня» и др. Критиковал евразийство. Опубликовал книгу «Исторические силуэты. Люди и события» (Берлин, 1931), в которую вошли ранее опубликованные в России исторические и литературоведческие статьи, брошюру о Московском университете.

Наиболее значительный мемуарный труд К. - «На рубеже двух столетий (1881-1914)» (Прага, 1929). «Вырванный из родной почвы политической бурей, Вы и на чужбине не изменили своему призванию проповедника русской культуры и с ревностью апостола Вы разносите драгоценнейшие ее дары по всем пределам временного расселения русских изгнанников», - писал ему И.Петрункевич. В последние годы жизни Кизеветте болел диабетом, похоронил жену, падчерицу, тосковал по России. Похоронен на Ольшанском кладбище в Праге. Памятник на могиле К. воздвигнут на средства, собранные Русским историческим обществом.

В прощальной речи Е. Ф. Шмурло назвал гуманизм главной чертой Кизеветтера. По его мнению, Кизеветтер воплощал в себе «идеал свободного гражданина, для которого Истина, Правда, Законность и Преуспеяние были основным императивом деятельности»31.

Своими трудами он снискал себе славу первого исследователя третьего сословия в России. Его главная работа “Посадская община в России в XVIII веке” детально исследует весь строй посада XVIII столетия, общественно-политический, социальные и экономические стороны его существования.

Подытоживая исторический опыт развития гражданского общества в России в контексте современных ему событии, историк приходит к мысли, что “...для удовлетворения самых насущных потребностей и нужд нашей Родины приходится желать прежде всего одного - чтобы навстречу истинной общественной самодеятельности широко распахнулись все двери и все окна государственного здания России”.

Хотя после Первой русской революции он был делегатом всех съездов партии, членом ЦК, московского отделения ЦК, активным лектором и пропагандистом, основной для него становится научная деятельность. Именно в ней он нашел способ ответить на общественные запросы своего времени и выразить свои убеждения. Как пишет исследователь жизни и творчества А. А. Кизеветтера М. Г. Вандалковская, он не обладал склонностью к теории и методологии, которая была характерна для П. Н. Милюкова, но его глубоко волновали общие вопросы истории, главным образом — как выводы из его конкретных исследований8.

Возвращение на Родину идей и культурных ценностей, созданных или сохраненных в эмиграции, представляется нам необходимым элементом развития современной России. Это воссоединенное единое культурное пространство невозможно представить без А. А. Кизеветтера — историка, внесшего весомый вклад в развитие науки, политического и общественного деятеля, человека высоких нравственных качеств.

Кизеветтер активно спорил с евразийцами, решительно выступая против признания России Евразией. По его мнению, декларация евразийцев о том, что Россия призвана синтезировать положительные начала Европы и Азии, означала не что иное, как утверждение приоритета «азиатчины» и чингисхановых заветов. Кизеветтер выступал против противопоставления русской и западно-европейской культуры, полагая, что отрицание линейного общечеловеческого прогресса строится на зыбких основаниях. Он отрицал «благодетельную» роль монголов в русской истории, доказывая, что Россия развивалась по общеевропейскому типу.

«Неизбежность в наше время войны и те ужасы, которыми современные войны сопровождаются вследствие головокружительных успехов военной техники, указывают лишь на то, что культурное развитие современного человечества все еще не может перешагнуть за какой-то предел, обрекающий современные народы на службу звериным инстинктам» - такая общая судьба человечества. Современная ему научно-историческая мысль шла дальше евразийцев в расчленении исторического процесса.

Его

Кизеветтер А.А. Иван Грозный и его оппоненты. - М., 1898. - 86 с.

Кизеветтер А.А. Посадская община в России XVIII ст. - М., 1903. - 810 с.

Кизеветтер А.А. Гильдия московского купечества. - М., 1915.

Кизеветтер А.А. Городовое положение Екатерины II 1785 г. Опыт исторического комментария. - М., 1909. - 473 с.

Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий: (Воспоминания 1881 - 1914). - Прага, 1929. - 524 с.

Кизеветтер А.А. Исторические силуэты. Люди и события. - Берлин, 1931. - 307 с.

Кизеветтер А.А. Исторические силуэты: Биогр. очерки. - Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. - 475 с. ISBN 5-85880-351-2

Кизеветтер А. А. О чем сказано в Манифесте 17 октября 1905 г. М., 1905. С. 11—12.

Кизеветтер А. А. Россия на рубеже XVIII и XIX столетий // Вступ. лекции профессоров Московского университета. М., 1909. С. 17.

Кизеветтер А. А. Посадская община в России XVIII столетия. М., 1903. С. 169.

Кизеветтер А. А. Местное самоуправление в России IX—XIX ст.: Ист. очерк. Пг., 1917. C. 91, 99.

13 Кизеветтер А. А. Борьба за земство при его возникновении // Ист. отклики. М., 1916. С. 274, 313, 273—314.

Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий: Воспоминания (1881—1914) / Вступ. ст., коммент. М. Г. Вандалковской. М., 1997. С. 107.

Кизеветтер А. А. Общие построения русской истории в современной литературе // Совр. зап. 1928. Т. 37. С. 312, 313, 316, 317.

Кизеветтер А. А. Общие построения русской истории… С. 337—338.

Кизеветтер А. А. Из размышлений о революции // Соврем. зап. 1930. Т. 42. С. 353.

Кизеветтер А. А. Спорные вопросы в истории декабристов // Голос минувшего на чужой стороне. 1926. 2/15. С. 103—112.

Флоровский А. В. А. А. Кизеветтер // Зап. РИО. Т. 3. Прага; Нарва. 1937. С. 199.

Шпаковская М. А. А. А. Кизеветтер в российской историографии. М., 2003.

Вандалковская М. Г. П. Н. Милюков, А. А. Кизеветтер: История и политика. М., 1992. С. 118.

В эмиграции Кизеветтер сохранил свои убеждения, принимал участие в частных заседаниях членов кадетской партии, занимая центристские позиции. Он был противником дробления на партии, фракции и подфракции в эмигранской среде, так как считал, что для достижения основной цели — свержения большевизма — «потребуются комбинации сложные и пестрые, для осуществления которых не полезно углублять и закреплять сейчас водораздельные линии между политическими группировками»17. При этом Кизеветтер подчеркивал важность единства самой кадетской партии, упрекая Милюкова в игнорировании мнения ЦК и фактическом расколе18.

Сотрудничая с «Современными записками», «Голосом минувшего на чужой стороне», газетами «Руль», «Сегодня», Кизеветтер отстаивал демократические права и свободы, резко выступал против репрессий в Советской России, влияя тем самым на общественное мнение в Европе. По нравственным причинам Кизеветтер исключал сотрудничество с представителями советской власти. Считая большевизм преступным по отношению к «культурному миру», он требовал объявить его «вне культурного общения» и даже отказывался публиковаться с советскими авторами в одних изданиях.

Не политическая деятельность, а стремление «сохранить и приумножить» русскую культуру было главным в эмигрантский период жизни Кизеветтера. Он вошел практически во все научные, учебные и культурные структуры, созданные эмигрантами в Чехословакии. Особое место Кизеветтера в эмигрантской среде определено его публицистикой и историографическими работами, которые закрепляли в памяти новых поколений исторический опыт России. За годы изгнания Александром Александровичем было опубликовано более 500 статей, рецензий, заметок, воспоминаний. Эрудиция и высочайший профессионализм позволяли историку глубоко и всесторонне анализировать новую литературу, выявляя преемственность и новизну авторских концепций, раскрывая собственное видение проблемы. Это было особенно важно, так как в эмиграции шел интенсивный процесс осмысления революционных потрясений, истоки которых виделись в своеобразии развития России — строительстве государства «сверху вниз» при пассивности народа (Б. Нольде), в разрушении идиллии московской Руси Петром I (И. Бунаков), «омертвелости» активных слоев населения и социокультурном расколе императорской России (Г. Федотов). Появление евразийства, утверждение марксистской методологии в СССР также стимулировали развитие исторической публицистики.

В этих условиях Кизеветтер защищал историческую науку как часть культурного наследия дореволюционной России. Он анализировал литературу, затрагивающую широкий круг проблем: развитие взаимоотношений общества и государства в исторической динамике; соотношение реформ и революций; генезис и развитие сословного строя России; роль личности и народных масс в истории.

Среди работ эмигрантского периода выделяется статья «Общие построения русской истории в современной литературе», в которой А. А. Кизеветтер анализировал взгляды Б. Э. Нольде и И. И. Бунакова. Б. Нольде пытался объяснить победу большевиков преобладающей ролью государства в истории России и пассивностью общества, Бунаков — разрушением единения царя и народа, происшедшим в имперский период. Революция, по его мнению, взорвала империю, народ вернулся к справедливым «московским земельным устоям».

Сами по себе суждения о строительстве государства «сверху вниз» на основе постепенного закрепощения всех сословий не были оригинальны. Но Кизеветтер ставит вопрос, верно ли это. Опираясь на исторические факты, теперь он утверждал, что «…общественный творческий почин играл в нашей истории гораздо более важную роль, нежели это обыкновенно предполагается», что «не с высоты престола, а из недр общественной массы сплошь да рядом исходили директивы, ложившиеся в основу государственных мероприятий». Отмечая своеобразие форм политической активности («мирские челобитья»), Кизеветтер напоминал, что они подавались во время сбора войск и были внушительным фактором воздействия на правительство. Посадские и крестьянские миры, по мнению Кизеветтера, не могли стать основой для достижения политических прав, но все же «общинная организация давала известную школу общественной самодеятельности, хотя бы и в узкой сфере местных интересов»19.

Соглашаясь с И. И. Бунаковым, что в Московском царстве все считались холопами царя, Кизеветтер подчеркивал, что это «холопство» было разным, что здесь существовала иерархия и свои социальные конфликты. Он решительно выступал против идеализации «московских земельных устоев», подчеркивая, что причина захвата крестьянами земли в 1917 г. коренится не в тоске по «старине», а в том, что земля была нужна земледельцу. В отличие от своей позиции в 1906 г., когда он выступал против безвозмездного отчуждения земли, так как это затруднило бы проведение земельной реформы и «не могло бы быть оправдано с точки зрения общественной справедливости»20, теперь Кизеветтер вопрос о форме землевладения (условная или частная) отдавал в ведение самих крестьян21.

В полемике с Г. П. Федотовым о генезисе и развитии революции А. А. Кизеветтер соглашался, что основной причиной революции стала рознь и взаимное отчуждение социальных верхов и низов. Вместе с тем он считал, что автор «чрезмерно преувеличил омертвелые и мертвящие элементы предреволюционного жизненного строя России и чрезмерно преуменьшил элементы живые, деятельные, активно-прогрессивные»22. Последовательно рассматривая вслед за Федотовым социальные слои, Кизеветтер доказывал их внутреннюю неоднородность и, следовательно, разную роль в развитии общества. Так, в дворянстве, наряду с теми, кто приспособился к новым хозяйственным условиям и сыграл значительную роль в разработке крестьянской реформы, была огромная масса помещиков, предпочитавших хозяйствовать по-старому. Опора власти именно на эту часть дворянства, по мнению историка, стала «роковым залогом неизбежно надвигавшейся катастрофы»23.

Рассматривая российскую бюрократию, Кизеветтер считал, что ее всевластие было обусловлено тем, что принцип разделения властей, предложенный М. М. Сперанским, не был реализован. Отсутствие представительных органов власти привело к тому, что политика власти направилась по ложному пути, и в связи с этим работа бюрократии не давала положительных результатов, а наоборот, усиливала внутреннее расстройство, чреватое роковыми последствиями.

Важность представительных органов власти Кизеветтер видел и в том, что при нормальных условиях политической жизни, под которыми он понимал наличие парламента и демократических свобод, «максимализм крайних левых направлений имел бы… все шансы войти в рамки осуществимых практических задач». Историк, в отличие от Федотова, полагал, что «русский либерализм вовсе не был столь пустопорожен… а были ему свойственны весьма серьезные стремления и в политической и в социальной области, проникнутые духом государственности»24.

Протест Кизеветтера вызывало стремление Федотова объяснить революционные события социокультурным расколом российского общества, возникшим в результате реформ Петра I. Историк считал, что между московской и петровской Русью не было разрыва, что государственное сознание было свойственно не только дворянству, но и крестьянству, просто это были два типа сознания. Именно государственное сознание побуждало крестьянство апеллировать в своих нуждах к царю как главе государства, а народные восстания были направлены не против государства, а против господ, которые, по мнению крестьян, искажали идеалы народа. Для Кизеветтера было ясно, что восстания Разина и Пугачева были выражением социального протеста против крепостнических притеснений25.

Историк справедливо полагал, что революции происходят только при наличии в обществе деятельных сил, которым становится тесно в рамках старого и неприемлемого порядка. Причем, если «деятельные силы» имеют возможность реализовать себя «в условиях свободного творчества», там, по мнению Кизеветтера, тоже не может возникнуть революция, а «восторжествует процесс органического жизненного роста». Историк считал реформы более естественным, органичным процессом развития страны, но не отрицал и прогрессивное значение революций, если власть оказывалась неспособной на преобразования. Революцию он рассматривал как «результат враждебной встречи старого порядка, отмирающего, но еще достаточно упорного для известного сопротивления враждебным ему силам, и этих самых враждебных ему сил, в рамках старого порядка постепенно вызревших, но для своего проявления нуждающихся в ниспровержении этих именно для них уже тесных и неприемлемых рамок»26.

Таким образом, нерешенность аграрного вопроса, неспособность власти пойти на политические реформы, прежде всего связанные с утверждением реального парламентаризма и развитием местного самоуправления; запоздание в решении насущных проблем — таковы, по мнению Кизеветтера, причины революции. Но революция становится возможной, если в стране есть деятельные силы, которые смогут ее осуществить.

Причины неудачи демократической революции и установления «тирании большевиков» историк объяснял тем, что не все «деятельные силы» являются «непременно благодетельными». Но при этом считал, что истоки прихода к власти большевиков тоже нужно искать в историческом прошлом, что их тоже нужно изучать, поскольку «революции бывают разные: разного стиля, разного размера, разного содержания»27.

Жесткую реакцию историка вызвало стремление марксистов и «охранителей» (К. Валишевский) представить предшественниками большевизма декабристов. Коренное отличие декабристов от большевиков Кизеветтер видел в том, что участники выступления 14 декабря были государственниками, сторонниками Учредительного собрания и демократических преобразований. Он отмечал внесословный характер движения, а форму выступления — восстание — объяснял только сложившейся ситуацией. Историк подчеркивал высокие нравственные качества декабристов, считал, что их идеи стали знаменем освободительного движения в России. Важной представляется и гипотеза Кизеветтера о том, что запоздание демократических преобразований стало еще одной причиной революции28.

Считая ошибочным и ненаучным мнение о том, что бывают революции «настоящие» и «ненастоящие», он настаивал на том, что каждая революция — явление уникальное. Полемизируя с Ф. Степуном по вопросу типологии революций, Кизеветтер утверждал, что типологическая конструкция революций должна основываться не только на обобщении внешних форм при их неизменной единой сущности, но и на изучении фактической стороны каждой из революций.

В отличие от Ф. Степуна, который представлял революцию как борьбу реакционной и революционной идеологий-утопий, в результате которой людям раскрывается религиозный смысл абсолютных ценностей, Кизеветтер совершенно справедливо считал, что за идеологиями стоит борьба интересов разных социальных сил. При этом он не отрицал значения самих идей и на примере Великой французской революции показывал влияние ее идеологии на современность.