От Ванкувера до Владивостока: перекрестки общего пространства безопасности

Автор: Д. Данилов

Идея построения общего пространства безопасности - от Ванкувера до Владивостока - уже более 20 лет признается главным политическим ориентиром бывшими противниками в холодной войне. Однако по-прежнему нет единства даже в том, возможно ли вообще сформировать сообщество евро-атлантической безопасности, не говоря уже о дорожных картах многостороннего движения от Ванкувера до Владивостока. Когда в декабре 2010 г. наконец удалось после 11-летнего перерыва собрать номинальных участников общего пространства на саммите ОБСЕ в Астане, они с большим трудом смогли принять совместную декларацию. Но и этот документ свидетельствует о явном дефиците объединительной повестки дня и способности действовать сообща. В первом пункте документа признается, что 56 стран - членов ОБСЕ собрались, " чтобы вновь подтвердить (курс. - Авт.) свое видение свободного, демократического, единого и неделимого сообщества Евро-атлантической и Евразийской безопасности, простирающегося от Ванкувера до Владивостока, основанного на согласованных принципах, общих обязательствах и общих целях" ¹. Дмитрий Медведев незадолго до окончания своего президентского срока на представительной международной конференции в Москве в марте 2012 г. признал, что евро-атлантическое сообщество безопасности - пока миф, хотя он " должен стать реальностью" ². Эта честная оценка более чем тревожна, а ее позитивная установка слишком уж напоминает известный исторический лозунг - " мы рождены, чтоб сказку сделать былью". Политически формулировка довольно жесткая, особенно в контексте возвращения на президентский пост Владимира Путина, который в начале своего первого президентского срока декларировал европейский выбор России и инициировал " новый курс" - на сближение с Западом. Теперь российский президент также вынужден признать: " Мировое сообщество по-прежнему далеко от создания основ универсальной и неделимой системы безопасности. На словах все вроде бы " за", но на деле значительное количество наших партнеров стремится обеспечить лишь собственную неуязвимость" ³.

Так почему же, несмотря на декларированные цели, на то что " Россия, безусловно, добивается построения евро-атлантического сообщества безопасности" и " глобальная значимость этой задачи очевидна" ⁴ - между мифом и реальностью остается " дистанции огромного размера"? В последнее время все громче говорят о дефиците доверия, который никак не удается преодолеть, и он, несомненно, существует. Но это все же, скорее, симптом, нежели причина. Времена, когда казалось, что достаточно честно взглянуть друг другу в глаза, чтобы дружить " от Ванкувера до Владивостока", прошли. Для преодоления дефицита доверия необходимо понять причины разобщенности, выявить системные дисбалансы и сбои неоднородного и все еще далекого от единства евро-атлантического пространства безопасности.

ПОЛЮСА ЕВРОПЕЙСКОЙ СИСТЕМЫ

Европейская система безопасности (ЕСБ) и ее архитектура переживают глубокую трансформацию. Она определяется логикой современного этапа исторического развития - переходом от биполярной конфронтации к многополярности и от холодной войны к сотрудничеству в сфере безопасности. ЕСБ испытывает возрастающее давление глобальных вызовов, но и сама становится фактором глобализации, формируя международную среду безопасности. Государства и их объединения, приспособленные к регулированию отношений между ними в поисках собственной

ДАНИЛОВ Дмитрий Александрович, кандидат экономических наук, профессор, зав. отделом Института Европы РАН (dm.danilov@mail.ru).

¹ Astana Commemorative Declaration: Towards a Security Community (https://www.osce.org).

² Конференция Российского совета по международным делам (https://president.kremlin.ru/news/14834 от 23.03. 2012 г.).

³ Совещание послов и постоянных представителей России (ппр: //события.президент.рф/новости/15902 от 09.07. 2012 г.).

⁴ Конференция Российского совета по международным делам...

стр. 38

или совместной безопасности, сталкиваются с новыми, сетевыми вызовами и угрозами.

Происходят значимые изменения характера безопасности по всем ее основным параметрам - содержание и масштабы вызовов и угроз, субъекты и объекты, поставщики и потребители безопасности, способы и методы обеспечения, культура и восприятие безопасности. Трансформационные процессы определяются и внутренней логикой, организацией и собственной динамикой институтов безопасности, их взаимосвязями с внешними акторами. Эволюцию среды безопасности направляет также " логика событий", изменяющих сложившиеся стереотипы, привычки и мышление.

ЕСБ характеризуется возрастающей волатильностью, ее единственной константой является " устойчивая неопределенность". Управляемость системы снижается, а перестройка является преимущественно реактивной. Продолжаются попытки приспособить старую машину к движению по новому и постоянно меняющемуся ландшафту безопасности. Внутри этой машины продолжается борьба за водительское сидение, а общие карты движения отсутствуют.

Чуть ли не главной характеристикой современной системы безопасности является констатация ее неадекватности современным вызовам и угрозам. Но в понимании того, в чем собственно состоит неадекватность, согласия нет - ни между государствами и политиками, ни между политиками и гражданским обществом. Для одних НАТО является опорой стабильности и безопасности, для других - военным блоком образца холодной войны. Для одних Россия представляется стратегическим партнером в обеспечении безопасности, для других - означает угрозу европейским ценностям и демократическому порядку.

Это отражает не только ментальные различия, но и объективную реальность: и через 20 лет после окончания холодной войны Европа, покончив с биполярным противостоянием, продолжает оставаться разделенной на интегрированный и расширяющийся Запад, с одной стороны, и Россию в центре постсоветского пространства, с другой. Даже в политическом лексиконе понятие " Европа" чаще всего не включает Россию. И это разделение остается базовой проблемой европейской безопасности, вопреки провозглашенному и декларативно разделяемому всеми принципу ее неделимости.

На западе континента основным ответом на крушение биполярности, а вместе с ней СССР и восточного блока, на усиливавшуюся нестабильность и неопределенность стала стратегия консолидации собственного пространства безопасности, формирование на этой основе внутреннего пояса стабильности. В институциональном плане это означает укрепление и развитие основных евро-атлантических институтов - НАТО и ЕС, их расширение и создание развитой системы партнерств (западноцентричная модель). Москва в ответ на " блоковый подход" стремится сохранить и укрепить позиции в зоне своих особых интересов - СНГ (" зона влияния", согласно западной интерпретации), структурировать вокруг РФ восточное пространство безопасности. Это порождает " конкуренцию за окружение", которое становится не сферой сотрудничества, а мощным источником противостояния⁵.

В результате, в современной европейской системе безопасности сохраняется глубинный конфликт интересов - между интегрирующимся западным полюсом, который не может включить Россию, и Россией, которая хочет быть самостоятельным полюсом, политически равным Западу. Этот конфликтный потенциал периодически прорывается в виде политических кризисов в отношениях между РФ и Западом. Однако одновременно это толкает обе стороны к поиску неконфронтационных путей преодоления конфликта. Югославский кризис 1999 г. и особенно грузинская война 2008 г. стали в этом отношении недвусмысленными уроками. Основным методом преодоления обоих кризисов, как и в целом снижения конфликтности между Россией и Западом, стало развитие сотрудничества и партнерства: в начале века - " новый курс" Путина на сближение с Западом в ответ на 9.11, после Грузии - " перезагрузка", объявленная Б. Обамой, и выдвижение российской инициативы о Договоре о европейской безопасности (ДЕБ).

Таким образом, хотя холодная война ушла в прошлое, биполярная структура европейской системы безопасности не исчезла, а трансформировалась в новую, размытую биполярность, когда внутренняя структура " полюсов" лишена преж-

⁵ С. Лавров на Мюнхенской конференции по безопасности в феврале 2012 г. подчеркнул, что в контрпродуктивной идее " натоцентричной конструкции глобальной безопасности путем создания неких " мостов" между Североатлантическим альянсом и его партнерами в различных регионах... " заложены зерна конфронтации" " (см.: Выступление Министра иностранных дел России С. В. Лаврова на 48-й Мюнхенской конференции по вопросам безопасности, Мюнхен, 4 февраля 2012 г. (https://www.mid.ru/bdomp/brp_4. nsf/2fee282eb6df40e643256999005e6e8c/45d5cc6f7iieacf04 425799a005b12ес! OpenDocument)).

стр. 39

ней жесткости, и между ними формируется общее пространство взаимодействия. Военно-политическая конфронтация оставила после себя структуры взаимного сдерживания и " старое мышление", которые мешают преодолеть разделение Европы. На смену военной конфронтации пришло своего рода военное сосуществование России и Запада, но оно, как показала война в Грузии, отнюдь не исключает военных конфликтов на континенте. Солидарность, проявленная Западом в отношении " маленькой Грузии", заставила задуматься о вероятности новой конфронтации. Ведь М. Саакашвили делал ставку не на свою военную силу, а на поддержку Запада, прежде всего США, и играл на российско-западных разногласиях.

Это свидетельствует о том, что, несмотря на ликвидацию прямой военной угрозы между Западом и Востоком, в ЕСБ сохраняется, хотя и не превалирует, логика взаимного сдерживания и игры с нулевой суммой, препятствующие развитию многостороннего партнерства. В отсутствии стратегического видения " серьезной новой модели для новой эры глобального мироустройства", в которой должна воплотиться " романтическая идея " Евро-атлантического пространства от Ванкувера до Владивостока" " ⁶, российско-западные отношения (и в целом развитие европейской системы безопасности) до сих пор имеют отчетливый цикличный характер, для них характерны как резкие взлеты и падения, так и периоды неопределенности и депрессии.

События на Кавказе заставили и Запад, и Россию искать пути преодоления очередного и крайне острого политического кризиса в русле постепенной нормализации отношений. Но если первоначально оппоненты были сосредоточены на том, как, несмотря на принципиальные разногласия, выйти из кризисной ситуации с минимальными потерями, то очень скоро главной задачей стал поиск качественных ответов в русле развития долгосрочных кооперативных векторов в отношениях Россия-Запад. Нынешний этап этих отношений, связанный с выходом из грузинского кризиса, в целом продолжает характеризоваться позитивной динамикой. Она была особенно отчетливой в 2009 - 2011 гг., хотя затем стала постепенно затухать. Основная причина - недостаточная результативность политики взаимного партнерства, особенно очевидная при взгляде на него через то действительно широкое окно возможностей, которое стороны сумели раскрыть прежде. Разногласия и взаимные претензии опять постепенно усиливаются, ряд проблемных тем, таких как ПРО и ситуация в Сирии угрожают перерасти в новый широкий конфликт интересов.

Актуальность будущего стратегического выбора и существующие противоречия объективно требуют не только приспособительных реакций, но и поиска системных ответов. В практическом плане чрезвычайно важно, куда в ближайшее время качнется маятник: либо России и Западу удастся консолидировать достигнутые на фоне " перезагрузки" успехи и продолжить курс на развитие стратегического партнерства в сфере европейской безопасности, либо возникшие сложности в новом политическом цикле, когда происходят 'значимые смены политических элит в ключевых странах Евро-Атлантики, приведут к очередному и, возможно, более опасному спаду в российско-западных отношениях и расколу в Европе.

Многие на Западе продолжают видеть основную проблему возникших и усиливающихся сложностей в самой России. Спорить с этим хотя и нужно, зачастую контрпродуктивно - слишком велик соблазн обвинить во всем противоположную сторону, а это как раз и формирует среду взаимных упреков и недоверия. Гораздо труднее вникнуть в суть проблемы - рассмотреть влияние " российского фактора" на европейскую политику безопасности. РФ, несомненно, является одним из ключевых игроков по своему весу и, следовательно, степени влияния на европейские дела - и в качестве партнера, и в качестве оппонента. Тем самым она продолжает оставаться ключевым вызовом для системы европейской безопасности - и в смысле ее адекватного вовлечения, и в восприятии другими игроками, и с точки зрения своего будущего облика.

Поэтому принципиально важно разобраться, в чем именно заключались интересы Москвы, когда она после 2008 г. стала последовательно укреплять линию на партнерство с Западом, в том числе предложив широкий диалог по ключевым аспектам евро-безопасности, внеся в повестку дня проект ДЕБ.

ВСТРЕЧНЫМИ КУРСАМИ: РОССИЙСКИЙ ВЫБОР

Очередной разворот России в сторону Запада не был конъюнктурным ответом на американскую " перезагрузку". Даже хронологически Москва стартовала прежде Вашингтона, когда президент Медведев, еще до войны в Грузии, попытался начать сближение, выдвинув идею ДЕБ. Объективно же " перезагрузка" это как раз то, чего Россия

⁶ Lukyanov F. From Vancouver to Vladivostok // The St. Petersburg Times. 2008. Issue 1383 (47). June 20.

стр. 40

долгое время ожидала от США и Запада, как раз тот ответ, на который она рассчитывала, активизировав кооперативную линию своей внешней политики после грузинского кризиса. Таким образом, для этого у Москвы были вполне весомые мотивы. Какие именно - это крайне важно для того, чтобы понять, насколько они будут определять в последующем логику европейской политики России, даже если политическая конъюнктура станет менее благоприятной.

Прежде всего, к моменту смены власти в РФ в 2008 г. стало очевидно, что прежняя путинская жесткость в отношениях с Западом не принесла ей никаких видимых результатов. Напротив, обе стороны оказались в ситуации острого политического кризиса, который еще более осложнял достижение Россией ее внешнеполитических целей.

Казалось бы, крупным успехом Москвы в противостоянии с Западом можно считать российскую победу в грузинской войне. И в России отчетливо укрепилась точка зрения, что она " победила" Запад именно в качестве жесткого оппонента, в частности заблокировав на обозримую перспективу расширение НАТО на постсоветское пространство. А если это так, то вряд ли стоит ожидать от Кремля отказа от эффективной игры и смены курса сдерживания на наметившуюся кооперативную эволюцию российской политики. На практике все оказалось совсем наоборот. Россия действительно продемонстрировала способность отстаивать свои интересы с позиций жесткого оппонента. Но кавказские события стали предельной точкой глубокого спада в российско-западных отношениях, дойдя до которой, Кремль неизбежно должен был возвращаться в русло сотрудничества. Это еще более укрепило кооперативный вектор европейской политики российского руководящего тандема. Более того, РФ, заняв новые " кавказские рубежи" в качестве западного оппонента, могла с этих позиций гораздо более эффективно определять условия нового " мирного договора".

После Грузии Запад, также как и Россия, был заинтересован в восстановлении позитивной динамики отношений. С одной стороны, Запад ясно осознал всю опасность усиления конфликта с Москвой. Но с другой стороны, что более важно, здесь усилилось понимание, что нельзя постоянно игнорировать российские интересы и озабоченности и необходимо двигаться навстречу. Интерес к " вовлечению России" в партнерство с Евро-Атлантикой значимо усилился, а у Москвы в этой связи появились новые основания рассчитывать на продуктивность собственной линии на сближение.

Мощным фактором трансформации российского внешнеполитического курса стал, несомненно, мировой финансово-экономический кризис. Он заставил Россию укреплять взаимодействие с Западом в поиске согласованной стратегии. Кризис переводил ее в разряд значимых партнеров, в том числе в рамках общих институтов, таких как G-8 и G-20. Москва не могла решать важнейшие для себя, в том числе и статусные, задачи, продолжая оставаться жестким оппонентом Западу в сфере безопасности. Укрепление России в качестве центра силы в международных отношениях уже перестало рассматриваться преимущественно в контексте политики безопасности.

Аналогичные последствия для российской внешней политики связаны и с внутренними изменениями в стране. Финансово-экономический кризис поставил под вопрос основной путинский постулат - достигнутую стабилизацию. На фоне кризиса стали особенно очевидны проблемы внутреннего развития, в том числе системного характера, такие как дефицит рыночных механизмов, с одной стороны, и кризис управляемости в системе " вертикали власти", с другой. Это еще больше усилило социально-экономическую мотивацию внешней политики. Значимость традиционных вызовов безопасности в российской повестке относительно снизилась. Соответственно, повысился интерес к конструктивному взаимодействию с Западом в экономической сфере и, следовательно, к политическому сближению.

Выдвижение ДЕБ в качестве ключевой российской инициативы и адресация его проекта в ноябре 2008 г. потенциальным участникам не дало практических результатов. Но ДЕБ, даже не принятый Западом, задал позитивную динамику российско-западным отношениям. Расчет на то, что его выдвижение позволит России улучшить отношения с Западом, особенно по контрасту с прежней оппозицией, стал оправдываться и приносить видимые плоды. К тому же, Москва, сделав ставку на ДЕБ, неизбежно должна была выстраивать свою политику в кооперативной парадигме. С самого начала стало очевидно, что ресурс ДЕБ в качестве альтернативы НАТО-центричной модели безопасности попросту отсутствует. Если у него и есть будущее как у общеевропейского проекта, оно зависит от прогресса российско-западных отношений на всех уровнях и со всеми основными игроками, а не наоборот. Поэтому даже если изначально и существовала какая-то задумка, выдвигая ДЕБ, попытаться расшатать

стр. 41

западный лагерь, как там подозревали, то Москва сама очень быстро оказалась в плену кооперативной логики собственного предложения, которая обрела устойчивую политико-дипломатическую инерцию.

Несмотря на то, что интересы России и Запада совпали в том, чтобы выйти из кризиса 2008 г. с добавленной стоимостью сотрудничества, они явно расходились в оценке ДЕБ как инструмента для этого. Москва это понимала и предпочла не давить на партнеров, что только стало бы препятствием для сближения. Сегодняшняя позиция России по ДЕБу в целом сформировалась, когда стало ясно, что тщетно ожидать конструктивной реакции.

Продолжая рассматривать ДЕБ как приоритетную инициативу, Д. Медведев определил ее в качестве долгосрочной цели. Он объяснил, что это не точка отсчета российской политики, а приглашение к открытому и широкому диалогу по всему комплексу проблем европейской безопасности⁷. Сменивший в 2012 г. Д. Медведева на посту президента В. Путин подтвердил принципиальный характер российских предложений по формированию в Европе неделимой безопасности и, в частности, проекта ДЕБ.

Такая сдержанная реакция, отказ от игры на разногласиях с использованием ДЕБ также подтверждает настрой России на сближение с Западом. Компромисс найден, и проект ДЕБ стал не новым камнем преткновения отношений Россия-Запад, а катализатором их кооперативных реакций.

Таким образом, смена акцентов в политике России стала плодотворной и для нее, и для партнеров, и для европейской безопасности в целом. В результате в европейской системе безопасности " после Грузии" произошли два заметных и взаимосвязанных сдвига, отвечающих интересам России.

1. В европейской повестке дня существенно повысилась значимость российского вопроса, поиска новых путей вовлечения России в Европу, а Запада - в сотрудничество с Россией. В последнее время российский вопрос и российско-европейские отношения стали приоритетной темой международных академических и экспертных мероприятий.

2. В контексте данного поиска заметно улучшились российско-западные отношения, наметился их прогресс на многих направлениях. Во-первых, это " перезагрузка" отношений Россия-США -активная работа двусторонней Президентской комиссии, подписание и ратификация " Договора между Российской Федерацией и Соединенными Штатами Америки о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений", вступившее в силу " Соглашение 123" о сотрудничестве США и России в области мирного использования ядерной энергии. Во-вторых, сближение по линии Россия-НАТО, довольно отчетливо зафиксированное в ноябре 2010 г. в результатах Лиссабонского саммита альянса и СРН. В-третьих, активизация сотрудничества Россия-ЕС - принятие ими совместной программы " Партнерство для модернизации", согласование " Перечня совместных шагов" в направлении безвизового режима, декларация ЕС в поддержку членства России в ВТО, выдвижение Мезебергской инициативы Меркель-Медведева об учреждении Комитета по политике и безопасности ЕС-Россия. Позитивная динамика характерна и в межгосударственных отношениях России с европейскими странами, определяющим образом влияющими на содержание российско-европейского взаимодействия. Прежде всего с Германией и Францией, но также с Польшей. Сближение России с Польшей стало важнейшим достижением не только для обеих стран, но и в целом для российско-европейских отношений. Приглашение, по польской инициативе, России участвовать в " Веймарском треугольнике" (Германия-Франция-Польша) укрепляет центростремительную конфигурацию сил в европейской системе безопасности. Начат и плодотворно развивается так называемый процесс Корфу, возрос интерес к укреплению ОБСЕ. Впервые после 1988 г. ОБСЕ смогла провести в декабре 2010 г. саммит в Астане.

В российской политической риторике ряд таких позитивных изменений увязывается с ДЕБ. Это, конечно, не отражает реальную картину, но помогает обосновать результативность российской политики⁸. По этой причине отсутствие конкретных результатов по продвижению самого Договора не стало поводом для критики его инициаторов. Связанная с ним экспертная и политико-дипломатическая активность в самой России в конце 2009 - начале 2010 г. угасла. Теперь ДЕБ больше

__ ⁷ Подробнее см.: Danilov D. The European Security Treaty: " The Moor has done his duty, let him go"? // International Affairs at LSE. 21 April. 2011 (https://blogs.lse.ac.uk/ideas/2011/04/).

⁸ Министр иностранных дел РФ С. Лавров отметил: " В значительной мере - это результат широкой дискуссии по проблеме реформирования архитектуры континента, начавшейся в ответ на инициативу Президента Д. А. Медведева о заключении Договора о евроатлантической безопасности" (см.: Выступление Министра иностранных дел России С. В. Лаврова на 48-й Мюнхенской конференции...).

стр. 42

выполняет задачу идеологического обеспечения политики безопасности России, декларируя в качестве главного ориентира принцип неделимости евро-безопасности и соблюдение трех " не" ⁹. Если при президенте Медведеве ДЕБ являлся ключевой инициативой его внешнеполитической программы, то теперь главным проектом В. Путина является Евразийский союз. Серьезные встряски международной системы, такие как " арабская весна", также отодвинули идею ДЕБ на задний план. Из практических соображений Москва, кажется, даже готова пожертвовать ключевым требованием - юридического оформления его обязательств¹⁰.

Ключевой темой отношений с Западом в сфере безопасности для России стал проект совместной европейской ПРО, поставленный в повестку дня Лиссабонским саммитом Россия-НАТО в ноябре 2010 г. Конечно, важны и другие согласованные направления сотрудничества, особенно - контроля над вооружениями, борьбы с терроризмом и наркотрафиком, пиратством и киберпреступностью. Но именно сотрудничество по ПРО российские политики рассматривают в качестве пробного камня новых стратегических отношений с Западом.

По словам С. Лаврова, " ситуация в сфере противоракетной обороны является определяющей в вопросе неделимости безопасности" ¹¹. Тем самым Москва фактически согласилась, что сотрудничество по ПРО важнее дискуссии по ДЕБ. При этом Кремль изначально повысил ставки. Уже 30 ноября 2010 г., через 10 дней после " исторического" Лиссабонского саммита, Д. Медведев в ежегодном послании Президента Федеральному Собранию заявил: либо мы создаем новые формы и механизмы сотрудничества, прежде всего совместную ПРО, либо скатываемся к новому витку гонки вооружений, включая вынужденные ответные решения России о развертывании новых ударных средств¹². Москва продолжает подчеркивать, что расхождения по ПРО относятся к " фундаментальным вопросам, затрагивающим безопасность нашей страны и стратегическую стабильность в мире в целом" ¹³. Президент Путин исходит из того, что " противоракетная оборона, безусловно, нацелена на то, чтобы нейтрализовать ракетно-ядерный потенциал России" ¹⁴. Более того, проблема ЕвроПРО, считает С. Лавров, грозит вбить клин между ветвями европейской цивилизации¹⁵. И то, что " проблема ПРО не будет решена вне зависимости от того, будет переизбран Обама или не будет", как убежден В. Путин¹⁶, усиливает негативные ожидания.

При этом следует помнить, что ПРО открывает список проблем, которые российские и американские переговорщики наметили в качестве общей повестки - СНВ в неядерном оснащении, высокоточное оружие, (не)милитариация космоса и другие¹⁷. Невыполнение первого, главного, с точки зрения Москвы, пункта станет преградой для движения вперед в других вопросах.

СИСТЕМНЫЕ ДИСБАЛАНСЫ

Итак, несмотря на сближение России и Запада и достигнутые результаты, в сфере европейской безопасности сохраняется высокий потенциал конфликтности и неопределенности.

Во-первых, речь идет об асимметрии подходов к европейской безопасности на двух ее полюсах. Западная политика строится в русле стратегического атлантического альянса и укрепления его институциональных опор - НАТО и ЕС, Россия отстаивает " внеблоковый подход". Запад рассматривает европейское сотрудничество в категориях притяжения партнеров, включая РФ, к своей орбите (западных ценностей и интересов).

⁹ не обеспечивать свою безопасность за счет безопасности других; не допускать (в рамках любых военных союзов или коалиций) действий, которые ослабляют единство общего пространства безопасности; не позволять, чтобы развитие военных союзов осуществлялось в ущерб безопасности других участников Договора.

¹⁰ " Можно это называть юридически обязывающей формой, можно называть по-другому - это детали. Главное, чтобы неделимость присутствовала в практических действиях" (Воробьев В. Что тебе снится, крейсер " Монтерей"? Глава МИД России назвал проблемы, для которых Западу не стоит искать простых решений // Российская газета. Федеральный выпуск. 11.07. 2011. N 5524 (148).

¹¹ Russia in a Multipolar World: Implications for Russia-EU-U.S. Relations. Speaker: Sergey V. Lavrov, Foreign Minister, The Russian Federation / Center for Strategic and International Studies (CSIS). Transcript by Federal News Service. Wash., D.C, 12.07.2011.

¹² См.: Послание Президента Федеральному Собранию (https://president.kremlin.ru/transcripts/9637/work от 30.11. 2010 г.).

¹³ Вступительное слово министра иностранных дел России СВ. Лаврова на пресс-конференции по итогам заседания Совета Россия-НАТО. Брюссель, 19 апреля 2012 г. (https://www. mid.ix^domp/brp_4.nsf/2fee282eb6df40e643256999005e6e8c/ 5e857f5fccf5f734442579e5004937el! OpenDocument).

¹⁴ Владимир Путин: ПРО нацелена на нейтрализацию ядерного потенциала России // Российская газета. 03.02. 2012.

¹⁵ См.: Выступление министра иностранных дел России С. В. Лаврова на 48-й Мюнхенской конференции...

¹⁶ См.: РИА Новости. 20/06/2012 (https://ria.ru/defense_ safety/20120620/677243566.html).

¹⁷ См.: Литовкин В. Анатолий Антонов: " Запад должен нас не только слушать, но и слышать" // НГ-НВО. 22.07. 2011.

стр. 43

Россия настаивает на своем равенстве и стремится укрепить свои позиции в качестве интеграционного центра на постсоветском пространстве, активизирует независимую политику во внеевропейских регионах. Она поэтому остается для Запада не только сложным партнером, но и " другой стороной". На Западе нет ответа, можно ли построить подлинное стратегическое партнерство с таким " другим", который готов участвовать в принятии коллективных решений только в качестве равного и самостоятельного центра. В России же нет ответа на вопрос о том, сможет ли она сохранить самостоятельность, отказавшись от политики оппонирования и уравновешивания Запада.

Во-вторых, такая асимметрия неизбежно порождает существенные различия в повестке дня России и Запада, хотя они и декларировали, что вызовы у них общие и требуют общих ответов.

Москва продолжает настаивать на том, что прогресс в сфере европейской безопасности связан с принципиальным выбором между взаимным сдерживанием и стратегическим партнерством. Для нее " однозначно ключевой остается проблема выяснения с точки зрения восстановления истины: являемся ли мы стратегическими партнерами или по-прежнему смотрим друг на друга в качестве противников" ¹⁸. Отсюда- акцент на военно-политические проблемы, попытка поднять их приоритетность (в частности, с помощью ДЕБ). Даже в рамках кооперативного курса Москва большее внимание, чем Запад, уделяет противоречиям, хотя стороны и договорились не драматизировать разногласия.

Российские партнеры не разделяют такой подход. Акцент на " жесткой безопасности" воспринимается как отражение старого геополитического мышления, основанного на поддержании военно-политических балансов. Российские озабоченности рассматриваются как несоответствующие кардинально изменившейся повестке дня и как ясное свидетельство различий в ценностных ориентирах. В российской интерпретации, никакого ценностного разрыва не существует, и Запад использует это " ноу-хау" в качестве политического инструмента в отношениях с Россией. В практической политике Запад, в отличие от России, делает упор не на разногласия, а на совпадающие или параллельные интересы.

Запад считает вопрос военно-политического противостояния принципиально решенным: взаимная военная угроза более не существует, и на первый план вышли нетрадиционные вызовы и угрозы. Именно вокруг новых вызовов и следует строить сотрудничество. Такое понимание закреплено в принятой в Лиссабоне в ноябре 2010 г. новой стратегической концепции НАТО. На Западе высказываются опасения, что подчеркивание Россией военно-политических проблем не вписывается во всеобъемлющий подход к безопасности, при котором силовая компонента является лишь одним из инструментов. Это, в частности, еще больше ослабляет ОБСЕ. Москва со своей стороны упрекает Запад в деградации военно-политического измерения ОБСЕ.

В-третьих, в результате подобных разногласий стороны существенно расходятся в том, что касается и институциональной трансформации ЕСБ и, в частности, структур и механизмов их взаимоотношений. Россия настаивает на институциональных решениях, тогда как Запад - на функциональном сотрудничестве. По мнению Москвы, совместные институты и юридически обязывающие договоренности принципиально необходимы, чтобы обеспечить равноправное сотрудничество. Но когда она настаивает на юридических гарантиях (в том числе и по ПРО), то Запад считает достаточным политическое согласие. На заседании Совета Россия-НАТО в Сочи в июле 2011 г. генеральный секретарь Андерс Фог Расмуссен " напомнил российской принимающей стороне", что уже в принятом в 1997 г. Основополагающем акте Россия и НАТО согласились не использовать силу друг против друга, и это " политическое обязательство", которое вполне можно декларировать повторно, " конечно, относится и к противоракетной обороне" ¹⁹.

Ни у России, ни у Запада нет ответа на вопрос, какие формы должна обрести общая европейская система безопасности. Выдвигаемые инициативы (ДЕБ, реформа ОБСЕ, совместная ПРО, Мезебергская инициатива, налаживание партнерства ОДКБ-НАТО и т.д.) несут на себе печать различий в институциональных подходах и ориентирах сторон.

В-четвертых, высокая степень секьюритизации политики России, и ее стремление выступать на равных с Западом дают парадоксальный результат. Хотя Европа объективно и декларативно

¹⁸ Интервью министра иностранных дел России СВ. Лаврова // Российская газета. 11.07.2011 (https://www.mid.ru/bdomp/brp_4.nsf/2fee282eb6df40e643256999005e6e8c/6bl5 2fd7e350f216c32578ca0022efd6! OpenDocument).

¹⁹ Monthly Press Briefing by NATO Secretary General Anders Fogh Rasmussen. 06.07. 2011 (https://www.nato.int/cps/en/natolive/opinions_76126.htm).

стр. 44

является приоритетным направлением политики России, ее позиция по вопросам европейской безопасности определяется через призму отношений с США. Москва убедилась, особенно после Ирака, что тщетно делать ставку на европейско-американские разногласия. Но чем больше она стремится повысить свою роль в Европе через выстраивание балансов с Вашингтоном, тем больше рискует отдалиться от европейцев, имеющих иную повестку дня.

В-пятых, все это неизбежно ведет к различиям в позициях по конкретным вопросам: ПРО, регулирование кризисов и применение силы, режим ДОВСЕ и контроль над вооружениями и т.д. Эти различия тесно переплетены, урегулировать их по отдельности, без определения общего алгоритма, крайне сложно.

Одна из ключевых спорных тем - оценка кавказского кризиса 2008 г. - проецируется на широкий перечень проблем взаимоотношений партнеров и на их геополитические позиции²⁰. Позитивно, что эти разногласия сегодня рассматриваются не как " камень преткновения", а как стимул для дискуссии, для поиска политических развязок и совместных конструктивных решений. Однако пока нет ответа на вопрос, удастся ли преодолеть или сдержать эти разногласия и совершить прорыв в направлении стратегического партнерства, используя открывшееся окно возможностей.

Итак, Европа сегодня не только сталкивается с новыми внешними вызовами безопасности, но и не избавилась от серьезных внутренних проблем, многие из которых уходят корнями в былое военно-политическое противостояние. Она по-прежнему разделена на Запад и Восток, к тому же каждый из полюсов подвержен сильным центробежным тенденциям. Попытки приспособить старые институты к быстро меняющейся среде безопасности неадекватны современным вызовам и угрозам и порождают новые линии напряженности. Временные коалиции отчасти позволяют преодолевать слабость ЕСБ в реагировании на кризисы, но расшатывают ее изнутри, углубляя системный кризис. Эрозия традиционных институтов усиливает тенденцию к ренационализации политики безопасности. И поскольку серьезные дефициты ЕСБ порождаются субстанциональными проблемами, их устранение требует комплексного подхода.

НА ПУТИ К ОБЩЕМУ ПРОСТРАНСТВУ

Перемены в системе европейской безопасности возможны лишь в контексте решения ее ключевой дилеммы - как " вписать" Россию в качестве заинтересованного и равноправного партнера в евро-атлантическую архитектуру, если она не может стать частью ее западных опорных элементов -расширяющихся НАТО и ЕС. Для многих на Западе ответ очевиден. России предлагается присоединиться к западным ценностям и постепенно, так или иначе, интегрироваться в западное (евро-атлантическое) пространство. Збигнев Бжезинский выдвигает проект " Большой Запад" - действия по расширению Запада от Северной Америки и Европы в сторону Евразии (с последующим включением Турции и России). Понимая, что без прямого включения в западные институты Россия в любом случае не захочет и не сможет быть частью Запада, Бжезинский предлагает " подготовить" ее " к будущему полноправному членству в ЕС" (но не НАТО). Понятно, что сама цель членства вряд ли достижима, но она оправдывает движение - Запада во главе с США на Восток - " до самой Японии и Южной Кореи" ²¹.

В самой России в последнее время также выдвигаются подобные идеи, причем не исключая и перспективы присоединения России к НАТО²². В политологическом дискурсе обсуждение такой идеи в определенной мере, вероятно, полезно, поскольку помогает преодолевать российский изоляционизм и рассматривать отношения с Западом в интеграционном контексте. Однако политически интеграция России в западноцентричную институциональную систему вряд ли может стать стратегическим ориентиром как для нее, так и для ее партнеров. По своим параметрам РФ не вписывается в нее. Российское отношение к подобной модели европейского объединения отражено в выступлении С. Лаврова на 48-й Мюнхенской конференции по безопасности: " Вновь и вновь выдвигаются тезисы об " инкорпорировании" России в " расширенный Запад" без учета выработанных столетиями традиций внешнеполитической самостоятельности нашей страны" ²³. Приняв идею " интеграции", Москва оказалась бы в зависимо-

²⁰ В качестве иллюстрации: С. Лавров назвал провокацией участие американского крейсера " Монтерей" в учениях в территориальных водах Грузии накануне своего визита в США в июле 2011 г. для обсуждения широкой повестки сотрудничества (см.: Интервью Министра иностранных дел России С. В. Лаврова // Российская газета. 11.07.2011).

²¹ Бжезинский З. Уравновесить Восток, обновить Запад // Россия в глобальной политике. 2012. Январь-февраль. N 1 (https://www.globalaffairs.ru/number/Uravnovesit-Vostok-obnovit-Zapad-15458).

²² См., например: Towards a NATO-Russia Strategic Concept: Ending Cold War Legacies; Facing New Threats Together / INSOR, IISS. M., 2010.

²³ Выступление Министра иностранных дел России С. В. Лаврова на 48-й Мюнхенской конференции...

стр. 45

сти от решений, принимаемых в Брюсселе или в Вашингтоне, как можно заключить из недавнего комментария В. Путина. По его словам, складывается впечатление, " что Соединенным Штатам не нужны союзники. Им нужны вассалы" ²⁴. К тому же и в Европе все еще сильно желание удерживать Россию на расстоянии вытянутой руки: чтобы она была не настолько сильной, чтобы оказывать давление, и не настолько слабой, чтобы стать источником проблем. (Россию невозможно закрыть как ядерный реактор, но можно получать энергию, создав вокруг защитные механизмы.)

Поэтому Россия, не видя себя полноценной частью Запада, стремится найти модели встречного сближения и равноправного сотрудничества " на внеблоковой основе" ²⁵.

Путинский прагматизм был, вероятно, оптимальным подходом в период высокой конфликтности и неустойчивости российско-западных отношений. Несомненно, прагматизм, опирающийся на " политику интересов", и теперь сохраняет свою значимость, и президент Путин не откажется от испытанного метода. Сотрудничать там, где это выгодно, несмотря на споры и различия, - этот принцип отношений подтвердил свою эффективность, особенно после Грузии. Да и на Западе в целом придерживаются аналогичного подхода. Проблема в том, что подобный подход, вполне оправданный, сам по себе не может заменить политическую стратегию, он не дает ответа на ключевой вопрос - о стратегических целях политики безопасности.

Во-первых, неясность стратегии в любом случае ограничивает потенциал прагматического взаимодействия, а политические конфликты сокращают его до " вынужденного сотрудничества" (по Афганистану, например). Во-вторых, по этой причине, в том числе, необходимость определиться в стратегическом выборе в последние годы возросла. Москва пять лет убеждает Запад в том, что Европа оказалась на перекрестке, настал " момент истины" и надо делать принципиальный выбор дальнейшего пути. Теперь, когда цена " российского вопроса" возросла, многие сознают необходимость формирования новых отношений сотрудничества, конструктивных ответов на сохраняющиеся российские озабоченности.

Очень важно, что Лиссабонский саммит стал не столько ответом на кризис двусторонних отношений Россия-НАТО, сколько результатом активизировавшегося поиска новой парадигмы российско-западных отношений. И если " группа мудрецов" во главе с Мадлен Олбрайт рекомендовала строить отношения с Россией, " фокусируясь на перспективы прагматического взаимодействия" ²⁶, то в Лиссабоне все-таки была принята формула " истинное стратегическое партнерство" ²⁷.

Это не означает, что Россия и НАТО преодолели разногласия. Очевидно, они не сводятся к " различиям по отдельным вопросам", по дипломатической лиссабонской терминологии, но имеют более фундаментальный характер²⁸. У партнеров сохраняются значимые и принципиальные различия в оценках, приоритетах и интересах. По этой причине вполне естественно продолжать развивать метод конструктивного сотрудничества. Однако не потому, что " во многих областях Россия является неизбежным партнером", и " если мы ожидаем больше этого, то обречены на разочарование" ²⁹, а как раз наоборот - потому что этот метод может и должен быть переориентирован в русло стратегического партнерства.

Россия продолжает свою прагматичную политику, но этот прагматизм меняется вслед за переоценкой базисных интересов: он ориентирован теперь больше на императивы сотрудничества с Западом, а не на жесткое оппонирование. Российская политика стала более " экономической" и, следовательно, менее идеологизированной. Парадигма стратегического партнерства с Западом усиливается не столько как внешнеполитический выбор, сколько как выбор внутреннего развития, курса на модернизацию. Это означает, что декларированный курс на стратегическое партнерство требует не только объединяться вокруг общих

²⁴ Взгляд. Деловая газета. 25.01.2012 (https://www.vz.ru/ politics/2012/l/25/556370.html).

²⁵ "...текущие разногласия с Россией трактуются многими на Западе с позиций необходимости подтянуть просто российские подходы к западным. Но нам не нужно, чтобы нас таким образом " обнимали". Мы должны находить общие развязки" (см.: Выступление Дмитрия Медведева на встрече с представителями политических, парламентских и общественных кругов Германии. 06.06.2008).

²⁶ NATO 2020: Assured Security; Dynamic Engagement. Analysis and Recommendations of the Group of Experts on a New Strategic Concept for NATO. 17 May. 2010 (https://www. nato.int/cps/en/natolive/official_texts_63654.htm).

²⁷ Active Engagement, Modern Defence. Strategic Concept for the Defence and Security of the Members of the North Atlantic Treaty Organisation. Adopted by Heads of State and Government in Lisbon (https://www.nato.int/cps/en/natolive/ official_texts_68580.htm).

²⁸ См., например: Sherr J. NATO and Russia: Doomed to Disappointment? / NATO-Russia Relations: 20 years after the USSR // NATO Review. 2011. Edition 5 (https://www.nato.int/ docu/review/2011/NATO_Russia/Disappointment/EN/index. htm).

²⁹ Ibid.

стр. 46

специфических целей безопасности, но и определить, каким образом управлять субстанциональными асимметриями и дисбалансами в Европе.

Присоединение России к интегрированной Евро-Атлантике не может быть принято в качестве практической перспективы. Также как панъевропейские механизмы не могут стать альтернативой существующей западноцентричной организации европейской безопасности. Поэтому стратегическое партнерство возможно, видимо, лишь на пути их взаимного сближения, конвергенции " двух Европ". Конкретные пути и методы взаимодействия не будут взаимоисключающими и могут варьироваться. Это означает преодоление противопоставления " западноцентризм - общая Европа", то есть одновременное продвижение по двум направлениям: первое - развитие систематического партнерства между Россией и западными институтами; второе - укрепление общеевропейских механизмов.

Эти направления необходимо перестать рассматривать как политические альтернативы. Действительно, практика подтвердила, что Россия не может преодолеть " блоковый подход" Запада, пытаясь ослабить, прямо или косвенно, его институты. Коллективная ответственность и безопасность являются основой западной политики, а так называемый " блоковый подход" - ни чем иным как отражением общих интересов Запада. Поэтому " преодолевать" его Москва должна в мейнстриме этого интереса, укрепляя сотрудничество с западными институтами. На Западе также растет понимание критической необходимости подключения России к евро-атлантической системе.

Однако, чтобы это понимание перевести в практическое русло, нужно формировать совместные механизмы принятия решений. До сих пор заметного прогресса здесь нет. По многим причинам, в особенности из-за сдержанности Запада. Аргументы последнего против таких институтов известны: Россия не может претендовать на право вето; институтов уже вполне достаточно и надо просто развивать реальное сотрудничество; для создания совместных механизмов с РФ необходим консенсус западных стран, а этого добиться крайне сложно.

Но ведь есть и контраргументы.

Первое. Россия не претендует на право вето в ЕС и НАТО, но должна стать частью сложившейся евро-атлантической культуры политических компромиссов. На практике это как раз и означает усовершенствование механизмов диалога и консультаций, направленных на выработку общих политических платформ.

Второе. Да, совместные институты существуют. Но даже СРН, задуманный как " круглый стол" равноправных партнеров, на деле так и не стал до сих пор форумом для совместных решений и действий. В российском экспертно-политическом сообществе считают принципиально важным его преобразование из " брифингового центра" в действительно коллективный орган и в этом видят выход на новое качество отношений с НАТО³⁰. От Евросоюза же Москва, напротив, ожидает, что он будет подтягиваться к планке отношений Россия-НАТО³¹, несмотря на существующие институциональные различия. Поэтому, хотя одних институтов для развития партнерства действительно недостаточно, для продвинутого партнерства нужны продвинутые институты. Между прочим именно такая логика закладывается в основу институциональных преобразований самих западных институтов.

Третье. Внутризападный консенсус - дело сложное, тем более по России. Но он вполне достижим, если есть политическая воля и общий интерес. В этом случае существующие институциональные преграды перестают быть политическими и становятся, напротив, техническими. В Брюсселе в свое время и по поводу механизмов совместного миротворчества на Балканах, и Постоянного совета Россия-ЕС, и СРН говорили - " нереально", а теперь, кажется, готовы окончательно забыть об идее создания Комитета по политике и безопасности Россия-ЕС.

Другими словами, противоречие между " институциональным" и " функциональным" подходами можно преодолеть, но лишь согласившись с общей целью перехода к продвинутому уровню отношений.

Однако открывшееся окно возможностей для продвижения к реальному, а не декларативному стратегическому партнерству, если им не вос-

³⁰ См., например: Антоненко О., Юргенс И. Россия и НАТО: новая глава // Россия в глобальной политике. 2010. Ноябрь-декабрь. N 6.

³¹ В. Воронков, директор Департамента общеевропейского сотрудничества МИД РФ, подтвердил, что в отношениях Россия-ЕС " сейчас стоит вопрос о том, как превратить такое серьезное политическое основание в инструмент совместных действий и принятия решений". В качестве возможного образца он привел Совет Россия-НАТО, включающий 29 стран, которые наделены правом принятия совместных решений. " Нечто подобное, учитывая огромные объемы политических, экономических и иных связей с ЕС, предстоит нам сделать в обозримом будущем" (см.: Председательство Польши в ЕС может сыграть существенную роль в развитии отношений России и Европы // ИТАР-ТАСС. 29.06.2011 (https://www.itar-tass.com/ c! 2/176029.html)).

стр. 47

пользоваться, может закрыться уже в ближайшем будущем. Смена политического сезона (смена политических элит в России и США, в ряде европейских стран) диктует свои правила игры. Курс на сближение, если он не даст ощутимых результатов и не обретет тем самым собственную динамику, будет подвергаться сильной критике и сомнению, особенно по внутриполитическим мотивам. Поэтому необходимо пытаться достигать договоренности, ориентироваться на практические результаты, особенно по сложным вопросам разногласий.

России и США крайне желательно договориться по вопросу о ПРО, который для Москвы имеет принципиальное значение. Сторонам удалось, несмотря на разногласия, не захлопывать двери для того, чтобы новые администрации могли достичь договоренности. Нельзя не признать, шансы тают с каждым днем. Но стоит ли России с порога отвергать западные предложения? Создание совместных центров обмена данными стало бы очень весомым результатом. Параллельно можно формировать дополнительный пакет мер транспарентности. А. Ф. Расмуссен согласился, что персонал совместных центров может также быть совместным, что было бы шагом к реальному партнерству. Подобные договоренности могли бы, очевидно, дать Москве определенные гарантии. Но она вполне законно настаивает на том, чтобы декларация об отсутствии угрозы со стороны России была реализована в установлении параметров будущей ПРО, адекватных представлениям о рисках с других направлений. Д. Рогозин считает наиболее эффективной гарантией военно-технический ответ России на глобальную ПРО США³². Но даже такие действия могут представлять собой транспарентную сбалансированную реакцию, а не носить конфронтационный характер. Политическая цена вопроса велика, и очень многое зависит от того, в каком ключе он будет рассматриваться в новой повестке российско-американских отношений.

Также важно понимать, что от договоренностей с США по ПРО зависит и состояние дел в отношениях Россия-НАТО. Неудача, даже если ее не драматизировать, вновь поставит под вопрос их (само)ценность. По мнению Москвы, отношения с НАТО должны ориентироваться на достижение нового качества. Время " малых шагов" прошло, и прорыв к реальному стратегическому партнерству возможен лишь через крупные совместные проекты, такие как ПРО. Достоинство подобных проектов в том, что они устраняют военно-технические опоры взаимного сдерживания и обладают сильным мультипликационным эффектом, наращивая объем обмена информацией и повышая уровень транспарентности.

В политических отношениях Россия-ЕС также происходят видимые подвижки. Евросоюз активно поддержал вступление РФ в ВТО, и это придало новые импульсы переговорам по базовому соглашению. Принятие Россией и Евросоюзом перечня совместных шагов по переходу к безвизовому режиму позволило бы начать работу на этом, приоритетном для России направлении, включая возможность в скором времени официальных переговоров. Однако очередной политико-дипломатический импульс не переведен в практические проекты сотрудничества, которые означали бы формирование того общего пространства внешней безопасности, к которому РФ и ЕС договорились продвигаться еще в 2005 г.

В этой сфере Москва добивается от Евросоюза позитивного ответа на два запроса.

Во-первых, перейти от принятой в ЕС севильской формулы³³ кризисного управления к более полным, многопрофильным модальностям сотрудничества. Москва в Чад/ЦАР продемонстрировала готовность участвовать в операциях Общей европейской политики безопасности и обороны ЕС в качестве третьей стороны. Но равноправное сотрудничество, тем более на пространстве " общего соседства", очевидно, предполагает создание иных механизмов совместного миротворчества в дополнение к севильским договоренностям. Преодолеть традиционные " институциональные" возражения Брюсселя вполне возможно, так как севильские договоренности являются политическими и не включены в " aquis communautaires". К тому же, если две штаб-квартиры в Брюсселе договорятся по вопросу подключения Турции к ОПБО, чтобы разблокировать взаимодействие НАТО-ЕС, аргументы Москвы усилятся. А Веймарская инициатива по оперативному укреплению ОПБО³⁴, подхваченная польским председа-

³² См.: https://www.fondsk.ru/news/2011/09/08/rogozin-rf-dolzhna-podgotovit-voenno-tehnic heskij-otvet-nato.html

³³ В соответствии с решениями Севильского саммита ЕС к операциям, проводимым Союзом, могут привлекаться третьи страны, но без права участия в процессе принятия решений и управления операцией.

³⁴ Министры иностранных дел и министры обороны " Веймарского треугольника" - Германии, Франции и Польши -направили 13 декабря 2010 г. в адрес верховного представителя ЕС К. Эштон совместное послание. В нем отражена общая позиция трех стран, считающих необходимым придать новый динамизм Европейской политике безопасности и обороны и развитию " более прочных и эффективных инструментов для более сплоченных европейских действий". Впоследствии эта инициатива была поддержана Советом ЕС.

стр. 48

тельством во второй половине 2012 г., повышает интерес ЕС к использованию потенциала партнеров, в том числе России.

Во-вторых, Москва заинтересована реализовать Мезебергскую инициативу и создать специальный механизм взаимодействия России и ЕС в сфере внешней безопасности. Однако шансов организовать совместный комитет становится все меньше. Германия пытается " продать" Евросоюзу идею комитета как инструмента совместного миротворчества в Приднестровье. Но для Москвы в таком решении слишком много минусов и неизвестных. Согласившись на немецкие условия, она оказалась бы в положении главного ответственного за приднестровское урегулирование. В более чем вероятном случае отсутствия видимого прогресса в урегулировании в краткосрочной перспективе Россия не только рискует стать " виновницей" застоя, но при этом были бы девальвированы идеи как комитета, так и российско-европейского сотрудничества.

Поэтому комитет для Москвы не является предпосылкой урегулирования. Он важен для развития партнерства Россия-ЕС. Тема Приднестровья могла бы стать одним из ключевых пунктов его повестки дня, но не пробным камнем. Если не снять жесткую привязку вопроса о создании Комитета к приднестровскому урегулированию (а это все труднее для Германии), Мезебергская инициатива окончательно потеряет свою привлекательность, и окно возможностей с обеих сторон захлопнется. Это имело бы негативные последствия для перспектив развития взаимодействия России и ЕС, в первую очередь на пространстве " общего соседства", включая замороженные конфликты.

Спорных тем все еще остается много. Но, во-первых, общее оздоровление российско-западных отношений позволяет относиться к ним более спокойно и сдержанно, а потому не исключать из практической повестки. Во-вторых, по многим проблемным направлениям уже удалось существенно сблизить позиции, например, по Ирану. Однако остающиеся разногласия не являются простым реестром проблем, отложив который в сторону можно развивать партнерство. Отсутствие развязок по многим из них будет сужать не только объем сотрудничества, но и ограничивать его качество. И наоборот - урегулирование существующих разногласий доказало бы продуктивность взаимного курса на сближение последних двух-трех лет, сделало бы кооперативный вектор российско-западных отношений преобладающим, выправляющим их синусоидальную геометрию.

Снижение конфликтности укрепило бы общеевропейское сотрудничество в ОБСЕ, повысив интерес к нему со стороны и Запада, и России. Такие возможности существуют, но остаются нереализованными³⁵.

* * *

Не преодоленные в Евро-Атлантике разделительные линии, асимметрии и дисбалансы во многом являются наследием холодной войны. Это мешает формированию общей позитивной повестки дня, соответствующей новым вызовам и требующей объединенных усилий. Пока Россия и Запад по существу лишь вновь подтвердили свою заявку на создание единой Европы, но не выработали стратегии.

Запад не готов отказаться от линии на " " вовлечение через окружение", через создание ситуации геополитического одиночества России" в пользу сотрудничества на равных³⁶. Более того, на Западе все больше сомнений, можно и нужно ли вообще говорить о совместной стратегии по России в условиях, когда европейская интеграция трещит по швам, а будущие параметры трансатлантических отношений также довольно неопределенны.. Европейская политика на российском направлении все чаще выглядит как средневзвешенная величина разнонаправленных интересов внутри евро-атлантического сообщества. Россия же до конца не определилась, для чего ей сотрудничать с Западом: чтобы позиционировать себя мировой величиной, имея важного собеседника, или, исходя из интересов внутреннего развития, стараться обрести сильного партнера. Между тем курс на модернизацию страны смещает приоритеты внешней политики, становится важным фактором сближения России и Запада и в долгосрочном плане обусловливает демократическую трансформацию. Россия неизбежно будет наращивать потенциал мягкой силы, и рост ее конкурентных возможностей будет снижать значимость силовой политики. Таким образом, российская модернизация становится общеевропейским интересом.

Понимание этого демонстрирует ЕС, в частности, в докладе К. Эштон по отношениям с тремя ключевыми партнерами - США, Россией и Китаем³⁷. Президент Обама, говоря о будущем " перезагрузки", констатирует, что ключ для дальнейшего

³⁵ См.: Загорский А., Энтин М. Зачем уходить из ОБСЕ? // Россия в глобальной политике. 2008. Июль-август. N 4.

³⁶ Косачев К. За тремя зайцами? // Россия в глобальной политике. 2011. Январь-февраль. N 1 (https://www.globalaffairs. ru/number/Za-tremya-zaitcami-15105).

³⁷ См.: Bulletin Quotidien Europe 10280. 18 December. 2010.

стр. 49

продвижения вперед - в экономике, подчеркивая значение российских планов модернизации³⁸.

Однако это же обстоятельство обозначает и возможные будущие риски для российско-американских отношений. Высказывание Обамы по сути означает признание того факта, что повестка " перезагрузки", при всем ее позитивном значении, исчерпана³⁹. Но и поле экономического сотрудничества России и США, к сожалению, по-прежнему относительно ограничено, и это как раз то направление, на котором " перезагрузка" не дала ощутимых результатов. Завершение " перезагрузки", с одной стороны, и отсутствие солидного экономического фундамента сотрудничества, с другой, обостряет проблему дефицита партнерского потенциала на российско-американском треке политики безопасности. Кроме того, несовпадающие экономические интересы усиливают политическую конфликтность. Как отмечает Блэр Рубл, директор Института российских исследований им. Кеннана, " при оценках событий на Ближнем Востоке стало понятно, что оба государства имеют различные национальные интересы. Мы видим, что падение цен на нефть оказывает давление на Россию, и, как я подозреваю, сделает внешнюю политику России более агрессивной" ⁴⁰. Нарастание в последние месяцы сложностей и разногласий (ПРО, Сирия, " закон Магницкого" и т.д.) и предстоящая переоценка американской администрацией курса в отношении Москвы может спровоцировать новый застой, если не откат во взаимоотношениях. Это в свою очередь ударило бы как по российско-европейскому партнерству, так и по формированию совместного пространства евро-атлантической безопасности.

В российской политике стержневым направлением становится проект евразийской интеграции, который фактически заявлен в качестве основы внешнеполитической стратегии на третий президентский срок В. Путина. Москва убеждает партнеров, что западный и восточный интеграционные проекты не альтернативы, что они совместимы. А если это так, то " экономически логичная и сбалансированная система партнерства Евразийского союза и ЕС способна создать реальные условия для изменения геополитической и геоэкономической конфигурации всего континента и имела бы несомненный позитивный глобальный эффект" ⁴¹. Такая перспектива, безусловно, существует, и она связана не с желанием Москвы " уравновесить Запад", а с пониманием главного стратегического интереса- усиление путем модернизации, которая осуществима лишь в системе координат партнерства с Европой. Но и здесь стратегические риски возрастают. На Западе все еще преобладает то, что С. Лавров дипломатично назвал " осторожным, даже подозрительным отношением европейских партнеров к шагам и планам по развитию евразийской интеграции" ⁴². Такая различная интерпретация является питательной средой для столкновения интересов, особенно на пространстве " общего соседства" и, прежде всего, на украинском направлении. Сложности, связанные с практической гармонизацией двух интеграционных пространств (одно из которых консолидированное, но испытывающее мощные центробежные силы, а другое гораздо слабее, но обладающее большой внутренней энергией), также будут возрастать. Но главный вопрос состоит в том, что произойдет в случае, если на пути российской модернизации и ее поддержки со стороны Европы возникнут большие проблемы, особенно в контексте обострения экономического кризиса и возможного обострения российско-западных противоречий в сфере безопасности. В этом случае неудачная попытка укрепить восточный интеграционный центр за счет внутренней модернизации с опорой на Европу как раз и может спровоцировать поиск Москвой альтернатив на евразийском направлении.

Поэтому так важно снизить, насколько возможно, возникшие стратегические риски, а для этого - консолидировать позитивные перемены и подкрепить новой позитивной повесткой кооперативную динамику, открывшуюся в европейской системе безопасности на рубеже 2010-х годов. В институциональном плане обозначившееся сближение и взаимный интерес можно было бы рассматривать в парадигме " интеграция без интеграции". Это означает, что Россия, не являясь членом западных институтов, постепенно становится полноправным участником общего, а не западного евро-атлантического сообщества. Запад перестает проецировать на РФ свою логику расширения интеграционного пространства и создает с ней совместные пространства и площадки партнерства. Последняя перестает сопро-

³⁸ Интервью Б. Обамы для ИТАР-ТАСС, телеканала " Россия-24" и " Российской газеты" (см.: Россий