Глава 6. Потери у нас начались на третий день, когда мы тренировались делать ямы.

Потери у нас начались на третий день, когда мы тренировались делать ямы.

Учитывая нашу энерговооруженность, копать лопатой или подобным инструментом долбить промороженный камень Харона было бы просто непрактично. И тем не менее можно день-деньской стрелять из гранатомета и не выдолбить даже окопа. Поэтому используется пальцевый лазер. С его помощью делается углубление, в него бросается заряд с часовым механизмом, а вы поскорее убираетесь в укрытие. Укрытие на Хароне – это проблема, если только вы уже не обзавелись яминой где-нибудь поблизости.

Самое сложное в данной операции – это как раз успеть убежать. Безопасным считается расстояние не менее сотни метров от места взрыва. После включения часового механизма у вас есть три минуты времени. Но сломя голову бежать не рекомендуется. Не на Хароне.

Несчастный случай произошел, когда мы делали действительно солидную яму. Подходящую для подземного бункера Для этого требовалось сделать углубление, потом спуститься на его дно, заложить еще один заряд и повторить операцию, пока не получится яма нужного размера. И глубины. Мы использовали взрыватели с пятиминутным замедлением, но и этого времени едва хватало – выбираться из кратера следовало с крайней осторожностью.

Уже все успели «выкопать» двойной глубины яму, кроме меня и еще трех человек. Думаю, поэтому только мы действительно внимательно следили за происходящим, когда это случилось с Бованович. Расстояние между нами было метров двести. На экране моего конвертора, включенного на сорок процентов мощности, я видел, как она исчезла за гребнем кратера. После этого я только мог слушать ее переговоры с Кортесом.

– Я на дне, сержант. – Во время полевых занятий подобного рода радио работало только на прием, исключая инструктора и выполняющего упражнение.

– О’кей, пройди в центр и расчисть днище. Не спеши. Пока не выдернешь кольцо, спешить тебе некуда.

– Ясно, сержант.

Мы могли слышать, как крохотным эхом отдается шорох мелких камней, проходящий через подошвы в костюм. Несколько минут она молчала.

– Достала дно. – Дыхание у нее несколько участилось.

– Лед или скала?

– Скала. Зеленоватая масса.

– Используй малую мощность. Один и две десятых, дисперсия «четыре».

– Боже, сержант, я проковыряюсь целый день.

– Возможно, но только в этой зеленой дряни имеются кристаллы гидрата, от сильного жара полетят куски И нам ничего не останется, как только оставить в кратере твой хладный труп.

– О’кей, один и две десятых. – Противоположный край кратера озарился красным отсветом лазерного луча.

– Когда дойдешь до глубины в метр, перейди на дисперсию «два».

На это потребовалось семнадцать минут, три последние – на второй степени рассеивания. Представляю, как устала у нее рука.

– Теперь отдохни пару минут. Когда дно углубления перестанет светиться, активируй взрыватель и бросай заряд. Потом выходи из кратера. Ясно? Времени у тебя полно.

– Ясно, сержант. Буду выходить.

Но в голосе ее чувствовалось напряжение. Еще бы, не каждый день приходится на цыпочках удирать от тахионной бомбочки в двадцать микротонн. Несколько минут в динамиках слышалось учащенное дыхание.

– Готово. – Слабый стук – это бомба улеглась на место.

– Теперь не спеши, осторожно, у тебя целых пять минут.

– Ага-а, пять. – Застучали камешки о подошвы ее костюма. Сначала регулярные, эти звуки потом, когда она начала взбираться на гребень, стали более частыми. И когда осталось четыре минуты…

– Зараза! – Долгий скребущий звук, стук камешков. – Вот зараза.

– Что случилось, рядовой?

– Зараза! – Тишина. – Сволочь!

– Рядовой Бованович, я спрашиваю, что случилось.

– Я… сволочь, я застряла… Эта сволочная нога… Да помогите же! Я не могу двинуться, я не могу… я…

– Молчать! Как глубоко она застряла?

– Не могу вытащить, она застряла… моя нога… Помогите!

– Тогда помогай руками, черт побери, толкай руками! У тебя усилие по тонне на каждую руку! – Остается три минуты.

Она перестала чертыхаться и что-то забормотала Она тяжело дышала.

– Я вытащила ее. Две минуты.

– Двигайся насколько можешь быстро. – Голос у Кортеса был совершенно лишен волнения.

За девяносто секунд до взрыва Бованович появилась над гребнем кратера. Она выползла на четвереньках, переваливаясь через гребень.

– Беги… беги, как можешь быстро…

Она пробежала пять или шесть шагов, упала, поднялась, бросилась бежать, опять упала, проехав несколько метров, опять встала на ноги…

Казалось, что она успеет, но, едва покрыв тридцать метров, она израсходовала почти весь запас времени. Десять секунд…

– Хватит, Бованович, – сказал тогда Кортес, – падай на живот и не шевелись.

Но она не услышала или хотела отбежать подальше и продолжала мчаться отчаянными прыжками, и тут сверкнула вспышка, сквозь скалу донесся грохот, в самой верхней точке прыжка что-то ударило ее сзади, пониже затылка. Обезглавленное тело завертелось в полете, за ним потянулась спираль мгновенно высохшей в пыль крови. Черно-красная лента легко оседала на грунт, и ни один человек не наступил на эту дорожку, пока мы собирали обломки камня, чтобы завалить обезображенный труп у ее конца.

В тот вечер Кортес вечерних занятий не проводил и вообще не показывался на нашей половине корпуса. Все мы были особенно вежливы друг с другом, и никто не боялся говорить о том, что случилось.

На ночь мы устроились с Роджерс. Каждый старался выбрать в соседи доброго товарища. Но Роджерс ничего не хотела, только плакала, и я тоже едва не разревелся.