Павел Павлович Трусоцкий

Тот как бы онемел на месте. Оба стояли друг против друга, на пороге, и оба неподвижно смотрели друг другу в глаза. Так прошло несколько мгновений, и вдруг -- Вельчанинов узнал своего гостя!

В то же время и гость, видимо, догадался, что Вельчанинов совершенно узнал его: это блеснуло в его взгляде. В один миг всё лицо его как бы растаяло в сладчайшей улыбке.

-- Я, наверное, имею удовольствие говорить с Алексеем Ивановичем? -- почти пропел он нежнейшим и до комизма не подходящим к обстоятельствам голосом.

-- Да неужели же вы Павел Павлович Трусоцкий? -- выговорил наконец и Вельчанинов с озадаченным видом.

-- Мы были с вами знакомы лет девять назад в Т., и -- если только позволите мне припомнить -- были знакомы дружески.

-- Да-с... положим-с... но -- теперь три часа, и вы целых десять минут пробовали, заперто у меня или нет...

Три часа! -- вскрикнул гость, вынимая часы и даже горестно удивившись, -- так точно: три! Извините, Алексей Иванович, я бы должен был, входя, сообразить; даже стыжусь. Зайду и объяснюсь на днях, а теперь...

-- Э, нет! уже если объясняться, так не угодно ли сию же минуту! -- спохватился Вельчанинов.-- Милости просим сюда, через порог; в комнаты-с. Вы ведь, конечно, сами в комнаты намеревались войти, а не для того только явились ночью, чтоб замки пробовать...

Он был и взволнован и вместе с тем как бы опешен и чувствовал, что не может сообразиться. Даже стыдно стало: ни тайны, ни опасности -- ничего не оказалось из всей фантасмагории; явилась только глупая фигура какого-то Павла Павловича. Но, впрочем, ему совсем не верилось, что это так просто; он что-то смутно и со страхом предчувствовал. Усадив гостя в кресла, он нетерпеливо уселся на своей постели, на шаг от кресел, принагнулся, уперся ладонями в свои колени и раздражительно ждал, когда тот заговорит. Он жадно его разглядывал и припоминал. Но странно: тот молчал, совсем, кажется, и не понимая, что немедленно " обязан" заговорить; напротив того, сам как бы выжидавшим чего-то взглядом смотрел на хозяина. Могло быть, что он просто робел, ощущая спервоначалу некоторую неловкость, как мышь в мышеловке; но Вельчанинов разозлился.

-- Что ж вы! -- вскричал он.-- Ведь вы, я думаю, не фантазия и не сон! В мертвецы, что ли, вы играть пожаловали? Объяснитесь, батюшка!

Гость зашевелился, улыбнулся и начал осторожно: " Сколько я вижу, вас, прежде всего, даже поражает, что я пришел в такой час и -- при особенных таких обстоятельствах-с... Так что, помня всё прежнее и то, как мы расстались-с, -- мне даже теперь странно-с... А впрочем, я даже и не намерен был заходить-с, и если уж так вышло, то -- нечаянно-с..."

-- Как нечаянно! да я вас из окна видел, как вы на цыпочках через улицу перебегали!

-- Ах, вы видели! -- ну так вы, пожалуй, теперь больше моего про всё это знаете-с! Но я вас только раздражаю... Вот тут что-с: я приехал сюда уже недели с три, по своему делу... Я ведь Павел Павлович Трусоцкий, вы ведь меня сами признали-с. Дело мое в том, что я хлопочу о моем перемещении в другую губернию и в другую службу-с и на место с значительным повышением... Но, впрочем, всё это тоже не то-с!.. Главное, если хотите, в том, что я здесь слоняюсь вот уже третью неделю и, кажется, сам затягиваю мое дело нарочно, то есть о перемещении-то-с, и, право, если даже оно и выйдет, то я, чего доброго, и сам забуду, что оно вышло-с, и не выеду из вашего Петербурга в моем настроении. Слоняюсь, как бы потеряв свою цель и как бы даже радуясь, что ее потерял -- в моем настроении-с...

-- В каком это настроении? -- хмурился Вельчанинов.

Гость поднял на него глаза, поднял шляпу и уже с твердым достоинством указал на креп.

-- Да -- вот-с в каком настроении!

Вельчанинов тупо смотрел то на креп, то в лицо гостю. Вдруг румянец залил мгновенно его щеки, и он заволновался ужасно.

-- Неужели Наталья Васильевна!

-- Она-с! Наталья Васильевна! В нынешнем марте... Чахотка и почти вдруг-с, в какие-нибудь два-три месяца! И я остался -- как вы видите!

Проговорив это, гость в сильном чувстве развел руки в обе стороны, держа в левой на отлете свою шляпу с крепом, и глубоко наклонил свою лысую голову, секунд по крайней мере на десять.

Этот вид и этот жест вдруг как бы освежили Вельчанинова; насмешливая и даже задирающая улыбка скользнула по его губам, -- но покамест на одно только мгновение: известие о смерти этой дамы (с которой он был так давно знаком и так давно уже успел позабыть ее) произвело на него теперь до неожиданности потрясающее впечатление.

-- Возможно ли это! -- бормотал он первые попавшиеся на язык слова.-- И почему же вы прямо не зашли и не объявили?

-- Благодарю вас за участие, вижу и ценю его, несмотря...

-- Несмотря?

-- Несмотря на столько лет разлуки, вы отнеслись сейчас к моему горю, и даже ко мне, с таким совершенным участием, что я, разумеется, ощущаю благодарность. Вот это только я и хотел заявить-с. И не то чтобы я сомневался в друзьях моих, я и здесь, даже сейчас, могу отыскать самых искренних друзей-с (взять только одного Степана Михайловича Багаутова), но ведь нашему с вами, Алексей Иванович, знакомству (пожалуй, дружбе -- ибо с признательностию вспоминаю) прошло девять лет-с, к нам вы не возвращались, писем обоюдно не было...

Гость пел, как по нотам, но всё время, пока изъяснялся, глядел в землю, хотя, конечно, всё видел и вверху. Но и хозяин уже успел немного сообразиться.

С некоторым весьма странным впечатлением, всё более и более усиливавшимся, прислушивался и приглядывался он к Павлу Павловичу, и вдруг, когда тот приостановился, -- самые пестрые и неожиданные мысли неожиданно хлынули в его голову.

-- Да отчего же я вас всё не узнавал до сих пор? -- вскричал он оживляясь.-- Ведь мы раз пять на улице сталкивались!

-- Да; и я это помню; вы мне всё попадались-с, -- раза два, даже, пожалуй, и три...

-- То есть -- это вы мне всё попадались, а не я вам!

Вельчанинов встал и вдруг громко и совсем неожиданно засмеялся. Павел Павлович приостановился, посмотрел внимательно, но тотчас же опять стал продолжать:

-- А что вы меня не признали, то, во-первых, могли позабыть-с, и, наконец, у меня даже оспа была в этот срок и оставила некоторые следы на лице.

-- Оспа? Да ведь и в самом же деле у него оспа была! да как это вас...

-- Угораздило? Мало ли чего не бывает, Алексей Иванович; нет-нет да и угораздит!

-- Только все-таки это ужасно смешно. Ну, продолжайте, продолжайте, -- друг дорогой!

-- Я же хоть и встречал тоже вас-с...

-- Стойте! Почему вы сказали сейчас " угораздило"? Я хотел гораздо вежливей выразиться. Ну, продолжайте, продолжайте!

Почему-то ему всё веселее и веселее становилось. Потрясающее впечатление совсем заменилось другим. Он быстрыми шагами ходил по комнате взад и вперед.

-- Я же хоть и встречал тоже вас-с и даже, отправляясь сюда, в Петербург, намерен был непременно вас здесь поискать, но, повторяю, я теперь в таком настроении духа... и так умственно разбит с самого с марта месяца...

-- Ах да! разбит с марта месяца... Постойте, вы не курите?

-- Я ведь, вы знаете, при Наталье Васильевне...

-- Ну да, ну да; а с марта-то месяца?

-- Папиросочку разве.

-- Вот папироска; закуривайте и -- продолжайте! продолжайте, вы ужасно меня...

И закурив сигару, Вельчанинов быстро уселся опять на постель. Павел Павлович приостановился.

-- Но в каком вы сами-то, однако же, волнении, здоровы ли вы-с?

-- Э, к черту об моем здоровье! -- обозлился вдруг Вельчанинов.-- Продолжайте!

С своей стороны гость, смотря на волнение хозяина, становился довольнее и самоувереннее.

-- Да что продолжать-то-с? -- начал он опять.-- Представьте вы себе, Алексей Иванович, во-первых, человека убитого, то есть не просто убитого, а, так сказать, радикально; человека, после двадцатилетнего супружества переменяющего жизнь и слоняющегося по пыльным улицам без соответственной цели, как бы в степи, чуть не в самозабвении, и в этом самозабвении находящего даже некоторое упоение. Естественно после того, что я и встречу иной раз знакомого или даже истинного друга, да и обойду нарочно, чтоб не подходить к нему в такую минуту, самозабвения-то то есть. А в другую минуту -- так всё припомнишь и так возжаждешь видеть хоть какого-нибудь свидетеля и соучастника того недавнего, но невозвратимого прошлого, и так забьется при этом сердце, что не только днем, но и ночью рискнешь броситься в объятия друга, хотя бы даже и нарочно пришлось его для этого разбудить в четвертом часу-с. Я вот только в часе ошибся, но не в дружбе; ибо в сию минуту слишком вознагражден-с. А насчет часу, право, думал, что лишь только двенадцатый, будучи в настроении. Пьешь собственную грусть и как бы упиваешься ею. И даже не грусть, а именно новосостояние-то это и бьет по мне...

-- Как вы, однако же, выражаетесь! -- как-то мрачно заметил Вельчанинов, ставший вдруг опять ужасно серьезным.

-- Да-с, странно и выражаюсь-с...

-- А вы... не шутите?

-- Шучу! -- воскликнул Павел Павлович в скорбном недоумении, -- и в ту минуту, когда возвещаю...

-- Ах, замолчите об этом, прошу вас!

Вельчанинов встал и опять зашагал по комнате.

Так и прошло минут пять. Гость тоже хотел было привстать, но Вельчанинов крикнул: " Сидите, сидите! " -- и тот тотчас же послушно опустился в кресла.

-- А как, однако же, вы переменились! -- заговорил опять Вельчанинов, вдруг останавливаясь перед ним -- точно как бы внезапно пораженный этой мыслию.-- Ужасно переменились! Чрезвычайно! Совсем другой человек!

-- Не мудрено-с: девять лет-с.

-- Нет-нет-нет, не в годах дело! вы наружностию еще не бог знает как изменились; вы другим изменились!

-- Тоже, может быть, девять лет-с.

-- Или с марта месяца!

-- Хе-хе, -- лукаво усмехнулся Павел Павлович, -- у вас игривая мысль какая-то... Но, если осмелюсь, -- в чем же собственно изменение-то?

-- Да чего тут! Прежде был такой солидный и приличный Павел Павлович, такой умник Павел Павлович, а теперь -- совсем vaurien¹ Павел Павлович!

¹ Здесь: повеса (франц.).

Он был в той степени раздражения, в которой самые выдержанные люди начинают иногда говорить лишнее.

-- Vaurien! вы находите? И уж больше не умник? Не умник? -- с наслаждением хихикал Павел Павлович.

-- Какой черт умник! Теперь, пожалуй, и совсем умный.

" Я нагл, а эта каналья еще наглее! И... и какая у него цель? " -- всё думал Вельчанинов.

-- Ах, дражайший, ах, бесценнейший Алексей Иванович! -- заволновался вдруг чрезвычайно гость и заворочался в креслах.-- Да ведь нам что? Ведь не в свете мы теперь, не в великосветском блистательном обществе! Мы -- два бывшие искреннейшие и стариннейшие приятеля и, так сказать, в полнейшей искренности сошлись и вспоминаем обоюдно ту драгоценную связь, в которой покойница составляла такое драгоценнейшее звено нашей дружбы!

И он как бы до того увлекся восторгом своих чувств, что склонил опять, по-давешнему, голову, лицо же закрыл теперь шляпой. Вельчанинов с отвращением и с беспокойством приглядывался.

" А что, если это просто шут? -- мелькнуло в его голове.-- Но н-нет, н-нет! кажется, он не пьян, -- впрочем, может быть, и пьян; красное лицо. Да хотя бы и пьян, -- всё на одно выйдет. С чем он подъезжает? Чего хочется этой каналье? "

-- Помните, помните, -- выкрикивал Павел Павлович, помаленьку отнимая шляпу и как бы всё сильнее и сильнее увлекаясь воспоминаниями, -- помните ли вы наши загородные поездки, наши вечера и вечеринки с танцами и невинными играми у его превосходительства гостеприимнейшего Семена Семеновича? А наши вечерние чтения втроем? А наше первое с вами знакомство, когда вы вошли ко мне утром, для справок по вашему делу, и стали даже кричать-с, и вдруг вышла Наталья Васильевна, и через десять минут вы уже стали нашим искреннейшим другом дома ровно на целый год-с -- точь-в-точь как в " Провинциалке", пиесе господина Тургенева...

Вельчанинов медленно прохаживался, смотрел в землю, слушал с нетерпением и отвращением, но -- сильно слушал.

-- Мне и в голову не приходила " Провинциалка", -- перебил он, несколько теряясь, -- и никогда вы прежде не говорили таким пискливым голосом и таким... не своим слогом. К чему это?

-- Я действительно прежде больше молчал-с, то есть был молчаливее-с, -- поспешно подхватил Павел Павлович, -- вы знаете, я прежде больше любил слушать, когда заговаривала покойница. Вы помните, как она разговаривала, с каким остроумием-с... А насчет " Провинциалки" и собственно насчет Ступендьева, -- то вы и тут правы, потому что мы это сами потом, с бесценной покойницей в иные тихие минуты вспоминая о вас-с, когда вы уже уехали, -- приравнивали к этой театральной пиесе нашу первую встречу... потому что ведь и в самом деле было похоже-с. А собственно уж насчет Ступендьева...

-- Какого это Ступендьева, черт возьми! -- закричал Вельчанинов и даже топнул ногой, совершенно уже смутившись при слове " Ступендьев", по поводу некоторого беспокойного воспоминания, замелькавшего в нем при этом слове.

-- А Ступендьев -- это роль-с, театральная роль, роль мужа в пиесе " Провинциалка", -- пропищал сладчайшим голоском Павел Павлович, -- но это уже относится к другому разряду дорогих и прекрасных наших воспоминаний, уже после вашего отъезда, когда Степан Михайлович Багаутов подарил нас своею дружбою, совершенно как вы-с, и уже на целых пять лет.

-- Багаутов? Что такое? Какой Багаутов? -- как вкопанный остановился вдруг Вельчанинов.

-- Багаутов, Степан Михайлович, подаривший нас своею дружбою ровно через год после вас и... подобно вам-с.

-- Ах, боже мой, ведь я же это знаю! -- вскрикнул Вельчанинов, сообразив наконец.-- Багаутов! да ведь он же служил у вас...

-- Служил, служил! при губернаторе! Из Петербурга, самого высшего общества изящнейший молодой человек! -- в решительном восторге выкрикивал Павел Павлович.

-- Да-да-да! Что ж я! ведь и он тоже...

-- И он тоже, и он тоже! -- в том же восторге вторил Павел Павлович, подхватив неосторожное словцо хозяина, -- и он тоже! И вот тут-то мы и играли " Провинциалку", на домашнем театре, у его превосходительства гостеприимнейшего Семена Семеновича, -- Степан Михайлович -- графа, я -- мужа, а покойница -- провинциалку, -- но только у меня отняли роль мужа по настоянию покойницы, так что я и не играл мужа, будто бы по неспособности-с...

-- Да какой черт вы Ступендьев! Вы прежде всего Павел Павлович Трусоцкий, а не Ступендьев! -- грубо, не церемонясь и чуть не дрожа от раздражения, проговорил Вельчанинов.-- Только позвольте: этот Багаутов здесь, в Петербурге; я сам его видел, весной видел! Что ж вы к нему-то тоже не идете?

-- Каждый божий день захожу, вот уже три недели-с. Не принимают! Болен, не может принять! И представьте, из первейших источников узнал, что ведь и вправду чрезвычайно опасно болен! Этакой-то шестилетний друг! Ах, Алексей Иванович, говорю же вам и повторяю, что в таком настроении иногда провалиться сквозь землю желаешь, даже взаправду-с; а в другую минуту так бы, кажется, взял да и обнял, и именно кого-нибудь вот из прежних-то этих, так сказать, очевидцев и соучастников, и единственно для того только, чтоб заплакать, то есть совершенно больше ни для чего, как чтоб только заплакать!..

-- Ну, однако же, довольно с вас на сегодня, ведь так? -- резко проговорил Вельчанинов.

-- Слишком, слишком довольно! -- тотчас же поднялся с места Павел Павлович.-- Четыре часа, и, главное, я вас так эгоистически потревожил...

-- Слушайте же: я к вам сам зайду, непременно, и тогда уж надеюсь... Скажите мне прямо, откровенно скажите: вы не пьяны сегодня?

-- Пьян? Ни в одном глазу...

-- Не пили перед приходом или раньше?

-- Знаете, Алексей Иванович, у вас совершенная лихорадка-с.

-- Завтра же зайду, утром, до часу...

-- И давно уже замечаю, что вы почти как в бреду с наслаждением перебивал и налегал на эту тему

Павел Павлович.-- Мне так, право, совестно, что я моею неловкостию... но иду, иду! А вы лягте-ка и засните-ка!

-- А что ж вы не сказали, где живете? -- спохватился и закричал ему вдогонку Вельчанинов.

-- А разве не сказал-с? в Покровской гостинице...

-- В какой еще Покровской гостинице?

-- Да у самого Покрова, тут, в переулке-с, -- вот забыл, в каком переулке, да и номер забыл, только близ самого Покрова...

-- Отыщу!

-- Милости просим дорогого гостя.

Он уже выходил на лестницу.

-- Стойте! -- крикнул опять Вельчанинов.-- Вы не удерете?

-- То есть как " удерете"? -- вытаращил глаза Павел Павлович, поворачиваясь и улыбаясь с третьей ступеньки.

Вместо ответа Вельчанинов шумно захлопнул дверь, тщательно запер ее и насадил в петлю крюк. Воротясь в комнату, он плюнул, как бы чем-нибудь опоганившись.

Простояв минут пять неподвижно среди комнаты, он бросился на постель, совсем уже не раздеваясь, и в один миг заснул. Забытая свечка так и догорела до конца на столе.

IV