II Виктор Януш 3 страница

Анаис попыталась найти дополнительную информацию в статьях и комментариях, надеясь, что просочится хоть что-нибудь любопытное. Ничегошеньки. Складывалось впечатление, что ЧАОН – призрак, не имеющий ни истории, ни клиентов, ни партнеров.

Она позвонила Ле-Козу. Он пребывал в самом угрюмом настроении. Вернувшись в Бордо, ее помощник только и делал, что получал и анализировал льющиеся потоком свидетельства и улики против беглого врача, все без исключения – из области фантастики. В качестве дополнительного бонуса – давление прессы и властей, которых интересовал ответ на один-единственный вопрос: «Куда девался Виктор Януш?» Анаис почувствовала угрызения совести. Может быть, она решила остаться в Биаррице из-за подспудного желания избежать всей этой суматохи?

– От судьи новости есть?

Разговоры о скором назначении следственного судьи велись начиная со вчерашнего дня. Бегство Фрера только ускорило ход событий. Ни о каком расследовании по горячим следам речи уже не шло. Прощай, независимость. Прощай, свобода. А может, ее и вовсе отстранят…

– Пока нет, – ответил Ле-Коз. – В прокуратуре про нас вроде бы забыли.

– Как же! А что насчет остального?

«Остальным» был Януш и его бегство.

– Ничего. Он проскользнул у нас между пальцев. Признаем, что мы его упустили.

С одной стороны, Анаис обрадовалась. С другой, она боялась худшего. В тюрьме Януш был бы в безопасности. Преступник в бегах рискует в любую минуту получить пулю в лоб. А ведь за ним, помимо всего прочего, гоняются профессиональные киллеры.

– Ты сейчас где?

– У себя в кабинете.

– Силы еще есть?

Ле-Коз тяжко вздохнул в трубку:

– Я тебя слушаю.

Анаис приказала Ле-Козу отправиться в офис ЧАОН и произвести в нем обыск. Пока следственный судья официально не назначен, ее группа имеет право предпринимать любые шаги.

– Мне нужна полная информация о деятельности этой конторы, – уточнила она. – Список клиентов. Список сотрудников с указанием должностей и окладов. Название холдинга, которому она принадлежит. В общем, все.

– Ладно. Поеду туда завтра утром.

– Ты поедешь туда сию минуту.

– Так уже десять вечера!

– Тебя встретит ночной охранник. Придется тебе проявить чудеса убедительности.

– Слушай, если Деверса про это узнает…

– Когда он про это узнает, у нас на руках будет вся информация. Победителей не судят.

Ле-Коз промолчал. Он ждал волшебного слова.

– Я все беру на себя.

Лейтенант ответил, что все сделает. Кажется, он немного успокоился. Анаис чуть подумала и решила позвонить комиссару. На личный номер.

– Я ждал вашего звонка, – менторским тоном отозвался он.

– А я ждала вашего.

– Мне нечего вам сказать.

– Вы в этом уверены?

Деверса прочистил горло:

– Назначен следственный судья.

Сердце Анаис пропустило очередной удар. Она задала вопрос на всякий случай, и вот он бумерангом вернулся к ней же.

– Кто именно?

– Филипп Ле-Галь.

Хуже и быть не могло. Новичок, чуть старше ее, свежеиспеченный выпускник высшей судебной школы. Она с ним уже один раз работала. Он напоминал следственного судью, готовившего дело Утро.^[20] Те же повадки отличника. Та же молодость. Та же неопытность.

– Меня отстраняют?

– Это не в моей компетенции. Попробуйте убедить Ле-Галя в том, что вы ему необходимы.

– Какие ко мне могут быть претензии?

– Анаис! Вы расследуете убийство. Вне всякого сомнения, связанное с еще двумя убийствами в Стране Басков. На настоящий момент ваши результаты равняются нулю. Ваше единственное достижение состоит в том, что вы позволили подозреваемому скрыться в неизвестном направлении.

Она быстро припомнила все, что удалось сделать. Она установила личность жертвы. Нашла свидетеля – или подозреваемого. Выяснила модус операнди убийцы. За три дня. Не так уж плохо. Но в сущности Деверса прав. Она просто делала свою работу. Добросовестно, но без искры гения.

– Есть и еще кое-что, – добавил комиссар.

Анаис вздрогнула. Неужели все-таки отстраняют? Она жила в постоянном страхе, что ее уволят. И не потому, что она женщина. Не потому, что она молода. А потому, что она – дочь Жан-Клода Шатле, чилийского палача, обвиняемого в убийстве более двух сотен политических заключенных.

Но Деверса нанес удар с неожиданной стороны:

– Говорят, у вас личные взаимоотношения с подозреваемым.

– Что-о? Кто это говорит?

– Не важно. Вы встречались с Матиасом Фрером вне рамок служебной деятельности?

– Нет, – солгала она. – Я вообще встречалась с ним всего раз. Расспрашивала про его пациента. Патрика Бонфиса.

– Не раз, а два. Вы ходили к нему домой вечером пятнадцатого февраля.

– Вы… вы что, следили за мной?

– Нет, разумеется. Это всплыло случайно. Кое-кто из наших ребят видел вашу машину перед домом Матиаса Фрера.

– Кто?

– Не имеет значения.

Вот сволочи. Мир населен сволочами. А полицейские – худшие из сволочей. Всюду суют свой нос. Доносительство у них в крови. Она бесцветным голосом произнесла:

– Да, это правда. Я допрашивала его еще раз.

– В одиннадцать вечера?

Она не ответила. Теперь ей стало ясно, за что именно ее отстранят от расследования. К глазам подступили слезы.

– Я занимаюсь этим делом или уже нет?

– Над чем конкретно вы сейчас работаете?

– Завтра утром собираюсь присутствовать при обыске дома погибших в Гетари.

– Вы уверены, что ваше место именно там?

– Я вернусь завтра же утром. И хочу напомнить вам, что машина Матиаса Фрера была обнаружена неподалеку от места преступления.

– Жандармы не возражают?

– С ними у меня никаких проблем.

– Будьте в комиссариате до полудня. Судья намерен вызвать вас после обеда.

– Экзамен устроит?

– Называйте это, как вам угодно. Но имейте в виду, что до вашей встречи он хочет получить подробный рапорт. Полный отчет о всей проделанной работе. Надеюсь, у вас бессонница, потому что вы должны отправить ему материалы завтра утром по электронной почте.

Деверса уже собрался повесить трубку, когда она вдруг спросила:

– Вы когда-нибудь слышали о ЧАОН?

– Да, что-то такое слышал… А почему вы спрашиваете?

– Один из принадлежащих им автомобилей может быть связан с делом.

– Каким делом?

– Убийством на пляже. Что вам точно известно об этой конторе?

– Мы сталкивались с ними по поводу ограбления в квартале Шартрон. Сотрудники агентства осуществляли охрану одного особняка. По-моему, та еще шайка-лейка. Бывшие вояки. Вы с ними общались?

– С директором. Некий Жан-Мишель Саес.

– И что он вам рассказал?

– Что автомобиль у них угнали за несколько дней до событий. Я хочу проверить, так ли это.

– Ведите себя осторожно. Если мне не изменяет память, у них достаточно высокие покровители.

Она подумала о Ле-Козе, которого отправила прямо в логово зверя. С незаконным обыском, основанным на смутных догадках. И в ту же секунду решила, что не станет ему перезванивать. Ей нужны факты. Инстинкт подсказывал, что здесь что-то кроется… А шишки будем подсчитывать потом…

Она спустилась в холл к кофейному автомату и почти бегом вернулась обратно. Снова открыла «мак» и принялась писать отчет. В конце концов, подвести итог собственным достижениям – не такая уж плохая идея.

* * *

Он проснулся от резкой боли.

Внутренности раздирало мучительным спазмом. Жгучая боль тянулась от лобка и поднималась к ребрам, пронзая спину с такой силой, что ему показалось, что сейчас у него хрустнут позвонки.

Он разлепил глаза. Свет погасили. Весь этаж был погружен в темноту. Что с ним такое? Ответом на его немой вопрос стало громкое бурчание в животе, сопровождаемое нестерпимым жжением в области ануса. Острое кишечное расстройство. Расплата за то, что весь день вливал в себя гадость, выдаваемую за красное вино. А может, пищевое отравление. Или страх. Страх, не покидавший его со вчерашнего дня и вот теперь взорвавшийся где-то в самых печенках.

Он скатился на бок, сжав руками живот, и опустил ноги на пол. Кружилась голова. Ноги дрожали. Срочно в сортир! Больше он ни о чем не мог думать. Согнувшись пополам, он сунул в карман нож и, шатаясь, побрел к двери. Каждый шаг отзывался новым всплеском резкой боли.

На пороге он остановился, ухватившись за косяк. Кажется, в начале коридора он видел туалет… Но вот хватит ли у него сил добраться до него?

Он шагнул в темноту, привалившись к стене. Руки по-прежнему сжимали живот. Со всех сторон доносились звуки: одни кашляли, другие пускали ветры, третьи храпели… Кое-как он дотащился до санблока. И здесь его взору открылась сцена корриды. Двое дежурных навалились на мужчину, который намертво вцепился в кран. Януш видел только его глаза, озаренные безумием. Мужчина не отбивался и не кричал, целиком сосредоточенный на своем трофее. Санитары так же молча упорно оттаскивали его от раковины.

Нет, в этой свалке ему делать нечего.

Душевые! Там тоже есть туалет. Он толкнул застекленную дверь. Повернул направо. Вышел во двор. Ледяной воздух на краткий миг принес иллюзию облегчения. Все вокруг замерло. Даже собаки на крыше первого корпуса угомонились.

Януш понятия не имел о том, который теперь час. Он стоял, погруженный в пучину ночи. В пучину боли. Из последних сил он обошел корпус подонков общества. Свет в душевой не горел. Вот и красные двери, белая кафельная плитка. В помещении царила чистота. Сильно пахло дезинфекцией. Он толкнул дверь ближайшей кабинки. Занято. Изнутри раздавались стоны, сопровождаемые звуками опорожнения кишечника.

Следующая кабинка оказалась свободна. Он открыл дверь головой. Протиснулся внутрь, развернулся, спустил штаны и сел на унитаз, не дав себе труда запереть задвижку. Внутренности как будто резали острым ножом.

Наконец-то! От облегчения он едва не задохнулся.

Веки от наслаждения закрылись сами собой. Он извергал из себя зло. Живот еще болел, но эта боль была ничто в сравнении с чувством блаженства.

Он прислушался к звукам, доносящимся из соседней кабинки. Он и сам издавал точно такие же. Что ж, он стал одним из них. Собрат по дерьму. Соратник по помойке. Здесь, в сортире, он принимает боевое крещение.

И вдруг он застыл.

Перед ним кто-то был.

Не поднимая головы, он приоткрыл глаза. В паре сантиметров от его конверсов стояли начищенные до блеска ботинки фирмы «Уэстон». Его охватила паника. Как это могло случиться? Он не запер дверь. И человек проскользнул в кабинку вслед за ним, только, в отличие от него, не забыл задвинуть защелку. Все это – пока он облегчался.

Януш продолжал притворяться, что не замечает вторжения. Мелькнула мысль о румынах. Но нет, румыны не монтировались с «уэстонами». Он слегка приподнял голову. Узкие, безупречного покроя костюмные брюки выдавали свою принадлежность к одной из лучших итальянских фирм.

Еще чуть выше – и он увидел руки. Руки сжимали трубный хомут. Нейлоновый шнур с насечками на внутренней поверхности. Штука, знакомая рабочим всего мира. А ему-то это откуда известно?

Он быстро поднес к горлу ладонь. Веревка впилась ему в запястье. Он сжал пальцы в кулак, ослабляя давление на горло. Пока убийца готовился повторить попытку, Януш резко вскочил и со всей силы ткнул лбом ему в подбородок. Голова вспыхнула от боли. Януш рухнул на сиденье унитаза, сдерживая рвущийся наружу крик.

Нападавший выпустил свою удавку. Он пошатывался, сотрясая стенки кабинки. Януш не стал тратить время на то, чтобы надеть штаны, и левой рукой – правая по-прежнему была прижата к горлу – толкнул убийцу вон.

Ничего не произошло. Только сейчас он вспомнил, что дверь открывается внутрь. Он нащупал задвижку и дернул ее в сторону. Дверь поддалась. Но выскочить он не мог – путь закрывал своим телом убийца, который, похоже, начал приходить в себя.

– На помощь! – заорал Януш.

В этот миг, именно в этот краткий миг, он понял, что его жизнь висит на волоске. За порогом кабинки, прямо перед ним, стоял второй убийца с пистолетом в руке. Он мгновенно узнал его. Один из соглядатаев, следивших за ним в квартале Флеминг. Один из тех, кто устроил бойню на пляже в Гетари.

Человек в черном поднял руку с пистолетом.

– На помощь!!!

Первый из нападавших загораживал ему обзор. Но вот он, все так же шатаясь и не отрывая рук от лица, вывалился из кабинки. Януш поднял ноги и резко захлопнул за ним дверь. Затем скорчился на сиденье, прикрывая локтями голову, и снова крикнул:

– На помощь!

Ответом ему была тишина. Ни грохота выстрелов, ни дождя из пуль, ни боли. Ничего. По ту сторону дверцы больше никого не было. Он это почувствовал.

Свободной рукой Януш быстро подтерся и – в нем еще сохранялись остатки достоинства – натянул штаны.

Все это время он беспрестанно орал, даже не орал, а визжал, как свинья, которой режут горло:

– На помощь!

Во дворе послышался топот. Сейчас его спасут. Он еле-еле успел спустить воду, и тут на него напал нервный смех. Он жив. Януш выбрался из кабинки и с трудом высвободил пальцы из захвата удавки, помогая себе зубами и свободной левой рукой. Ему хватило ума застегнуть воротник рубашки. Давать какие бы то ни было объяснения по поводу нападения он уж точно не собирался.

Хлопнула дверца. Он обернулся, охваченный новым приступом паники. И обнаружил взлохмаченную голову мужчины с длинной, как у библейского пророка, бородой. Всего лишь его собрат по несчастью из соседней кабинки.

Януш махнул ему, успокаивая, и застегнул последнюю пуговицу на штанах. Омертвевшие пальцы правой руки не желали слушаться. Он склонился над раковиной и подставил лицо под струю воды. В кармане брюк что-то перекатилось. Нож. Он и не сообразил им воспользоваться. Просто-напросто забыл, что у него есть нож.

* * *

– Те gusta? ^[21]

Вместо ответа пленник с выпученными от ужаса глазами издал нечленораздельный крик. Он дышал через рот, поддерживаемый в открытом состоянии с помощью расширителя – древнего стального инструмента времен Первой мировой войны.

– Те gusta?

Человек попытался помотать головой, но она не двигалась, намертво прикрученная кожаным жгутом к спинке стула. Его вырвало кровью. Лицо его представляло собой месиво из переломанных костей и хрящей.

Но глаза безотрывно следили за змеей, обернутой вокруг запястья палача.

– Те gusta?

Это наканина – ложная водяная кобра, что водится в аргентинских болотах. Черная с позолотой. Вообще-то она не ядовита, но сейчас, когда ее хорошенько разозлили, шея у нее все раздувается и раздувается.

И вот змея уже в нескольких сантиметрах от открытого рта пленника. Тот застонал и зарычал, беспомощно дергаясь… Змея изогнулась, покачала треугольной головой, издала свист и ужалила пленника в губы. Ей было страшно. Ей хотелось спрятаться, заползти в привычную темную и влажную щель…

– Те gusta?

Мужчина еще пытался кричать, но звук застрял у него в глотке. Палач сунул змею ему в рот. Рептилия проворно скользнула в пищевод в надежде обрести надежное укрытие. Метровой длины существо, состоящее из мышц, чешуи и чуть теплой крови, исчезло в горле обреченного, вызвав мгновенное удушье.

Анаис с криком проснулась.

В комнате было тихо, если не считать ее собственного шумного дыхания. Тихо и темно. Где она? Голос отца звучал совсем рядом. Те gusta? Ей даже слышался змеиный свист. Она икнула и расплакалась. В голове стоял туман. В полумраке ей почудилось, что она видит трость и ботинки разной формы… Она в спальне отца?

Нет. Это гостиничный номер. Она в Биаррице. Она ведет расследование. Эта простая мысль принесла ей некоторое облегчение. Но сон не желал покидать сознание. Болела челюсть, травмированная расширителем. В горле извивалась наканина. Анаис закашлялась и растерла шею.

Теперь она окончательно проснулась. Но вместе с ясностью ума вернулись и воспоминания.

Воспоминания, которые терзали ее каждую ночь. Она нащупала на тумбочке часы. Ее не интересовало время, ее интересовала дата. 18 февраля 2010 года. Пора уже забыть Хромого. Она давно не маленькая девочка. Она взрослая женщина. Она полицейский.

В комнате было невыносимо жарко. Она приподнялась, чтобы проверить электрический регулятор батареи, но не смогла высвободиться из-под липкой простыни. Неужели она настолько вспотела? Анаис зажгла ночник.

Постель была вся в крови.

В следующую секунду она поняла почему. Руки. Исцарапанные. Исполосованные. Сплошь в зияющих ранах. Восемь лет она к ним не прикасалась. И вот во сне вернулась к прежнему…

Если бы у нее оставались силы, она бы разрыдалась. Но тут включилась логика. Логика детектива. Каким орудием она нанесла себе все эти порезы? Где орудие преступления? Она поискала в постели и нашла в складках простыни осколок стекла. Подняла глаза к окну. Целехонько. Дошла до ванной комнаты. Окошко было разбито. Пол усеивали многочисленные осколки.

Она бросила себе под ноги полотенце, чтобы не порезаться. Приблизилась к умывальнику. К ней вернулся автоматизм полузабытых движений. Она включила холодную воду и подставила под струи изрезанные руки. Залепила раны туалетной бумагой – лучшее средство остановить кровотечение. Боли она не чувствовала. Она вообще ничего не чувствовала. Вернее сказать, она чувствовала себя хорошо. Как и каждый раз…

Анаис обработала раны духами и забинтовала руки полосами все той же туалетной бумаги. Символично, усмехнулась она про себя: полное дерьмо.

Вернувшись в комнату, она яростно содрала с постели простыню, одеяло и покрывало, скатала все это в ком и бросила на пол. Улики совершенного преступления. И вдруг она замерла. Ей снова слышался голос отца, голос ее ночного кошмара. Те gusta?

Вот почему она уродовала сама себя.

Она мечтала кровью смыть с себя омерзение.

Отрезать себя от собственных корней.

Она села на незапятнанный матрас, прижавшись спиной к стене и обхватив руками колени. И принялась раскачиваться взад-вперед, словно сумасшедший, запертый в палате для буйных.

Она молилась. Тихим голосом, по-испански. Смотрела в одну точку и, не прекращая раскачиваться, бездумно повторяла:

Padre nuestro, que estas en el cielo

Sanctificado sea tu nombre

Venga a nosotros tu reino

Hà gase tu voluntad en la tierra…^[22]

* * *

В 7.30 раздался звонок. Все в столовую! Быстрее, быстрее!

Януш пошел вместе с остальными. После эпизода в туалете ему оказали первую помощь. Дали таблетку имодиума, остановившую понос. Выслушали его свидетельство. Он приуменьшил значение события, сведя нападение к стычке с другими бомжами. Но дежурные ему не поверили. Они подозревали румын. Януш поклялся, что это были не они. Его отправили досыпать, пообещав, что завтра утром пригласят к директору для более подробного рассказа. По всей видимости, в присутствии полиции. Он улегся, но уснуть больше не смог. Убийцы в фирменных костюмах. Трубный зажим. Глушитель на пистолете. Как они его вычислили? Следили за ним от самого Биаррица? Получили наводку из ночлежки? Но кто его выдал?

Эта ночь принесла ему хотя бы один ответ на его многочисленные вопросы. После покушения в Гетари он еще сомневался, что и ему угрожает опасность. Но теперь дело прояснилось. Он в списке на уничтожение.

Януш решил, что удерет рано утром, так сказать, по-английски, не прощаясь. Допрос полицейских ему ни к чему. Он пока не собирался возобновлять контакт с цивилизованным миром, особенно с полицией. В комиссариаты наверняка успели разослать его фотографию. А также в благотворительные заведения вроде этой ночлежки и бесплатных столовых, где следовало ожидать его появления. Выходит, надо смываться. И поскорее.

Но ворота ночлежки отпирали только в половине девятого. Он задумчиво сидел над чашкой кофе с куском хлеба, когда в столовой поднялась суматоха. Его сосед по столу вдруг начал дрожать. За ним затрясся еще один, сидевший через три стола. И еще один, за соседним столом. На всех присутствующих в столовой одновременно напала трясучка.

Януш догадался, в чем дело. Эти мужчины и женщины больше восьми часов подряд не брали в рот спиртного. Им не нужен был кофе с тостами. Им требовалось вино. Некоторые из них вцепились в свои чашки. Другие содрогались в конвульсиях, отчего ножки стульев выбивали по полу дробь.

В клинике Пьера Жане подобранные ночью бездомные по утрам демонстрировали точно те же симптомы. Каждая их жила жаждала алкоголя, заставляя тело извиваться в судорогах. Остальные над ними смеялись. И издевательски называли эту тряску «дрожементом».

Януш огляделся. Примерно половина столовой содрогалась от спазмов. Вторая половина хохотала, повторяя: «Дрожемент! Дрожемент!» Януш взял свой поднос и поднялся. Коллективный приступ эпилепсии с минуты на минуту привлечет сюда большинство сотрудников ночлежки. Идеальный момент, чтобы исчезнуть.

Он ставил грязную чашку на стойку, когда его окликнул незнакомый голос:

– Жанно?

Януш обернулся. Перед ним стоял коротышка в черной вязаной шапке и пуховике, подпоясанном простой веревкой. В глазах сиял огонек узнавания. Это было чудо, на которое он уже перестал надеяться.

– Жанно, неужто ты?

– Меня зовут Януш.

– Ну да, я и говорю. Жанно. – Мужчина рассмеялся. – Тебе чего, совсем крышу снесло?

Януш промолчал. Он не помнил этого человека.

– Шампунь, – продолжил тот.

И сдернул с головы шапку, обнажив совершенно лысый череп.

– Шампунь, – повторил он и поскреб голову. – Не, серьезно, ты спятил, да? Чего ты сюда опять приперся?

– А почему мне нельзя?

– Блин, да ты, видать, совсем упился…

– А я много пью?

– Как бочка. Которая без дна.

– Так почему мне сюда нельзя?

– Из-за легавых, почему же еще? И из-за всего остального.

Шум позади них все усиливался. Сотрясения, крики, смех. Ночлежка просыпалась. И ее пробуждение больше походило на страшный сон.

Януш схватил за руку Шампуня и увлек его за собой в более или менее тихий уголок, где стояли термосы с кофе и банки с джемом.

– Я ни фига не помню. Сечешь?

Лысый с философским видом снова поскреб лысину.

– С каждым из нас такое случается.

– Где мы познакомились?

– В «Эммаусе». Ты там пахал.

Вот почему на улице никто его не узнавал. Януш вовсе не был бродячим псом. У него была дыра, куда забиться. Общежитие «Эммауса» в Марселе. Он вспомнил парня, с которым столкнулся в поезде, проходившем через Биарриц. Даниель Ле-Гуэн. Собрат по «Эммаусу». Вот он, след. С него и надо начинать поиск.

Гвалт вокруг сделался непереносимым. В столовой появились сотрудники ночлежки. Их коллеги в это время отпирали ворота. Пора было выпускать зверей на свободу. Януш понял, что должен воспользоваться поднявшейся суматохой.

– Сваливаем! – бросил он Шампуню.

– Да я еще даже не позавтракал!

– Так и быть, угощу тебя в городе чашкой кофе.

Кто-то толкнул его, прижимая к стойке. Вокруг образовалось нечто вроде свалки. Похоже, драка. И как всегда, с горячим участием зевак. Януш крепко взял за руку Шампуня и подтолкнул его к выходу:

– Пошли отсюда.

Мимоходом он бросил беглый взгляд на сбившихся кучкой бомжей. Нет, это не драка. На полу лежала женщина. Неподвижно, как мертвая. Он растолкал зевак локтями и пробился в центр толпы. Склонился над женщиной, встав на колено, и профессиональным жестом нащупал пульс. Она была еще жива.

В ноздри ему ударил сильный яблочный запах. Вот и объяснение. Яблоками пахнет ацетон, выделяемый порами кожи. Она в диабетической коме, вызванной кетоацидозом. Одно из двух: либо женщина пропустила прием инсулина, либо не ела на протяжении нескольких дней. В любом случае ей требовалась срочная инъекция глюкагона. А затем – капельница с глюкозой.

И вдруг его пронзила простая до очевидности мысль. Он и в самом деле врач.

Словно подтверждая эту истину, у него за спиной закричал Шампунь:

– Не мешайте ему! Я его знаю! Он лепила!

Бомжи шумели, смеялись, тряслись. Каждый считал своим долгом дать ценный совет:

– Ей надо кислородную маску!

– Искусственное дыхание! Пустите меня, я умею!

– Легавых зовите!

Наконец подоспели дежурные. Януш поднялся с колен и незаметно смешался с толпой. Следует полагать, сейчас они вызовут врача. Шампунь как ввинтился в толпу, так и продолжал в ней стоять, изображая из себя санитара скорой.

Януш еще раз дернул его за руку и потащил к выходу.

Ворота успели открыть. Бездомные понемногу разбредались по задымленным каменным джунглям. Янушу не терпелось побыстрее убраться отсюда подальше. Но его лысый приятель вдруг резко остановился:

– Эй, погоди! Я же не забрал свои вещи!

Они потеряли еще пять минут в камере хранения. Выбираясь за ворота, увидели подъезжающую машину скорой помощи. Очутившись наконец снаружи, оба двинулись вверх по бульвару. Вчерашнее впечатление не обмануло Януша: квартал перестраивался. Как водится, созиданию предшествовало разрушение. Строительные площадки соседствовали с ветхими зданиями, глядевшими на улицу наглухо заколоченными окнами. Посередине над проезжей частью возвышался мост, по которому мчались автомобили, казалось спешащие поскорее покинуть этот пока еще малосимпатичный район.

Возле дома с облупившимся фасадом прямо на земле лежали бомжи. Словно раввины у Стены Плача, подумалось Янушу.

– Что они здесь забыли?

– Заначку достают. В ночлежку не пускают с бутылками. Вот все и прячут свои запасы. А тут стены в трещинах, как раз бутылка поместится. А утречком вышел – и вот она, родная. Никуда тащиться не надо. Кое-кто даже среди ночи встает хлебнуть. Втихаря, ясное дело. Слышь, а куда мы идем-то?

Сам не зная почему, Януш ответил:

– Я хочу увидеть море.

* * *

Домишко Бонфисов напоминал полурассыпавшийся карточный домик.

Четыре пустых стены окружали ничем не заполненное пространство. Мебель, одежду, утварь – все вынесли на улицу. Ни пола, ни потолка больше не было. Балки, сложенные штабелем, лежали возле дома. Чуть дальше свалили доски. В стенах зияли дыры – их просверлили во многих местах, отыскивая вероятный тайник. Помещение покрывал слой известковой пыли, похожей на вулканический пепел. Внутри деловито сновали жандармы, вооруженные зондами, молотками и металлоискателями, обстукивая и обшаривая каждый уголок пространства.

Имущество Патрика и Сильви Бонфис рассортировали по кучкам и разложили на полотнищах пленки. Над каждой из них соорудили навес из той же пленки, чтобы вещи не попортило дождем.

Анаис медленно прошлась между этими импровизированными палатками. Она была в дождевике и резиновых сапогах. Настроение – хуже некуда. После кошмарного сна она больше не сомкнула глаз. Перечитала и выправила рапорт и ранним утром отправила его электронной почтой судье. Простуда ее так и не отпустила, кроме того, она повздорила с майором Мартено, утверждавшим, что он до сих пор не получил отчета о вскрытии тел. Это было не просто вранье, а наглое вранье.

Одна куча состояла из электробытовых приборов и посуды. Вторая – из одежды, постельного белья и полотенец. Третья – из предметов, извлеченных из ванной комнаты и туалета: раковина, унитаз, ванна. В следующей оказались книги Бонфисов. Анаис не покидало ощущение, что она ходит по лавке старьевщика.

Впервые за долгое время у нее согрелись руки. По пути в Гетари она остановилась возле аптеки и купила набор по оказанию первой помощи. Дезинфицирующий раствор. Заживляющую мазь. Бинты. В машине сделала себе перевязку. Волчица, зализывающая раны.

У нее зазвонил мобильник. Ле-Коз.

Она укрылась под деревом.

– Я кое-что нарыл, – довольным голосом доложил лейтенант.

– Слушаю.

Ле-Коз отправился в ЧОАН и хорошенько потряс ночного сторожа. Получил доступ к документам предприятия. Лицензия. Копии юридических актов. Годовые отчеты. Список клиентов, представленных фармацевтическими или промышленными компаниями, которые пользовались услугами агентства для охраны своих секретов. В сущности, ничего особенного.

Здесь же выяснилось, что агентство принадлежит холдингу, основанному несколькими участниками. Анаис ничего не поняла из описания фирм, перечисляемых Ле-Козом, – до того, как поступить в полицию, ее младший коллега получил экономическое образование. Из этой мешанины имен и названий она уловила одно: холдинг входит в состав крупной французской компании «Метис», специализирующейся на химическом производстве и расположенной в пригороде Бордо. Где-то она уже слышала это название.

– Что ты нашел по «Метису»? – в лоб спросила она.

– Ничего. Или почти ничего. Сфера деятельности – химическое, сельскохозяйственное и фармацевтическое производство. Тысячи служащих по всему миру, большая часть – во Франции и Африке.

– И это все? А кто владелец?

– Это акционерное общество.

– Надо было копнуть глубже.

– Это невозможно. Ты сама знаешь. Я уж не говорю про то, что обыск я производил незаконно. Но главное, любой лишний шаг вперед – и мы упираемся в стену. Тебе уже сообщили, что назначен судья?

– Я встречаюсь с ним сегодня днем.

– Нам оставят расследование?

– Сегодня вечером узнаем. У тебя все?

– Не совсем. Утром появилась новость.