Аллергия предсказуема

Все это очевидно. Все это много раз сказано даже с патриаршей кафедры. Но осталось сказать еще одно: в церковной среде слишком много людей, которые резко против такого рода перемены. Прежде чем менять молодежную бездетную моду, придется церковным миссионерам изменить парочку черт в самой церковной среде – изжить нашу неулыбчивость и пугливость (и порожденную этой пугливостью готовность осуждать).

Во-первых, это нужно потому, что звать молодежь присоединиться к людям, которые передвигаюся по городу испуганными межхрамовыми перебежками, просто невозможно. Пока сами православные не научатся вновь радоваться своей вере, пока из-под платочков (которые когда-то были белые, а сейчас все больше темные) будут смотреть не ласковые, а угрюмые глаза, миссионера могут ждать лишь редкие удачи.

Во-вторых, в самой Церкви отношение к неизбежным странностям миссионерского поведения должно стать более терпимым.

Кто такой миссионер? Вот я ощущаю себя переводчиком Есенина с русского на украинский. Понятно, что любой русский читатель изумленными глазами будет смотреть на об-мов-ленного Есенина, и смех будет чередоваться с возмущением. Перевод Есенина на английский или финский не вызовет такой реакции: тут уж заранее понятно, что язык чужой и со своим грамматическим уставом лезть в него не след. А украинский – он же, в общем, тоже свой, родной и вроде как понятный. И слова в нем такие похожие... Так и тянет их переправить на " правильный", москальский лад. Впрочем, и украинцу, редко говорящему по-русски, наша речь тоже порою кажется диковатой.

Неудобства, создаваемые родством языков, хорошо видны на сербском примере: в былые времена советских туристов, вырвавшихся в Югославию, немало радовали ненаглядно-агитационные лозунги, откровенно утверждавшие: " Маршал Тито – наш понос! " Переводчики поясняли, что знакомое русским слово на их языке означает " слава" (и доверительно сообщали, что то явление, что обозначается им в русской речи, по-сербски именуется совсем иначе -" пролив").

Вот так и церковному человеку, слушающему переклад церковных верований на язык светской современной культуры (в том числе и студенческой) бывает не по себе. Аллергия понятна и предсказуема. Но у христиан столь же предсказуемой должна бы быть еще и понимающая терпимость. Хотя бы к своим единоверцам. Хотя бы к проповедникам своей веры.

Тут приходится признать, что законы возрастной психологии не останавливают своего давления на церковном пороге. Старый что малый. Четырехлетние малыши бывают требовательно-консервативны. Если вы в сто первый раз читаете мальцу сказку и решили побыстрей прийти к финалу, выпустили одну фразу или малость поразнообразили ее, юный инквизитор поднимает бурю протестов. Малыша радует знакомая реальность, в которой он ощущает себя как в подвластной и домашней безопасности.

Вот так и наши прихожаночки хорошей считают ту проповедь, в которой они не услышали ничего нового. Если рассказ об одном и том же празднике повторяется из года в год – значит, все правильно, ничего не изменилось, это наша узнаваемая вера, да и мы сами почти что доктора богословия: все-то мы уже знаем... Если же проповедник приводит к традиционному выводу, но нетрадиционным путем, он подпадает под подозрение.

Новизна радует молодого человека и пугает пожилого. Молодой человек всюду видит возможности, а взрослый – опасности. Молодой ставит вопрос: " Что я могу сделать? " Пожилой, уже много раз побывавший жертвой исторического прогресса, спрашивает: " А что со мной могут сделать? " Вот появилась новая дырка в заборе. Реакция молодого человека: " Интересно, что там, пойду, посмотрю". Реакция пожилого человека: " Ой, перейду-ка я на другую сторону улицы, мало ли что тут может выскочить на меня"... Так и в церковной среде. Вместо молодого миссионерского дерзновения – бабушкины страхи. Молодой ставит вопрос: " Как сделать? ", пожилой -" Как бы чего не сделать, не нарушить! "

Оттого и получается, что любимый внутрицерковный проповедник бывает абсолютно непонятен и неприемлем для аудитории светской. И наоборот – миссионеры вызывают аллергическую реакцию у тради