Английский театр в XVI веке, его связь с национальными традициями и прочим.

Какие были жанры религиозные, повлиявшие на драму:

· Миракль (от лат. miraculum – чудо). Возник во Франции в XIII в. Сюжет основан на житиях и примерах. Особой популярностью пользовались миракли о чудесах Девы Марии. Здесь мы впервые встречаемся с авторскими пьесами. Рютбёф вот писал про Теофила, который заключил договор с Дьяволом, а потом Дева Мария его спасла и все радовались. Поучительно и мило, постепенно усыхает, потому что неинтересно.

· Интерлюдия – небольшая пьеса или сцена, обычно комического характера, разыгрываемая между действиями основной пьесы. Возникла в XV в., а в XVI-XVII вв. распространилась в Европе.

· Мистерии (XIV-XVI вв.) – «живые» картины, которые инсценировали Библию. Размещались на: а) движущихся повозках (Англия); б) на неподвижных помостах (Франция). Мистерии на подмостках ставились подолгу (самая продолжительная длилась 21 день!). И ОНИ ВСЁ БОЛЬШЕ И БОЛЬШЕ СТАНОВИЛИСЬ.

· Моралите – нравственная аллегорическо-дидактическая драма (кон. XIV-XVI в.), персонажи которой олицетворяли пороки и добродетели (Скупость, Лесть, Дружба) – А там, глядишь и ангелы Добра и Зла у Фауста Кристофера Марло, Порок с бородой, как у Варравы

· Городские праздники, сельские постановки о Робин Гуде и т.д. – со стороны влияния традиционного, нерелигиозного.

1570-е годы – резкое развитие драматургии и постепенное обеднение религиозных жанров.

· бродячие актерские труппы (как в Гамлете показаны)

· мастеровые (как во Сне в Летнюю Ночь)

· университетская молодёжь (как вспоминает Полоний в Гамлете, что-то про капитального телёнка) – в школьных театрах ставили греч. и лат. + свои пьесы, иногда приглашали актёров => обмен опытом: актёры берут что-то греколат, студенты – актёрские навыки.

В высшем обществе стали нужны маскарады на манер итальянских => как-то их надо ставить талантливо, нужны тексты, зрелища и актёры => 1561 пишется молодыми придворными учёными Нортоном и Секвилом «Горбодук», кровавая трагедия, соединение античной традиции и древних британских сказаний. Влияние кровавости Сенеки (Агамемнон, Эдип, Медея и др (хотя про них половина античных трагиков писали, в ИВЛ почему-то выделяют именно Сенеку, видимо, его любили больше))

Вот что Пуришев думает о Горбодуке:

На формирование английской трагедии заметное воздействие оказал Сенека. Его охотно переводили, а в 1581 г. появился полный перевод его трагедий. Традиции Сенеки ясно ощутимы в первый английской " кровавой" трагедии " Горбодук" (1561), написанной Томасом Нортоном и Томасом Секвилом и имевшей большой успех. Сюжет заимствован из средневековой хроники Гальфрида Монмутского. Как шекспировский Лир, Горбодук при жизни делит свое государство между двумя сыновьями. Но, стремясь захватить всю власть, младший сын убивает старшего. Мстя за гибель своего первенца, королева-мать закалывает братоубийцу. Страну охватывает пламя гражданской войны. Погибают король и королева. Льется кровь простолюдинов и лордов. Пьеса содержит определенные политические тенденции - она ратует за государственное единство страны, долженствующее служить залогом ее процветания. На это прямо указывает пантомима, предваряющая первое действие. Шестеро дикарей тщетно пытаются сломать связку прутьев, зато, вытаскивая один прут за другим, они без труда ломают их. По этому поводу в пьесе сказано: " Это обозначало, что объединенное государство противостоит любой силе, но что, будучи раздроблено, оно легко может быть побеждено..." Не случайно пьесу с интересом смотрела королева Елизавета. Классическому канону в " Горбодуке" соответствуют вестники, повествующие о драматических событиях, разыгрывающихся за сценой, и хор, появляющийся в конце акта. Написана пьеса белым стихом.

В 70-е годы появляются театральные здания. Если у актёров нет покровителей, то их могли просто замести за бродяжничество. Все, думаю, помнят, что все актёры – мужики.

Три типа театров:

· общедоступный – понятно, лучше всех, потому что бедно-грязно, но круто-то как

· частный – богато и красиво

· придворный – лучшие декорации, но только по придворным праздникам

Не всё было так просто:

О том, как противоречиво развивалась борьба вокруг театра, свидетельствует судьба яростного пуританина Вильяма Принна. Он напечатал памфлет «Бичевание актеров», в котором вместе с тем пребольно задевал аристократию и даже королевскую фамилию. Принна отдали под суд, посадили в тюрьму, привлекли к большому штрафу и — отрезали ему уши. Но спустя несколько лет Принн не только был выпущен на свободу, но и фактически одержал верх, ибо в 1642 г. указом парламента театры были полностью закрыты. Группа актеров сделала попытку защитить свое детище от нападок Принна и опубликовала протест. Следует обратить внимание на шкалу, по которой актеры отстаивают театр. Многое в театре они не оправдывают, а только объясняют. Они утверждают, что это удовольствие не вредное, по сравнению с медвежьей травлей — смрадом и кровопролитием. Но, оказывается, своя дикость существовала и в театре. «Мы старались, — добавляют актеры, — научить друг друга подлинному сценическому искусству, уничтожить крик и грубости, раньше пользовавшиеся успехом». Гамлет, вовсе не пуританин, сожалел, однако, что публика, в основном заполняющая театр, вообще-то не понимает ничего, кроме этой самой грубости, «клоунских пантомим и простого шума». В «Гамлете» есть указание и на историческую уникальность такого театра, где одновременно играются пьесы «правильные» и «неупорядоченные», где исполняется нечто «трагико-пасторальное». Эту же самую «неупорядоченность», просто незнание законов искусства отмечал Филипп Сидней еще в дошекспировской драматургии. Сидней, как автор «Защиты поэзии», вообще оказался в сложном положении, ибо взял на себя роль и заступника, и критика литературы и театра. Это позиция теоретика, защищающего искусство в принципе, однако не имеющего для подтверждения своих теоретических положений практических примеров: окружающее его «искусство» — еще не искусство. Однако в дальнейшем, с приходом зрелости, с появлением подлинного творчества все-таки и «неупорядоченность» не упраздняется, она становится стилем, она уже творчески освоена, используется осознанно. Понятно, «неупорядоченность» должна была производить впечатление различное под пером Шекспира, в исполнении его актеров или же, напротив, в стараниях какого-нибудь умельца «рвать страсть в клочья». Но, во всяком случае, эта «неупорядоченность» и была условием, при котором развернулась сравнительно краткая, яркая и богатая оттенками полоса в развитии английского театра: от соревнователей в умении «Ирода переиродить» до «Геркулеса с его ношей» (символ шекспировского «Глобуса»). (с)ИВЛ

Томас Кид – «Испанская трагедия» - очень кровавая трагедия мести, прообраз Гамлета, но понятно... По кровавости и стилю «Тит Андроник» Шекспира похож. В начале XVII в. просвещенный драматург Бен Джонсон будет иронизировать относительно того, что «Испанская трагедия» и «Тит Андроник» все еще считаются произведениями драматического искусства. Однако самому же Бену Джонсону будет заказано подновление «Испанской трагедии», которая, несмотря ни на какие перемены вкусов, продолжала пользоваться популярностью в общедоступном театре. И в самом деле, при всех очевидных уже для современников несовершенствах это была подлинная трагедия, пьеса страстей и действия.

Понятно, что Шекспир не мог появиться просто так. Шаг к его величию сделали предшественники, «университетские умы», группа драматургов, выпускников Кембриджа и Оксфорда: Лили, Нэш, Грин, Марло, который формально в группе «университетских умов» обычно не называется, но принадлежал к ним по происхождению, образованию и был дружен с ними. Они не только чему-то научились у профессионалов театра, но и профессионализировались сами; собственно, это были первые писатели-профессионалы.

Интересно, что Нэш в одной из пьес описывает под видом Виттенберга Кембридж. Что-то про университетскую жизнь и богемные привычки. Между прочим, по народной книге о Фаусте (ну, и Марло и блабла – соответственно) ФАУСТ РОДОМ ИЗ ВИТТЕНБЕРГА. А там уж и Гамлет туда ездит учиться, а ещё разные персонажи комедий Шекспира вот. Виттенберг – это неспроста.

" Университетские умы", объединенные принципами ренессансного гуманизма, в то же время не представляли собой какого-то единого художественного направления. Они во многом различны. Так, Джон Лили, автор прециозного романа " Эвфуэс", писал изящные комедии на античные темы, обращаясь преимущественно к придворному зрителю. А Томас Кид (1558-1594), более резкий, а то и грубый, продолжал разрабатывать жанр " кровавой трагедии" (" Испанская трагедия", ок. 1589).

Более подробного рассмотрения заслуживают Роберт Грин и особенно Кристофер Марло - наиболее значительные предшественники Шекспира. Роберт Грин (1558-1592) был удостоен в Кембриджском университете высокой ученой степени магистра искусств. Однако влекла его жизнь богемы. Он побывал в Италии и Испании. Быстро завоевал популярность как писатель. Но успех не вскружил ему голову. Незадолго до смерти Грин начал писать покаянное сочинение, в котором порицал свою греховную жизнь и предостерегал читателей от ложного и опасного пути. Творческое наследие Грина многообразно. Ему принадлежат многочисленные любовные новеллы, романы на исторические темы (один из них - " Пандосто", 1588 - использован Шекспиром в " Зимней сказке"), памфлеты и т.п.

В общем, ещё Роберт Грин писал про Зелёного Джорджа +- Робин Гуда. Если вы читали комедию Ш. «как вам это понравится», то можно ещё и сравнить немножко.

Зеленый Джордж, обходящий по долгу службы окрестности города Вейкфилда, становится участником решающих событий одной из англошотландских войн XIV в. Он завлек остатки шотландской рати и самого короля Александра Шотландского в чащи, где шотландцы становятся пленниками Эдуарда III. В то время как отцы города готовы сдать Вейкфилд шотландцам и мятежным лордам, изменившим королю, простой малый, Зеленый Джордж, спасает город да еще наносит поражение противнику и чванным лордам. Когда же король Эдуард предлагает Джорджу посвятить его в рыцари, смелый простолюдин отказывается: он предпочитает остаться йоменом, свободным крестьянином, беречь городские поля и беречь свою невесту, образ которой напоминает Мэрион баллад о Робине Гуде, непосредственно участвующего в драме.

Титанические образы трагедий Марло, о которых можно почитать в седьмом вопросе. Поэтический мир Марло был богат не столько лирическими, сколько титаническими трагическими образами. «Тамерлан Великий» (1558), «История доктора Фауста» (1588), «Мальтийский еврей» (1589), «Король Эдуард IV» (1589) — эти трагедии Марло, совершенно различные по сюжету, по персонажам и по времени действия, объединены одной темой — порыв и поражение дерзающей и незаурядной личности. Подобная тема была глубоко современна для второй половины XVI в., в ней отразились многие психологические коллизии позднего гуманизма.

Итак, в центре внимания Марло — становление могучего характера человека эпохи Возрождения. Вместе с тем нельзя не заметить в его творчестве надорванности, противоречивости: раскрывая трагедию одинокого мощного борца, Марло, в отличие от Шекспира, будто и сам упивается его обреченностью. Создатель могучих трагических характеров эпохи Возрождения обращал меньше внимания на обстоятельства, в которых действуют созданные им титаны. Но при всем том драматургии Марло в целом присуща особая грозовая атмосфера, на фоне которой вырисовываются фигуры его героев. И это было дыхание эпохи, ее битв, в которых кроилась карта нового мира, его дерзаний, споров, злодейств.

Экспрессивность образов Марло усугублялась его стилем, склонным к резкой гиперболе, к перегруженности сложными сравнениями. Как Лили и Грин, Марло наложил свою печать на стиль Шекспира. Велик вклад Марло и в развитие стихотворной структуры английской драматургии. Опираясь на опыт предшественников и особенно на хорошо изученную им систему античного латинского стиха, Марло совершенствует нерифмованный пятистопный стих. Его «белый стих» дает бесконечные вариации ритмов, позволяет передавать сложные оттенки настроения, могучие порывы души и размышления, в которые вторгаются свойственные Марло яркие описания.

На рубеже XVI—XVII вв. на английской сцене разгорелась так называемая «война театров», в свою очередь нашедшая отражение в «Гамлете»: «Немало было шуму с обеих сторон...одно время за пьесу ничего не давали, если в диалоге сочинитель и актер не доходили до кулаков». Здесь содержится указание на расстановку сил в этой «войне». С одной стороны — «сочинитель», т. е. литератор, создающий пьесу как произведение. С другой — актеры или драматурги, являющиеся одновременно актерами, и они приспосабливают пьесу к условиям сцены и вкусам публики так, как им заблагорассудится. Не всегда стороны разграничивались отчетливо, тем более что литературно-театральная борьба осложнялась личной неприязнью, и, по существу, противники отличались друг от друга гораздо меньше, чем это им казалось или чем они стремились это представить. Но борьба в целом была пересмотром принципов, на которых до этого строился английский театр и его драматургия. Центральным полемическим пунктом оказалась именно та самая «неправильность», определявшая природу английской драматургии. Эта «неправильность», кстати, обсуждается тут же, в «Гамлете»; обсуждается, вызывает некоторую иронию и — продолжает служить шекспировской драматургии. «Война театров» вспыхнула как раз в момент расцвета шекспировского гения, на высшей точке развития английской ренессансной драмы. Зрелость, выявленность возможностей «неправильной» драмы и сделали насущным обсуждение ее особенностей.

В работах того самого Бена Джонсона, которому не нравилась неправдоподобная кровавость Тита Андроника, появляется предклассицизм (но не классицзим, потому что всё равно в трагедиях и у него много кровищи, а в комедиях, например про сельскую ярмарку с высмеиванием пуритан – много народной широты, нет прямо торжества морали, полной сатиры и чёткости классицизма, ЭТО ЧЕЛОВЕК РЕНЕССАНСА, ЕГО НЕ СДЕРЖАТЬ)

Много сил отдал Бен Джонсон сочинению многочисленных масок и других пьес для придворного театра, поскольку король Яков I, наследник Елизаветы, сделал его своим придворным поэтом.

Необходимо произвести в английской драматургии шекспировской поры еще одно существенное разграничение. При всех оговорках драматургия основных предшественников Шекспира и его самого подходит под определение «драматической поэзии». Так определяли эту драматургию и сторонники ее, и противники. «Поэтической» эта драматургия считалась не только потому, что пользовалась белым стихом. Бен Джонсон, например, был противником драматической поэзии, однако вовсе не считал нужным переходить полностью на прозу. Поэтическим был в этой драме самый стиль, построение, материал, который, как и в поэзии того времени, отличался некоей фантастичностью, условностью. Драматическая поэзия, как и поэзия собственно, держалась границ преданий, легенд, всего чудесного. Уже в конце прошлого века английский поэт и критик Алджернон Суинберн, много писавший о Шекспире и его современниках, предлагал разделить пьесы того времени на романтические и реалистические. Конечно, можно и не пользоваться предложенными терминами, которые и без того перегружены различными оттенками, но важно учесть это разделение в принципе. Шекспировская драматургия, за исключением комедии «Виндзорские проказницы» и некоторых сцен в других пьесах, целиком относится к тому, что во времена самого Шекспира называли драматической поэзией и что Суинберн предлагал назвать романтической драмой. В комедии «Виндзорские проказницы» мы видим бытовое правдоподобие. В самом деле, у Шекспира это единственная бытовая пьеса на три десятка по меньшей мере «поэтических» пьес, но в драматургии того времени в целом пропорция будет другая.

В особенности поколение, шедшее Шекспиру на смену, склонялось к бытовой драматургии, сосредоточивая свое внимание на быте наиболее прозаическом, городском, буржуазном, но это не означает, повторим, перехода на язык прозы.

У драматургов Джона Флетчера (1579—1616) и Фрэнсиса Бомонта (1584—1625), непосредственно сменивших Шекспира в качестве присяжных драматургов его труппы, быт состоятельных горожан становится предметом тщательного изображения и столь же продуманного осмеяния. Выдвинулись в английской драме того времени и своего рода певцы этого быта, каким был в прозе его летописец Томас Делони. Аналогом Делони на театре, кстати использовавшим его пьесы в качестве источника, был Томас Деккер (1570? —1641), автор пьесы «Праздник башмачника» (1600); им был и Томас Хейвуд (1570—1644), автор таких пьес, как «Четыре лондонских подмастерья» и «Женщина, убитая добротой» (1603). Это пьесы «чувствительные», прославляющие добродетели нового сословия. Бомонт и Флетчер вступили в полемику прямо с Хейвудом и со всей драматургией подобного плана, высмеивая в разбогатевших торговцах и ремесленниках главным образом их «светские» и даже «рыцарские» претензии.

Бомонт и Флетчер много работали совместно, работал каждый из них также самостоятельно, например, в комедии Флетчера «Рыцарь пламенеющего пестика» (1611) с наглядностью представлена перестройка английского театра и драмы. Уже не в пределах одного эпизода, как это иногда делал Шекспир, а на протяжении целой пьесы развертывается в этой комедии спектакль в спектакле. Первоначальный замысел актеров сыграть пьесу «Лондонский купец» нарушается одним из зрителей, именно купцом, который вместе с женой вторгается на сцену и требует переменить пьесу. Этим настояниям, хотя бы отчасти, приходится уступить, и так на глазах у зрителей проходят одна за другой разные эпохи театрального искусства и драмы. Цитируется как «образчик искусства» (по гамлетовскому выражению), уже устаревшего искусства, сам Шекспир. Шекспир оказывается в том положении, в каком он некогда представил драматургию и театр своих предшественников, в первую очередь Кида и Марло в «сцене на сцене» из «Гамлета».

Отличительная черта новой драматургии — новизна сюжетов, их самостоятельность. Берутся эти сюжеты, так сказать, прямо из жизни, в отличие от тех «теней лживого вымысла», как сказал бы Томас Нэш, что составляли основной материал драматургии шекспировских предшественников и самого Шекспира. Эти сюжеты не предания, а перенесенные на сцену события современной жизни, хотя и эта жизнь может оказаться условно «испанской», как в до сих пор популярном «Испанском священнике» того же Флетчера, «итальянской» («Филастр» Бомонта и Флетчера). Конечно, Англия и у Шекспира всегда узнаваема под любыми одеждами, под любым небом, но у его последователей дистанция еще более сокращается.

Впрочем, назвать Бомонта и Флетчера «последователями» Шекспира едва ли возможно, как невозможно в отношении и любой другой фигуры, шедшей ему на смену в английской драматургии. Говоря о предшественниках Шекспира, мы имеем в виду не просто писателей, пришедших в литературу раньше него, но наметивших то, что им было доведено, развито до величия. Титанические фигуры, трагические столкновения, картинно-образный стих — во всем этом, что мир знает по Шекспиру, у него действительно были предшественники. Последователей же его в драме искать не приходится. Так, между монологом Актера в «Гамлете» («Пирр, рыкающий...») и следующим затем монологом самого Гамлета стилистическая дистанция неизмеримо меньше, чем между несколькими строчками Шекспира, приведенными в комедии Флетчера, и всем текстом комедии. Правда, Шекспир не только следовал своим предшественникам, он, кроме того, внимательно относился к работе своих сверстников и младших современников, он даже сотрудничал с ними, например с Флетчером, но именно там, где сотрудничество заметно, видна уже как бы не шекспировская драматургия в пределах шекспировской.

При этом младшее поколение английских драматургов учитывало шекспировский опыт, делало на него прямые ссылки. Драматург Джон Вебстер (1580—1625?) в предисловии к своей трагедии «Белый дьявол» (1612) отдавал должное «плодотворной деятельности мастера Шекспира», но не случайно английские исследователи видят в этой ссылке больше вежливую отписку, чем указание на действительную традицию. В самом деле, Джон Вебстер, крупнейший из поздних трагедиографов шекспировской поры, как бы через голову уважаемого «мастера» совершал возврат ко временам дошекспировским, к избыточной «кровавости» самого Томаса Кида. Снова — крайняя запутанность интриги, нагромождение козней, заговоров и в итоге трупов. У Вебстера, как у Кристофера Марло, вновь появляется преодоленная Шекспиром тяга к ужасному как таковому, своего рода надрыв, упоение ужасным.

История английского театра эпохи Возрождения тоже обрывается на трагической ноте. История эта именно обрывается: с началом Английской буржуазной революции театры, по специальному указу Оливера Кромвеля, подкрепленному постановлением парламента, были сначала закрыты, а потом сожжены. Принять во внимание надо, конечно, обе стороны процесса: не только усилившийся натиск пуритан, но и ослабление самого театра, органическую завершенность его развития на определенном этапе. Пуритане добили театр, поставив его в положение жертвы и не позволив ему умирать своей, более медленной смертью.

Получив власть, пуритане привели в действие угрозу, которая до той поры оставалась на бумаге, а именно актеров, попавшихся в руки властям, публично высекли. Сгорели театры не все сразу, и в тех, что еще стояли, актеры пытались самочинно устраивать представления. Тогда в дело вступала армия, разгонявшая исполнителей и публику. Актерам удавалось найти приют вне города, в богатых имениях, где они время от времени давали спектакли. Но регулярная литературно-театральная жизнь в Лондоне прекратилась в общей сложности на семнадцать лет.