Стимул и санкция

Еще прошлой весной в колхозе имени Фрунзе – под Белгородом – я был удивлен суровейшим, а на непривычный взгляд прямо-таки «драконовским» распорядком.

Вот уже шесть лет ежедневно каждому работнику (а в колхозе тысяча семьсот человек!) от рядового ездового до «главных» – агронома, зоотехника, бухгалтера, диспетчера, начальников участков – всем, всем и каждому, повторяю, ежедневно ставятся баллы за качество их работы или службы, то есть деятельности. Что ни день, то в нарядах и ведомостях против всякой фамилии появляются цифры: единица, двойка, тройка, четверка. И так же неукоснительно – в соответствии с баллом – следует поощрение или санкция. Шестой год! За единицу («сработал по первому баллу») – сто десять процентов дневного заработка. За двойку – сто процентов заработка, но, как и в первом случае, право на годовую премию (дополнительную оплату), за тройку – минус десять процентов заработка и лишение части месячной премии (а это деньги немалые!). За четверку – брак явный, с материальным ущербом – полное лишение заработка за этот день и месячной премии (сумма весьма приличная!)...

Поначалу меня, признаюсь, смутили именно всеобщность порядка и то, что санкции применяются не только к завзятым халтурщикам (их немного), но и к работникам хорошим, заслуженным, имеющим ордена, но допустившим ненароком какую-то промашку. Не унижает ли это достоинства хороших людей? Не оскорбляет ли их чести? Не обижает ли то, что польза, принесенная ими колхозу, намного перевешивает стоимость ущерба от случайного промаха, а за него все равно – неукоснительно! – взыскивают? При мне председатель колхоза Василий Яковлевич Горин «наказал» третьим баллом агронома, которого и ценит, и хвалит. Агроном, «замотавшись», не договорился как следует о сортовых семенах, а послал за ними машины, и вышел холостой пробег. И – третий балл, и минус круглая сумма. Справедливо ли? Так в том-то и соль, что социальная справедливость тут совершенно неоспорима: ты нанес ущерб коллективному хозяйству и, будь добр, расплачивайся, независимо от твоих заслуг...

Около месяца прожил в колхозе и убедился, что при «драконовском» распорядке люди чувствуют себя свободно (не распущенно, а именно свободно), потому что порядок нелицеприятен, распространен на всех, а верность балльных оценок под постоянным и строгим общественным контролем. Кстати, весь Белгородский район второй год работает по этой системе (только считают по-школьному: за хорошую работу не единица, а четверка).

Вижу лицо проницательного читателя: ну вот, мол, опять открыто лекарство «от всех болячек»! мало их было, «панацей», – теперь «балльная система»! Распространить ее директивно на все конторы и предприятия – и все сделается само собой? Конец и халтурщику, и чиновнику? Больницы будут строиться без задержки, лифты включатся мгновенно, бесцельные траты денег прекратятся? Так? Если бы так!

Сколько уж раз мы, резко столкнувшись с каким-то отрицательным явлением, начинаем заново изобретать велосипед, выдумывать некое «новое» организационное противоядие. А законы у нас и без того хорошие. И если порыться в справочниках, можно найти «статьи» и против безответственности и бесхозяйственности, и халтуры, и волокиты, не говоря уж о браке и воровстве. Но, конечно, совершенствовать и управление, и порядок личной ответственности полезно. И, вероятно «балльная система» неплоха, хотя и не универсальна и не обладает автоматическим «самодействием». Как и аккордно-премиальная оплата, и бригадная ответственность за качество, вводимая в земледелии и на стройках... Речь о другом! Не о панацеях.

И в колхозе имени Фрунзе «балльная система» – всего лишь помощница в той огромной и разветвленной – ежечасной! – работе, которую коммунисты ведут в большом коллективе. Тут и экономические стимулы, и общественный контроль, и гласность, и прочее, и прочее – целый арсенал средств...

Безнаказанность атакуется по всему фронту. Но и Василий Яковлевич Горин, и секретарь райкома Альберт Семенович Семин, умница, один из интереснейших молодых партработников, с которыми я подружился впоследние годы, толкуя обо всем этом, подчеркивают прежде всего глубинность проблемы...

Идет напряженная пятилетка, и каждому трудовому успеху, рекорду, подвигу на строительных лесах мы радуемся еще и потому, что верим в открытую Лениным силу доброго примера. Но часто ли задумываемся над тем, что и безнаказанность, увы, обладает немалой «воспитывающей» функцией?

Несколько лет я чинил и чистил пишущую машинку в одной мастерской. Всегда спешил и, каюсь, платил трешки и пятерки за срочный ремонт «без квитанции». Впрочем, мастера и не делали из этого тайны: договаривались и получали деньги при заведующем и приемщице: такой был «климат». Но вот позапрошлым летом меня встретил новичок, парнишка лет 18, внимательный и опрятный. Как он копался в прейскурантах, чтобы меня не обсчитать! Как трепетно диктовал цены приемщице! И сделал все, как надо. Прошел еще год, я застал того же парнишку, только повзрослевшего, с бачками и усиками. Меня он не узнал. Машинку взял небрежно и громко, никого не стесняясь, хотя рядом сидели заведующая и приемщица, объявил: «Пятерка – и все дела!»

Боже мой, его уже просветили, выучили, превратили в барыгу! А день был солнечный, яркий и мастерская была освещена: на стенах висели лозунги о пятилетке, и праздничная стенгазета, и доска показателей, не хватало только таблички: «Вас обслуживает коллектив коммунистического...», но и она могла оказаться: мастерская-то, вероятно, выполняла планы.

И тут, может, впервые с такой ясностью возникла мысль, а всякий ли коллектив – коллектив?

И еще: если безнаказанность так скоро превратила честного парнишку в барыгу, то не способна ли она превращать и вполне взрослых аккуратных служащих сперва в «разовых», а потом «закоренелых» халтурщиков, а начинающих волокитчиков в отпетых, изощренных чинуш? И не опаснее ли для нас именно это растление душ, чем даже материальный ущерб от безнаказанности? Раз – простили, второй – оборонили, третий – «не выдали», и вот он, готовенький! Куда его девать?

Но разве мы с ней не воюем, с безнаказанностью? И тысячи и тысячи народных контролеров – честь и хвала им и всеобщая поддержка, этим прекрасным и самоотверженным людям. И общественные организации, и административные органы. И наш брат, выступающий в газетах.

Но если появляются все новые факты – значит, воюем недостаточно. Да и явление, коли иметь в виду его нравственный смысл, не такое, чтобы с ним можно было справиться «одним махом». Борьбу надо усиливать, а о зле говорить полным голосом. И если XXIV съезд парии и Пленумы ЦК резко, прямо, со всей остротой вскрывают недостатки и в экономике, и в управлении, и во всех звеньях нашего аппарата и требуют повышения ответственности – это признак не слабости, а силы. И выражение традиций народа, партии...

...Недавно перечитывал работы Ф.Э. Дзержинского, в том числе и последнюю речь, произнесенную за считанные минуты до смерти, на Пленуме Центрального Комитета партии. Феликс Эдмундович говорил: «Я не щажу себя... Я никогда не кривлю своей душой; если я вижу, что у нас непорядки, я со всей силой обрушиваюсь на них...»

Не щажу! Со всей силой обрушиваюсь! Заповедь большевика. И завет наследникам...

...Мы немало пишем сегодня о сохранении земель, вод, чистоты воздуха и при этом непременно упоминаем потомков. Оставить им в порядке планету! Но ведь нам, строителям нового общества, надобно еще передать потомкам и чистую нравственную атмосферу. И когда вспоминаю того парнишку, что и с моим участием превратился в барыгу, больно от того, что он станет зрелым человеком, когда меня не будет на свете. А у него появится сын...

Безнаказанность – зло. И заострять разговор о нем менее опасно, чем приуменьшать, затушевывать. Воевать же с ним – обязанность. Перед страной. Перед социализмом. Перед нашими современниками. И перед теми, кто сменит нас...

Литературная газета. 1973. 21 марта