Телескоп» и «Молва». П. И. Надеждин – издатель и критик

Второй после Н. А. Полевого крупный деятель русской журналистики, вышедший не из дворянской среды, Николай Иванович Надеждин, родился в 1804 г. в семье сельского священника Рязанской губернии, учился в семинарии и в 1824 г. окончил Московскую духовную академию со степенью магистра богословских наук. Затем он в течение двух лет был профессором русской и латинской словесности Рязанской семинарии, но тяготился службой и вышел в отставку. Решив посвятить себя научной деятельности, Надеждин переехал в Москву. Молодому разночинцу не удалось определиться в гражданскую службу, и он вынужден был кормиться частными уроками и переводами.

В 1828 г. Надеждин познакомился с М. Т. Каченовским, профессором Московского университета по кафедре древней русской истории и издателем-редактором журнала «Вестник Европы». Каченовский был поражен эрудицией молодого ученого, его глубокими знаниями европейских литератур и языков, в том числе древних, ввел его в университетские круги и привлек к участию в журнале. Надеждин напечатал в «Вестнике Европы» несколько статей по философии и истории, ряд отзывов на литературные произведения. Громкую известность, граничащую со скандалом, Надеждину принесли острые, живые статьи-фельетоны, которые он печатал за подписью «Экс-студент Никодим Надоумко». Эти фельетоны были объединены образом автора – бывшего студента Никодима Аристарховича Надоумко, который живет уединенно в Москве, в переулке на Патриарших прудах, в бедной каморке на третьем этаже. Статьи написаны в форме разговоров Надоумко с поэтами-романтиками Тленским и Флюгеровским, отставным университетским корректором Пахомом Силычем и другими персонажами.

К числу наиболее нашумевших фельетонов Надеждина относятся «Литературные опасения за будущий год» («Вестник Европы», 1828, № 21, 22), «Сонмище нигилистов» (1829, № 1, 2), рецензии на «Бал» Баратынского и «Графа Нулина» Пушкина (1829, №2, 3), на «Полтаву» Пушкина (1829, № 8, 9) и седьмую главу «Евгения Онегина» (1830, № 7). Уже первая статья удивила читателей не только своим содержанием, но и формой. Чернышевский в «Очерках гоголевского периода русской литературы» писал о ней: «Необычайна была и вся внешность статьи, наполненной латинскими фразами, латинскими, немецкими и английскими стихами, усеянной упоминаниями об известных и малоизвестных исторических именах и фактах, проникнутой стремлением к неведомому тогда у нас юмору. Но нелепее всего показалось самое направление статьи: в ней доказывалось, что блестящая, по-видимому, тогдашняя литература наша в сущности представляет очень мало утешительного; что лучшие наши тогдашние поэты не выдерживают критики, потому что таланты их не развиты ни образованием, ни жизнью, так что сами они не знают, как, что, зачем и почему они пишут» (III, 142).

Действительно, основной тезис критических статей-фельетонов Надеждина в «Вестнике Европы» гласит: у нас нет литературы, и происходит это потому, что современная литература романтическая, а романтизм не может служить основой истинной литературы. Всю силу своего полемического таланта Надеждин направляет на борьбу с романтизмом, на остроумное, подчас довольно грубое, развенчание нелепостей модных произведений романтиков. В этом смысле выступления Надеждина оказались полезными для русской литера­туры: они расчищали путь реалистическому искусству. Но позиции, с которых Надеждин осуждал романтизм, это «чадо безверия и революции», были реакционными. Надеждин вменял в вину романтизму его стремление рисовать темные стороны жизни, будить в человеке чувства сомнения и тревоги. Поэт должен изображать не то, что тревожит, ожесточает человека, а то, что радует, веселит его.

Критик резко нападал на Пушкина, которого не отделял от эпигонов романтизма.

Положительная программа Надеждина в вопросах литературы и искусства отличалась крайней противоречивостью. Это отметил Белинский, сказав, что между «воззрениями» Надеждина и их «приложением» содержится «явное противоречие» (V, 213). Чернышевский, ценивший заслуги Надеждина в развитии русской критики, также указывал, что его суждения «представляют странный хаос, ужасную смесь чрезвычайно верных и умных замечаний с мнениями, которых невозможно защищать, так что часто одна половина статьи разрушается другой половиною» (III, 225).

Надеждин высказал очень смелую для своего времени мысль о тесной связи поэзии с жизнью, о праве поэта изображать все стороны жизни. «Где жизнь, там и поэзия», «пусть поэзия изображает нам верно то, что видит и слышит в природе», – неоднократно повторял Надеждин. Требуя «верности» изображения, Надеждин выступал против романтического субъективизма и как будто намечал пути к созданию реалистической эстетики. Но при этом, явно противореча себе, он признавал в искусстве только «светлое», «возвышенное» и «нравственное», т. е. не расширял, а сужал сферу искусства, допуская изображение жизни только с парадной («светлой») стороны.

Сказав, что поэзия нового времени не будет ни классическою, ни романтическою, Надеждин, однако, не сумел точно определить, какой же она должна быть в действительности. И не сделал он этого по той причине, что не видел в тогдашней русской литературе реальных сил, которые могли бы обеспечить движение вперед. В «Очерках гоголевского периода русской литературы» Чернышевский совершенно верно определил историческую роль Надеждина, которая состояла в том, что он был талантливый, смелый отрицатель, а не созидатель: роль созидателя выполнил только Белинский, многим обязанный эстетической мысли Надеждина. Поэтому Чернышевский и назвал его «образователем автора статей о Пушкине».

Надеждин попытался поставить литературную критику на твердую философскую основу; правда, эта основа у него, как последователя Шеллинга, была идеалистической. Он стремился понять природу художественного произведения, определить существо художественного метода. Значительно опережая своих современников, Надеждин, по словам Чернышевского, «заговорил о таких вещах, о которых до него и не слыхивали: об идее, как душе художественного создания, о художественности, как сообразности формы с идеею и т. д. и т. д.» (III, 160). Этим он частично подготавливал первые литературно-критические статьи Белинского. Заявив, что по самой своей природе художественное произведение должно не «доказывать», а «показывать», Надеждин начал борьбу, продолженную впоследствии Белинским, против абстрактного дидактизма и морализирования в искусстве.

Взгляды, высказанные в критических фельетонах Надеждина, были развиты и обстоятельно аргументированы им в докторской диссертации «О начале, сущности и участии поэзии, романтической называемой». Блестяще защитив диссертацию при Московском университете, Надеждин с 1831 г. был зачислен ординарным (штатным) профессором университета по этико-филологическому отделению. Со второго семестра 1831–1832 учебного года он приступил к чтению лекций по теории изящных искусств, логике и археологии. Лекции Надеждина пользовались огромным успехом, их слушали Станкевич, Огарев, К. Аксаков, Гончаров. Белинский, исключенный из университета в сентябре 1832 г., успел посетить несколько лекций Надеждина.

Широко развернувшаяся преподавательская деятельность в университете не отвлекла Надеждина от занятий журналистикой. С 1831 г., когда из-за отсутствия подписчиков прекратился «Вестник Европы», в котором Надеждин сотрудничал в течение трех лет, он сам начинает выпускать два периодических издания – журнал «Телескоп» и при нем газету «Молва» (выходили до 1836 г.).

«Телескоп» был создан как «журнал современного просвеще­ния», «Молва» – как «газета мод и новостей». «Телескоп» издавался два раза в месяц (в 1834 г. еженедельно), «Молва» – еженедельно, два и три раза в неделю, причем то в формате журнала – в восьмую долю листа, то в формате газеты – в четвертую долю листа, с разделением газетной полосы на две колонки, с «подвалом». Содержание и структура «Телескопа» и «Молвы» за шесть лет их издания также не оставались неизменными, но, как правило, серьезный материал помещался в «Телескопе», а более легкий – в «Молве», где также печаталось описание модных туалетов с при­ложением картинки мод.

Обычно шестилетнюю историю «Телескопа» и «Молвы» (январь 1831 – октябрь 1836) делят на три периода. Первый период охватывает четырехлетие с небольшим, когда во главе изданий стоял Н.И. Надеждин и единолично ведал делами редакции (до его отъезда за границу 8 июня 1835 г.); второй период – когда журнал временно выходил под редакцией В. Г. Белинского (с июня до середины декабря 1835 г.); третий период – вновь редакция Надеждина, но при ближайшем сотрудничестве Белинского (до запрещения изданий в связи с опубликованием в «Телескопе» «Философического письма» П. Я. Чаадаева)[88][36].

Принимая эту периодизацию, следует, однако, учитывать, что в августе – сентябре 1834 г. Надеждин по поручению университета ездил ревизовать учебные заведения в Тульской и Рязанской губерниях; в течение этого времени Белинский был фактическим редактором «Телескопа» и вместе с другим сотрудником, своим товарищем по университету В. С. Межевичем, редактировал «Молву». В конце 1834 г. Надеждин вообще передает «Молву» в ведение Белинского. Что касается «Телескопа», то хотя он официально перешел под редакцию Белинского только с седьмого номера за 1835 г., однако уже с начала 1835 г. на нем лежали все хлопоты по журналу. Надеждин решил сделать «Телескоп» органом «современного просвещения». Но поскольку основой просвещения и образования Надеждин считал философию и изящные искусства, – «полнейшим и торжественнейшим откровением жизни представляются всегда искусства», – он придал своему научно-литературному журналу философско-эстетическую направленность,

В «Телескопе» были следующие постоянные отделы: «Науки», «Изящная словесность», «Критика» (в некоторые годы вместе с библиографией), «Современные летописи», «Смесь». Самое большое внимание уделялось научному отделу. Каждый номер открывался статьей по философии, эстетике, истории, географии, естественным наукам – с преимущественным вниманием к их теоретическим основам, а не к практическому применению, – по истории и теории литературы. В этом отделе участвовали, кроме самого Надеждина, многие профессора и преподаватели Московского университета – историк М. П. Погодин, историк и юрист Ф. Л. Морошкин, физик и философ М. Г. Павлов, профессор естественных наук М. А. Максимович, историк и теоретик литературы С. П. Шевырев и др. Публиковалось также много научных статей, извлеченных из иностранных журналов: например, в переводе Н. П. Огарева вышла работа Кузена «Современное назначение философии», в переводе В. С. Межевича – «Суждение Шеллинга о философии Кузена» и т. д.

Научный отдел был в «Телескопе» лучше, чем в других журналах. Правда, далеко не все сотрудники журнала обладали способностью популяризировать достижения наук, поэтому в большей своей части научные статьи были интересны только для специалистов. Сухость, чрезвычайная наукообразность материалов этого отдела «Телескопа» мешала стать ему массовым изданием.

Хотя журнал Надеждина был назван техническим словом «телескоп», он, в отличие от «Московского телеграфа» Полевого, почти не давал ни технической, ни экономической информации. Например, в течение всего 1831 г. были напечатаны только две экономические статьи: «Происхождение, возрастание и упадок голландской торговли» (№2—3) и «Мысли о причинах упадка кредита в дворянском сословии и средствах к восставлению оного» (№ 21).

Большое место в критическом отделе «Телескопа» занимали пространные отзывы и разборы научных сочинений, особенно по вопросам философии, эстетики, истории.

В художественном отделе печатались повести и отрывки из романов Погодина, Загоскина, Лажечникова, Н. Ф. Павлова, Квитки-Основьяненко, И. И. Панаева и других, стихотворения Шевырева, Хомякова, К. Аксакова, Тютчева и различных малоизвестных поэтов. Среди переводов наиболее широко – четырнадцатью повестями – были представлены произведения Бальзака.

Как и в «Вестнике Европы», Надеждин в «Телескопе» и «Молве» пишет о том, что грядущее искусство не будет ни классическим, ни романтическим, а соединит черты того и другого. Только теперь в качестве определяющего признака «истинного» искусства Надеждин выдвигает «народность». Но его понятие народности очень противоречиво и далеко от того, как понимал народность в 1830-е годы просветитель-демократ Белинский.

Надеждин выступал против аристократического, узко замкнутого, салонного искусства, истоками своими восходящего к западной культуре, преимущественно к французскому классицизму, против подражания – за самобытное, народное искусство. Он с удовлетворением отмечал, что «наша словесность мало-помалу выбралась из гостиных» и перестает быть «барщиною европейской». Надеждина радует стремление многих современных писателей: Крылова, Загоскина, Гоголя как автора «Вечеров на хуторе близ Диканьки», даже Булгарина – рисовать картины народной жизни. К числу «народных писателей» Надеждин относил и Пушкина, но только как автора «Бориса Годунова». Уже самое сочетание имен людей, различных по своим общественным и литературным взглядам и творческой манере, убеждает, что Надеждин под народностью понимал «простонародность», изображение «русских картин русской жизни». Вскоре Белинский разъяснит, что дело не только в «пред­мете» изображения, но во «взгляде» на этот предмет: поэт может быть истинно народным, изображая не только русский быт и нравы.

Самое понимание народности Надеждин не отрывал от уваровской формулы «православие, самодержавие и народность». Как бы подводя итог своим рассуждениям об отличительных особенностях русского просвещения и народности русской литературы, Надеждин заявлял в «Телескопе» в 1836 г.: «В основание нашему просвещению положены православие, самодержавие и народность. Эти три понятия можно сократить в одно относительно литературы. Будь только наша словесность народною, она будет православна и самодержавна» (№2).

Отдел «Современные летописи» включал статьи о современном состоянии наук и искусств в разных странах, информацию о развитии просвещения в России; в разделе «Знаменитые современники» печатались критико-биографические очерки западноевропейских ученых, литераторов, общественных деятелей.

В отличие от «Московского вестника», близкого по типу «Телескопу», журнал Надеждина не чуждался политики. Но поскольку права на политическую информацию «Телескоп» не имел, то свое отношение к современным проблемам Надеждин и его сотрудники высказывали в научных и литературно-критических статьях, в рецензиях и даже стихах. Наиболее часто этой цели служили материалы отдела «Современные летописи».

Общественная позиция «Телескопа» в первые годы его существования отчетливо проявилась в отношении к двум важнейшим политическим событиям: к Июльской революции 1830 г. во Франции и отзвукам ее в других странах Европы и к восстанию в Польше и Литве. В освещении и трактовке этих вопросов журнал Надеждина не расходился с официальной периодикой, и в частности с «Северной пчелой» Булгарина, со страниц которой на европейских революционеров и польских повстанцев непрерывно сыпались хулы и проклятия.

В 1831–1832 гг. в «Телескопе» была напечатана серия статей и заметок, в которых осуждались революционные события во Франции, приведшие к свержению Карла X, последнего представителя «законной» династии Бурбонов. Сотрудники «Телескопа» и «Молвы» не только возмущаются «безумством» французов, осмелившихся выступить против феодально-монархического правления, но и решительно осуждают французских поэтов-романтиков – Казимира Делавиня, Виктора Гюго, чьи произведения содержали одобрительные отклики на происходящие политические события. Борьба «Телескопа» и «Молвы» с романтизмом носит ярко выраженную политическую окраску.

Очень характерна для взглядов Надеждина его статья «Современное состояние сатиры во Франции» (1832, № 6), большая часть которой посвящена творчеству Огюста Барбье. Помещение этой статьи иногда расценивают как проявление политического радикализма Надеждина и «реалистических принципов» его эстетики[89][37]. Вряд ли с этим можно согласиться. Барбье – революционный поэт Франции, он воспел героизм простого народа в революции 1830 г. и сурово осудил предательство буржуазии. Надеждин хвалит Барбье, но отнюдь не за его политический радикализм. Критик нашел в Барбье союзника для нападок на французскую буржуазию, только нападали-то они на нее с разных сторон: если Надеждин не мог простить буржуазии уничтожение во Франции феодальных порядков, то Барбье, напротив, обвинял буржуазию в трусости и непоследовательности, в предательстве интересов народа. Не следует забывать, что Надеждин хвалил не столько подлинного Барбье, сколько свое истолкование его творчества: он все время подчеркивал, что Барбье, разочаровавшись в революции, «не позволяет себе ни одного оскорбительного слова против Бурбонов», а Наполеона, напротив, «проклинает», что поэт «требует только от народа – добрых нравов, от людей, облеченных властью, – бескорыстия, от всех – религии: его «Ямбы» обрекают позору одну безнравственность». Так революционный поэт превращен Надеждиным в среднего буржуа-моралиста, порвавшего с революцией.

Не расходился Надеждин с официальным правительственным курсом и в трактовке польско-литовских событий 1830–1831 гг. «Телескоп» напечатал похвальную рецензию на русофильскую брошюру «Несколько замечаний на последнюю польскую революцию», изданную в Берлине и перепечатанную в России. В журнале появляются верноподданнические стихотворения, положительно оцениваются статьи и рассказы из других журналов, в которых сотрудники Надеждина усматривают близкие им тенденции.

Суждения «Телескопа» и «Молвы» о внутренней политике государства также показывали полную благонамеренность издателя: он не допустил ни одного критического замечания в адрес правительства или каких-либо казенных учреждений. Больше того, «Телескоп» и «Молва» называют «мудрым» николаевское царствование и рассматривают его как «средоточие» всех успехов России в «экономии и науках».

С самого начала «Телескоп» и «Молва» повели борьбу с «Московским телеграфом». Полевой характеризуется как антипатриот, обвиняется в космополитизме; старательно выбираются из «Московского телеграфа» все фразы, дающие повод заподозрить его издателя в недостаточной благонамеренности. Например, когда Полевой упрекнул Загоскина, автора романа «Рославлев», в «патриотическом хвастовстве Русью», Надеждин сразу же расценил эти слова как «дерзость» и выступил с отповедью вольнодумному журналисту: «Назвать хвастовством благородное одушевление русского, восхищающегося славою и величием своего отечества!!! Нет, это уже выше всякой меры!» (1831, № 14).

Нападки на Полевого как журналиста, критика, историка, беллетриста продолжались в изданиях Надеждина вплоть до 1835 г.: отношение к Полевому меняется только после того, как во главе «Телескопа» и «Молвы» становится Белинский. Что касается самого Надеждина, то во время следствия в 1836 г., после закрытия журнала и газеты, он в доказательство преданности монарху приводил свои резкие выступления против «Московского телеграфа» и его издателя.

Но если Надеждин прочно стоял на позициях официальной народности, как можно объяснить постоянную полемику его изданий с Булгариным и Гречем? Во-первых, в целях сохранения своего авторитета как профессора Московского университета Надеждин Должен был отражать многочисленные атаки Булгарина и Греча, которые видели в Надеждине одного из своих конкурентов на журнальном поприще. Во-вторых, издания Надеждина, как в свое время «Московский вестник», больше нападали на дух наживы и предпринимательства, свойственный «Северной пчеле» и «Сыну отечества», на нехудожественность, открытый дидактизм, «нравоучительность» беллетристических произведений Булгарина и Греча, чем на реакционную политическую линию их писательской и журналистской деятельности.

Полемикой Надеждина с Булгариным воспользовался Пушкин, чтобы напечатать в «Телескопе» в отделе «Смесь» (1831, №13 и 15) за подписью «Феофилакт Косичкин» два свои памфлета: «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов» и «О мизинце г. Булгарина и о прочем»[90][38]. Однако помещение пушкинских памфлетов в «Телескопе» не дает оснований утверждать, что будто бы «в эту пору сложился союз Надеждина и Пушкина в борьбе против Булгарина»[91][39]. Правильнее говорить не о «союзе», а лишь о временном соглашении, поскольку в борьбе с Булгариным и Гречем Надеждин и Пушкин преследовали разные цели: Надеждин – литературно-эстетические, Пушкин – политические.

В 1831 г. Надеждин решительно меняет свое отношение к творчеству Пушкина: если в «Вестнике Европы» в 1828–1830 гг. поэт был основной мишенью его злобных выпадов, то в «Телескопе» Надеждин печатает положительную рецензию на «Бориса Годунова» и хвалебный отзыв о стихотворениях «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». Ни одного критического замечания в адрес Пушкина не встречается на страницах изданий Надеждина в течение всего года. Но это не значит, что он понял реалистическую основу его творчества. Совсем нет: Надеждин «признал» Пушкина, рассчитывая, что дальнейшее творческое развитие поэта пойдет по линии освоения той «народности», за которую ратовал сам Надеждин.

Однако этого не произошло, и с 1832 г. в «Телескопе» и «Молве» вновь начинаются нападки на Пушкина. В № 9 журнала Надеждин напечатал свою объединенную рецензию на последнюю главу «Евгения Онегина», третью часть «Стихотворений» Пушкина и «Стихотворения» молодого поэта Виктора Теплякова. Сочетание этих имен проведено критиком умышленно: по мнению издателя «Телескопа», каждый год в жизни Пушкина свидетельствует об «ощутительном упадании поэта», а талант Теплякова, напротив, мужает и «обещает в себе достойное продолжение таланта Пушкина» и может даже превзойти его «великолепием и пышностью поэтического убранства».

Политическая платформа «Телескопа» и «Молвы» за 1831 г. вызвала полное одобрение правительства. Царь даже пожелал подписаться на эти издания, о чем Надеждин с радостью сообщил читателям. Однако в последующие годы журнал Надеждина, несмотря на его благонамеренность, стал вызывать подозрения. Например, летом 1832 г. Николай I обратил внимание на переводную статью «Тирольца», где сочувственно говорилось об Андреасе Гофере, герое тирольской партизанской войны 1809 г. (№ 3). Затем Надеждину было сделано несколько замечаний за «вредное» направление «Телескопа» и нападки на «личности», которые будто бы содержались в статьях издателя.

В 1833 г. Надеждин произвел новую размежевку материала между «Телескопом» и «Молвой». В «Молву» отходят стихотворения, рецензии и библиографические отзывы, в «Телескопе» несколько сокращается отдел научных статей. Стремясь сделать журнал более доступным читателям, Надеждин усиливает отдел художественной прозы, преимущественно переводной.

Однако видимое благополучие в изданиях Надеждина продолжалось недолго: уже через год «Телескоп» и «Молва» начали заметно ухудшаться качеством печатаемых материалов. С начала 1834 г. «Молва» стала выходить объединенно с «Телескопом» как приложение к нему, и текст ее состоял из переводов повестей, пустых заметок в разделе «Смесь» и рассказов о путешествиях. «Телескоп» также наполнялся переводными произведениями.

Издатель, занятый службой, не мог уделять достаточного внимания журналу. Кроме лекций в университете, Надеждин как член училищного комитета должен был ревизовать учебные заведения московского округа, подолгу отлучаясь из города. В качестве секретаря Совета университета он готовил материал «Ученых записок», созданных при Московском университете в июле 1833 г. В них были обязаны принимать участие профессора и адъюнкты – и Надеждин лишился многих авторов статей для «Телескопа» и «Молвы». Большая группа сотрудников Надеждина, пришедших из «Московского вестника» и «Европейца» – Шевырев, Погодин, И. Киреевский, Андросов, Хомяков, Языков, Н. Павлов, Мельгунов – еще летом 1834 г. решила «отколоться» от Надеждина и основать собственный журнал «Московский наблюдатель». Надеждин даже сам думал оставить падающий во мнении читателей «Телескоп» и взять на себя роль главного редактора нового журнала, однако органи­заторы «Московского наблюдателя» отказались от его участия.

Таким образом, к осени 1834 г. Надеждину нужно было либо прекратить выпуск «Телескопа» и «Молвы», либо ввести в них освежающую струю – привлечь нового сотрудника, способного оживить умирающие издания и не связанного служебными отношениями с университетом. Таким сотрудником для Надеждина мог быть только Белинский, который уже полтора года участвовал в «Телескопе» и «Молве» как переводчик и в августе – сентябре 1834 г. успешно заменял Надеждина на посту редактора «Телескопа». Обдумав дело, Надеждин разрешил публикацию в «Молве» первой оригинальной работы Белинского «Литературные мечтания». Правда, Надеждин старался сдерживать Белинского и помещал его статьи и заметки только в «Молве»; в «Телескопе» Белинский начал выступать только с середины 1835 г., когда издатель уехал за границу.

Надеждин не мог не оценить ту спасительную роль, которую сыграли «Литературные мечтания» в судьбе его журнальных предприятии, и, оставив за собой руководство «Телескопом», с конца 1834 г. передает «Молву» в ведение Белинского, который становится, по существу, неофициальным редактором «Молвы» и ее основным сотрудником.

В 1835 г. «Молва» вновь начала выходить самостоятельно, отдельно от «Телескопа», в формате газеты (четвертая доля листа, две колонки); в ней появились постоянные отделы, причем основным был отдел «Литературная хроника». Белинский в особом примечании к «Литературной хронике» в № 1 «Молвы», признав справедливость прежних неудовольствий читателей «бедностью библиографических известий» в «Молве», обязуется расширить отдел и придать библиографическим материалам «Молвы» большую объективность и принципиальность: «В наступившем году «Литературная хроника» будет по возможности полною... Но заранее просим извинения у гг. сочинителей, переводчиков и издателей, «Молва» принимает девизом своей «Литературной хроники» стих Державина: «Стоять – и правду говорить!..» (XIII, 270).

Что касается «Телескопа», то первые шесть номеров за 1835 г., подготовленные при Надеждине, были по-прежнему скучны. Решительные изменения к лучшему в «Телескопе» произошли после отъезда Надеждина за границу, где он провел время с июня по декабрь 1835 г., оставив Белинского работать вместо себя.

В отсутствие Надеждина Белинский выпустил шесть номеров «Телескопа» и двадцать шесть – «Молвы». К сотрудничеству он привлек своих друзей по кружку Н. В. Станкевича – М. А. Бакунина и В. П. Боткина, а также молодых поэтов – А. В. Кольцова, В. И. Красова, К. С. Аксакова, беллетриста П. Н. Кудрявцева и др.

При Белинском заметно усилился интерес «Телескопа» к вопросам политико-экономическим: почти в каждом номере печаталась статья на экономическую тему. Но больше всего оживлению «Телескопа» способствовали работы самого критика. При Белинском усиливается борьба «Телескопа» и «Молвы» с реакционной периодикой, появляются положительные отзывы о Н. Полевом.

Надеждин, вернувшись в Москву, не противился тому направлению, которое придал Белинский его изданиям. Очевидно, это объяснилось тем, что, порвав с университетом, – Надеждин вышел в отставку перед поездкой за границу, – он чувствовал себя более независимым. В 1836 г. Надеждин вместе с Белинским ведет полемику с «Московским наблюдателем» как изданием светским, аристократическим, довольно строго оценивает книгу Шевырева «История поэзии» и вообще поддерживает полемический пыл своего молодого сотрудника.

Можно было предполагать, что «Телескоп» поднимется во мнении читателей и с 1837 г. тираж его возрастет; до этого журнал печатался в 500–800 экземплярах. Но этого не произошло: за напечатание в № 15 журнала «Философического письма» П. Я. Чаадаева «Телескоп» и «Молва» в октябре 1836 г. подверглись запрещению. Чаадаев официально был объявлен сумасшедшим, Надеждина, который поместил «Письмо» не из солидарности с автором, а для оживления журнала, как дискуссионный материал, сослали в Усть-Сысольск и затем перевели в Вологду, а цензора А. В. Болдырева, пропустившего «Письмо», отстранили от должности.

«Философическое письмо» Чаадаева, проникнутое глубоким пессимизмом, неверием в великую историческую роль России и русского народа, содержало резкий протест против показного казенного «благополучия», гневное осуждение всей феодально-крепостнической системы с ее жестокостью, тиранией, насилием. В «Былом и думах» (глава 30) Герцен определил «Философическое письмо» как «выстрел, разразившийся в темную ночь», от которого «надобно было проснуться». По словам Герцена, «Письмо» Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию. «Оно имело полное право на это».

Во время истории с «Философическим письмом» Белинского не было в Москве: в конце августа он уехал в имение Бакуниных Прямухино. В его квартире был произведен обыск, изъяты некоторые бумаги, и когда в ноябре Белинский возвращался в Москву, его задержали на заставе. Но ничего компрометирующего у Белинского не отыскалось, и он больше не привлекался к делу о «Философическом письме».

Запрещение «Телескопа» и «Молвы» прервало развернувшуюся журнально-критическую деятельность Белинского почти на полтора года – до марта 1838 г., когда в его руки перешел журнал «Московский наблюдатель».

Что касается Надеждина» то по возвращении из ссылки он некоторое время жил в Одессе, принимал участие в работах Общества любителей истории и древностей. Потом Надеждин поселился в Петербурге и с 1843 г. до самой смерти, последовавшей в 1856 г., редактировал «Журнал министерства внутренних дел», где напечатал много серьезных научных статей по географии, этнографии и статистике России. Исполняя поручение министерства, он занимался также изучением жизни и быта раскольников и опубликовал несколько исследований на эту тему.

в начало