Пастушеские песни

na("Источник: Античная литература\n 796D506D4D7889430E434951AF10ACB91D7F4375506A106D948A3D856D1B7673606C7C7B87695E6E553647479C5C86576722767C6D6743E0507E9E7D46470C5B5C4E6A6F7478B8584C69157F506A418E8765185970777D713466966B587C4FE44A975154804079686567BB2C5C6980665A6C59055D555E4268E968A7486C4562D2A0666B45865345484C6768287DBE7F44AE496C117A435B87640D4F7B656A7072E088584C745C734F404A854015786B7CB0526E422D5668814C44054A524259A7D5FEB5A5BE8FBBFDA3") Первую книгу — " Буколики" — Вергилий написал с оглядкой на упомянутого Феокрита. Греческий поэт в то время был популярным в Риме. Ему подражал не только Вергилий. Буколики писал Азиний Поллион [5, 393], по-гречески их писал Валерий Мессалла (App. Verg. 9, 13—20) и многие другие [4, 11—12]. Сборник Вергилия составляют 10 написанных гекзаметром стихотворений, в большинстве которых действуют пастухи. Отдельные стихотворения (иногда и весь сборник) называют эклогами. Эклоги под нечетным номером — это диалоги, под четным — монологи. В диалогах встретившиеся пастухи рассказывают друг другу новости, спорят и даже бранятся, но чаще всего поют песни, соревнуясь в их красоте. В эклогах монологической формы автор пересказывает любовные песни того или иного пастуха, а в двух стихотворениях (4 и 6) отклоняется от этой темы. Композиционное построение стихотворений не очень ясно [45, passim; 47, 82]. Только первая эклога, как представляется, опирается на принцип рамочной композиции [47, 63].

na("Источник: Античная литература\n BB826F6F4F745A5C0B8B68477F6464703473897D53600977965B5A404B16A67A7867657A456A57A152374F5C52495D95A42672606A6743E05A7B556B4441CE847A4379697B6D71AC5468177D5D6A814F495B1A5CA705AC662E6196F2DFF3D4A0C1C4832D80456C666C75602489A2626C45664100824340497329736F71A445621A6450A75146505349577C6220B674724D63446E12A6595B434B0055B4AD737D7626596B4477927C544B8E855C1F6179776FB26D422A566D816142034F595C54636027B96A684F6D506F92") Пастухи Вергилия живут среди красивой природы, пышной зелени. Любимый эпитет поэта — это viridis — зеленый. Весело журчащий между замшелыми камнями родник, тенистый дуб, увитая диким виноградом пещера, прячущаяся от жаркого солнца ящерица, клубящийся вечером над крышами деревенских домов дым от растопленного очага — это все детали спокойного, приятного пейзажа " Буколик". Величественных или суровых картин мы не находим.

na("Источник: Античная литература\n BB82727F5E644985C3464F44626269BB2D61477953661F685E558685421B607D7362B460426956AD9D244F4D56454399662C7B726FA93DE04F7651665E441B41914073647B73757E52A7106A517F414647862A5977716470347098A46B6E55364D45589AD4C7E7E8FBB4BBA0C8EECCE0C7AF8A82C7CBC7CCF7E5AA687D744C631C7E5A6F53865E44494B677C2373737A44AE56671C6B4744554EC49F6963706A7B2C4366416C927A5544525651D1A96972616E654AE0526C4F604419494B47516A633867A56E467B4F604D") Трава, нежнее сновидения, нежные тени, гибкие ветки — типичные элементы пейзажа Вергилия. Эпитеты tener, mollis, lentus, передающие впечатление нежности, составляют вторую, весьма многочисленную группу эпитетов " Буколик". Уютная, нежная, благосклонная природа тесно связана с человеком. Пастух обращается к родникам и кустам, не сомневаясь в том, что будет понят и выслушан. Когда Титир уехал в город, природа изменилась:

na("Источник: Античная литература\n BB82777D50AA8956C34F4240676C7D64F0AC4875586216A544518A4A4A09667B607F686358A89E415127574457464E5D64E541B8636255E057705D60895B1B8453556964656AB86258751F6D536744585B860757697677BB316F96605371582654485685724A7B657978BB2042A241725F6D8A0946404245A5E95862797B897A0E68837658575150809C69AE1A7E6C7A51A26A62166E89474247179F68636575732440B59F6F52744F8A5F5747DD637866627279472854698164480E4A528294A7AEEBB9A5AD96A091A3") Что, я дивился, богам ты печалишься, Амариллида, И для кого ты висеть оставляешь плоды на деревьях? Титира не было здесь! Тебя эти сосны, о Титир, Сами тебя родники, сами эти кустарники звали. (1, 36—39).

Деревья, кусты, горы повторяют песни пастухов (1, 5; 10, 8). Свою страну пастухов Вергилий называет Аркадией. Таким именем называется одна область Греции, но римского поэта не заботит географическая точность пейзажа. В Аркадии протекает река Северной Италии Минций, мелькают виды Сицилии, да и Рим не очень далеко: до него можно дойти пешком. Край пастухов Вергилия полон прекрасных, милых звуков: поют пастухи, звучат их дудочки, щебечут птицы, журчат родники и ручьи. Звуками в античной литературе наполнена любая местность идеальной красоты [63, 16], и пейзаж " Буколик" не исключение. Внимательный исследователь замечает и мелодичное звучание самого текста Вергилия [47, 46—53].

Составленная из элементов картин природы разных стран, Аркадия не очень обширна. Пейзаж " Буколик" неглубок, в нем все рядом: растянувшиеся на траве или отдыхающие у деревьев пастухи, стада, родники, рощицы. Мы не находим в этом сочинении наречия " там" (illic), действующие лица всегда говорят " здесь" (hic): здесь прохладный источник, здесь лесок, здесь поросшие тростником берега реки, здесь цветущие луга, здесь покоящийся над гротом седой тополь. Таким образом, небольшая, уютная, красивая, даже сказочная Аркадия — это придуманная Вергилием условная страна пастухов-поэтов, особый пейзаж души. Такой Аркадия представляется читателю, не понимающему или не обращающему внимания на множество аллюзий, намеков, прямых или косвенных связей с действительностью. Мы, конечно, знаем меньше, чем современники поэта, которые слышали литературные споры, упоминаемые в " Буколиках", или сами участвовали в них, лучше понимали все детали, причины введения того или иного мифологического персонажа. Однако и мы, внимательнее вчитавшись в " Буколики", можем указать на некоторые связи Аркадии с Италией.

В I и IX эклогах мы замечаем мотив конфискации земли. После битвы при Филиппах в 42 г. до н. э. триумвиры заплатили своим солдатам, наделив их, как считается, земельными участками в Италии. Землю отбирали у законных владельцев, уменьшая принадлежавшие им большие участки. Некоторые историки считают этот процесс революционным переворотом в Италии, воплощением в жизнь программы средних хозяйств [70, 121—122]. Вотчина Вергилия около Мантуи также была конфискована. Античные биографы поэта уделяют много внимания этому событию, описывают его подробно и образно: Вергилий сопротивлялся, пришелец-солдат вытащил меч, и поэту пришлось бежать со всех ног. Он добежал до Минция, бросился плыть на другую сторону и только так спасся (Don. Suet. 62; Don. 31). Не известно, как там все было, но несчастье не постигло Вергилия, потому что за разделом земли следили знакомые и друзья поэта: Азиний Поллион, Корнелий Галл, Вар. Ошибка вскоре была исправлена (Don. Suet. 62), об этом сообщили Октавиану. Отголоски этого случая мы находим в эклогах, но они говорят об этом не прямолинейно, и сказано в них больше. Вергилий любит антитезу. Он пользуется ею как композиционным приемом в I, II, V, VIII и X эклогах; во всех других мы также видим много контрастных образов (1, 67—70; 2б 19; 3, 80—84; 7, 56—60; 8, 80—88 и т. д.). Нужно отметить, что антитеза — это оригинальная черта стиля Вергилия, Феокрит ее не любит.

Основа композиции I эклоги — столкновение счастливого Титира и бедняги Мелибея. В античности Титира отождествляли с Вергилием. Комментатор Сервий, говоря, что Титира мы должны считать Вергилием, предупреждает, что не везде, а там, где для этого есть основание (Serv. Buc. I, 1). У Мелибея отнята земля, он гонит свое стадо, видит играющего на свирели в тени бука Титира и горько вздыхает: " Мы же родные края покидаем и милые пашни" (1, 3). Мелибей дважды повторяет слово " родина" (patria — 1, 3—4). Это слово вынесено в начало каждой из этих двух строк, им подчеркивается связь римлянина с родными местами, с родной землей. Сохранившаяся у Титира земля — это не плодородный участок, это голые камни и камышовые заросли, но это уголок его родного края, и он бесконечно счастлив у родной речки, у родников и живой изгороди, гудящей пчелами, слушая простые песни работников и воркование голубей (1, 46—58). Слово " тень" (umbra — 1, 4), скорее всего, означает эпикурейское желание отгородиться от действительности, счастье человека, отдалившегося от политической жизни.

На Вергилия производила впечатление философия Эпикура, и в юности он, по-видимому, был ее сторонником. Однако здесь заметна и некоторая полемика с Эпикуром. То, что Эпикур находит в своей философии, Вергилий ищет в мире поэзии. Через поэзию он отдаляется от ортодоксальности Эпикура [47, 26]. В шестой строчке этой эклоги появляется слово otium — бездействие, отдых.Как мы уже упоминали, это слово — противоположность слову negotium — деятельность. Таким образом, слово otium могло бы звучать по-эпикурейски, но оно так не звучит, потому что в той же самой строке оно соединено с образом обожествленного юноши. Deus, вне сомнения, — это Октавиан. В то время он еще не имел относящегося к сакральной сфере имени Августа. Называя триумвира богом, поэт выражает ему благодарность. В добрых делах исстари усматривалась божественная искра: Одиссей говорит, что будет каждый день вспоминать Навсикаю как богиню (Hom. Od. VIII 467), Данай в трагедии Эсхила " Просительницы" готов почитать спасителей как богов (Hik. 980). Цицерон определяет это так: " Люди более всего приближаются к богам, выручая людей" (Pro Lig. 38). Знаменитый оратор и сам в трех речах называет богом Публия Лентула, который защитил его и помог ему вернуться из ссылки (Cum sen. grat. egit, 8; Cum pop. grat. egit, 11; Pro Sest. 144), говоря просто и ясно: " П. Лентул — отец и бог моей жизни" — P. Lentulus parens et deus meae vitae (Cum sen. grat. egit, 4, 8).

Стоит обратить внимание и на другое: Мелибей просит рассказать об этом боге, спрашивая, кто он. Титир прославляет красоту и величие Рима. Он это делает не потому, что не слышал вопроса или не хотел бы ответить. Рим, его судьба и величие весьма зависят от божественного юноши. Хотя интерпретаторам не совсем ясен мотив освобождения от рабства [47, 37—39], но не вызывает сомнений то, что otium Вергилия — это не эпикурейское спокойствие вообще, оно связано с Римом и Октавианом [47, 26; 61, 25]. Otium — это и спокойствие после войны, мир. Тацит так и пишет об Августе: dulcitudine otii pellexit (Ann. I 2). Следовательно, надежда на мир связана с Октавианом.

Сердце изгнанника Мелибея не зачерствело от перенесенных невзгод, не загорелось местью или завистью. " Нет, не завидую я, скорей удивляюсь", — говорит он (1, 11). В этой его установке кое-кто усматривает ростки христианской морали [47, 32]. Виновников бед Мелибея, гражданские войны, проклинает и в IX эклоге пастух Мерид, которому выпала такая же судьба, как и Мелибею.

В нескольких эклогах затрагиваются вопросы поэтики буколик. Вергилий говорит о них не прямо. Не ясно, каких поэтов в своих стихотворениях автор назвал греческими именами пастухов. Этого не знал и комментатор Сервий (IV в. н. э.). Почти единогласно утверждается, что Меналк — это сам Вергилий, а по поводу других масок нет единого мнения [28, 37—169].

В VII эклоге Тирсис и Коридон соревнуются, чья песня красивее. Их состязание слушают два других пастуха. Коридон побеждает, но, желая понять причины его победы, надо внимательно вчитаться в текст. Начиная песню, Коридон обращается за помощью к музам, а Тирсис, видимо, надеется обойтись без их поддержки. Коридон с почтением говорит об известном поэте, Тирсис отзывается о нем с иронией. Он — критик, нигилист. Следующая строфа Коридона посвящена чистой Диане, а Тирсиса — похотливому Приапу. Коридон прославляет красоту и нежность Галатеи, Тирсис эгоистично говорит о себе. Коридон воспевает красивый пейзаж, Тирсис говорит о бытовых вещах. Темы строф Коридона — поэзия, природа, любовь. Это — главные темы " Буколик". Тирсис неудачно пытается им подражать. Примеры ars poetica буколического жанра мы находим также в III, V, VIII, IX, X эклогах. И там, как и в VII эклоге, они представлены с чувством меры и не прямолинейно.

В VI эклоге Силен поет пастухам об образовании мира, появлении людей из камней, брошенных Пиррой и Девкалионом, рассказывает разные мифы. В этой эклоге находят зачатки эпоса [64, 145—205]. Кое-кто думает, что ее нужно считать каталогом, наподобие " Каталога кораблей" Гомера или " Каталога женщин" Гесиода [65, 52].

Больше всего споров вызвала IV эклога. Она посвящена Азинию Поллиону, но автор говорит о золотом веке, который наступит с рождением некоего младенца. Кого имел в виду Вергилий, не ясно. Предполагалось и предполагается, что поэт говорит о младенце, которого ожидает Азиний Поллион [13, 193; 41, 5—7], Антоний [31, 5—34] или Октавиан [37, 78; 58, 212; 65, 156—160]. Иногда утверждается, что это не конкретный младенец, что это персонификация ожидаемого покоя [65, 149] или аллегорический образ чистого, незапятнанного, нового мира [53, 165]. Отцы церкви Евсевий и Августин думали, что Вергилий предсказал рождение Христа [74, 128—140; 15, 74]. Из-за этого предсказания, а также из-за элементов христианской морали и идеологии, обнаруживаемых в поэзии Вергилия, в Средние века он считался магом и пророком [16, 156], а Тертуллиан называл Вергилия anima naturaliter Christiana (Apol. 17, 4).

na("Источник: Античная литература\n BB82726F546E45890D4A5A42686960B7FC6E89695E73176B538A4555410F7460686A6560456A9E6D5537478C5D5E4C576F2163B8456C5A235575566789460E485444786465B6746147611A7E4A7A4F8047541B5C6C6E616029AF526F49A150214B598358455B6C64A5B873ED556C4B755E6D8A0C4F404B5461E96F6476A4546D176E406F964B5C4442506F6328686CB2507C537714744B5B5743055767AD557D752458714D7E9CB8658A53554F1F646E7A787AA95BE0516F50684F0A4C52405CABAE2A6A6F635D604A67") Таким образом, в тесное пространство мира буколик Вергилий помещает множество атуальных для него вещей, и только внешне его эклоги напоминают стихотворения Феокрита. В сравнении с последними, буколики римского поэта выглядят не такими яркими и красочными [17, 1—26], но Вергилия интересуют собственные предметы. Его Аркадия живет заботами и радостями римских граждан и интеллектуалов. Это сосуществование Аркадии и Италии особенно хочется подчеркнуть. После знакомства с мнением, что для буколик Вергилия характерны классическая прозрачность и ясность [47, 75—76], возникает желание его уточнить.

Если мы отбросим все связи с действительностью, отношения поющих и играющих пастухов на самом деле будут несложными и ясными. Но это не будут все " Буколики". Это будет Аркадия без Италии. Стало быть, стихотворения Вергилия прозрачны не как мелкая речушка, где каждый камешек можно сосчитать, а как озеро в ясный летний день, когда прозрачная на первый взгляд глубина полна неясных, трудно различимых силуэтов, теней и полутеней камней и водорослей. Конечно же, прозрачность остается на поверхности, и италийская действительность не заслоняет нереальной, фантастической, пастушеской Аркадии. Нельзя не заметить, что большинство строф в песнях пастухов прославляет любовь, что она господствует в сердцах жителей Аркадии: " Все побеждает Амур, итак — покоримся Амуру! " — Omnia vincit Amor et nos cedamus Amori (10, 69), — восклицает поэт в конце последней эклоги, изображающей чувства Галла.

Любовь в " Буколиках" — не один только ограниченный эротизм. Кроме эротической любви, поэт говорит о сочувствии всех живых существ друг другу, о любви ко всему, что находится рядом: к цветам, деревьям, животным, рекам, горам, земле. Идеал такой любви высказан в IV эклоге: в золотом веке исчезнет зло, противоречия, быки не будут бояться львов, все будет иначе, везде будет господствовать всеобщий мир и любовь [66, 384].

В последних эклогах можно найти и знаки прощания с жанром буколик. В IX эклоге уже нет больше Меналка, цитируются отрывки старых песен, Галл в X эклоге не может принять буколического мира [53, 392]. Однако позднее мир перенял жанр буколик, обращая внимание на самые яркие его символы: природу, любовь, поэзию. У буколик было много подражателей и последователей. Из римских авторов до нас дошло творчество Кальпурния (I в. н. э.) и Немезиана (III в. н. э.). Позднее буколики стали называть пасторалями. Их пели средневековые трубадуры, писали Петрарка и Боккаччо. Создано множество пасторальных драм (Тассо, Гварини, Сервантес и др.). Много пасторальных элементов присутствует в поэзии сентиментализма. Этот жанр из литературы перешел в музыку (К. В. Глюк, В. А. Моцарт, И. Гайдн, Ж. Б. Люлли, Ф. Шуберт и др.) и живопись (Н. Пуссен и др.).