Великое совершенство

Трактат « Освобождение посредством слушания » принадлежит к традиции ньингма — древней школе, восходящей к учению, которое принесли в Тибет в VIII в. Падмакара и его единомышленники. Последняя глава части I нашей книги станет кратким введением в эту традицию, поможет вам ощутить её особый дух и познакомит с присущими ей чертами и терминами.

Прежде всего, путь в традиции ньингма подразделяется не на три яны, описанные в главе 1, а на девять [103]. Первые две именуются шравакаяна (« путь слушателей ») и пратьекабуддаяна (« путь одиноких будд »); они соответствуют уровню хинаяны. Третья — бодхисаттваяна (« путь бодхисаттв ») — эквивалентна махаяне. Оставшиеся шесть представляют собой различные ступени ваджраяны. Как в древней, так и в более новых традициях все тантры подразделяются на внешние и внутренние. Во всех школах выделяется три класса внешних, или низших, тантр: крийя (« ритуальное действие »), чарья (« поведение » или « образ жизни ») и йога (« единение »). В системе ньингмы эти категории тантр образуют четвертую, пятую и шестую яны, а класс чарья, служащий мостом между крийей и йогой, именуется также убхайя (буквально — « обоих видов »). В новых школах (кагью, сакья и гелук) признаётся лишь одна категория внутренней, или высшей, тантры: ануттарайога (« наивысшая йога »). К этому классу принадлежат такие широко известные тантрические тексты, как « Гухьясамаджа », « Чакрасамвара », « Хеваджра » и « Калачакра ». В традиции ньингма класс внутренней тантры подразделяется на три завершающие яны: махайога (« великая йога »), ануйога (« дальнейшая йога ») и атийога (« трансцендентная йога »).

Махайога посвящена этапу « творения », ануйога — этапу « достижения совершенства », атийога же выводит практика за пределы обеих этих стадий медитации. Атийога включает в себя особое учение, связанное именно с традицией ньингма и известное, главным образом, под своим тибетским названием « дзогчен », что означает « великое совершенство ». Оно состоит из трёх разделов, посвящённых, соответственно, сознанию, пространству и особым наставлениям [104], разъясняющим мировоззрение дзогчен и практические способы его достижения.

К сожалению, оригинальных санскритских трактатов, повествующих о дзогчен, до нас не дошло или, по крайней мере, пока не обнаружено, и даже само название этого учения встречается только в тибетских текстах [105]. Многие тексты были открыты как термы; они изначально написаны на тибетском и не имеют санскритских аналогов. Очевидно, это учение получило развитие и было значительно усовершенствовано в Тибете, но зародилось оно, по всей вероятности, на северо-западной окраине Древней Индии, в районах, входящих ныне в состав Афганистана и Пакистана. Эта местность была не только великим оплотом тантры и родиной Падмакары, но и зоной взаимодействия многих культур. Мусульманские захватчики покорили её несколькими веками раньше, чем прочие территории Северной Индии, поэтому не удивительно, что от бытовавших здесь традиций почти ничего не сохранилось.

Дзогчен — это учение о совершенной прямоте и простоте, ведущих к самому средоточию проповеди Будды. Это плод тончайших и глубочайших прозрений в основополагающую природу реальности и сознания. Продвигаясь по буддийскому пути, мы снова и снова находим методы, призванные дать нам тот или иной специфический опыт, но как только мы усваиваем этот опыт, нам напоминают, что это ещё не конец и для того, чтобы двигаться дальше, нужно отказаться от достигнутого. Привязанность к совершенному овладению той или иной ступенью подобна жизни в мире богов: это не полное освобождение. Дзогчен всецело полагается на вечносущую реальность природы будды

Он категорически отрицает всякое различие между сансарой и нирваной, невежеством и мудростью; он уничтожает все ориентиры, разрушает всякую двойственность и устраняет границу между объектом и субъектом всякого опыта. Яркое выражение этот принцип находит в свирепой и неукротимой энергии гневных божеств.

Техника дзогчен — это непосредственное « нисхождение » от сознания гуру к сознанию ученика, указывающее последнему на истинную природу сознания. В своей истинной сущности сознание всегда остаётся неизменным и никоим образом не зависит от входящих в него и покидающих его впечатлений. Так что если мы научимся пребывать в этом состоянии, не отвлекаясь, никаких других методов не понадобится. Но только лишь уловить проблеск этой квинтэссенции сознания недостаточно: необходимо научиться поддерживать её осознание постоянно, а это гораздо труднее. Этой цели и служат методы двух других внутренних тантр — махайоги и ануйоги, опирающиеся на основание, подготовленное предшествующими шестью янами. Правда, некоторые учителя дзогчен полагаются только на атийогу, в которой имеются особые методы углубления и закрепления обретённого откровения. Но для этого необходимо, чтобы и учитель, и ученики обладали исключительными качествами и мощной кармической связью именно с этим подходом.

Мы уже видели, в каких разнообразных значениях используется слово « сознание ». В общем виде это понятие включает в себя все возможные состояния сознания — и « подводное течение » мыслей, и невнятный внутренний монолог, и логическое мышление, и рассудок, и эмоции, и чувственное восприятие, и так далее, вплоть до пробужденного состояния. Пробужденное состояние — это фундаментальная, первозданная сущность сознания, именуемая также « сознанием как таковым ». Но в реальности существует только одно сознание — неважно, заблуждается оно или пробуждено, плотное оно или тонкое, творит ли оно сансару или нирвану. Сказано, что единственное отличие будд от обычных существ состоит в том, что обычные существа не знают, что они будды. Сам тот факт, что мы думаем о себе как об обычных существах, означает, что мы пребываем в состоянии смятения и ещё не достигли просветления. Поэтому-то и необходима дхарма со всеми её многообразными подходами и методами, соответствующие всевозможным особенностям и способностям различных индивидов.

Один из важнейших терминов дзогчен — « осознание » (санскр. видья, тиб. rig pa, англ, awareness). Это квинтэссенция сознания — синоним пробужденного состояния. Это знание как состояние бытия; это непосредственный личный опыт, придающий нам полную уверенность и определённость. Осознание не ведает никаких преград в том смысле, что оно всеведуще и вездесуще. Ничто не в силах воспрепятствовать ему, ограничить его или встать у него на пути. Это первозданная, врождённая способность сознания к восприятию и постижению истинной природы вещей, возникшая прежде всякого заблуждения и невежества. Она пребывает за пределами мысли и свободна как от мыслительных процессов, так и от разграничения между мыслью и её объектом. Термин видья можно перевести по-разному. Трунгпа Ринпоче иногда передавал его английским словом insight (« понимание » или « озарение »), а в переводе « Тибетской книги мёртвых » мы использовали в качестве эквивалентов intelligence (« ум, интеллект ») и mind (« сознание, ум, разум »). Однако сейчас широко принят вариант awareness (« осознание »), как кажется, удачно передающий смысл и пробужденного присутствия, и знания.

Санскритское слово видья происходит от корня со значением « видеть » и служит одним из многочисленных обозначений знания. Видья включает в себя все искусства и науки, все области знания, имеющие практическое приложение, и, в первую очередь, тайное, магическое знание мантр. Иногда этим словом обозначают саму мантру: знание как сила, знание как магическое заклинание в подлинном смысле слова, само становится словом. Видья как мантра — это утверждение истины, которому присуща внутренняя сила самореализации или, скорее, способность выявлять истинное состояние вещей, нераспознанное, но вечносущее. Этот род знания представляет собой не светскую, а духовную магию — магию, позволяющую преобразить смятение в мудрость. На высочайшем уровне мы обнаруживаем, что все разумные существа пробуждены изначально, так что ни в каком преображении на самом деле нет нужды, да оно и не происходит. Магическое знание, или осознание, — это всего лишь открытое и непосредственное видение вещей такими, каковы они есть. Выходя далеко за пределы различия между « знающим » и « знаемым », видья в терминологии дзогчен сохраняет своё первоначальное значение практического знания, полученного в личном опыте.

В « Освобождении посредством слушания » эта глубочайшая сущность сознания раскрывается как состояние сияния, описанное в тексте как нераздельно слитые между собой пустота и сияние. Сам Будда утверждал, что сознание лучезарно, и замутняющие его « скверны » не относятся к его истинной сущности. Истинная, основополагающая его сущность — сияние, наитончайший уровень сознания, пребывающий в неразрушимой бинду в средоточии сердца и переходящий из жизни в жизнь. В сутрах махаяны абсолютной истиной, наивысшим из возможных описаний реальности, представлена только пустота, но в тантрах гораздо чаще говорится, что сущность сознания и всех явлений — сияние. К примеру, в « Гухьясамаджа-тантре » сказано: « Сущность всех вещей — сияние, изначально чистое, подобно пространству »[106].

Пустота — это присущий сознанию аспект невещественности, « не-я », всеохватности и открытости, подобный безграничному небу. Ясность — это способность сознания освещать объекты, на которые оно направлено; объекты же эти есть не что иное, как игра сияющей сущности самого сознания. Два эти аспекта иногда описываются как объективный и субъективный взгляды на сияние: с объективной точки зрения, сияние — это сущностная пустотность бытия, а с субъективной — ясность постижения этой пустотности. Но дзогчен не признаёт никаких различий между субъектом и объектом, и в этой системе считается, что пустота есть сущность сияния, а ясность — его проявление.

Сияние, воспринимаемое во время медитации, именуется « путём сияния », « подобием сияния » или « детским сиянием ». Истинное же сияние нашей пробужденной природы именуется « основополагающим сиянием » или « материнским сиянием ». Оно восходит перед нами в момент смерти, и если удастся его распознать, то мать и дитя встретятся и сольются воедино в освобождении.

Термин, который мы переводим как « сияние », нередко передают словосочетанием « ясный свет ». Это — буквальный перевод не столько санскритского, сколько тибетского его варианта. Трунгпа Ринпоче недолюбливал это сочетание, но, поскольку оно очень распространено, иногда использовал его в беседах, которые стали основой его книг. По его мнению, оно слишком тесно ассоциируется с такими образами, как « свет в конце туннеля », описанный в околосмертных переживаниях, а также с обычным, зримым светом, — тогда как в действительности здесь имеется в виду очень тонкое и возвышенное понятие, которое лучше переводить как « сияние ».

Сияние» и «ясность» — это различные термины, но переводчики на английский язык нередко передают их одним и тем же словосочетанием: выражением «ясный свет» заменяются и «сияние», и «ясность»[107]. Несомненно, они очень близки: ясность — освещающая сила сознания — здесь не только чиста и прозрачна, но также светла и сияюща. В переводе «Тибетской книги мёртвых» мы с Трунгпой Ринпоче использовали только эквивалент «сияние», но при внимательном изучении текста оказывается, что различие между двумя этими терминами всё же есть. Поэтому я сочла правильным учесть его и в переработанных фрагментах перевода, которые будут приведены в части II.

В « Освобождении посредством слушания » сияние постоянно присутствует на заднем плане как своего рода фон, на котором являются видения мирных и гневных божеств. В сущности, сияние — средоточие всякого опыта бардо. По словам Трунгпы Ринпоче, оно « проявляется в виде всевозможных едва уловимых пауз » во всех шести мирах существования [108]. Сияние страшит, потому что в нём не за что ухватиться: « Ясный свет — это чувство пустынности абсолютно открытого пространства »[109]. Но если мы сможем войти в него и слиться с нём, то утратим всякое различение воспринимающего и воспринимаемого: « Прекратив восприниматься как некий опыт, ясный свет сам становится пространством »[110].

Пространство — ещё одно из важнейших понятий. Здесь имеется в виду не обычное физическое пространство, а пространство сознания. Трунгпа Ринпоче сказал однажды, что пространство — это буддийский аналог Бога. В своём комментарии к « Тибетской книге мёртвых » он писал, что этот трактат представляет собой « Книгу Пространства ». Пространство не отличается от сознания, а лишь открывает иную точку зрения на него: это окружающая среда сознания, неразрывно связанная с ним. В отличие от понятий универсального или космического сознания, которые легко могут быть истолкованы как теистические принципы, образ обширного, безграничного, открытого пространства никоим образом не может олицетворяться или обожествляться. Пространству невозможно молиться; его невозможно ни умилостивить, ни разгневать; верить в него невозможно, но и не верить — тоже невозможно. Оно просто существует как первозданное основание всего сущего. Поскольку оно абсолютно открыто и бесконечно, на нём невозможно фиксироваться. Это полное отсутствие концептуальных идей, измышлений и усилий — и есть особое качество системы дзогчен и атийоги. Префикс ати означает « крайний », « трансцендентный », « запредельный ». Как бы далеко мы ни зашли, до конца пространства нам не добраться никогда.

Рассуждая о пространстве, Трунгпа Ринпоче объединял в этом понятии несколько идей, обозначающихся как в санскрите, так и в тибетском языке различными словами. Во-первых, это акаша (тиб. nam mkha') — Пятый великий элемент, а также « небо ». Как говорилось в главе 5, даже в самом внешнем своём проявлении пространство стоит особняком по отношению к остальным четырём элементам. Это неощутимый и самый тонкий из элементов, поддерживающий и вмещающий в себя все остальные. В некоторых ранних философских школах буддизма пространство определялось как совершенно чистая, необусловленная дхарма и приравнивалось к нирване. В такой трактовке пространство выходит за пределы материальных элементов, не имеет измерений и лежит пне обыденных представлений о пространстве и времени.

Именно в таком смысле пространство нередко упоминается в « Гухьясамаджа-тантре ». В одном из эпизодов верховный будда Ваджрасаттва открывает всем буддам и бодхисаттвам, что все явления (дхармы) подобны сновидению, но кажутся реальными из-за « ваджра-иллюзии » и существуют в « ваджра-пространстве ». Эпитет « ваджра » указывает на чистую, сверкающую и неразрушимую природу пробужденного состояния. Будды и бодхисаттвы, потрясённые этим откровением, восклицают:

Явления не существуют сами по себе, однако же нас учат их

реальности;

О, сколь чудесна медитация в пространстве на пространство!

Затем Ваджрасаттва объясняет, что таковы даже ваджра-тело, ваджра-речь и ваджра-сознание просветлённых существ. Всё существует в пространстве, но поскольку само пространство не существует ни в одном из трёх миров (т. е. ни на плане желания, ни на плане формы, ни на внеформенном плане), то в действительности ничто никогда не возникало. Далее говорится:

Тогда все будды спросили: «О Благословенный, где существуют все просветлённые явления и где они рождаются?» Он ответил: «Они существуют в ваших теле, речи и сознании и рождаются из ваших тела, речи и сознания». Они спросили: «Где существует сознание?» Он ответил: «В пространстве». Они спросили: «Где существует пространство?» Он ответил: «Нигде». На том все будды и бодхисаттвы преисполнились изумления и удивления. Созерцая своё сознание, обиталище предельной природы реальности, они хранили безмолвие»[111].

Далее рассмотрим слово дхату (тиб. dbyings), которым в буддизме обозначается пространство в расширительном смысле — как некая фундаментальная составляющая мироздания. Это слово передаёт идею обширной и протяжённой пустоты, открытости и невещественности. Нередко оно используется в составе сложных слов, в сочетании с другими корнями. Акашадхату — это бесконечная сущность пространства. Джнянадхату — это безграничная сфера первозданного знания, а также неразрывное единство знания и пространства. Ваджрадхату — это план несокрушимой природы ваджры, где, благодаря своей сущностной пустотности, ни один объект не может быть уничтожен. Дхармадхату — это вместилище всех дхарм, область всех явлений, всеобъемлющее пространство; этим термином может также обозначаться сознание, которое по своей природе пусто, подобно пространству, и в то же время является источником всякого опыта.

И, наконец, обратимся к тибетскому слову лонг (klong) — специфическому термину дзогчен. Оно опять-таки означает обширный, открытый простор, но в данном случае речь идёт о восприятии пространства изнутри, свободном от раздвоения на субъект и объект. По словам Ригдзина Сикпо, это « живое пространство нашего существования ». Санскритский эквивалент тибетского термина лонг до сих пор не обнаружен ни в одном из текстов, и адекватного английского аналога ему тоже, по всей видимости, нет. Иногда он обозначает нечто вроде волны (одновременно и поток, и волнообразно вздымающееся и опадающее пространство), а иногда употребляется в значениях « средоточие » или « внутренность », т. е. передаёт идею нахождения внутри какого-либо окружения [112]. Эти, на первый взгляд несовместимые, значения прекрасно сочетаются друг с другом в образах, характерных для тибетской живописи. Божества и гуру на изображениях окружены ореолом лучей, по которым идёт лёгкая зыбь, — символом волн сострадательной энергии, непрерывно истекающей из самоотверженности (Трунгпа Ринпоче называл это « излучением без излучателя »). Это трепещущее пространство и есть образ лонг. То или иное божество нередко описывается в тексте как окружённое пятицветным лонг.

Пространство лонг не имеет ни центра, ни внешних границ. Мы находимся в его окружении и, в то же время, сами являемся этим пространством. Это безграничная протяжённость открытости, которая непрерывно порождает движущийся и развивающийся поток явлений. В дзогчен принципу лонг посвящён целый раздел учения, в котором описываются различные его разновидности. Лонг может быть наполнен энергиями, зримо проявляющимися в виде света пяти цветов, но может и находиться за пределами всякого восприятия и опыта и даже вне самого понятия энергии.

Объединив все эти разнообразные представления о пространстве в одном английском слове space (« протяжённость, пространство »), Трунгпа Ринпоче сделал его краеугольным камнем своего учения. В комментарии к « Тибетской книге мёртвых » он писал: « Пространство содержит в себе рождение и смерть; пространство творит среду, в которой мы можем действовать, дышать и совершать поступки, и эта основообразующая среда служит источником вдохновения для нашей книги »[113].

Пространство — это пустота и сияние, сияющая пустота. Поскольку оно пусто, не существует ничего, но поскольку оно сияющее, из него рождается все. По словам Трунгпы Ринпоче, дхармакайя рождается из бесконечного пространства « необязательным образом ». Здесь нет ни сансары, ни нирваны, ни « я », ни « другого », ни будд, ни разумных существ. Это состояние именуется « первозданной чистотой », так как оно не запятнано и не замутнено ни малейшим намеком на смятение или двойственную мысль. Это изначальная, чистая природа всего существования, вечно пребывающая в средоточии всех мнимых явлений.

Это состояние Самантабхадры, в традиции ньингма — первозданного будды, чьё имя означает « Всеобщее благо », абсолютное благо, возникшее ещё до того, как появилось разделение на добро и зло. Это бодрствование, никогда не нуждавшееся в пробуждении, ибо оно никогда не погружалось в сон и никогда не отступало от недвойственного осознания.

Самантабхадра неразрывно связан с женским началом — Самантабхадри, пространством и пустотой, из которых рождается всё мнимое существование. Будучи единым с Самантабхадри, Самантабхадра никогда не отрывался от этого источника всего сущего. Самантабхадри — это наивысшая форма Праджняпарамиты, мудрости самоотверженности, так что Самантабхадра, будучи единым с ней, никогда не поддаётся иллюзии « я ». Все божества женского рода воплощают тот же принцип, что Самантабхадри: такова их основная сущность, хотя в то же время они могут олицетворять и другие понятия. Тибетский эквивалент дакини, воплощённого женского начала, — khandroma, что означает « движущаяся сквозь пространство ». Центральная дэви на мандате пяти родов — Акашадхатвишвари, Царица Пространства. (Подробнее о женском начале и отношениях между буддами мужского и женского рода см. главу 12; о дакини — главу 13.)

Все явления в том первозданном бодрствовании, которое есть Самантабхадра, предстают в виде танца энергии в пространстве, или игры сознания. Дхармакайя проявляется как самбхогакайя. В этом невообразимом, непостижимо обширном пространстве сияют и переливаются пять цветов, складываясь в волшебные картины. Пять дакини пяти великих элементов танцуют каждая по-своему, являя присущие им качества. Синяя Дакини заключает всю вселенную в свои объятия. Зелёная Дакини летит сквозь пространство, наполняя каждую его частичку жизненной энергией. Красная Дакини пылает неистовой страстью, излучая жар и свет во всех направлениях. Белая Дакини с чарующим изяществом струится в реках и морях, дождевых тучах и стремительных горных ручьях. Жёлтая Дакини выступает в величественном танце, творя непоколебимое основание земли и вздымая горы до небес. Пять лучей знания пронизывают всё бытие, и вне их нет ничего. Высшая реальность дхармадхату отражается в чистом зеркале; трансцендентное равенство пронизывает все неповторимые качества каждой вещи; спонтанно рождается любовь; непроизвольно вершится просветлённое действие.

Состояние невежества (авидья) приходит на смену осознанию (видье) тогда, когда энергия отделяется от своего источника и становится изолированной. Трунгпа Ринпоче называл это « кристаллизацией пространства ». Набирая скорость, эта отделённая энергия начинает казаться плотной и вещественной, подобно движущейся картинке, которая возникает на экране из быстро сменяющих друг друга кадров. Если энергия возвращается к своему источнику, в открытость пространства, она остаётся первозданным буддой, но если она устремляется дальше и погружается в смятение, то становится разумным существом. Далее развивается сансарический процесс: возникают пять скандх и двенадцать звеньев зависимости. В определённый момент энергия обретает самосознание и начинает замечать свою отделённость от первоисточника. Отсутствие « эго » — пустотный аспект пространства — кристаллизуется в чувство « я », а сияющий аспект пространства, порождающий явления, ошибочно принимается за « другое ». Осознание, погрузившееся в сон, пробуждается в совершенно ином мире, и ему начинается казаться, что в этом мире двойственности оно находилось всегда.

Нет причины, по которой это непременно должно было случиться. В этом нет никакого « первородного греха », ничего порочного, ничего такого, чего следовало бы стыдиться. Просто так случилось — вот и всё. И случилось это не когда-то давным-давно и однократно. « Эго » развивается из осознания постоянно и ежемгновенно. Ведь пространство не может затвердеть и кристаллизоваться на самом деле: это всего лишь сложная иллюзия, постоянно возникающая и исчезающая вновь. При этом пространство, лежащее в основе нашей природы, никуда не исчезает. Как напоминает нам « Освобождение посредством слушания », Самантабхадра и Самантабхадри — это сущность нашего собственного сознания. Цель всей медитации, от первых этапов успокоения неугомонного ума до вершины дзогчен, великого совершенства, в том и состоит, чтобы обнаружить пространство.

Жизнь в рамках сансары состоит из шести миров, и в течение жизни мы постоянно вращаемся в колесе этих миров, переходя от одного к другому точно так же, как мы переходим из воплощения в воплощение. Но сущность всех шести миров — всё то же пространство. Эти миры суть различные способы, которыми мы пытаемся кристаллизовать пространство, и различные формы, в которых мы выражаем обуревающее нас смятение. Все события происходят в пространстве, без которого не смогло бы возникнуть ничего. Пространство — это несуществование всего, что существует. Поэтому везде, где есть чувство присвоения и фиксации, есть также и возможность отказа от привязанности. Везде, где есть чувство замкнутости и заточения, есть также и возможность открытости и свободы. Везде, где есть чувство напряжения и уплотнения, есть также и возможность расслабления и растворения. Под расслаблением здесь понимается не состояние пассивности и бездействия, а ясное и чёткое осознание, свободное от помех смятенного ума. Энергия, рождающаяся из этого открытого пространства, не ведает препятствий, предрассудков и ограничений, присущих заблуждающемуся сознанию. Действие становится спонтанным и свободным от колебаний и сомнений. Трунгпа Ринпоче часто повторял: « Просто сделай это — и всё !». Подобной установке на расслабление своей сущности и спокойное пребывание в пространстве в системе дзогчен придаётся огромное значение. Она лежит в основе всего подхода к дхарме, которого придерживался Трунгпа Ринпоче. Любая практика, в которой он наставлял учеников, была проникнута духом дзогчен, или ати, как он обычно называл это учение.

Завершающие этапы учения дзогчен описаны в разделе атийоги, посвящённом особым наставлениям. Эти два этапа, именуемые « рассечением » (трекчо) и « превосхождением » (тхегал) [114], составляют основу наставлений, которые даются в « Освобождении посредством слушания ». Они выводят практикующего за пределы методов « творения » и « достижения совершенства », помогая растворить последние тончайшие остатки привязанности к « я » и понятийной мысли, в том числе даже к самому понятию просветления. Путь преображения сменяется спонтанным самоосвобождением, к которому приводит непосредственное познание реальности.

Первый этап, этап « рассечения », иногда толкуют как необходимость рассечь нечто твёрдое — какое-то препятствие или плотную среду. Но с таким же успехом можно интерпретировать его как само рассекающее движение — резкое, прямое и бесстрашное. Медитирующий учится опознавать различие между обнажённым осознанием, то есть фундаментом сознания, с одной стороны, и разнообразной деятельностью ума, или сознания, — с другой. В результате мысли начинают самопроизвольно освобождаться уже в момент своего возникновения, и практикующий непрерывно остаётся один на один с осознанием. Он обучается с полной уверенностью распознавать изначальную, чистую и пустую сущность всех явлений, пребывающую вне сансары и нирваны, — сущность, именуемую « первозданной чистотой ». Это означает, что все плотные элементы и скандхи самопроизвольно освобождаются, пребывая в своём естественном состоянии; их уже не нужно ни очищать, ни преображать, — достаточно просто опознать их такими, как они есть. Йогин, овладевший техникой « рассекания », может обрести радужное тело. При смерти его сознание сольется с дхармакайей, а тело просто распадётся на пять цветных лучей тонких элементов.

Последний этап, « превосхождение », подразумевает необходимость подняться над самой вершиной, достичь высочайшей точки реализации и вознестись ещё выше. На этом этапе практик созерцает видения света, спонтанно предстающие в пространстве первозданной чистоты: ослепительные радуги и лучи, танцующие цепочки света, пятицветные круги и сияющие сферы, в которых являются все мирные и гневные божества. Эта стадия именуется « спонтанным присутствием » или « спонтанным достижением ». Никакой нужды в медитации больше нет: эти видения — не объекты медитации, а исходящие изнутри, но ставшие зримыми глазу естественные проявления самой реальности, то есть нашей собственной сущности.

Если « рассекание » представляет собой путь мудрости и пустоты, то « превосхождение » — это путь « искусных средств » и сострадания. Йогины, дошедшие до этого этапа, достигают полной реализации во всех трёх кайях и могут по своему желанию являться как в форме самбхогакайи, так и в форме нирманакайи. Тело практикующего становится телом света, сохраняющим зримый облик только ради блага других живых существ. Практикующий остаётся в пробужденном состоянии и не претерпевает рождений и смертей — или, иными словами, не проходит через бардо, даже если другим кажется, будто тело его рождается и умирает, как у обычного человека. Считается, что этого состояния достигли лишь несколько выдающихся йогинов, в том числе Гуру Ринпоче. Они остаются в этом мире, являясь тем, кто способен воспринять их, в самых разнообразных формах, как призрачных, так и материальных.

Описания бардо и наставления к ним, содержащиеся в « Освобождении посредством слушания », в действительности предназначены для тех, кто до некоторой степени овладел техниками « рассечения » или « превосхождения » или, по крайней мере, приобрёл известный опыт в стадиях « творения » и « достижения совершенства ». Но так как чистое состояние осознания есть сущность нашего сознания, а все возникающие из него явления божеств — выражения нашей собственной природы, то узнать и узреть их потенциально способен каждый из нас.

* * *

Воззрения дзогчен превосходно изложены в тексте, принадлежащем к тому же открытому Карма Лингпой циклу терм, что и « Освобождение посредством слушания ». Этот текст называется « Самоосвобождение посредством обнажённого видения, указывающего на осознание »[115] и содержит в себе подробные и весьма глубокие наставления о том, как распознать состояние наивысшего осознания и остаться в нём. Если практикующий привыкнет к этому состоянию при жизни, то и после смерти он войдёт в него без труда. Таким образом, этот текст — не просто экстатическая поэма о сущности сознания, но и учение, на глубочайшем уровне толкующее основные идеи « Освобождения посредством слушания ». Чтобы проиллюстрировать подход, типичный для системы дзогчен, я перевела несколько отрывков из этого стихотворного трактата. Начинается он с фундаментального положения, гласящего, что сознание, пребывающее в смятении, и пробужденное сознание одинаковы в своей сущности и что все многообразные пути в рамках буддизма ведут к одной и той же цели — постижению истинной природы сознания.

Дивно!

Единое сознание объемлет всю сансару и нирвану.

Изначально оно — наша сущность, но мы его не познали.

Оно — ясность и осознание, струящиеся непрерывно, но мы не встретились с ним лицом к лицу.

Всюду нисходит беспрепятственно, но реальность его не постигнута.

Лишь ради того, чтобы оно могло познать себя,

Всем непостижимым восьмидесяти четырём тысячам вратам дхармы

Учат будды прошлого, настоящего и будущего.

Будды не научили ничему,

Кроме понимания его самого.

Не следует забывать, что в буддизме « единое сознание » — это не какая-то космическая сущность или субстанция. Это просто озаряющая и знающая функция сознания, остающаяся неизменной независимо от того, как она действует — в согласии с истиной, творя нирвану, или искажённым образом, творя сансару. « Единое сознание » нельзя назвать ни индивидуальным, ни универсальным, ни личным, ни безличным: все эти характеристики неприменимы к нему. Оно заключает в себе весь спектр пробужденного состояния: и его сущностную пустотность, и его сияющую энергию, и его беспрерывное проявление (см. раздел « Трикайя » в главе 9).

В нём трикайя нераздельна и совершенна в единении:

Пустота, в коей не существует абсолютно ничего, есть дхармакайя,

Ясность, внутреннее сияние пустоты, есть самбхогакайя,

Озарение, вездесущее и беспрепятственное, есть нирманакайя,

Эти три, совершенные в единении, есть его истинная сущность.

Поскольку наше сознание по сути своей есть будда, то всё, что на самом деле необходимо, — признать это и принять свою истинную природу. Но трудность в том, что, даже осознав это со всей ясностью, мы не можем удержать обретённое откровение. Нередко мы сами себе чиним препятствия, устремляясь в неверном направлении. Мы пытаемся измениться, найти что-то, достичь какой-то цели, но все эти усилия лишь осложняют нашу задачу. В конечном счёте, делать и менять просто нечего. Однако у нас возникают сомнения. Нам кажется, будто мы ничего не способны достичь. Мы отчаиваемся из-за того, что никуда не приходим, тогда как в действительности идти некуда. Этот парадокс разворачивается в серии вопросов, призванных продемонстрировать нам потрясающую абсурдность всей ситуации:

Когда тебе указывают на этот могущественный метод,

позволяющий войти в него [т. е. в сознание],

То оно оказывается твоим самоосознанием в настоящий миг!

Оно — твоя естественная самоозаренность,

Так зачем говорить, что ты не можешь постичь природу сознания?

В ней вовсе не на что медитировать,

Так зачем говорить, что ничего не происходит, когда ты медитируешь?

Оно — твой непосредственный опыт осознания,

Так зачем говорить, что ты не можешь найти своё собственное сознание?

Оно — беспрерывные осознание и ясность,

Так зачем говорить, что ты не можешь узнать своё сознание?

Думающий о сознании сам есть сознание,

Так зачем говорить, что ты не можешь найти его, даже если ищешь?

С ним вовсе нечего делать,

Так зачем говорить, что ничего не происходит, что бы ты ни делал?

Ему нужно всего лишь позволить естественно пребывать на своём месте,

Так зачем говорить, что оно не стоит спокойно?

Его нужно всего лишь оставить в покое, ничего не делая,

Так зачем говорить, что ты не можешь этого сделать?

Ясность, осознание и пустота, неотделимые друг от друга, присутствуют сами по себе,

Так зачем говорить, что ты не преуспел в практике?

Сами по себе родились без причины и без условий,

Так зачем говорить, что ты этого не можешь, даже если пытаешься?

Мысли освобождаются в тот же миг, как только возникнут,

Так зачем говорить, что противоядия бессильны?

Оно и есть знание, присутствующее в настоящий миг,

Так зачем говорить, что ты его не знаешь?

Этот фрагмент насыщен характерными терминами дзогчен — такими как « самоосознание », « самоозаренность » и т. д. Все они двусмысленны, и зачастую трудно решить, какое именно значение следует выделить в переводе. Как « само- » здесь передано слово (санскр. сва, тиб. rang), означающее также « свой собственный », поэтому в некоторых контекстах бывает уместно подчеркнуть, что речь идёт именно о нашем собственном сознании, нашей собственной ясности, нашем собственном осознании. Эти качества никем не сотворены, они не исходят откуда-то извне, их не нужно ни приобретать, ни совершенствовать. Вот почему в переводах часто встречаются такие эпитеты, как « естественный » или « врождённый ». Однако это ещё не всё. В обыденном употреблении слово « самосознание » обозначает знание своего внутреннего состояния в отличие от знания внешнего мира. Но в данном случае имеется в виду, что абсолютно всё, что мы знаем, воспринимаем или переживаем, находится внутри сознания и, следовательно, является самосознанием (rang shes). Что бы ни воспринимало сознание, оно воспринимает только само себя. Ясность сознания порождает явления и делает их зримыми; она называется « самоозаренностью » или « собственной ясностью » (rang gsal). Эти явления — тоже сознание, хотя они и кажутся нам внешними; они именуются « самопроявлениями » или « самопроизвольными проявлениями » (rang shang). « Самоосознание » (rang ring) связано, в первую очередь, с фундаментальным, врождённым знанием реальности. Это осознание неразрывной связи пустоты и явлений: сознание осознаёт не только свои собственные порождения и взаимодействие воспринимающего и воспринимаемого, но и само это осознание. Ещё один важный термин этой группы — « самоосвобождение » (rang grol) — мы обсудили в главе 2. Всё, что, no-видимости, связывает нас и вводит в заблуждение, исходит из нашего собственного искажённого восприятия: сознание само построило себе тюрьму, само сплело для себя сеть заблуждения. Поэтому как только обнаруживается истинная природа сознания, становится ясно, что оно, в сущности, всегда было свободным; и в тот же миг оно самостоятельно обретает освобождение. Следующий фрагмент призывает нас внимательно присмотреться к своему сознанию и убедиться в том, что так оно и есть:

Несомненно, что сущность сознания пуста и не имеет основы:

Твоё сознание — несуществующее, словно пустое пространство.

Взгляни на своё собственное сознание! Так это или нет?

Несомненно, что всё являющееся есть самопроизвольное проявление:

Возникает из него как мнимость, словно отражение в зеркале.

Взгляни на своё собственное сознание! Так это или нет?

Несомненно, что все эти качества спонтанно и самостоятельно освобождаются:

Самопорождаются и самоосвобождаются, словно облака в небе.

Взгляни на своё собственное сознание! Так это или нет?

Чтобы постичь эту идею, недостаточно просто думать или ощущать, что нет ничего реального или что всё заключено в сознании. Необходимо глубокое и подлинное проникновение в самую сущность того, что в действительности представляет собой сознание. Вот почему первоочередное значение придаётся учению о пустоте и « не-я ». Лежащее в основе всего сознание, источник всех явлений, — это не « моё сознание » или « твоё сознание » в ограниченном, эгоцентрическом смысле. И « я », и « другой » рождаются в сознании, объемлющем обе эти иллюзии. Но до тех пор, пока мы верим в изолированное « я » и внешний мир, иллюзия эта сохраняет свою мнимую реальность на собственных правах. Заявить с этой точки зрения, что всё есть сознание, было бы сумасшествием. Но при этом последователи дзогчен славятся чрезвычайной практичностью и реалистичностью. Лонгченпа, великий учитель, живший в XIV в., смеялся над сторонниками идеалистических воззрений и утверждал, что внешний мир реален вне всякого сомнения. Тому, кто достиг самоосознания, всё представляется реальным совершенно по-иному — как проявление пробужденной природы. Две эти точки зрения отделены друг от друга периодом преображения, полным парадоксов и загадок. Необходимо путём непосредственного личного опыта утвердиться на различных ступенях понимания, ведущих к этому наивысшему состоянию.

Трунгпа Ринпоче часто повторял, что практика ваджраяны основывается на отказе от надежды на достижение нирваны и от страха остаться в сансаре. Такую установку он называл « безнадёжностью », а в качестве иллюстрации к этой « безнадёжности » использовал жизнь и учение Падмакары. Для большинства людей, в том числе и таких великих святых, как Наропа или Миларепа, безнадёжность означает предельное отчаяние, которое нам приходится пережить, прежде чем мы постигнем простую и очевидную истину. Если мы ищем то, что уже заключено внутри нас, если наша природа уже пробуждена, то любые поиски вовне только уводят нас всё дальше и дальше от цели. От того, насколько глубоко, полно и подлинно мы переживаем чувство безнадёжности, зависит, сможем ли мы скачком преодолеть пропасть, отделяющую нас от непосредственного понимания, или же нам придётся проходить путь преображения постепенно, шаг за шагом. На стадии « творения » в системе ваджраяны мы медитируем с установкой на то, что результат уже достигнут, и в результате надежда на успех и страх неудачи постепенно изнашиваются сами по себе. Эта установка помогает преодолеть духовный материализм — тягу к присвоению, из-за которой просветление видится нам каким-то призом, ожидающим нас в конце пути. Доверие и уверенность в вечносущей реальности природы будды превращают путь из многотрудного путешествия к некой отдалённой цели в непрерывный процесс выявления того, что и так уже присутствует в нас в полной мере.

Как странно, что оно неведомо, хотя присутствует везде!

Как странно надеяться на иной плод, кроме этого!

Как странно искать его в других местах, когда оно — в нас самих!

Дивно!

Вот это, осознающее нынешний миг, чистое, но невещественное, —

Оно и есть вершина всех воззрений!

Вот это, не имеющее объекта мысли, всеобъемлющее, но от всего свободное, —

Оно и есть вершина всей медитации!

Вот это, именуемое естественным, мирским и непринуждённым, —

Оно и есть вершина всякого поведения!

Вот это, пришедшее само по себе, само по себе существующее изначально, —

Оно и есть вершина всех свершений!

Может показаться, что в обретении просветлённости вообще нет ничего особенного: те, кто достиг её, по видимости ведут совершенно обыденную, мирскую жизнь, даже не медитируя и не чувствуя, что они чего-то добились. Идеальное состояние последователя дзогчен — полная естественность, в которой сосредоточенное осознание гармонично сочетается с лёгкой непринуждённостью. С этой точки зрения любая медитация, любая техника предстаёт искусственной. Человек, пытающийся с их помощью достичь просветления, подобен змее, которая только туже и туже свивает свои кольца, вместо того чтобы естественно и легко развернуть их. Следует всего лишь естественно, спокойно и непринуждённо пребывать в основополагающей природе сознания. Необходимое для этого непрерывное состояние сосредоточенного осознания хорошо иллюстрирует рассказ о некоем ламе по имени Цурчунгпа. Последователь иной традиции спросил его: « Разве медитация не считается в дзогчен самым важным методом? » Цурчунгпа ответил: « На что медитировать? ». Тот спросил: « Что же, ты вообще не медитируешь? ». Цурчунгпа ответил: « На что это я всё время отвлекаюсь? ».

Ибо не на что медитировать, не медитируй ни на что;

Не на что отвлекаться — посему, утвердившись в сосредоточенности и не отвлекаясь,

Обнажённым взором взгляни на состояние не-медитации и не-отвлеченности.

Самоосознание, самосознание, самоозаренность ясно сияет:

Вот эта заря и есть пробужденное сознание.

Перед тем, кто по-настоящему глубоко заглянул в природу сознания и способен спокойно пребывать в этом состоянии, открывается возможность использовать всё чувственное восприятие и весь жизненный опыт для того, чтобы углубить понимание реальности. Не теряя из виду основополагающей пустоты сознания, практикующий распознаёт во всём происходящем игру другой его составляющей — сияния. Это происходит и в обыденном состоянии бодрствования, и во время сна со сновидениями, и после смерти, когда появляются видения бардо. Если мы привыкнем распознавать во всём без исключения выражения сияния и пустотности нашего собственного сознания, то никакие явления, даже самые потрясающие и устрашающие, не застанут нас врасплох.

Способность осознавать во всех явлениях сознание, не присваивая,

Пробуждена, хоть ты её не видишь и не видел, как она возникла.

Явления не принимаются за реальность, нет присвоения — нет и ошибок;

Как только в присваивающей мысли распознаётся сознание, она обретает самоосвобождение.

Далее говорится:

Нет такого явления, о котором ты не знал бы, что оно исходит из сознания,

Любое возникающее явление есть само сознание, проявляющееся без помех.

Хоть оно и возникает, оно подобно воде и волнам океана:

Поскольку они суть одно, явление уже освобождено в сущности сознания.

Наша внутренняя сущность есть состояние величайшей простоты, но для того чтобы вскрыть её, приходится работать с тем состоянием сложности и смятения, в каком наше сознание пребывает на сей момент. Может показаться, что учения такого рода призывают нас не медитировать и вообще не прибегать ни к каким специальным техникам. Но известно, что многие великие учителя дзогчен проводили долгие годы в уединении и прилагали невероятные усилия, прежде чем им удавалось войти в это спонтанное состояние естественного осознания. Кроме того, из биографий их явствует, что они отличались исключительной верой в избранный путь и преданностью своим гуру, а также великим почтением ко всем стадиям пути. Отдельные редкие личности благодаря усердной практике в предыдущих жизнях могут проникнуть прямо в сущность сознания за сравнительно короткое время, но подавляющему большинству требуется более длительная подготовка. Для того, чтобы пребывать в состоянии немедитации и неотвлеченности, сперва нужно овладеть стандартной техникой медитации. В противном случае мы, сознавая это или нет, всё равно будем отвлекаться. В тексте поэмы сказано:

В действительности все существа суть пробужденная сущность,

Но без практики они не достигнут пробуждения.

Даже если в настоящий момент мы не можем осознать эту сущность, просто знать о ней и верить в неё — уже огромный шаг вперёд. Удивительное учение, с которым мы только что познакомились, подобно солнцу в облачный день: можно не сомневаться, что солнце — там, за облаками, и никуда не делось. Подход, характерно для дзогчен, может скрыто пронизывать собою весь путь, какую бы практику мы ни пытались освоить и какого бы этапа ни достигли. И вот какой совет даёт нам на прощание поэма, посвящённая дзогчен:

« Самоосвобождение посредством обнажённого видения » — основательнейшая помощь

В том, чтобы узреть своё осознание неприкрыто и прямо

И познать, как оно есть своё самоосознание!