В этом месте по замыслу автора в аудиоверсии книги звучит перекличка музыкальных тем в исполнении группы «Серебро» и Адриано Челентано. 2 страница

Но ты уже взрослый,

У нас в квартире другие пластинки,

Другие вопросы,

Твои девчонки как с картинки…

Другие же девушки, наоборот, манили его своей чужой, таинственной, почти забытой в далеких временах и странах женской красотой. Правда и в том, что практически за каждым его жизненным выбором, за каждым шагом сознательным или нет, будь то выбор книги, кинофильма или просто - где и как провести каникулы, выходные дни, подспудно стояла Она, та, кого он все время искал…

Умоляю, молчите, ни слова
Я хочу вас запомнить такой:
Без кокетства, всего напускного,
Без желанья казаться другой.

Без мучительных пауз в смятении,
Подбирая простые слова.
Все не те, и все больше сомнение,
Все плотнее, все глуше стена.

Подождите, я вас дорисую.
Допишу ваш портрет, как хочу,
Сочиню вас свою, неземную,
Ту, что помню всегда и ищу.

Как-то, только познакомившись с девушкой, он сразу же пригласил её в филармонию, действительно соскучившись по хорошей музыке. Надел строгий фламандский костюм-тройку. В этот раз давали второй концерт для фортепиано Рахманинова. Дима Векслер, знакомый по музыкальной школе, одиноко куря в вестибюле, удивлённо проводил их взглядом. Его и подружку, смущённую холодным блеском этого храма музыки и изысканным безукоризненным видом Андрея. Филармонические вечера заканчиваются рано, можно было куда-нибудь еще зайти. Пошли в соседнее кафе. Андрей заказал по коктейлю, ослабил галстук, потом вообще снял его, расстегнул верхнюю пуговицу белой рубахи. «… э ламор…» – пением птиц, свежестью вечернего моря, повеяло от зазвучавшей мелодии. Это Хулио Иглесиас наполнил атмосферу кафе щемящей грустью уходящей любви и сладостью вновь обретаемой надежды на новую встречу. Пошли танцевать. Девушка, до этого, в общем то, почти незнакомая, доверчиво прижалась к нему в танце, словно ища защиты от напряжения первой половины вечера. Потом, ночью, лёжа с ней в постели, он убеждал себя, что действительно всего лишь хотел послушать музыку...

… Подберу музыку к глазам

Подберу музыку к лицу

Подберу музыку к словам

Что тебе в жизни не скажу…

«Технология» оказалась удачной. Потом он разом прекратил это, потому что перестал воспринимать музыку. Стал появляться опыт, но исчезать чистота и искренность. Тогда он замыкался, уходил в себя на время, слушал Листа, предавался размышлениям о физической природе электро-магнитных волн, возвращался к книгам.

...Он, задыхаясь, глотнул воздух, поднес руки к лицу и разрыдался. Он так сильно плакал, что вынужден был сесть, а Венка стояла рядом, вооруженная испачканной кровью железной палкой и была похожа на палача. Она склонилась к нему, ни о чем не спрашивая, словно музыкант, вслушиваясь в звук, в модуляцию, хоть и новую, но постижимую, его рыданий. Она протянула руку ко лбу Филиппа, но, прежде чем коснуться лба, убрала ее…*

…Я поцеловал ее, дивясь собственной смелости, тогда как, на самом деле это она притянула меня, когда я нагнулся над ней. Руки ее обвивали мою шею; ни одно кораблекрушение не заставило бы их так яростно цепляться за меня. Я не понимал, чего она хочет: чтобы я спас ее или чтобы погиб вместе с нею...**

...Я в одной папиной книге, – у него много старинных смешных книг, – прочла, какая красота должна быть у женщины… Там, понимаешь, столько насказано, что всего не упомнишь: ну, конечно, черные, кипящие смолой глаза, – ей-богу, так и написано: кипящие смолой! – черные, как ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан, длиннее обыкновенного руки, – понимаешь, длиннее обыкновенного! – маленькая ножка, в меру большая грудь, правильно округленная икра, колена цвета раковины, покатые плечи, – я многое почти наизусть выучила, так все это верно! Но главное, знаешь ли что? – Легкое дыхание! А ведь оно у меня есть, – ты послушай, как я вздыхаю, – ведь правда, есть? ***

*Колетт. Ранние всходы.

**Реймон Радиге. Бес в крови.

***Иван Бунин. Легкое дыхание.

…нам довелось оказаться на этой земле – уникальная возможность, необходимо этим воспользоваться. Хорошо, но зачем? Чтобы делать что? Возвыситься в своем человеческом состоянии или удовлетворять инстинкты? И то и другое, причем одновременно. Только не задумываться, идти вперед опустив голову! Бог узнает своих, вот увидите!...*

...Еще эта работа позволяла мне усовершенствовать свои фантазии, в которых я оказывался за стойкой во Дворце Йогурта, и входила Дори, и звучала песня Kiss Beth, и каштановые волосы Дори развевались, и она расстегивала молнию на джинсах и появлялся золотой венец, и мы шли в кладовку, и занимались там сексом, и я никогда не волновался о том, хорош я или нет, потому что это была всего лишь мечта… **

*П. Моран. Венеции.

**Джо Мено. Сделай погромче.

Неожиданно найденный галстук, расчетливо - небрежно подвязанный поверх полурастегнутой белой рубахи, полосатый пиджак, джинсы на широких подтяжках вместо ремня и.... нет... да! Вот, вот этот шарф сверху... вот так... В такие моменты ему было не безразлично во что одеться. Сейчас. Здесь и сейчас, ты " включился", ты принц ты король, ты то, что надо, ты притягиваешь взгляды прохожих. Завтра, ты знаешь, все будут так носить шарфы. Встреченная именно сейчас девчонка модница, во всем ярком желтом, кричащем от кончиков туфель до косынки на голове - принцесса, твоя ровесница, словно подтверждает это. Вы улыбаетесь друг другу, встречаясь взглядом, расходясь встречным курсом на Невском. Ничего, вы еще найдете друг друга. Вы два маячка, сиамские сердца, все только начинается, впереди целая жизнь...

Ах эти желтые ботинки

Шагают быстро по асфальту

И ты опять идешь пешком

Я мимо проезжаю в Чайке

И вдруг ты мило улыбнулся

И посмотрел в мои глаза

Весенний легкий быстрый ветер

Застрял надолго в тормозах

Рок хоп чоп чоп эй рок хоп чоп чоп

Эй рок хоп чоп чоп а а...

После третьего курса должна была быть морская практика на атомном ледоколе. Он ждал этой встречи. Расспрашивал мать о её детских впечатлениях на Севере. Дед работал инженером, строил мосты в Сибири, на Дальнем Востоке, возводил первые каменные дома на Чукотке. Вспоминал рассказы отца о его геологических партиях на Кольском полуострове после окончания Горного института

Поезд пришёл в Мурманск рано, не было и семи утра. Яркое солнце в конце мая. Пустынный город еще спал, и только резкий звук швабры, которой бабушка дометала идеально чистый тротуар. Город сразу покорил его. Нависающие над заливом, над железнодорожными путями портовые краны, корабли у причала. Дороги, серпантином уходящие наверх, в сопки, в новые микрорайоны. Вокруг молодые, уверенные в себе лица - полные жизни и энергии. Город, который умеет работать, но и любит, умеет отдыхать. Город с короткой, но уже славной историей. Город - ворота в Арктику – мир простоты, достоинства и красоты.

Сядь в любой поезд,

Будь ты как ветер

И не заботься ты о билете.

Листик зеленый сожми ты в ладони,

Прошлое больше тебя не догонит…

Всё, сдал вахту Корсакову. С непривычки, после долгой стоянки, Андрея «укачало», да и ледокол не предназначен для открытой воды. Его корпус рассчитан конструкторами специально под лёд. Так что сейчас, на открытой воде, его «швыряло» на волнах, как утку, отставшую от пролетевшего косяка. Вошёл в каюту, остановился посередине, озираясь: журнальный столик, ковер, все вокруг было мокрым от соленых брызг, налетевших с ветром через открытый иллюминатор. Андрей прижал стекло, плотно закрутил барашки. Сразу стало тихо, только гул кондиционера. «Вот и всё, - подумал он, - мечтай, не мечтай, радуйся или грусти, а ничего не изменишь на эти четыре месяца: вокруг будут эти стены, да бескрайние ледяные поля за бортом». Пора понижать градус, уводить " сетпойнт" на своем внутреннем регуляторе в зону " эконом", налаживать ближний и дальний порядок структурной решетки своего душевного вещества. Он уже из опыта знал, что чем раньше после начала рейса перестроится с активного берегового ритма на более медлительный, созерцательный, тем легче и быстрее наладится морская жизнь, когда неумолимая смена однообразных морских вахт тугой пружиной запустит суточный маятник сквозь меридианы магнитных полей, да гармоник небесных сфер, чутко уловленных теперь внутренним часовым механизмом.

Успокой свою душу, дружок.

Впереди снова долгое море

Сонный плен без мечты, без тревог

День и ночь без любви и без горя

Не кляни роковую судьбу

В одинокой постылой каюте.

Спи, пуста жизнь и зла наяву.

Спи спокойно в привычном уюте

Не наладится. Опять тоска подкралась и засосала его. Зачем она приходила? Пока это было на берегу, была надежда, что это игра. Но теперь, после того, как здесь, в этой каюте….

У него было чувство, словно она не знает никаких правил или игнорирует их. Раньше, знакомясь с девушкой, он подчас интуитивно понимал, к какой форме отношений их чувство более тяготеет, и, мягко подталкивая их именно в эти пределы, постепенно увлекался и с какого-то момента уже забывая про форму, отдавался чувству и настроению. Здесь же не было никакой формы. Не было ничего, на что он смог бы привычно опереться. Ничего, кроме постоянного ожидания встреч, её тела и остающегося потом неуловимого аромата ее духов. Но нет, не это даже главное... Он запутался и подумал вдруг, а почему в тот раз я именно её поцеловал?

Все было так быстро, я даже не запомнил твой взгляд. Кто бы сказал, что мы встретимся под этой звездой. Я не смотрел на часы, я думал у меня проездной …

Женя должен был заехать за ним на Базу. Но вдруг позвонил и попросил приехать к нему домой. Андрей удивился, но не стал рассуждать, Впереди была поездка вдвоём на машине в Санкт-Петербург по майской весенней дороге, а потом сёрф. Неделя сёрфа с Женей на Ладоге!

«Это я», - крикнул он в решётку домофона и, не вызывая лифта, пешком взлетел на четвёртый этаж.

- Так, цветы дитям, жене мороженное, - поздоровался он, целую Анну в щеку и сгружая ей прямо на руки кучу эскимо в ярких упаковках.

- Де-е-е-ти-и..., - призывно воскликнула она, удаляясь по коридору в сторону кухни.

Кроме Яночки, дочери Жени, Андрей увидел ещё одного белокурого мальчугана лет шести.

Они сидели за столом: Анна, жена Жени, и ещё три девушки.

- Творог у меня сухой, - поясняла Аня, стоя с блендером в руке. - Главное, чтобы творог был сухой и не водянистый. Жирность можешь брать любую на свое усмотрение.

-Интересно, я никогда не слышала, чтобы сливочное масло добавлялось.

- Я тоже! Меня заинтриговал, заинтересовал, я бы сказала, этот рецепт, чтобы добавлять еще сливочное масло и сметану.

- Да.

- Интересно?!

Надо было ехать, Андрей торопил Женю, уже одетого в спортивный костюм.

- Сейчас, сейчас, ну посиди пока, налей вина девчатам, - бросил Женя, выходя из кухни, словно ища что-то.

- Три сестрицы под окном пряли поздно вечерком. Так, милые девушки, и что вы застыли, как «Зачарованные», - обратился он к Наде, наблюдавшей за кулинарными приготовлениями Ани. - Ты, видно, Пейдж, такая же рыженькая. Как вас зовут? – спросил он, наливая всем вина.

-Фибби, - выбрала Таня, сидящая слева.

- Отлично, значит, остаётся Пайпер, - он взглянул на девушку, сидящую напротив. Темно-каштановые волосы оттеняли бледное лицо, яркая помада. Она сидела на стуле с прямой спиной и смотрела сосредоточенно, как случайно выпивший лишнего человек, не желающий потерять над собой контроль. Она откашлялась и как-то глухо произнесла: - Марина.

«Женечка, ну поедем, дорогой», – вскочил Андрей и подбежал к окну: джип стоял под окнами готовый, с прикрученными к багажнику досками и свёрнутыми парусами.

- Девочки, а давайте с нами! Представляете, мы на ветру на досках с парусом, а вы у костра, - он смотрел на Марину, - ждёте нас на берегу. Андрей отпил вина из бокала и патетически продекламировал: - стоишь на берегу и чувствуешь соленый запах ветра, что веет с моря и веришь, что свободен ты и жизнь лишь началась. И губы жжет подруги поцелуй, пропитанный слезой,

I can't get no satisfaction

I can't get no satisfaction

'cause i try and i try and i try and i try

I can't get no, i can't get no…

- А ну-ка, что это у тебя написано? W-I-N-D… так, Надюша, отодвинь ка блузку! - воскликнул Андрей, отходя от окна и обращаясь к девушке, сидящей ближе к нему за столом. Та недоуменно посмотрела вниз на свою футболку.

- Справа, справа, вот здесь. Читай, - подошел он вплотную к Наде, глядя на надпись на ее футболке.

- WINDSERFING. Наденька, да ты у нас сёрфер, оказывается! - смеялся он, показывая на рисунок летящего паруса.

- А я как-то и не замечала, что там, - недоуменно пожала плечами та.

- Да что ты! А ну-ка, отодвинься от стола. Снимай кофту. Снимай, снимай, - он уверенно отодвинул стул дальше от стола, пока Надя нерешительно снимала кофточку с улыбкой, ища взглядом поддержки подружек. Андрей же, наоборот, со сжатыми губами сконцентрировался на Наде, глядя попеременно то на рисунок, то прямо ей в глаза.

-Вот это Наденька, - начал он четким громким голосом, - Б-о-а-д доска, - и он медленно, не касаясь ткани, провел указательным пальцем вдоль темной полоски, пересекающей вздымающийся живот под футболкой девушки. Вначале главное и самое трудное – это забраться на доску, - продолжил Андрей, сделав движение, словно собираясь сесть на колени Наде.

Та смущённо откинулась на спинку стула, вытянув ноги вперед. Андрей перешагнул их и встал над её коленями.

- А это – ма-а-ч-та, - и он медленно, едва не касаясь Надиного тела, повёл пальцами снизу наверх.

Надя сначала пыталась отслеживать движение пальцев Андрея, но в конце, когда его ладонь приблизилась к её шее, откинула голову, растерянно улыбаясь.

- Та-а-к, а вот это… Жека, правильно? – крикнул он в сторону коридора, словно приглашая приятеля в свидетели. – э- э-то!..– он сделал паузу, - гик! – И обе его ладони с согнутыми пальцами, словно собираясь немедленно вцепиться, потянулись к тонкой полоске, пересекающей вздымающуюся от волнения грудь Нади.

- Мы хватаемся за гик и…- в тот же миг, когда Надя наконец решилась прервать эту рискованную лекцию, он, стремительно распрямившись, громко закончил, - …натягиваем парус на себя!

Он стоял, выпрямившись, во весь рост, с вытянутыми вперёд руками, отрешенно смотря куда-то вдаль, а Надя с порозовевшими щеками обвисла на спинке стула. Затем, не меняя направления взгляда, перешагнул Надины ноги и уже спокойным голосом закончил:

- Ещё миг и ты уже точка на линии горизонта.

- Ну, мы поехали, Анюша, пока. Все, пан Спортсмен, давай, давай, - призывно махнул Женя рукой Андрею из коридора. - В Питере поупражняешься.

- Ой, а сырники-то?! - Вскричала Аня, хватая завернутый в фольгу сверток с края стола.

- Хозяюшка, - улыбался Женя, обнимая Аню, принимая пакет свободной рукой. - До свидания, девчонки.

Андрей обошёл стол, наклонился и поцеловал Марину в губы. Она приоткрыла их, они были горячие.

…Give me, give me just a little smile

That’s all I’m asking of you.

Sunshine, sunshine reggae…

Ближе к Карским воротам появилась ледяная шуга. Резкие короткие волны замедлили свой бег, стали вязкими, тягучими и наконец, стихли совсем. Ледокол вошел в лед.

– Прошу разрешения, – произнёс Андрей скорее формальную фразу, входя в кают-кампанию, посмотрев на капитана, сидящего во главе стола под гобеленом, выполненным в коричнево-желтых тонах, с изображением исторического центра Москвы. Локтев слегка кивнул, продолжая еду, даже не взглянув в его сторону. И хотя хозяином кают-компании традиционно считается старший помощник, на ледоколе эта привилегия и в чем-то обременительная обязанность принадлежала капитану – приветствовать каждого входящего. Давняя флотская традиция. Кроме неё, да этого гобелена, кают-компанию, предназначенную для командного состава, отличали от столовой команды, расположенной палубой ниже, ещё две особенности: здесь пользовались ножом, который лежал справа от тарелки, кроме того, подавали отдельную тарелочку для хлеба. Во всём остальном, включая меню, отличий не было. Правда, девушки…Справедливости ради, следует отметить, что девушки, работавшие здесь, были не столько красивее, чем их подруги ниже палубой, сколько элегантнее, более тщательно следили за собой, прежде чем выйти на смену.

Локтев не любил внешнего панибратства с экипажем. Жилые помещения, которые он занимал на атомоходе, по удобству и размерам не уступали самым фешенебельным апартаментам в лучших гостиницах мира. Спальня, ванная, гостиная, рабочий кабинет, буфетная и огромный зал для совещаний, способный принять одновременно несколько десятков человек. Специальный лифт соединял его буфетную прямо с камбузом, где готовилась пища, так что необходимости в постоянных посещениях кают-компании у него не было. Бывало, что члены экипажа, не связанные служебной обязанностью находиться рядом с ним на капитанском мостике, не видели его ни разу за весь рейс. Но одно он соблюдал непреложно: каждый раз, возвращаясь из Арктики, после постановки судна на рейд или успешной швартовки он включал громкоговорящую связь и благодарил членов экипажа, поздравлял с благополучным возвращением домой.

В кают-компании оживленно обсуждали ночное происшествие. Ночью проходили Карские ворота: пролив, отделяющий остров Вайгач от архипелага Новая Земля.

– …и, представляете, это дитя природы стоит, на краю канала, как на Невском проспекте, и машет мне рукой, словно я на такси еду, – довольный рассказывал Володя Шаров, второй помощник, на чьей вахте и произошёл этот забавный эпизод. – Ночь, вокруг на сотни вёрст ни души, мне даже в иллюминатор-то холодно выглядывать, не то что на палубу выходить, а тут... – и он махнул рукой.

Оказалось, что собрат атомохода «Россия», ледокол «Ямал» днём раньше осуществлял проводку сухогруза на запад и, естественно, прорубил во льдах канал, которым и воспользовалась теперь «Россия», экономя силы. И вот теперь, при проходе пролива из Европы в Азию, слева по борту свет прожекторов выхватил одинокие фигурки местных ненцев, застрявших со своими нартами на краю ледового канала. Как они там оказались: одни, на сотни верст вокруг, в сорокаградусный мороз арктической ночи, освещаемые только сиянием Полярной звезды, – одному богу известно. Во всяком случае, внешний вид их не вызывал никакого опасения за их будущую судьбу.

Делать было нечего, ледокол замер рядом с ненцами, вызвали боцмана, матросов на бак, и судовой грузовой стрелой перенесли нехитрые пожитки горе-путешественников на другую сторону ледового канала. Из разговора стало понятно, что они гостили у родственников на архипелаге и сейчас просто возвращаются обратно на своё зимовье.

– Шаров, ты, как гостеприимный хозяин, пригласил товарищей в кают-компанию, накормил, чаем угостил? – Стоцкий ехидно подмигнул, посматривая на Анюту, ставившую перед ним тарелку со вторым блюдом.

– Да, уж нет, я их вежливо перевёл по баку на другой борт, выдал сухой паёк чаем, сгущенкой.

– А то Анюту бы разбудил, познакомиться. Она бы и стол накрыла. Телефонами-то обменялись? – не унимался Стоцкий. – На обратном пути рыбой заберем.

Радостный гул пронёсся по кают-компании. Многие встали со своих мест, подойдя к иллюминаторам. Мимо, встречным курсом, медленно проплывала громада океанского атомного лихтеровоза «Севморпуть». Высокая гордая носовая часть с жилой надстройкой, потом бесконечно долго в иллюминаторе тянулось туловище, наконец, огромная арка лихтерного крана. Планировалось, что он должен будет носить в своём чреве сотни небольших барж – лихтеров и, оставаясь на рейде, отправлять их к берегу и принимать обратно, груженных рудой, бананами, тропическим лесом, кокосами, мешками с кофе, рисом, сахаром, тюками с листьями чая, и табака, перцем, которые с таким нетерпением ждут в разных концах Земного шара в обмен на километры бухт колючей проволоки, танки, артиллерийские снаряды, гуманитарную помощью, детские игрушки, контейнеры с практичной и недорогой одеждой яркой оптимистичной расцветки, автокосметикой, зубной пастой, предметами бытовой химии, сигаретами, замороженными бройлерами, автомобилями, глянцевыми журналами, сверхтонкими ноутбуками, томографами, планшетами, стиральными машинами и тиражами книг модных писателей,. Его предназначение – вечно бороздить океан, лишь изредка заходя в гавань для пополнения запасов. Но что-то пошло не так, система дала сбой, он опередил своё время или опоздал родиться – для него так и не нашлось достойных подвигов.

Одно время Андрей работал на «Севморпути», подменив заболевшего оператора ядерного реактора. Ему запомнился тот рейс. Короткий недельный переход из Мурманска, и, вот, уже молодой капитан самостоятельно, без буксиров и лоцманов разворачивает океанский корабль посередине огромной сибирской реки в порту Дудинка. Первое впечатление – металл. Он лежал повсюду. Медь, никель, ещё какие-то неизвестные сплавы. Здесь были сотни, тысячи штабелей, уходящих стройными рядами вдоль всего причала. Стояли сильные морозы, столбик термометра за бортом опускался ниже сорока градусов по Цельсию, что часто останавливало погрузку судна. На таком морозе металл становится хрупким. Не люди, техника могла не выдержать!

Приход «Севморпути» стал событием для жителей городка. В тот год корабль постоянно заходил в этот порт. Неделя в порту Мурманска, неделя перехода, месяц в Дудинке. Городок заполярный, состоящий в основном из молодёжи, работающей по контракту. Экипаж оброс друзьями, подругами. IV помощник Женя Костренко – высокий курчавый блондин. В тот день в его обязанности входило встречать гостей на борту лихтеровоза. В этот раз он не без удовольствия провёл с экскурсией по всему судну трёх девушек: Светлана, Ольга, Елена работали учителями в местной школе, а сейчас как раз были каникулы. Проходя через ЦПУ, они запомнили симпатичного оператора, с улыбкой объяснившего им, что, несмотря на то, что в руке у него чашка чая, сейчас он успешно борется с «самариевым зашлаковыванием реактора» и рассчитывает выйти из «йодной ямы» как раз к концу вахты, после чего будет совершенно свободен. К вечеру все собрались в его каюте, туда же " подтянулся" и молодой физик, тоже делавший свой первый рейс на этом судне. Отсюда кампания практически уже не вылезала до отхода судна обратно в Мурманск. Возможно, это и сыграло свою роль, что ему не удалось закрепиться на судне. Шум и веселье, доносившиеся из каюты новичка, вероятно явно " резали" слух командиров.

… Happy nation, living in a happy nation

Where the people understand,

And dream of the perfect man

A situation leading to sweet salvation

For the people for the good

For mankind brotherhood…

Именно от Лены он узнал о краеведческом музее в городе…

Он плотно закрыл за собой дверь, мгновение подождал, пока коже начнёт возвращаться ощущение тепла, и шагнул внутрь. Это было невероятно! После урбанистического пейзажа городка, где блочные многоэтажки переплетены вывернутыми на поверхность трубами теплоцентралей, он будто бы оказался в старинной Мангазее. Сразу перед ним лежал огромный бивень мамонта метра три длиной, уже коричнево-жёлтый, закаменевший за тысячелетия. Посреди большого зала стоял небольшой чум, покрытый оленьими шкурами, стилизованный под настоящее жилище местных оленеводов. Небольшой стенд привлек его внимание: ватник, прожженный от костра в нескольких местах, кирка, оловянная ложка, огарок свечи, очки с треснутым стеклом и проволочной дужкой, самодельные саночки, а вокруг стояли, сидели, лежали, висели, паря в воздухе чучела: сова, белка, лисица, и даже волк в углу оскалился в страшном приветствии.

- Илона, - представилась молодая женщина, на вид не старше тридцати лет. Впрочем, определить её возраст с уверенностью было бы сложно. В её лице было много от восточного, азиатского типа, чёрные волосы, короткий чуть расширенный нос, слегка раскосые глаза на круглом миловидном лице. Разговорились. Узнав, что Андрей из Петербурга, она оживилась, стала расспрашивать о городе, рассказала, что окончила петербургский Институт Культуры, да и теперь постоянно ездит туда – выставки, фольклорные праздники.

- Ведь местная культура очень, очень теперь в ходу, - добавила она по-деловому. - Посмотрите, - она подвела Андрея к стене.

На растянутой между парой широких самодельных лыж оленьей шкуре были пришиты кожаными ремешками кусочки бересты, скелет какой-то рыбины, костяные кружочки.

- Это очень сильная вещь, - пояснила она, - местный художник Иван Купцов. Думаю, что летом на аукционе в Питере я выставлю её не менее чем за три тысячи долларов.

Андрей присвистнул, мысленно подсчитывая. - Может мне тоже заняться созданием таких картин, - подумал он.

- Купцов – ненец, настоящий, вырос в чуме, - продолжила она, словно угадав его мысли.

За ближайшие полчаса Андрей узнал о ненцах и долганах, о нганасанах и энцах, живущих вокруг. Об эвенках, которые распространились на огромной территории от Приморского края до правого берега Енисея. Мысль её легко перескакивала от Ледовитого океана до Туруханска и дальше, до Красноярска, и всё это была её родная земля. Андрей, в который раз подметил, что здесь, за уральским хребтом, в Сибири, у людей совсем иные представления о том, что такое далеко или близко. Он узнал от нее, что в незапамятные времена там, где сейчас вечная мерзлота и зима десять месяцев в году, когда-то бродили стада мамонтов. А до этого белые носороги, саблезубые тигры, буйволы.

- А раньше? – спросил Андрей.

Она засмеялась...

Призрачно все в этом мире бушующем,

Есть только миг, за него и держись,

Есть только миг между прошлым и будущим,

Именно он называется жизнь...

Возвращался на корабль Андрей в смятении. Здесь, вдали от городской суеты, на краю Земли, в самой крайней точке бытия, в этой дикой мощи, скованной мечтами о былом, вдруг снова, откуда-то из далекого забытого детства подступили древние загадки, тайны, мифы, сказания и легенды. Мамонты, носороги, саблезубые тигры. Дальняя давность, предания старины глубокой. Сегодня мы уже приручили ядерную энергию, ну а что будет с нами через ближайшие сто лет? Арктика, огромные пространства, которые ты проходишь за несколько недель, от Новой Земли до Камчатки, мимо древних рек Обь, Енисей, Лена, да ещё атом, мощные ледоколы – всё это будило воображение, притягивало и манило. И Енисей уже будто бы и не река вовсе, а древний богатырь, великан, который устало лег на землю и превратился в могучую реку, когда подошло его время. Время… А один из притоков, речушка, что раскинула по лесистым берегам косы звонких ручьев и манит к себе летней истомой песчаных отмелей, да тенью березовых рощ, была когда-то зеленоглазой красавицей, павой, ладой, оставшейся в памяти людей теперь лишь отголосками народных сказок и песен.

Напои меня водой твоей любви,

Чистой, как слеза младенца.

Прилети ко мне стрелой, восхитительной стрелой

В сердце, в сердце…

Через несколько дней он пришёл специально, чтобы увидеть Купцова. Низкий, коренастый ненец, одетый в национальную одежду, сшитую из шкур, с капюшоном. Разве что ботинки. Почему именно ботинки Купцов избрал в качестве атрибута цивилизации, Андрей так и не понял. Тем более, что тот сразу же снял их и поставил у батареи источать невыносимый аромат. Он принёс с собой разные поделки и амулеты из кожи и кости. Андрею сразу приглянулись две фигурки человечков, выполненные из кости мамонта. Но он стал расспрашивать и торговаться с Купцовым совсем о других вещах, чтобы не привлекать внимания к нетцке раньше времени. Купцов закатывал глаза, изображая возмущение, когда Андрей пытался «сбить» цену, и отрывистыми гортанными фразами объяснял происхождение каждой вещицы.

– Вот это изображён дух озера, а это – дух реки, этот амулет охраняет от болезней, противостоя На – который насылает болезнь и смерть.

Рассказал о Нижнем, Среднем и Верхнем мире, о том, как шаман, одевая вот такие бусы, может путешествовать там, видеться с усопшими, просить духов о защите, а потом возвращаться обратно…. – Но, нет, спасибо, мне это, наверное, не по карману. – И Андрей отошёл от разложенных вещиц, как бы потеряв к ним интерес. Купцов растерялся, они переглянулись с Илоной. Видно было, что они обязательно хотят продать ему что-нибудь, но, может, действительно, для него эта цена высоковата, по сравнению с японцами, которые были здесь в прошлом месяце. – Ну, а эти фигурки? – бросил он с сомнением. Купцов вздёрнул руки. Илона объяснила, что это его собственные поделки, а не настоящие шаманские амулеты, поэтому цена может быть и пониже.

«Да, есть в ней какая-то дурман-трава», – подумал Андрей, глядя на Илону. Бледная кожа, черная челка на лоб, глаза два темных омута. Стало понятно, что в их тандеме с Купцовым, именно ей принадлежит решающее слово, когда речь заходит о деньгах. – Это женский и мужской образ, – пояснила она.

– Какой из них женский? Этот? – спросил Андрей, указывая на маленькую фигурку. Купцов замотал головой, схватил другую фигурку, ту, что была покрупнее и произнёс «Я-Небя» несколько раз.

– «Я-Небя» – Земли мать, – пояснила Илона, – прародительница всего живого. А это он так изобразил Нум-демиурга, олицетворяющего светлое начало. У северных местных народов до сих пор есть легенды о древнейших временах, когда мир только был создан, и всего было в изобилии: оленей, рыбы, птичьих яиц, риса. И шоколада, - добавила она кокетливо улыбнувшись. Все это тогда отождествлялось с Я-Небя, женским началом. Потом, когда на Землю спустилась ночь, появились и мужские символы. Тогда из Дудинки очень, очень не хотелось уходить, словно он чувствовал, что это его последний сюда заход.