Эпилепсия

Тяжелый эпилептический припадок (grand mal) представляет собой ужасное зрелище. Живое описание его дает Новая стандартная энциклопедия Фанка и Уэгнолса (1937): больной, иногда совершенно неожиданно, издает странный нечленораздельный крик и внезапно падает без чувств, как пораженный молнией. Кожа становится мертвенно-бледной, тело застывает в оцепенении, спина выгнута дугой, черты лица неподвижны; дыхание прекращается. Вскоре цвет кожи меняется, лицо становится синевато-багровым, вены на шее вздуваются и пульсируют, глазные яблоки выпячиваются, в горле слышны булькающие звуки; смерть кажется неминуемой. Но почти тотчас же дыхание возобновляется, и все тело охватывают ритмические конвульсии. Руки и ноги раскинуты в неестественной позе, лицо сведено в страшную гримасу, язык прикушен, челюсти сжаты так, что иногда ломаются зубы -.
Не удивительно, что эта болезнь вызывала суеверный ужас и что в прежние времена, когда даже для лечения обычных заболеваний вместо антибиотиков применялись тайные снадобья и заклинания, эпилепсия считалась особенно подходящим случаем для применения религиозных и мистических процедур. Однако уже в V веке до нашей эры Гиппократ в одном из своих самых известных очерков призывал современников признать, что священная болезнь (так называли тогда эпилепсию и так был озаглавлен очерк Гиппократа) не в большей мере обусловлена прямым вмешательством богов в дела человеческие, чем всякая другая болезнь, что она имеет естественные причины и когда-нибудь, поддастся обычным лечебным воздействиям. Теперь мы полагаем, что Гиппократ был прав, но человечеству понадобилось почти 25 столетий, чтобы прийти к такому пониманию работы человеческого мозга и к таким методам его объективного изучения (включая электроэнцефалографию), которые позволили прочно обосновать утверждения Гиппократа.

В настоящее время известно, что эпилептический припадок описанного выше типа представляет собой лишь крайнюю форму мозгового заболевания, которое может иметь много различных проявлений. В своей наиболее мягкой форме эпилептический приступ может сводиться к кратковременному покалыванию или чувству онемения в какой-нибудь части тела или к тому, что в поле зрения больного появляются вспышки света или слепые пятна. При одной форме эпилепсии у больного бывают просто короткие периоды выпадения сознания несколько раз в день, продолжающиеся всего лишь секунду или около того и незаметные не только для окружающих, но в ряде случаев и для самого больного. Иногда ощущение покалывания или онемения, возникающее в одной части тела, быстро распространяется на соседние участки; в этих частях тела могут затем начаться не контролируемые волей судороги, которые тоже могут распространяться, пока не охватят все или почти все тело и больной не потеряет сознание. Существует даже тяжелая форма болезни, при которой больной полностью сознает все, что с ним происходит, в то время как его мышцы перестают работать, так что он падает и находится в состоянии полной беспомощности до конца приступа.

Особенно интересны некоторые психические проявления этой болезни. Если для многих больных предвестником приближающегося приступа служит то или иное физическое ощущение в определенной части тела, то у других припадку предшествует сильное эмоциональное переживание. Это может быть чувство экстаза или экзальтации. Часто наблюдается непреодолимое чувство deja vu: больному кажется, что все происходящее с ним уже было в прошлом при точно таких же обстоятельствах, какие имеют место сейчас, и что он в состоянии предсказать, что произойдет дальше. Понятно, что эпилептики с мистическим умонастроением легко могли бы усмотреть в экстатической ауре, предшествующей припадку, религиозный смысл и принять сильное чувство deja vu за божественное откровение. Это может произойти еще легче, если болезнь сопровождается также галлюцинациями, или видениями, что нередко бывает перед эпилептическим припадком. Многие эпилептики, вероятно, были честно убеждены в своем божественном вдохновении, откуда и произошло наименование священная болезнь.

Прежде чем исследовать связь эпилепсии с электроэнцефалограммой, сделаем еще одно общее замечание: эпилепсия, по крайней мере выраженная в умеренной степени, по-видимому, вполне совместима с выдающимися интеллектуальными способностями.

Примерами знаменитых людей, страдавших эпилепсией, могут служить Юлий Цезарь, Петр Великий, Магомет и Наполеон Бонапарт, если не говорить о более близких к нашему времени жертвах этой болезни, скажем, о Достоевском, который дал яркие описания экстатических состояний, наступающих иногда у эпилептика перед самым припадком.

(Ф.М. Достоевский: Вы все, здоровые люди, и не подозреваете, что такое счастье, то счастье, которое испытываем мы, эпилептики, за секунду перед припадком. Магомет уверяет в своем Коране, что видел рай и был в нем. Все умные дураки убеждены, что он просто лгун и обманщик! Ан нет! Он не лжет! Он действительно был в раю в припадке падучей, которою страдал, как и я. Не знаю, длится ли это блаженство секунду, или часы, или месяцы, но верьте слову, все радости, которые может дать жизнь, не взял бы я за него!; Ф.М. Достоевский: На несколько минут я испытывал такое счастье, какое невозможно ощутить в обычной жизни, такой восторг, который не понятен никому другому. Я чувствовал себя в полной гармонии с собой и со всем миром, и это чувство было таким сильным и сладким, что за пару секунд такого блаженства я бы отдал десять и более лет своей жизни, а может и всю жизнь; Князь Мышкин (роман Идиот): Он задумался, между прочим о том, что в эпилептическом состоянии его была одна степень, почти перед самым припадком (если только припадок приходил на яву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его. Ощущение жизни, самосознания почти удесятерялось в эти мгновенья, продолжавшиеся, как молния. Ум, сердце озарялись необыкновенным светом; все волнения, все сомнения его, все беспокойства как бы умиротворялись разом, разрешались в какое-то спокойствие, полное ясной гармоничной радости и надежды, полное разума и окончательной причины. Но эти моменты, эти проблески были еще только предчувствием той окончательной секунды (никогда не более секунды), с которой начинался самый припадок. Эта секунда была, конечно, невыносима. Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже в здоровом состоянии, он часто говорил сам себе, что ведь все эти молнии и проблески высшего самоощущения и самопознания, а стало быть и высшего бытия, - не что иное, как болезнь, как нарушение нормального состояния, а если так, то это вовсе не высшее бытие, а, напротив, должно быть причислено к самому низшему. И, однако же, он дошел, наконец, до чрезвычайно парадоксального вывода: Что же в том, что это болезнь, - решил он, наконец, - какое до того дело, что это напряженье ненормальное, если самый результат, если минута ощущения, припоминаемая и рассматриваемая уже в здоровом состоянии, оказывается в высшей степени гармонией, красотой, дает неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и встревоженного, молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни? - Эти туманные выражения казались ему самому очень понятными, хотя еще слишком слабыми. В том же, что это действительно красота и молитва, что это действительно высший синтез жизни, в этом он сомневаться не мог, да и сомнений не мог допустить. Ведь не видения же какие-нибудь ему снились в этот момент, как от гашиша, опиума или вина, унижающие рассудок и искажающие душу, ненормальные и несуществующие? Об этом он здраво мог судить по окончании болезненного состояния. Мгновения эти были именно одним только необыкновенным усилием самосознания, - если бы надо было выразить это состояние одним словом, - самосознания и в то же время самоощущения в высшей степени непосредственного. Если в ту секунду, то есть в самый последний сознательный момент пред приступом, ему случалось успевать ясно и сознательно сказать себе: Да, за этот момент можно отдать всю жизнь!, то, конечно, этот момент сам по себе и стоил всей жизни. Впрочем, за диалектическую часть своего вывода он не стоял: отупение, душевный мрак, идиотизм стояли пред ним ярким последствием этих высочайших минут. Серьезно, разумеется, он не стал бы спорить. В выводе, то есть в его оценке этой минуты, без сомнения, заключалась ошибка, но действительность ощущения все-таки несколько смущала его. Что же, в самом деле, делать с действительностью? Ведь это самое бывало же, ведь он сам же успевал сказать себе в ту самую секунду, что эта секунда, по беспредельному счастию, им вполне ощущаемому, пожалуй, и могла бы стоить всей жизни. В этот момент, - как говорил он однажды Рогожину, в Москве, во время их тамошних сходок, - в этот момент мне как-то становится понятно необычайное слово о том, что времени больше не будет. Вероятно, - прибавил он, улыбаясь, - это та же самая секунда, в которую не успел пролиться опрокинувшийся кувшин с водой эпилептика Магомета, успевшего, однако, в ту самую секунду обозреть все жилища аллаховы).

В чем причина эпилепсии? Электроэнцефалографические исследования дали частичный ответ на этот вопрос. ЭЭГ больного эпилепсией обычно отличается от нормальной. Альфа-ритм в типичных случаях бывает нарушен нерегулярными флуктуациями. Если припадок случайно наступает во время записи ЭЭГ, кривые принимают совершенно необычный вид. Небольшие колебания потенциала с частотой 10 герц сменяются огромными, медленно перекатывающимися волнами, которые в момент наступления самого припадка внезапно переходят в пики столь же большой амплитуды, возникающие несколько раз в секунду. На рис. показано, как могут выглядеть волны ЭЭГ во время эпилептических судорог.

Современная интерпретация необычных ЭЭГ, сопровождающих эпилептические судороги, связывает первоначальные длинные перекатывающиеся волны с соответственно медленными и высокоамплитудными колебаниями дендритного потенциала в головном мозгу; эти колебания сходны с колебаниями, лежащими в основе альфа-ритма, но крупнее и медленнее. Подобно альфа-волнам, начальные эпилептические потенциалы периодически повышают и понижают порог активации нейронов, но не вызывают их разрядки. Однако эти волны нарастают и в конце концов, во время облегчающей фазы настолько сенсибилизируют нейроны, что последние не выдерживают и разряжаются самопроизвольно. В этот момент волна, как показано на рис., превращается в комплекс высоких пиков.

Хотя в этой интерпретации эпилептических ЭЭГ не все детали установлены с достоверностью, многочисленные исследования на людях и животных привели к заключению, что гигантские пики, столь характерные для эпилептических судорог, отражают спонтанную неконтролируемую активность всех или большинства нейронов значительного участка мозга. Если пораженный участок находится в сенсорной коре, больной может испытывать чувство онемения, покалывания или иные смешанные и неопределенные ощущения, относимые к той части тела, афферентные нервы которой оканчиваются в буйствующем участке мозга. Если разряды происходят в моторных областях, то следствием этого могут быть непроизвольные и не поддающиеся контролю движения соответственных частей тела. Возможно, что при настоящем приступе grand mal неконтролируемая импульсация охватывает почти все нейроны головного мозга, в результате чего все сенсорные и двигательные процессы организма резко колеблются между двумя крайними точками всего диапазона возможных изменений, допускаемых физическим устройством органов тела. Истинное счастье для больного, что подобный приступ всегда сопровождается потерей сознания.

Многое прояснилось в этом заболевании в результате изучения очаговых припадков - эпилептических судорог, обусловленных локальными повреждениями мозга. Последствия войн дали обильный материал для исследований, так как современные высокоскоростные снаряды вызывают самые разнообразные очаговые повреждения мозга. Примерно половина мозговых ранений приводит к той или иной форме эпилептических симптомов, хотя, к счастью, они во многих случаях бывают слабо выражены. Но последнее даже способствует большей специфичности информации, которую может получить исследователь; если бы каждый эпилептический приступ принимал форму grand mal, нельзя было бы установить никакой связи между локализацией мозгового повреждения и той частью тела, в которой в результате этого повреждения возникают необычные ощущения или двигательные реакции.

Результаты этих исследований показывают, что при всяком повреждении какого-либо участка коры в этом участке возникает наклонность к появлению аномального ритма спонтанной активности. Действительно, мозговые травмы, не вызванные пулевым ранением и снаружи незаметные, часто удается выявить и локализовать по необычно заостренным пикам ЭЭГ, отводимой электродами от черепа над поврежденной тканью. Однако наличие такого участка с измененной активностью нейронов не обязательно сказывается на ощущениях или поведении больного. Как мы увидим позже, структура мозга характеризуется большой избыточностью, и значительная часть его ткани может быть разрушена или совсем удалена без какого-либо заметного ущерба для умственных или физических способностей. Несомненно, у многих людей есть участки мозговой ткани, которая, вследствие травмы во время родов или при несчастном случае в детстве, функционирует неполноценно или вовсе не работает. У этих людей может никогда не наблюдаться никаких психических или физических симптомов, говорящих о возможном неблагополучии; однако весьма вероятно, что электроэнцефалография выявила бы аномальный участок со спонтанной активностью нейронов.

Эпилептический припадок наступает только тогда, когда спонтанная, неконтролируемая импульсация по какой-либо причине распространяется с поврежденного участка на окружающую здоровую ткань. Возникновение расстройства связано с тем, что вторгающиеся электрические токи начинают нарушать нормальную работу неповрежденных нейронов, участвующих в поддержании физической и психической деятельности индивидуума, и вовлекают их в стихийные внутри-мозговые беспорядки, заставляя присоединяться к их дефективным соседям и, так же как они, бессмысленно посылать свои токи действия по всем направлениям. Если это вовлечение здоровых нейронов в патологическую активность распространяется лишь на небольшое расстояние от поврежденного участка мозга, приступ бывает легким и симптомы ограничиваются нарушением функций, контролируемых близлежащей нервной тканью. Если же токи, посылаемые в здоровую область неисправными нейронами, достаточно велики и если особенности мозга данного больного обусловливают пониженное сопротивление такого рода вовлечению, то процесс может распространиться на весь мозг, приводя к катастрофическому припадку типа grand mal.

Открытие того, что при эпилептическом приступе функционирует не только поврежденная, но и здоровая ткань, было одним из самых важных результатов изучения очаговой эпилепсии. Возможность того, что нормальная нервная ткань может быть выведена из равновесия под влиянием очага чрезмерной активности, позволяет предполагать, что даже у здорового мозга пределы рабочей стабильности не столь широки. Так оно и оказалось в действительности. Существуют, например, лекарственные вещества, временно повышающие возбудимость нейронов. В достаточно больших дозах такие вещества вызывают эпилептические судороги у любого человека. Существует также интересный электронный метод, позволяющий искусственно вызвать эпилептические судороги; мы уже говорили о том, что внезапное возникновение в зрительной коре сильного импульса тока при вспышке яркого света перед глазами создает в этой области мозга затухающие электрические колебания с частотой, приблизительно равной частоте альфа-ритма. Если вместо одиночной вспышки света использовать периодические вспышки с частотой, близкой к частоте альфа-ритма, то у субъекта с эпилептическими наклонностями начинается подергивание рук и ног, которое он не в состоянии подавить, и если слишком долго продолжать эксперимент, могут возникнуть настоящие судороги. Это наводит на мысль, что у предрасположенного к эпилепсии человека по какой-то причине либо облегчена взаимосвязь различных частей мозговой ткани, электрический резонанс которых порождает альфа-ритм, либо ослаблено сопротивление возникновению этого ритма и его затухание, если он уже возник.

Для оценки потенциальной наклонности к эпилепсии у нормальных людей использовали пробу с синхронными вспышками в сочетании с введением сенсибилизирующих веществ. Когда этот метод применили к группе первоклассных летчиков, давших высокие показатели в ряде сложных психиатрических тестов, обладавших очень быстрыми рефлексами и действовавших весьма умело в ситуациях, требующих быстроты решений и маневров, то оказалось, что по своей нервной чувствительности они поразительно близки к больным эпилепсией! Они были вдвое чувствительнее среднего человека - еще одно интересное указание на то, что необычная нервная чувствительность, ведущая в своей крайней форме к столь трагическим последствиям, в умеренной дозе способствует одаренности и творческим способностям индивидуума.

Изучение эпилепсии и ее причин привело к интересному побочному результату - к созданию метода лечения совершенно неродственных ей форм психических заболеваний. Несколько лет тому назад один швейцарский исследователь, изучая литературу, обратил внимание, что шизофрения - самое распространенное из психических заболеваний - по-видимому, редко встречается у больных эпилепсией. Было также отмечено, что больные шизофренией иногда выздоравливают после самопроизвольного судорожного припадка. Сам собой напрашивался вывод, что в судорожных эпилептических приступах есть что-то такое, что может предотвращать или исправлять мозговую аномалию неизвестной природы, лежащую в основе шизофрении. Хотя проведенных позже статистический анализ случаев, свидетельствующих о наличии отрицательной корреляции между шизофренией и эпилепсией, поставил под сомнение достаточность данных, послуживших основой для первоначального вывода, сам этот вывод оказался верным. В настоящее время многие успехи, достигнутые в лечении психических болезней, связаны с применением судорожной терапии. Хотя судороги можно вызывать и с помощью фармакологических средств, чаще применяют электрический метод. На голове наркотизированного больного укрепляют электроды, и в течение нескольких десятых секунды пропускают ток, который проходит от одного электрода к другому через головной мозг. Это вызывает судорожный приступ, подобный эпилептическому. Во избежание повреждений, возможных при неконтролируемых движениях рук и ног, больному предварительно вводят вещество, расслабляющее мышцы; кроме того, приступ бывает короче типичного припадка grand mal, хотя основной механизм его тот же.). Ряд сеансов такого лечения, повторяемых с промежутками в несколько дней на протяжении нескольких недель, часто возвращает к норме психику больного, который раньше казался неизлечимым.

Было бы преувеличением утверждать, что механизм действия электросудорожной терапии хорошо понят. Не лишено известного правдоподобия следующее объяснение. Причиной психической болезни является образование новых путей мышления, отличных от нормального мышления того же человека и значительно менее правильных. Эти новые пути обусловлены новыми схемами соединений между нейронными цепями головного мозга. Предполагается, что эти новые межнейронные связи, если они использовались недолго, еще слабы и не слишком прочно закреплены. Старые связи все еще существуют и способны функционировать, но в расстроенном мозгу почему-то предпочтительно используются новые цепи. При пропускания через мозг сильного электрического тока вся нервная активность мгновенно нарушается и дезорганизуется. Когда эти токи и вызванные ими судороги прекращаются, прежние нормальные межнейронные связи, благодаря тому что они более стабильны и менее чувствительны к ослабляющему действию интенсивных токов, обнаруживают тенденцию к восстановлению.

Независимо от того, верно ли это объяснение действия электросудорожной терапии, специалисту по вычислительным машинам тотчас же придет в голову интересная аналогия. В некоторых сложных электронных машинах кратковременным созданием подходящих необычных условий можно вызвать своего рода выброс, при котором токи непрерывно распространяются по замкнутым цепям в полном несоответствии с нормальной работой системы. Это можно было бы рассматривать как своего рода шизофрению у вычислительной машины. Ее можно излечить, как и у человека, путем посылки сильного импульса тока через всю систему. После такого импульса обычно оказывается, что вышедшие из-под контроля элементы вновь включились в нормальную работу.

Прежде чем покинуть область электроэнцефалографии и эпилепсии, удостоверимся еще раз в том, что нам понятен основной смысл приобретенных нами сведений. Исследование ЭЭГ у здоровых людей дает нам дополнительные указания на то, что по крайней мере некоторые свойства процессов, происходящих в мозгу, в значительной мере определяются действием известных законов электрических цепей. Особое значение для наших целей имеет несомненная корреляция между электрической активностью мозга и степенью его реактивности.

В результате применения электроэнцефалографии к изучению эпилепсии был не только впервые пролит свет на эту загадочную болезнь, но и получены дополнительные указания на электрическую природу психических явлений. Теперь ясно, почему существует так много форм эпилепсии с такими различными симптомами. Все зависит от того, какая часть головного мозга поражена. Поскольку все ощущения и моторная активность всех частей тела управляются различными отделами мозга, возможные проявления эпилепсии почти так же разнообразны, как и детали нормального человеческого поведения.

Особый интерес представляют психические проявления этой болезни. Чувства благоговения, вдохновения, экстаза и ощущение ясновидения, иногда охватывающие больного перед припадком, так же как и возникающие в некоторых случаях сложные зрительные ислуховые галлюцинации, составляют первое из приведенных: в нашей книге свидетельств того, что высшие умственные и эмоциональные процессы зависят от таких же нейронных электрических токов, какие управляют нашими мышцами и железами и лежат в основе наших ощущений и рефлексов

Существенным оказался также характер электрического раздражения. Как уже отмечалось, в нервной системе используется импульсный код и поэтому для раздражения всегда следует применять импульсные токи. Однако это еще оставляет исследователю широкий выбор. Какой должна быть длительность каждого импульса? Каким должен быть интервал между ними? Сколько импульсов нужно применять при однократном раздражении? Должны ли они быть одного знака или следует чередовать положительные и отрицательные импульсы? К несчастью для экспериментатора, ответы на все эти вопросы могут иметь большое значение. Не удивительно, пожалуй, что самым важным параметром электрического раздражения, помимо его силы, является его частота - число импульсов в секунду. Различные небольшие структуры мозга, видимо, реагируют на разные частоты по-разному. Нередко с помощью одного электрода можно вызывать совершенно различные поведенческие реакции, если, поддерживая среднюю силу тока на постоянном уровне, увеличивать частоту импульсов, скажем, от 10 до 50 в секунду. Ввиду неизбежного распространения раздражающего тока на соседние области это явление нельзя истолковывать как разную реакцию определенной группы нейронов на разную частоту раздражения. Напротив, наблюдаемые результаты можно объяснить, исходя из того, что различные группы нейронов имеют неодинаковый порог чувствительности по частоте и избирательно реагируют на раздражающий ток, распространяющийся в ткани поблизости от электрода.

4 Главные результаты изучения физиологии вегетативной нервной системы, пищеварения, кровообращения и сердца, органов чувств, выделения, нервов и мышц.

Первые сведения о структурах и функциях вегетативных структур связаны с именем Галена (ок. 130-ок. 200), так как именно он, изучая черепные нер-

вы, описал блуждающий нерв и пограничный ствол, который им был назван симпатическим. В изданной в 1543 г. книге А. Везалия (1514-1564) «Строение человеческого тела» дано изображение этих образований и описаны ганглии симпатического ствола.

В 1732 г. Дж. Уинслоу (Winslow J., 1669-1760) выделил три группы нервов, ветви которых, оказывая содружественное влияние друг на друга («симпатию»), распространяются на внутренние органы. Термин «вегетативная нервная система» для обозначения нервных структур, регулирующих функцию внутренних органов, ввел в 1807 г. немецкий врач И. Рейль (Reill I.). Французский анатом и физиолог М.Ф. Биша (Bicha M.F., 1771-1802) считал, что рассеянные в разных частях тела симпатические узлы действуют самостоятельно (автономно) и от каждого из них идут ветви, которые соединяют их между собой и обеспечивают их влияние на внутренние органы. В 1800 г. им же было предложено деление нервной системы на вегетативную (растительную) и анимальную (животную). В 1852 г. французский физиолог Клод Бернар (Bernard Claude, 1813-1878) доказал, что раздражение шейного отдела симпатического нервного ствола ведет к расширению сосудов, описав, таким образом, сосудодвигательную функцию симпатических нервов. Он установил также, что укол дна IV желудочка мозга («сахарный укол») изменяет состояние углеводного обмена в организме.

В конце XIX в. английский физиолог Дж. Ленгли (Langley J.N., 1852-1925) ввел термин «автономная нервная система», отметив при этом, что слово «автономная», без сомнения, указывает на большую степень независимости от центральной нервной системы, чем это есть в действительности. На основании морфологических различий, а также признаков функционального антагонизма отдельных вегетативных структур Дж. Ленгли выделил симпатический и парасимпатический отделы автономной нервной системы. Им же было доказано, что в ЦНС существуют центры парасимпатической нервной системы в составе среднего и продолговатого мозга, а также в крестцовых сегментах спинного мозга. В 1898 г. Дж. Ленгли установил в периферической части вегетативной нервной системы (на пути от структур ЦНС к рабочему органу) наличие синаптических аппаратов, расположенных в вегетативных узлах, в которых происходит переключение эфферентных нервных импульсов с нейрона на нейрон. Он отметил, что в составе периферического отдела вегетативной нервной системы есть преганглионарные и постганглионарные нервные волокна и довольно точно описал общий план строения автономной (вегетативной) нервной системы.

В 1901 г. Т. Эллиотт (Elliott T.) высказал предположение о химической передаче нервного импульса в вегетативных узлах, а в 1921 г. в процессе экспериментальных исследований это положение подтвердил австрийский физиолог О. Леви (Loewi O., 1873-1961) и, таким образом, положил начало учению о медиаторах (нейротрансмиттерах). В 1930 г. американский физиолог У. Кеннон (Cannon W., 1871-1945), изучая роль гуморального фактора и вегетативных механизмов в поддержании относительного постоянства внутренней среды организма, ввел термин«гомеостаз», а в 1939 г. установил, что если в функциональном ряду нейронов в одном из звеньев прерывается движение нервных импульсов, то возникающая при этом общая или частичная денервация последующих звеньев цепи вызывает повышение чувствительности всех находящихся в них рецепторов к возбуждающему или тормозящему действию химических веществ (в том числе медикаментов), обладающих свойствами, подобными соответствующим медиаторам (закон Кеннона-Розенблюта).

Значительна роль в познании функций вегетативной нервной системы немецкого физиолога Э. Геринга (Hering Е., 1834-1918), открывшего синокаротидные рефлексы, и отечественного физиолога Л.А. Орбели (1882-1958), создавшего теорию адаптационно-трофического влияния симпатической нервной системы. Расширению представлений о клинических проявлениях поражения вегетативной нервной системы способствовали многие клиницисты-неврологи, в том числе наши соотечественники М.И. Аствацатуров, Г.И. Маркелов, Н.М. Иценко, И.И. Русецкий, А.М. Гринштейн, Н.И. Гращенков, Н.С. Четвериков, А.М. Вейн.

Воистину классическими признаны работы русского ученого Ивана Петровича Павлова по физиологии пищеварения. Это относится как к ценности фактических и теоретических результатов, так и оригинальности и мастерству выполнения. Благодаря гению Павлова удалось вывести физиологию органов пищеварительного тракта из тупика и поднять ее на небывалую высоту.ФИЗИОЛОГИЯ ПИЩЕВАРИТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ

Воистину классическими признаны работы русского ученого Ивана Петровича Павлова по физиологии пищеварения. Это относится как к ценности фактических и теоретических результатов, так и оригинальности и мастерству выполнения. Благодаря гению Павлова удалось вывести физиологию органов пищеварительного тракта из тупика и поднять ее на небывалую высоту. «До Павлова физиология пищеварения была одним из отсталых разделов науки физиологии вообще, — замечает в своей книге о физиологе Э.А. Асратян. — Существовали лишь весьма смутные и фрагментарные представления о закономерностях работы отдельных пищеварительных желез и всего процесса пищеварения в целом.

Вивисекционно острый эксперимент — основной прием исследования функций органов пищеварительной системы в те времена оказался непригоден для раскрытия тайн работы этих органов. Более того, полученные при таких порочных опытах фактические результаты стали причиной многих ошибок, например представления, что желудочные и поджелудочные железы не имеют секреторных нервов (Гейденгайн, Старлинг, Бейлис и др.). Если же отдельным ученым и удавалось установить наличие секреторных нервов для других пищеварительных желез, например для слюнных (Людвиг, Клод Бернар, Гейденгайн, Лэнгли и др.), то этот грубый прием физиологических исследований все же не позволял выявить всех тонкостей нервной регуляции их функций.

Зная это, многие наши и зарубежные ученые (Клод Бернар, Гейденгайн, Басов Тири и др.) пытались заменить вивисекцию более совершенным приемом исследования — экспериментами на хронически оперированных животных. Однако эти попытки не увенчались должным успехом: либо выполненные операции оказывались малоценными по замыслу и по технике осуществления (фистула протоков слюнных желез у Клода Бернара, изолированный желудок у Гейденгайна), либо остроумно придуманные и успешно выполненные операции были недостаточными для выявления закономерностей работы данного органа хотя бы в главных чертах и годились лишь для получения отдельных, разрозненных фактов об их работе.

Без преувеличения можно сказать, что основными и наиболее достоверными сведениями о физиологии пищеварительных желез наука обязана именно Павлову. Он фактически заново создал эту важную главу физиологии, создал монолитное и цельное учение о едином пищеварительном процессе взамен ранее существовавшей бесформенной смеси не связанных между собой половинчатых и ошибочных сведений о работе тех или иных органов пищеварительной системы».

Ни один из русских ученых того времени, даже Менделеев, не получил такой известности за рубежом. «Это звезда, которая освещает мир, проливая свет на еще не изведанные пути», — говорил о нем Герберт Уэллс. Его называли «романтической, почти легендарной личностью», «гражданином мира».

Иван Петрович Павлов (1849–1936) родился 26 сентября 1849 года в Рязани. Его отец, Петр Дмитриевич, был священником. С раннего детства Павлов перенял у отца упорство в достижении цели и постоянное стремление к самосовершенствованию. По желанию своих родителей Павлов посещал начальный курс духовной семинарии, а в 1860 году поступил в рязанское духовное училище.

В обширной отцовской библиотеке как-то Иван нашел книжку Г.Г. Леви «Физиология обыденной жизни». Книга так глубоко запала ему в душу, что, будучи уже взрослым, «первый физиолог мира» при каждом удобном случае на память цитировал оттуда целые страницы. Увлекшись естественными науками, Павлов в 1870 году поступил в Петербургский университет на естественное отделение физико-математического факультета.

Его интерес к физиологии возрос, после того как он прочитал книгу И. Сеченова «Рефлексы головного мозга», но освоить этот предмет ему удалось только после того, как он прошел обучение в лаборатории И. Циона, изучавшего роль депрессорных нервов.

5 Реакция организма на чужеродный белок. Открытие групп крови.

Многие белки защищают организм от вторжения других организмов или предохраняют его от повреждений. Иммуноглобулины, или антитела, образующиеся у позвоночных-это специализированные белки, вырабатываемые в лимфоцитах; они обладают способностью распознавать проникшие в организм бактерии, вирусы или чужеродные белки других видов, а затем нейтрализовать их или связываться с ними, вызывая образование осадка. Фибриноген и тромбин-белки, участвующие в процессе свертьшания крови; они предохраняют организм от потери крови при повреждении сосудистой системы. Змеиные яды, бактериальные токсины и токсичные белки растений, например рицин, по-видимому, также выполняют защитные функции.

Поставленный вопрос тем более закономерен, что практическая аллергология повседневно сталкивается с явлениями усиления аллергического (иммунного) ответа при смешанной и последовательной сенсибилизации. В то же время, как видно из ранее приведенных данных, в экспериментальной иммунологии исследователи имеют дело исключительно с подавлением иммунного ответа при конкуренции искусственных, созданных in vitro, антигенов и естественных чужеродных белков.

Это очень важно, поскольку: 1) такие культуры все шире применяются для получения белковых продуктов, имеющих медицинское значение; 2) без периодического добавления субстрата животные клетки не очень эффективно синтезируют чужеродные белки.

Такая периодичность синтеза протоксина приводит к снижению селективного давления на устойчивых насекомых. Аналогичные системы могут оказаться полезными для регуляции синтеза самых разных чужеродных белков в трансгенных растениях.

Его активность связана с наличием в его молекуле сульфгидрильных групп. Такими же свойствами обладают и другие растительные протеазы, например бро-мелин ананаса и фицин фигового дерева, а также катепсин-протеаза, присутствующая во многих клетках животного организма. Согласно данным, полученным Абдергальденом и его сотрудниками, инъекция кроликам чужеродных белков ведет к образованию в их организме специфических протеаз, которые обладают способностью расщеплять только введенный белок.

Исследователи испытывали различные схемы введения чужеродного белка и различные методы изменения его состава, пытаясь добиться большей эффективности в преодолении реакции иммунной системы, но до сих пор для людей десенсибилизация остается только мечтой. Предстоит решить две задачи. Во-первых, чтобы добиться десенсибилизации у животных, нужно подвергать их воздействию чужеродных белков длительное время. Но при пересадке у человека такой возможности нет, так как орган умершего должен быть использован немедленно.

Зернистость в их цитоплазме окрашивается кислыми красками (эозином и др.), что и определило их название. Эози-нофилы обладают фагоцитарной способностью, но из-за малого количества в крови их роль в этом процессе невелика. Основная функция эозинофилов заключается в обезвреживании и разрушении токсинов белкового происхождения, чужеродных белков, комплексов антиген - антитело. Эозинофилы фагоцитируют гранулы базофилов и тучных клеток, Которые содержат много гистамина. Эозинофилы продуцируют фермент гиста-миназу, разрушающую поглощенный гистамин.

Исследователи испытывали различные схемы введения чужеродного белка и различные методы изменения его состава, пытаясь добиться большей эффективности в преодолении реакции иммунной системы, но до сих пор для людей десенсибилизация остается только мечтой. Предстоит решить две задачи. Во-первых, чтобы добиться десенсибилизации у животных, нужно подвергать их воздействию чужеродных белков длительное время. Но при пересадке у человека такой возможности нет, так как орган умершего должен быть использован немедленно.

Иммунная система противодействует заболеванию организма и вторжению в него посторонних веществ. За последние 20 лет многое стало известным о группе ферментов и других белков, которые фиксируют присутствие инородного тела и координируют ответную реакцию организма. Клетки плазмы, продуцируемые белыми кровяными тельцами, выделяют в кровь молекулы антитела. Антитела нейтрализуют чужеродные белки или присутствующие в крови полисахариды, способные вызвать заболевание. Химикам принадлежит решающий вклад в изучение природы молекул антител. Именно химики первыми продемонстрировали, что это белки, а затем определили их действительное химическое строение, а также структуру кодирующих их генов.

Иммунная система противодействует заболеванию организма и вторжению в него посторонних веществ. За последние 20 лет многое стало известным о группе ферментов и других белков, которые фиксируют присутствие инородного тепа и, координируют ответную реакцию организма. Клетки плазмы, продуцируемые белыми кровяными тельцами, выделяют в кровь молекулы ан-гитела. Антитела нейтрализуют чужеродные белки или присутствующие в крови полисахариды, способные вызвать заболевание. Химикам принадлежит решающий вклад в изучение природы молекул антител. Именно химики первыми продемонстрировали, что это белки, а затем определили их действительное шмическое строение, а также структуру кодирующих их генов.

6 Эндокринология.

Эндокринология – наука в медицине, изучающая болезни эндокринных желез. Железы - это органы внутренней секреции, которые выделяют гормоны. Гормоны отвечают за химические процессы в клетках организма. Их неправильная работа повлечет за собой определенный сбой, который приведет к сложным заболеваниям.

Проблемы эндокринологии – это заболевания щитовидной железы, лечение сахарного диабета, и ожирения. Симптомы проявления данной болезни больной обязательно заметит. Они проявляются следующим образом:

· быстрая утомляемость, раздражительность без видимых причин, эмоциональный всплеск;

· ощущение постоянного холода или жары (при условии соответственного количества одежды);

· потеря веса или избыток веса за короткий срок, пациент часто мочиться;

· общая сухость кожи, мучает жажда;

· частая дрожь по телу;

· дискомфорт в месте щитовидной железы, ощущается наличие инородного тела;

· облысение на голове, или избыток роста волос на теле над верхней губой, на подбородке(у женщин), вокруг сосков;

· высыпания по телу, растяжки кожи яркого фиолетового или бордового цвета на бедрах и груди;

· сонливость.