Кризис маскулинности» и мужские движения

Начиная с 1970-х годов, сначала на Западе, а затем и в СССР стали много говорить и писать о том, что традиционный мужской стиль жизни, а, возможно, и сами психологические свойства мужчины не соответствуют современным социальным условиям и что мужчинам приходится платить за свое господствующее положение в обществе и культуре слишком большую цену. Однако причины этого «кризиса маскулинности» и возможные пути его преодоления трактуются по-разному и даже противоположно.

Одни авторы усматривают проблему в том, что мужчины как гендерный класс или социальная группа отстают от требований времени: их установки, деятельность и особенно групповое самосознание, представления о том, каким может и должен быть мужчина, не соответствуют изменившимся социальным условиям и подлежат радикальному изменению и перестройке. То есть мужчины должны смотреть и двигаться вперед. Другие авторы, наоборот, видят в социальных процессах, расшатывающих мужскую гегемонию, угрозу вековечным «естественным» устоям человеческой цивилизации и призывают мужчин как традиционных защитников стабильности и порядка положить конец этой деградации и вернуть общество назад, в спокойное и надежное прошлое.

Сами по себе эти споры не уникальны. Поскольку мужчины были господствующей силой общества, по крайней мере — его публичной сферы, нормативный канон маскулинности и образ «настоящего мужчины», как и все прочие фундаментальные ценности («настоящая дружба», «вечная любовь» и т. п.), всегда идеализировались и проецировались в прошлое.

В периоды быстрых исторических перемен, когда прежние формы гендерных отношений власти становились неадекватными, эти ностальгические чувства становились особенно сильными: идеологи начинали писать о феминизации мужчин и исчезновении «настоящей мужественности». Например, философы и писатели классической Греции восхищались мужеством героев гомеровской эпохи; римляне времен Империи скорбели об утрате добродетелей республиканского Рима; англичане эпохи Реставрации и французы периода Регентства сетовали на упадок мужской доблести раннего средневековья; немцы начала 19 века умилялись мужской дружбе эпохи романтизма и средневековым мужским союзам.

В последней трети 20 века исторический кризис привычного гендерного порядка стал вызывать растущую озабоченность и недовольство как мужчин, так и женщин. Если в 19 в. в европейском общественном сознании появился так называемый «женский вопрос», то сегодня можно говорить о появлении особого «мужского вопроса».

Появление организованного и идеологически оформленного женского движения воспринимается мужчинами одновременно как угроза, интеллектуальный вызов и пример для подражания, порождая потребность защищать свои собственные групповые интересы. Но каковы эти интересы и от кого их нужно защищать? Состоит ли проблема в том, что женщины присваивают традиционные мужские социальные привилегии? Или в том, что они становятся похожими на мужчин и начинают успешно конкурировать с ними? Или в том, что сами мужчины потеряли или боятся потерять какие-то ценные качества? Или что мужчинам стало тесно и неуютно в привычной исторической коже? Формулировка вопроса во многом предопределяет варианты ответа.

По словам американского социолога Майкла Месснера¹, существуют три специфических фактора мужской общественной жизни.

¹ M. A. Messner, Politics of Masculinities. Men in Movements (L. Sage, 1997).

Во-первых, мужчины как группа пользуются институциональными привилегиями за счет женщин как группы.

Во-вторых, за узкие определения маскулинности, обещающие им высокий статус и привилегии, мужчины расплачиваются поверхностными межличностными отношениями, плохим здоровьем и преждевременной смертью.

В-третьих, неравенство в распределении плодов патриархата распространяется не только на женщин, но и на мужчин: гегемонистская маскулинность белых гетеросексуальных мужчин среднего и высшего класса конструируется в противовес не только фемининностям, но и подчиненным (расовым, сексуальным и классовым) маскулинностям.

Осознание взаимосвязи этих факторов пришло не сразу. Первое «Мужское освободительное движение» (The Men's Liberation) зародилось в США в 1970 годах в русле либеральной идеологии. Его организационным центром в 1970-80-х годах была «Национальная организация для меняющихся мужчин», которую в 1991 году сменила «Национальная организация мужчин против сексизма» (The National Organization for Men Against Sexism — NOMAS).

Главный источник всех мужских проблем и трудностей идеологи движения усматривали в ограниченности мужской половой роли и соответствующей ей психологии, доказывая, что от сексистских стереотипов страдают не только женщины, но и сами мужчины. «Мужское освобождение, — писал в 1970 году Джек Сойер, — стремится помочь разрушить полоролевые стереотипы, рассматривающие «мужское бытие» и «женское бытие» как статусы, которые должны быть достигнуты с помощью соответствующего поведения... Мужчины не могут ни свободно играть, ни свободно плакать, ни быть нежными, ни проявлять слабость, потому что эти свойства «фемининные, а не «маскулинные». Более полное понятие о человеке признает всех мужчин и женщин потенциально сильными и слабыми, активными и пассивными, эти человеческие свойства не принадлежат исключительно одному полу».

Авторы мужских бестселлеров 1970-х годов Уоррен Фаррелл, Марк Фейген Фасто, Роберт Брэннон и другие доказывали, что для устранения мужских трудностей необходимо прежде всего изменить социализацию мальчиков, образно говоря — по-

зволить им плакать (они еще не знали, что плачущий большевик Рыжков все равно останется большевиком).

Поскольку большинство этих людей были психологами и выходцами из среднего класса, социальная структура и связанное с ней гендерное неравенство — и особенно неравенство в положении разных категорий мужчин — оставалось в тени, а призывы к «изменению маскулинности» сводились к аргументации в пользу более широкого выбора стилей жизни, расширения круга приемлемых эмоциональных проявлений и возможностей большей самоактуализации для мужчин. Исключением был социальный психолог Джозеф Плек, который связывал мужские психологические качества с борьбой за власть и ее удержание.

Акцент на индивидуальных качествах, а не на социальной стратификации и гендерном порядке означал отрицание или недооценку реальных мужских привилегий и сведение всей проблемы к такому воспитанию, которое позволило бы мужчинам гармоничнее сочетать в себе инструментальные и экспрессивные роли, как они были описаны Талкоттом Парсонсом.

Тем не менее это было демократическое движение. В официальной декларации NOMAS (1991) подчеркивается, что «мужчины могут жить более счастливой и полноценной жизнью, бросив вызов старомодным правилам маскулинности, предполагающим принцип мужского верховенства». Отсюда формулировка трех главных принципов организации — положительное отношение к мужчинам, поддержка феминистского движения и защита прав геев. «Традиционная маскулинность включает много положительных черт, которыми мы гордимся и в которых черпаем силу, но она содержит также качества, которые ограничивают нас и причиняют нам вред. Мы всячески поддерживаем мужчин, борющихся с проблемами традиционной маскулинности. Как организация для меняющихся мужчин, мы заботимся о мужчинах и особенно озабочены мужскими проблемами, также как и трудными вопросами, с которыми сталкивается большинство мужчин».²

² «The National Organization For Men Against Sexism. Statement of Princi pies» Цит. по: M. S. Kimmel and M. A. Messner, eds., Men's Lives. 4^th edition (Boston: Allyn and Beacon, 1998), p. 591.

Второй принцип организации движения постулировал, что социальное освобождение и самоизменение мужчин возможны только совместно с женщинами. гендерная стратификация — это система мужского верховенства, когда мужчины как группа угнетают женщин; изнасилование и другие формы сексуального насилия — лишь крайние формы выражения этого угнетения. Отсюда совершенно закономерно, что речь идет не просто о защите мужчин, а о борьбе против социального неравенства и гендерных привилегий во всех сферах жизни, включая сексуальность, и что это движение тесно связано с феминизмом (его идеологи и активисты называют себя феминистами или профеми-нистами). Ключевыми фигурами этого течения стали социологи Майкл Киммел (США) и Роберт Коннелл (Австралия).

Особую разновидность его, скорее интеллектуальную, чем политическую, образует социалистический мужской феминизм, находящийся под сильным влиянием марксистского структурализма. В отличие от либерального мужского феминизма, концентрирующего внимание преимущественно на психологических и особенно психосексуальных трудностях мужского бытия, эта группа придает больше значения классовому неравенству, политическим институтам и отношениям власти.

Однако политика, пафос которой направлен на отмену привилегированного положения мужчин, не может мобилизовать под свои знамена широкие мужские массы. Хотя идеи «мужского освобождения» получили довольно широкое распространение в США, Англии и особенно в Австралии, серьезной политической силой это движение не стало. Мужские организации этого типа многочисленны, но малочисленны, представлены в них преимущественно мужчины среднего класса с университетским образованием и леволиберальными взглядами. По своему характеру, это, как правило, «мягкие» мужчины, чей телесный и психический облик порой не отвечает стереотипному образу «настоящего мужчины» — сильного и агрессивного мачо. Мнение, что это преимущественно геи, не соответствует истине (геи и бисексуалы составляют в нем по разным подсчетам от 10 до 30%). Однако интерес к мужским проблемам часто стимулируется личными трудностями (отсутствие отца, непопулярность среди мальчиков в классе, неудачный брак, трудности отцовства и т. п.). Для многих из этих мужчин общественно-политическая деятельность психологически компенсаторна.

Среди обычных мужчин интерес к проблемам маскулинности невысок. В некоторых университетах США уже больше десяти лет преподается курс «Мужчины и маскулинность». Казалось бы, он должен интересовать юношей. Но 80 — 90% его слушателей — женщины, а среди немногих мужчин преобладают представители этнических и/или сексуальных меньшинств. Причина этого не в том, что молодые мужчины не имеют проблем (книги на эти темы хорошо раскупаются), а в том, что они стесняются признаться в этом.

Значительно более массовыми являются правые, консервативно-охранительные мужские движения, направленные на сохранение и возрождение ускользающих мужских привилегий. В противоположность либералам и феминистам, идеологи американского «Движения за права мужчин» (The Men's Rights Movement) Уоррен Фаррел, Херб Голдберг и другие видят главную опасность для мужчин в феминизме и растущем влиянии женщин.

Сначала Фаррел был одним из самых рьяных защитников «мужского освобождения», но затем резко изменил позицию По его мнению, «сексизм» и «мужское господство» — не более чем мифы, придуманные агрессивными женщинами в целях унижения и дискриминации мужчин. Никакой «мужской власти» в США не существует. «Иметь власть — не значит зарабатывать деньги, чтобы их тратил кто-то другой, и раньше умереть, чтобы другие получили от этого выгоду».³ И на работе и в семье современные мужчины, по мнению Фаррела, угнетены больше, чем женщины, которым всюду даются преимущества. Под видом борьбы против сексуального приставания и насилия женщины блокируют мужскую сексуальность, в семье американские мужчины бессильны, при разводе отцы теряют право на собственных детей и т. д. Спасти мужчин может только организованная самозащита, чем и занимаются многочисленные союзы и ассоциации — «Коалиция для свободных мужчин», «Национальный конгресс для мужчин», «Мужские права» и т. п. Особенно популярна среди мужчин идея защиты прав отцов вообще и одиноких отцов в особенности.

³ Цит. по: М. Kimmel, Manhood in America. A Cultural History (New York: The Free Press, 1996), p. 303.

568

Важную роль в обосновании и возрождении идеи сильной маскулинности играет протестантский фундаментализм. Еще в начале 20 в. в США и Англии получили распространение принципы «мускулистого христианства», стремящегося спасти заблудшие мужские души от губительной для них феминизации и изображающего Христа не мягким и нежным, а сильным и мускулистым. На волне неоконсерватизма 1980-х годов эта идеология получила новые стимулы.

Возникшее в начале 1990-х годов по инициативе бывшего футбольного тренера Колорадского университета Билла МакАр-тни движение «Верных слову» (Promise Keepers) воинственно выступает против «феминизации» и «гомосексуализации» общества. Мужскую агрессивность, которую либеральные теоретики хотели бы искоренить, «Верные слову» считают естественной и неизбежной: по их мнению, все дело только в том, как и куда ее направить. В их идеологии нет явной мизогинии, но они утверждают, что коль скоро именно мужчина создан по образу и подобию Бога, он тем самым раз и навсегда поставлен выше женщины. Принцип женского равноправия подрывает традиционные семейные ценности и дезорганизует общество. Мужчина всюду и везде должен быть главой, ведущим; его сущность и призвание — быть ответственным лидером.

Сторонники этого массового движения осуждают пьянство, наркоманию и сексуальное насилие, призывают мужчин «вернуться домой», быть верными мужьями, способными работниками и надежными кормильцами, заботливыми отцами и «христианскими джентльменами» («Держи свое слово, данное жене и детям, будь человеком слова!»).

Защитой семейных ценностей это консервативное движение привлекает к себе симпатии не только мужчин, но и многих женщин. В его первом митинге в 1990 году участвовали лишь 72 человека, а в 1995 году его приверженцами считали себя уже свыше 600 тысяч мужчин в 13 городах США! Однако главный лозунг движения — полный назад! — совершенно утопичен.

Следует иметь в виду, что политико-идеологические позиции некоторых мужских движений неоднозначны, их не всегда можно разделить на «правых» и «левых». Особенно сложно в этом плане зародившееся в 1980-х годах так называемое мифо-поэтическое движение. Оно началось с того, что многие, преимущественно белые, гетеросексуальные и хорошо образованные

американцы среднего класса стали посещать собрания и лекции, где обсуждались мужские проблемы. Эти собрания и митинги не только позволяли мужчинам общаться друг с другом, но и имели психотерапевтическую ценность, давая людям возможность выговориться, преодолеть привычную скованность и обменяться опытом по преодолению типичных мужских трудностей. Своеобразным манифестом этих мужчин стала разошедшаяся огромным тиражом (свыше 500 тысяч экземпляров в твердой обложке) книга поэта Роберта Блая Железный Джон (1990).⁴

По мнению Блая и его единомышленников, главная задача современности — направить мужчин на путь духовного поиска, чтобы помочь им восстановить утерянные ими базовые мужские ценности. Во всех древних обществах существовали особые ритуалы и инициации, посредством которых взрослые мужчины помогали мальчикам-подросткам утвердиться в их глубинной, естественной маскулинности. Городское индустриальное общество разорвало связи между разными поколениями мужчин, заменив их отчужденными, соревновательными, бюрократическими отношениями, и тем самым оторвало мужчин друг от друга и от их собственной «мужской сущности».⁵ Место здоровых мужских ритуалов занимает, с одной стороны, разрушительная, агрессивная гипермаскулинность уличных шаек, а с другой — размягчающая и убивающая мужской потенциал женственность.

Блай и его последователи красочно описывают эмоциональную бедность и ущербность современных мужских взаимоотношений, будь то отношения сыновей с отцами или отношения между мужчинами на работе и в быту, и мечтают восстановить традиции древнего мужского братства и межпоколенного наставничества. Многие из этих людей политически не реакционны, но для них характерны иррационализм и антиинтеллектуализм, а их положительный идеал «нового мужчины» весьма расплывчат.

Говоря о реально существующих и всем знакомых вещах, мифопоэтическая идеология обладает большой эмоциональной притягательностью. Однако она произвольно истолковывает данные мифологии и антропологии, не видит конкретных социальных причин описываемых ею процессов, рассуждает о мужчинах во-

⁴ Robert Bly, Iron John (Mass.: Addison-Wesley, 1990).

⁵ Сходные идеи развивали некоторые немецкие мыслители в начале 19 века.

570

обще, как о едином типе, и абсолютизирует различия между мужчинами и женщинами. Ее главная философская база — полумистическое учение К. Г. Юнга, в частности, разграничение мужского духа (анимус) и женской души (анима).

При всех своих различиях, мужские движения не представляют реальной и организованной политической силы. В спорах о кризисе маскулинности больше эмоций и идеологии, чем спокойной рефлексии. Социально активные мужчины находят себе другие каналы самореализации, а остальным эти вопросы безразличны. Тем более, что прикладные аспекты темы — мужское здоровье, сексуальность, педагогика отцовства и т. п. — широко освещаются в коммерческих изданиях и средствах массовой информации.

Тем не менее мужские движения способствовали вычленению ряда специфических мужских проблем и уточнению категориального аппарата гендерных исследований.