![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Глава 19. Металл ударяется о металл; я едва не теряю сознание от страха.
Грэйс Металл ударяется о металл; я едва не теряю сознание от страха. – Грэйс Элизабет Колье, что, ради всего святого, это такое? Дерьмо. Я закрываю глаза и опускаю голову на стол на несколько секунд, пока мое сердце не начинает биться вновь. Затем спускаюсь вниз, чтобы встретить ее. – Привет, мам. – Привет. – Она опускает ногу, которую растирала обеими ладонями и, хромая, идет к лестнице, где стою я. – Не хочешь рассказать мне, что тут происходит? Я приподнимаю плечи. – Дом стонал. – Стонал? Киваю. – Было… страшно. Мама долго смотрит на меня, после чего просто разводит руки. – Иди сюда. Я спрыгиваю с последних двух ступенек и бросаюсь в ее объятия; впервые после возвращения домой расслабляюсь. Представляю на несколько мгновений, будто я маленькая и никогда не встречу воображаемых монстров из-под кровати в реальной жизни, потом отстраняюсь. – Спасибо, мам. Она улыбается. – Уберешь все, а я пойду ужин готовить? Спустя пять минут все консервы снова стоят на полке в кладовой. Мама выливает немного масла на сковороду. – Грэйс, где нож для мяса? – Она открывает ящик со столовыми приборами, посудомоечную машину. Ой. – Эмм. Мама оборачивается, глядя на меня краем глаза. – Где он, Грэйс? – В моей комнате, – говорю я, потупив глаза в пол, потому что не могу смотреть на нее. Вздохнув, она поднимается наверх, поэтому я иду следом. Войдя в мою комнату, мама тянется к рукоятке ножа, наполовину скрытого под учебником математики, и случайно задевает ноутбук; монитор включается, демонстрируя полноразмерную версию фотографии Зака. – Грэйс, что это такое, черт возьми? Я плюхаюсь на кровать со вздохом. – Фото Зака. – Я вижу. Чего я понять не могу – зачем держать его фотографию в своем компьютере после всего, что он тебе сделал? – Это длинная история. Мама садится рядом со мной, откладывает нож и скрещивает руки на груди. – У меня есть время. Тереблю прядь своих волос, прочищаю горло. – Ладно. Ну, все считают Зака… идеальным, понимаешь? Но он не такой. Это обман. Маска, которую он надевает. – Закрываю глаза и на секунду накрываю лицо ладонями. – Но я знаю, какой он под этой маской… когда думает, что никто не смотрит. Дыхание замирает в легких, однако я пересиливаю боль. – Я думала, если смогу показать всем, что Зак представляет собой на самом деле, может, тогда люди оставят меня в покое. – И этот снимок показывает, какой он на самом деле? – Да. Сделала его секунды спустя после того, как он выяснил, что я была в здании одна сегодня. Мамина спина резко выпрямляется. – Что? Что случилось с твоим напарником? Я пожимаю плечами. – Он не пришел. Плотно сжав губы, она качает головой. – Нет, нет, это недопустимо. Если остаешься в этой школе одна, я хочу, чтобы ты немедленно звонила мне, хорошо? – Мам, я в порядке. Мне было страшно поначалу, но ничего не случилось. – Но могло случиться. Проклятье, Грэйс! Это фото – ты сказала, что сняла его после того, как он узнал, что ты осталась одна. Мне не нравится, как он смотрит. Этот взгляд практически… дикий. Мое воображение начинает работать от подобной мысли, и я чувствую приближение панической атаки. – Грэйс, Грэйс, давай. Глубокие вдохи, детка. Ты в безопасности. Мама и папа говорили так, когда я была маленькой и просыпалась от кошмаров. Я больше не маленькая. *** Будильник звенит. Вздохнув, отключаю его, сую телефон в карман и ложусь обратно на кровать. Я не сплю уже несколько часов. Сегодня пятница. Сорок три дня. Сорок три дня с тех пор, как Зак на меня напал. Последний день тюремного срока, обязующего мыть шкафчики с Йеном. Я немного удивлена, что нас не заставили работать и в субботу, только не собираюсь дать в зубы дареной лошади, или как там говорят. Раздается тихий стук в мою дверь, после чего мама заглядывает в комнату. – Ох, ты уже не спишь? – Да. Не спалось. Она входит, бредет к столу, смотрит на фотографии работ мистера Рассела, которые я распечатала прошлым вечером. Зеркало над моим столом ни чем не украшено. Мама ищет фотографии со мной и моими друзьями, которых там уже нет. Однако она ничего не говорит про них. – Я поговорила с твоим папой вчера. Он хотел узнать, как ты. Все мое тело напрягается. – Ох, надо же. Мама потирает руки, притворяясь, будто дрожит. – Ого. Осторожней, с таким настроем ты ад можешь заморозить. Я смеюсь. Она садится на мою кровать, все еще одетая в спортивный костюм; ее темные, промокшие от пота волосы собраны в хвост. – Ну, и много он тебе рассказал? – О, только про то, как ты сказала, что он считает тебя шлюхой и все это твоя вина, и что это неправда. Снова пытаюсь засмеяться. – Значит, все. – Практически. – Мама подталкивает меня плечом, улыбаясь так, словно мы только что выиграли в лотерею. – Ладно тебе, Грэйс. Ты ведь знаешь, что это неправда. Он любит тебя. Я закатываю глаза. – Серьезно, мам? Не чувствуется. Ощущение такое, будто я была недостаточно хороша. Ты была недостаточно хороша, поэтому ему выпал бесплатный поворот рулетки. Ох, и посмотри, что он выиграл! Новую жену, новый дом, двоих новых детей – мальчиков, на этот раз. Огонек меркнет в глазах моей матери, ее улыбка тоже. – Ладно, Грэйс. Хочешь, чтобы я сказала, что не расстроена, не разочарована и… что у меня не болит сердце из-за всего случившегося? Я не могу. Я бы солгала. Это полный отстой. Все! Мои глаза округляются. Отстой? Никогда прежде не слышала подобного слова из ее уст. – Но я не буду просто сидеть и изводить себя рыданиями до смерти из-за этого, и ты не будешь. Где твой боевой дух? – Мой… что? – Твой боевой дух. Твой напор. Твой характер. Куда ты их спрятала? – Мам, я сегодня не в том настроении, чтобы надеть браслеты и ботфорты. – Падаю на кровать, накрываю лицо рукой. Если повезет, она оставит меня тут спать, пока мне двадцать один не исполнится. – Не костюм, милая. Настрой. Открываю один глаз, снова его закрываю. – Думаю, я опустошена. Матрас прогибается. Мама садится на кровать по-индийски, лицом ко мне. – Знаешь, мы с папой всегда думали, что ты пойдешь в юридический ВУЗ. Будешь защищать невиновных. Изменишь мир. Не знаю насчет мира, но, полагаю, школу Лаурел Пойнт я изменила. – Мам, – говорю, качая головой. – Я знаю, что ты пытаешься сделать, только я не активистка. Я просто хочу вернуть то, что Зак у меня отнял, понимаешь? – Грэйс, мне жаль. Очень. Ты ничего не можешь сделать. Все, что в твоих силах сейчас – решить, либо ты хочешь уехать… либо остаться и держаться гордо, как ты всегда делала. Я не буду лгать и делать вид, будто не хочу, чтобы ты всерьез рассмотрела вариант с семестром обучения заграницей. Я хочу, чтобы ты находилась как можно дальше от него, Грэйс. Однако чем больше об этом думаю, тем больше понимаю, что это для меня, а не для тебя. Раньше я жалела, что мне не достались мамины глаза вместо папиных серебристо-серых. У нее они такие небесно-голубые. После ухода папы ее глаза потускнели. Но время от времени что-нибудь происходит, и в них вновь мелькает оживление. Сегодня они искрятся; я так боюсь, что именно из-за меня эта искра померкнет. – Мама, я так устала. Ее губа дрожит, но она улыбается. – Я знаю, малышка. Знаю. – Мама обнимает меня. Мгновение спустя она начинает петь: – Я люблю тебя. Ты любишь меня. – О, Боже, не надо. – Мы – счастливая… – Мам, я тебя умоляю. Не эту песню. – Что? Ты раньше любила этого фиолетового динозавра. – Мне было три. Ее глаза до сих пор сияют; она хлопает в ладоши. – Идем. Я знаю, что нам нужно сделать. – Мама спрыгивает с моей кровати, хватает меня за руку. – Что? – Ох, пожалуйста! Только не пятикилометровый забег. Что угодно, только не это. Она ведет меня вниз, берет пульт, включает стереосистему. Мама постоянно настраивает ее на какую-то классическую станцию, транслирующую музыку 80-х. – Идеально! Потанцуй со мной. Мне требуется несколько минут, чтобы узнать группу The Romantics. Мама принимается прыгать в такт неистовому ритму их известнейшего хита " What I Like About You". Не знаю. Может, это их единственный хит. Она хватает меня, кружит по нашей маленькой гостиной; я спотыкаюсь о собственные ноги, потому что не могу двигаться настолько быстро. Но, я смеюсь, мама тоже смеется своим особенным безудержным смехом. Это так приятно, ведь мы не смеялись подобным образом уже много лет. Я скучала по этому. О, Боже! Я так сильно скучала. Мы танцуем, прыгаем, кружимся до тех пор, пока не теряем способность говорить, дышать, грустить, а потом обессиленно падаем на диван, когда песня затихает и начинается обзор загруженности дорог. Поднимаем ноги на кофейный столик, где стоят фотографии нас троих, когда мы все еще были семьей. Отдышавшись, мама убавляет звук и поворачивается ко мне. – Грэйс, чего ты хочешь? Эндорфины после нашего танца все еще свободно носятся по венам; я не чувствую даже толики грусти, отвечая: – Я хотела растоптать его, мам. – Сжимаю пальцы в кулак. – Я хотела ударить его по самому больному месту, добиться его исключения из команды по лакроссу. – Разжав кулак, роняю руку на бедро. – Но этого не произойдет. У него слишком много фанатов. Зак мог бы ограбить банк, и они все сказали бы, что банк это заслужил за хвастовство деньгами. Поэтому я угомонюсь, – говорю, пожав плечами. – Я бы порадовалась, если бы в школе ко мне опять начали относиться как к человеку, а не как к сломанной игрушке Зака. Мама обмахивает свое лицо. – Ты не уедешь на семестр в Европу, да? – Нет. Я не сбегу, мам. – Вот она, моя девочка. – Она улыбается, я же хмурюсь. – Ладно, я реально сбита с толку. Почему ты настаивала на поездке заграницу, если не хотела, чтобы я уезжала? – Грэйс, я просто желаю тебе счастья, чего бы то ни стоило. Если хочешь сбежать и спрятаться – хорошо. Если хочешь встретить вызов с достоинством и бороться – тоже хорошо. Я глубоко вздыхаю. – Да. Может быть. Европа звучит заманчиво. Очень. Но… – Но? – Но у меня такое ощущение, что я действительно сбегу. Спрячусь. Ты удалила мой аккаунт с Фэйсбука, и я понимаю, зачем ты это сделала. Однако мне кажется, я не должна была заткнуться, или извиняться, или поменять свой стиль ради кого бы то ни было. – Приподнимаю волосы со своей влажной шеи. – Только волосы так оставлю. Они мне, вроде как, нравятся выпрямленными. – Откинув прядь за плечо, встаю. Мне нужно смыть весь этот пот и переодеться, но мама хватает меня за руку. – Грэйс, по поводу твоего папы. Ты должна знать кое-что. Я снова сажусь, хмурясь. – Что? – Он… ну, его вчера арестовали. – Что? – Мои глаза расширяются. – За что? Мама качает головой, не встречаясь со мной взглядом. – Ну, после того, как папа отвез тебя домой, он разозлился и приехал в школу, пообщался с несколькими игроками. Тренер вызвал полицию, но твой отец ушел до того, как патруль прибыл туда, поэтому офицеры отправились к нему домой. Я подскакиваю. – Так поехали. Давай же. Мы должны ему помочь. – Милая, расслабься. Он дома. Его не задержали. Обвинения сняты. – Мама поднимается, кладет руки мне на плечи, останавливая мои маниакальные метания. – Кристи недовольна, но в остальном все в порядке. Я рассказала тебе только затем, чтобы ты увидела – папе не все равно. Ему сложно совладать с эмоциями и выразить себя. Поверь мне, он в бешенстве из-за того, что с тобой случилось, а то, что полиция умыла руки, злит его еще сильнее. Но больше всего он злится на себя, потому что не смог тебя защитить. Я горько усмехаюсь на это. – Может, в таком случае ему не следовало нас бросать. – Грэйс, – говорит мама и приподнимает мой подбородок. – Ну же. Будь справедлива. Я тоже не рада, что папа ушел, но, даже если бы он остался, ты бы все равно одевалась так, как одеваешься, и делала то, что делаешь, невзирая на его неодобрение, верно? Нет! Ладно, возможно, но все же. Со вздохом поражения переминаюсь с ноги на ногу, ничего не ответив. – Я не хочу, чтобы ты его ненавидела. – Я не ненавижу. – Я ненавижу лишь Кристи и всю ее К левость. – Хорошо. – Мама быстро пожимает мои плечи. – Давай переоденемся, я тебя подвезу. Мы поднимаемся на второй этаж, и я решаю надеть свой самый крутой наряд. И не важно, сколько бровей взметнется вверх при виде меня.
|