С чего началось изучение мной науки руки?

Был конец апреля 1980 года, и мы со своим другом каждый день бегали тренироваться на стадион.

Мы были однокурсники и четыре года учились вместе и шесть лет к тому времени занимались в одной секции.

С ним мы были неразлучны.

Как-то выпал день и на стадион мы пришли довольно поздно, ближе к вечеру.

Мы сели на трибунах и разговаривали, я всегда брал с собой свою собаку, и она крутилась рядом.

На стадионе было пусто.

На беговую дорожку прибежал мужчина и стал бегать.

Поначалу мы не обратили на него внимания, но после круга пятого или шестого, посмотрев, что бегает он в одном темпе и довольно быстро.

Я сказал своему другу: «Возьми свой секундомер, посмотрим, как бегает этот бегун».

Он достал свой секундомер, которым страшно гордился.

Он затратил на него две стипендии и протянул его мне.

К тому времени бегун по своей дорожке пробежал не меньше десяти кругов.

Взяв секундомер, мы засёкли время на 400-метровке.

Результат поразил нас, и я сказал Василию: «Ничего себе, минута десять».

Были засечены и второй круг, и третий, и четвёртый.

Все круги вкладывались в этот интервал +- 10 секунд.

Четыре километра он прошёл за 14 минут, и хотя мы никогда не занимались бегом, в моей душе невольно возникло уважение к этому человеку.

Мы смотрели на этот результат и удивлённые им, стали его обсуждать.

Мы вдвоём знали, как трудно выдержать такой темп.

Хотя нам было тогда по 21-ому году.

Мужчине на дорожке было далеко за 40.

Со своим другом мы гадали: «Кто это? Олимпийский чемпион, выдающийся тренер?» Мы его никогда не видели, хотя в своём городе, а это происходило в Витебске, знали в лицо всех тренеров.

Мы решили пробежаться с ним.

Прошло не меньше получаса, как он находился на беговой дорожке.

И чтобы не мешать ему мы выбрали расстояние на 200 метров дальше от него, и старались выдерживать этот темп.

Меня хватило только на четыре круга.

Мой друг продержался кругов 8 и сошёл с дистанции.

Сошёл и мужчина, пробежав в таком же темпе ёщё два круга после того, как мой друг сошёл с дистанции.

Бегал он в очках с толстыми стёклами, у него было плохое зрение, но после бега он их снял, положил в футляр и больше не одевал.

Он куда-то убежал со стадиона, а его сумка открытой осталась висеть на дереве.

Мы решили посмотреть, что там такое.

В сумке было 10 штук красного кирпича и 5 листов фанеры размером 40*40.

Мы что угодно ожидали увидеть, только не кирпич и не фанеру.

Вдвоём мы ещё находились под впечатлением того, как он нас двоих сделал на беговой дорожке.

Вдруг он вынырнул из-за забора, забрал свою сумку и так же легко, как будто она не весила ни килограмма, убежал с ней.

Этот случай страшно заинтересовал нас и он обсуждался целый вечер.

Мы решили обязательно узнать, кто это такой, и познакомиться с ним.

Теперь каждый день я приходил к 9 часам вечера на стадион, но появился он только через неделю.

Всё пошло по такому же сценарию.

На стадион он приходил в очках, бегал 45 минут, снимал очки, брал сумку с дерева и уходил в сторону реки Витьбы.

Так продолжалось три недели.

Приходил он по вторникам и пятницам, тренировался, брал сумку, куда-то исчезал, приходил через полчаса, опять бегал и уходил.

В конце мая месяца мне с собакой удалось проследить, куда он исчезает со своей сумкой.

Рядом со стадионом возле речки располагался зеленхоз, он пропадал за забором этого предприятия.

В самом глухом углу зеленхоза я увидел, чем он занимается: он вытаскивал из сумки 2 кирпича, ставил их на ребро, сверху складывал на них три кирпича, и одним ударом вся эта конструкция превращалась в мелкие осколки.

Он подходил к осколкам, садился над ними и начинал рассматривать их, качал головой, и видно было, что он был недоволен.

Так повторялось несколько раз.

Затем он доставал фанеру, вставлял её между планкой, прибитой к дереву, и деревом и наносил удар рукой, кулаком или пальцами.

Его кулак или пальцы пробивали эту фанеру, как папиросную бумагу.

Находясь, под впечатлением всего увиденного, я побежал к другу и стал ему рассказывать.

Он не верил ни одному моему слову.

Но на следующий день вместе со мной он пошёл туда, смотрел на огромную кучу разбитого кирпича и сломанной фанеры удивлялся, но поверил.

Прибежав в начале июня на стадион, он опять встретился мне.

При встрече с ним я решил у него прямо и открыто спросить: «Как это у него получается?» Мне тоже хотелось научиться делать так.

Мне он ничего не ответил, но узнав, что я подсматривал за ним, сначала разозлился, а потом разрешил пойти с ним и посмотреть издалека, как он тренируется.

В этом помогла моя собака.

Ему был задан вопрос: «Почему вы всё время приходите в очках, а уходите без них?» Он ответил: «Я бегаю, чтобы видеть».

Я не понял этого выражения и 25 лет не понимал его.

Тогда я подумал, что у него что-то с головой не в порядке.

Как это бегать, чтобы видеть? На вопрос заданный ему, почему он всегда недоволен, ведь от трёх кирпичей остаются мелкие кусочки.

Он ответил: «Я не хочу разбивать три кирпича, я хочу разбить второй, но чтобы первый и третий остались целыми».

«Это невозможно», - сказал я.

«Это возможно», - сказал он.

«Ты малый ещё совсем глупый и ничего не знаешь в этой жизни».

Вечером со своим другом мы обсуждали эти слова, сказанные этим человеком.

(Я бегаю, чтобы видеть. Возможность разбить второй кирпич из трех.)

Мы пришли с другом к одному мнению: «Что у него что-то с головой, и его место на 9-ом километре». (Это расположение психбольницы в Витебске).

Но в моей душе он завоевал непререкаемый авторитет.

И в середине июня мы вновь встретились с ним.

Он полюбил мою собаку и разрешил ещё раз посмотреть, как он разбивает кирпичи и протыкает фанеру пальцами.

Перед тем как разбить свою конструкцию, он зачем-то положил внутрь кусочек фанеры.

После удара кирпичи рассыпались, а фанера немного отодвинулась внутри двух кирпичей положенных на ребро.

Он опять стоял, смотрел и что-то думал.

Я подошёл и очень деликатно сказал ему, что это невозможно.

Он покрутил головой и опять сказал, что это возможно, что ничего невозможного в жизни нет.

И показал мне на кусочек фанеры, сказав при этом: «Ты видишь? Она отодвинулась».

Этот ответ окончательно укрепил меня в мнении моего друга.

«Что он немножко не того».

Я ответил: «Ну конечно, она отодвинулась от падения кирпичей».

На что получил ответ: «Я к ней всю силу не прикладывал».

Этот ответ вообще поразил меня, и ещё больше укрепил меня в моём мнении.

Тогда я не понимал, как можно приложить силу не к кирпичу, а к кусочку фанеры находящемуся на расстоянии и в мою голову взбрела шальная мысль.

Чтобы доказать, что невозможно разбить второй кирпич и невозможно подвинуть кусочек фанеры ударом, не касаясь его, ему было предложено поставить два кирпича на ребро, положить между ними кусок фанеры, сверху поставить ещё два кирпича на ребро и положить на них кирпич.

Я лёг, засунул свою левую ногу между нижними кирпичами и предложил ему разбить верхний кирпич.

Сказав, что если я почувствую хоть что-нибудь, то тогда я соглашусь с тем, что фанеру можно подвинуть ударом на расстоянии.

Я ничем не рисковал.

Мою ногу защищали три листа трехмиллиметровой фанеры и большое воздушное пространство между ногой и фанерой.

Он согласился.

Я смотрел на него и ехидно улыбался.

Он долго готовился к удару - минут 10, а может быть, 15.

Сказав мне только одну фразу: «Не корчи рожи и будь серьёзным».

Он нанёс свой удар.

Кирпич разрезало словно бритвой.

Его рука не дошла до фанеры, и я абсолютно ничего не почувствовал.

Фанера даже не шелохнулась.

Встав с земли и сказав ему: «Всё это чушь.

Это невозможно» и поговорив с ним, оставив его в плохом настроении, мы с собакой пошли к другу.

Мы смеялись над ним и окончательно укрепились во мнении, что он немного сдвинутый.

Через день у нас был экзамен, и мы сели к нему готовиться.

Проблемы у меня начались на следующий день вечером.

Стала дико болеть левая нога.

Ближе к ночи поднялась температура, и вся нога распухла.

На экзамен вызвал такси, зашёл первым получил тройку, сел в такси и уехал домой.

С трудом добрался до квартиры по лестнице, завалился на кровать и решил отлежаться.

В моей голове не укладывалось: «Как это так? Удара не было.

А нога распухла и болит».

На следующий день температура поднялась, нога стала как бревно и вся покраснела.

Вызвали врача на дом, мне укололи анальгин с димедролом, я заснул до утра.

Утром с отцом поехали на машине в поликлинику.

Там сделали снимок и сказали, что у меня трещина, что надо было не ходить, а сразу обращаться.

Наложили шину, рекомендовали строгий постельный режим и дали больничный.

Этот случай поверг меня в шок, он перевернул моё мировоззрение.

Три недели я отлежал.

Нога перестала болеть.

Но на месте воображаемого удара (физического удара-то не было) на всю жизнь остался костный нарост, как напоминание о реальной, документально подтверждённой трещине кости.

Через месяц, полностью выздоровев, уехал в стройотряд.

Вернувшись в конце августа, я несколько раз по вторникам и пятницам бегал на стадион.

Мне страшно хотелось поговорить с моим знакомым, который нанёс мне невозможную, но реальную травму.

Но его я больше никогда не встречал.

Мне запали в душу его слова, при нашей встрече.

Тогда он глянул на мои руки и сказал мне: «Из тебя может выйти толк, если будешь работать и не остановишься на полпути. У тебя есть воля».

Эти слова тогда были мне непонятны.

Причём тут моя воля и мои руки? Но в то время я стал часто рассматривать их.

У меня сложилось двойственное впечатление обо всём услышанном.

В начале октября мы у моего друга наводили порядок во дворе и в сараях.

Его дом шёл под снос, он жил в частном секторе и весь ненужный мусор мы выбрасывали.

Среди мусора моё внимание привлекла маленькая порванная книжечка.

Там была нарисована рука, и заинтересовал дореволюционный шрифт.

Там осталось всего 43 странички.

Это был атлас руки, изданный типографией Суворина в 1904-ом году.

С тех пор я с ней не расставался.

Но я ещё тогда не знал, в какой немыслимый эксперимент, со своей жизнью длинной в 28 лет окунули меня эти два случая.

Трещина в левой ноге и неизвестно откуда взявшийся обрывок атласа.

Был Советский Союз, о науке руки никто тогда не слышал и никто ей не занимался.

Но в то время я стал обращать внимание на руки людей и сравнивать их с теми шестьюдесятью рисунками, которые у меня остались в обрывках атласа.