Глава 4. Закон, государство, империя

В тесной связи с изложенным до этого момента порядком идей находится то значение, которое как закон, так и государство имели в глазах человека традиции.

В принципе, в качестве предпосылки традиционного понятия закона следует указать трансцендентный реализм. Особенно в арийских формулировках понятие закона имеет сокровенную связь с истиной, реальностью и устойчивостью, присущих " тому, что есть" — в Ведах понятие rta часто имеет то же значение, что и дхарма и используется для обозначения не просто порядка в мире, мира как порядка — kosmoV — но переходит на более высокий план, обозначая истину, право, реальность, тогда как его противоположность an r ta, означает ложное, несправедливое, нереальное. Мир закона и соответственно государства равнозначен миру истины и реальности в возвышенном смысле.

Естественным следствием этого становилось то, что для традиционного человека всякий разговор о законах и требование их соблюдения, если они имели чисто человеческое происхождение — индивидуальное или коллективное — представлялось чем-то совершенно неведомым и даже нелепым. Любой закон, объективно считающийся таковым, должен был иметь " божественный" характер: если его признавали таковым, тем самым, признавая и его происхождение из нечеловеческой традиции, то авторитет этого закона был непререкаем, он расценивался как нечто непоколебимое, непреклонное и неизменное, не допускающее обсуждения; любое нарушение закона представляло собой не столько преступление против общества, сколько, прежде всего, имело характер богохульства, святотатства — asebeia — действия, предопределяющего духовную судьбу самого виновника и тех, с кем он был социально связан. Вплоть до Средневековья мятеж против власти и имперского закона считали религиозной ересью, а мятежников — еретиками, врагами собственной природы, восставшими против закона самого своего естества. Тех, кто нарушал законы касты в том смысле, о котором речь пойдет чуть далее, в арийской Индии сострадательно называли павшими, теми, кто упал. Полезность такого закона в современном понимании, то есть как материальной общественной пользы, никогда не служила истинным критерием: конечно эта сторона также учитывалась, однако ее считали второстепенной или дополнительной. Кроме того, существует полезное и полезное, и понятие пользы, которое служит современному человеку последней инстанцией в материальном смысле, традиционно имело значение средства, которое оправдывалось служением более высокой цели. Но повторим, чтобы быть полезным в указанном смысле, требовалось, чтобы закон был чем-то большим, нежели простым и изменчивым порождением человеческой воли. Если его власть была установлена свыше, это удостоверяло его пользу и действенность: включая те случаи, когда опыт в самом грубом и непосредственном аспекте не подтверждал этого и даже с некоторой точки зрения опровергал его пользу, поскольку " сложны и неуловимы извивы Небесного Пути". Так в традиционном мире система законов и обрядов всегда имела отношение к божественным законодателям или к посредникам божественного, в которых в различных формах проявляет себя, в зависимости от данной земли и народа, " Владыка центра" в указанной функции " царя справедливости". И даже в последние времена, после введения принципа голосования, формально традиция частично сохранялась, так как решение народа не всегда считалось достаточным и для того, чтобы новые законы вошли в силу требовалось одобрение первосвященников и благословение богов.

Кроме того, поскольку законы и учреждения были даны свыше, то, как таковые, в рамках всякого подлинно традиционного устройства общества они были устремлены к миру горнему. Политическое, экономическое и социальное устройство, создаваемое во всем лишь для временной жизни, свойственно исключительно современному миру, то есть миру антитрадиционному. С точки зрения Традиции значение и конечная цель государства были в некотором роде трансцендентными, не ниже тех, на которые позднее притязала католическая Церковь на Западе: государство было явлением " сверхмира" и путем в " сверхмир". Само выражение государство status (от iotanai = стоять, если даже эмпирически оно возможно и ведет свое происхождение от той формы общественной жизни кочевых племен, которая складывалась у них на постоянной стоянке) тем не менее, может отражать и высшее значение, свойственное порядку, нацеленному на иерархическое соучастие в духовной " устойчивости", в противоположность временному, неустойчивому, изменчивому, хаотическому и партикуляристскому характеру, присущему натуралистическому существованию; то есть порядку, являющемуся практически действенным отражением мира бытия в мире становления, что подтверждают уже упомянутые ранее слова из ведического царского посвящения: " Незыблем весь мир живущих и столь же незыблем этот царь людей". Поэтому с традиционными империями и государствами нередко связывали символы " центральности" и " полярности", которые, как мы уже видели, связаны с архетипом царственности.

Так древняя китайская Империя носила имя " Серединной Империи", места, которому в древнейших нордических памятниках соответствует Мидгард, также имеющий значение центрального места, середины мира; точно также имперская солнечная столица инков называлась Cuzco, что, по всей видимости, переводится как " пуп" (в смысле центра) земли, то же значение можно найти в символическом названии Дельф, центра дорической цивилизации. Аналогичные ссылки можно с легкостью отыскать и во множестве других традиций, повествующих о древнем смысле государств и традиционных организаций. В общем уже в предыстории символизм " священных камней" отражает те же идеи, а поклонение камням порождено преимущественно фантазией современных исследователей. Омфалос, священный камень представляет собой не просто символическое изображение формы мира; его смысловое происхождение от греческого " пупок" ведет в частности — как уже было сказано — к идее " центра", " точки устойчивости", что связано в том числе с так называемой сакральной географией: так " священный камень", как предмет обряда, нередко и не случайно помещался в избранное место, являющееся центром традиции, связанной с определенным историческим циклом или народом, и, как правило, играл роль " небесной первоосновы", как то было с камнями, упавшими " с неба", то есть с метеоритами. В связи с этим можно вспомнить lapis niger (черный камень) древней римской традиции и the stone of the destiny, вещий камень, также имевший черный цвет в кельтско-британской традиции, который ценили за приписываемую ему способность указывать законных королей. Это тот же порядок идей, согласно которому у Вольфрама фон Эшенбаха Грааль, как таинственный " божественный камень", обладает властью выявлять тех, кто достоин носить королевский сан. Наконец, отсюда становится понятен смысл символического испытания, которое состояло в способности извлечь меч из камня (Тезей в Элладе, Зохраб (Sohrab) в Персии, король Артур в древней Британии и т.д.).

Учение о двух природах — основа традиционного мировоззрения — отражается в отношениях, которые, согласно традиции связывают государство и народ, demos. Идея, утверждающая, что государство берет свое начало в народе и в нем же имеет основу своей законности и смысла является типичным идеологическим извращением, свойственным современному миру, свидетельством регресса. То есть эта идея возвращает к натуралистическим социальным формам, лишенным духовного узаконения. Принятие подобной точки зрения неизбежно обуславливает дальнейший упадок, вплоть до коллективистского мира масс и абсолютной демократии, что естественно вытекает из самого закона регрессирующих каст. Согласно же традиционной концепции дело обстоит прямо противоположным образом. Государство представляет собой олимпийский и небесный принцип, тогда как народ воплощает подземный и " инфернальный" принцип, подобно тому, как " идея" и " форма" — nouV — относятся к " материи" и " природе" — ulh — или же подобно противостоянию светлого мужского, дифференцирующего, индивидуализирующего и оплодотворяющего мужского начала по отношению к неустойчивой, смешанной и темной женской субстанции. Это два полюса, между которыми существует внутреннее напряжение, каковое в традиционном мире снималось за счет определенного преображения и данного свыше порядка. Поэтому само понятие " естественного права" является чистой выдумкой, которую используют к своей выгоде антитрадиционные, подрывные силы. Нет " доброй" по самой себе природы, в которой были бы изначально в сложившемся виде заложены незыблемые принципы права, равноценного для каждого человека. Даже, если этническая субстанция возникает в некотором смысле как уже " сложившаяся природа", то есть как природа, в которой наличествуют некоторые простейшие формы порядка, тем не менее, эти самые формы — если только они не являются остатками и следами предшествующих влияний — не имеют духовного значения до тех пор, пока они не освящаются за счет своей причастности к высшему порядку в виде государства или подобной традиционной организации, основанной свыше. По сути своей субстанция демоса всегда демонична (в древнем, а не христианско-моральном понимании этого слова), она всегда нуждается в очищении, освобождении для того, чтобы стать силой и материей — dunamiV — традиционной политической системы, иначе говоря, дабы за пределами этого натуралистического субстрата все более становился явственным качественно дифференцированный и иерархический порядок.

В связи с этим, становится понятно, что первоосновой различия и иерархии традиционных каст было не политическое или экономическое, но именно духовное положение, что в своей совокупности составляло определенную систему, отражавшую степень причастности и соответствующую ступень в борьбе космоса против хаоса и его победы над последним. В индоарийской традиции, помимо деления на четыре основные касты, имелось и более общее и значимое деление, которое непосредственно приводит нас к доктрине двойной природы: это различие между арья или dvija и шудра — первые олицетворяют собой " знатных" и " дваждырожденных", образующих " божественный" элемент, daivja; остальные являются существами, принадлежащими природе и, следовательно, представляют собой смешанный субстрат иерархии, деградирующий по степени снижения традиционного формирующего влияния внутри высших каст, от " отцов семейства" вплоть до брахманов. Таков, строго говоря, изначальный смысл государства и закона в мире Традиции: а следовательно и значение сверхъестественного " формообразования", в том числе в тех областях, где вследствие неполного применения принципа или его последующей материализации и вырождения он не имеет четко выраженного характера.

Из этих предпосылок вытекает потенциальная связь между принципом государства и принципом универсальности: там, где существует влияние, направленное на устроение жизни за пределами природы, эмпирического и возможного существования, неизбежно возникают формы, которые в принципе более не связаны с частным. Измерение универсального в различных обществах и традиционных организациях может представлять различные аспекты, включая те, в которых это измерение выражено менее заметно, чем в других. Действительно " формообразование" всегда сталкивается с сопротивлением материи, которая вследствие своей ограниченности во времени и пространстве, действует как отчуждающее и разъединяющее начало в том, что касается конкретного исторического воплощения единого принципа, который, как таковой, превышает и предшествует своим манифестациям. Кроме того, в любой форме традиционной организации (независимо от ее местных особенностей, эмпирической исключительности, " самобытности" культов и институтов, которые ревностно оберегаются) скрыт более высокий принцип, который вступает в действие, когда данная организация возвышается до уровня и идеи Империи. Так существуют тайные узы влечения и родства между отдельными традиционными формациями и чем-то единым, неделимым и вечным, различные образы которого они представляют собой; и время от времени, эти узы влечения смыкаются, и подобно молнии вспыхивает то, что в каждой из них их превышает, и рождается таинственная сила откровения, обладающая высшим правом, которая неудержимо сметает все частные границы и достигает своей вершины в единстве высшего типа. Именно таковы имперские вершины мира Традиции. На уровне идеалов, традиционную идею закона и государства с имперской идеей связует единая линия.

Было показано, что различие между высшими кастами, как " дваждырожденными", и низшей кастой шудр для индоариев было равнозначно различию между " божественным" и " демоническим". В Иране, кроме того, с высшими кастами также соотносили эманации небесного огня, нисходящего на землю, а точнее говоря, на три различные " высоты": помимо " славы" — хварено — высшей формы, сосредоточенной преимущественно в царях и жрецах, сверхъестественный огонь иерархически разделялся на другие касты, на воинов и патриархальных владык богатства — rathaestha и vastriaya-ishuyant — в двух других отдельных формах, и, наконец, достигал земель, населенных арийским племенем, тем самым " прославляя" их. Таким образом иранская традиция подходит непосредственно к метафизической концепции империи как реальности, по сути своей не связанной с временем и пространством. Ясно прослеживаются две возможности: с одной стороны, ashavan, чистый, " верный" на земле и благословенный на небесах — тот, кто здесь внизу, в своих владениях, увеличивает силу светлого начала: прежде всего, это владыки обряда и огня, обладающие незримой властью над темными влияниями; затем, воины, сражающиеся против дикарей и нечестивцев, наконец те, кто возделывает сухую и бесплодную землю, так как это тоже " воинская служба", ведь ставшая плодородной земля знаменует победу, усиливающую мистическую добродетель арийской земли. И против чистых — anashavan, нечистые, те, кто не имеет закона, не носит в себе светлого начала. Империя, как традиционное единство, управляемое " царем царей", знаменует здесь победу, одержанную светом над царством тьмы в их непрерывной схватке, которая завершается мифом о герое Caoshianç, вселенском владыке грядущего, победоносного и совершенного царства " мира". Наконец, похожая идея встречается и в легенде, согласно которой император Александр железной стеной преградил путь народам Гога и Магога, которые в данном случае олицетворяют " демонический" элемент, обузданный в традиционных иерархиях: однажды подобные люди преуспеют в захвате власти над землей, но будут окончательно разгромлены героем, в котором согласно средневековым сагам вновь воплотится тип вождей Священной Римской Империи. В нордической традиции схожую идею передают бастионы, ограждающие " серединное место" — Мидгард — от стихийных сил, которые должны пасть с наступлением " сумерек богов" — рагнёрека. С другой стороны уже упоминалась связь между вечностью и империей, отраженная в римской традиции, откуда следует трансцендентный, нечеловеческий характер, которого достигает здесь идея " царствования", поэтому языческая традиция приписывала самим богам величие города Орла и Топора (то есть Рима — прим. перев.). В этом заключается глубочайший смысл идеи, согласно которой " мир" не погибнет до тех пор, пока будет жива римская Империя: идея, которая прямо связана с функцией мистического спасения, которую приписывали империи, понимая " мир" не в физическом или политическом смысле, но как " космос", оплот порядка и устойчивости на пути сил хаоса и распада.

Тот же возврат Византии к имперской идее в связи с этим обретает особое значение ввиду того ярко выраженного богословско-эсхатологического духа, которым вдохновлялась эта идея. Здесь также Империя понимается как образ небесного царства, созданного по воле Бога и предопределенного Им. Земной владыка — basileuV autokratwr — являет собой образ Владыки вселенной; как таковой, он может быть только одним и второго такого нет. Он властвует как над временным царство, так и над духовным и его формальное право — универсально: оно распространяется и на те народы, которые в действительности имеют независимое правление, не подчиненное реальной имперской власти, правление, которое является " варварским" и " несправедливым", поскольку основано исключительно на натуралистических предпосылках. Его подданные являются " римлянами" — rwmaioi — уже не в этническом или чисто юридическом смысле, но, как люди, обладающие достоинством и данным свыше благословением, поскольку они живут в мире, который обеспечивается законом, отражающим божественный закон. Поэтому имперская вселенная объединяет в себе категорию " благоденствия", так же как и права в высшем смысле.

С тем же надисторическим содержанием — в смысле сверхъестественного универсального образования, созданного Провидением как средство против греха, необходимого, чтобы очистить павшую природы и указать людям путь к вечному блаженству — идея Империи вновь утвердилась в гиббелинском Средневековье, даже если она и оказалась частично парализованной как противодействием Церкви, так и самой эпохой, в которую уже утратили способность к пониманию и, тем более, к действенной реализации этого принципа в его высшем значении. Так, например, Данте выражает традиционно верную идею, отстаивая за Империей право того же сверхъестественного происхождения и целенаправленности, как те, которыми обладает Церковь, говоря об Императоре, как о том, кто " обладая всем, не может уже ничего больше желать", лишен алчности и поэтому может установить мир и справедливость, а также оградить деятельную жизнь людей, которые, после совершенного греха, не способны устоять перед соблазнами алчности, которые способна обуздать лишь верховная власть. Однако у него эти идеи редко выходят за узкие рамки материального, политического плана. Действительно " совершенные владения" Императора здесь несравнимы с теми внешними, которыми может обладают " кто бы то ни было, но это территориальные владения; алчность понимается здесь не как корень всякой не возрожденной и не отличимой от становления, натуралистической жизни, но как алчность князей, соперничающих за власть и богатство; наконец, " мир" понимается как просто " покой", как чистая предпосылка созерцательной жизни в аскетическо-христианском смысле, а не как " мир" в уже указанном нами ином порядке, к которому принадлежит имперская идея. Но пусть даже как отголосок традиция еще сохраняется. При Гогенштауфенах был ее последний проблеск. Затем на смену империям пришел " империализм" и не осталось ни одного государства, которое представляло бы собой нечто большее, чем временную, партикулярную, национальную и наконец социальную и плебейскую организацию.

^ ^ ^