Глава вторая. Эпизод гражданской войны в США

Эпизод гражданской войны в США. — Инженер Сайрес Смит. — Гедеон Спилет. — Негр Наб. — Моряк Пенкроф. — Юный Герберт. — Неожиданное предложение. — Свидание в десять часов вечера. — Отлёт в бурю.

Люди, которых ураган выбросил на какой-то далёкий берег, не были аэронавтами-профессионалами или любителями воздушных путешествий. Их держали в заключении как военнопленных, и прирождённая отвага побудила их бежать из плена при обстоятельствах весьма необычайных! Сто раз они могли погибнуть! Сто раз аэростат с разорвавшейся оболочкой мог сбросить их в бездну. Но небо уготовило им удивительную участь. Двадцатого марта путники уже находились в семи тысячах миль от Ричмонда, осаждённого войсками генерала Улисса Гранта, — они бежали из этой столицы штата Виргиния — главной крепости сепаратистов в дни ужасной гражданской войны. Воздушное их путешествие продлилось пять дней.

Вот при каких любопытных обстоятельствах произошло бегство пленников, закончившееся катастрофой, о которой мы уже рассказали читателям.

В 1865 году, в феврале месяце, во время одного из штурмов, при помощи которых генерал Грант тщетно пытался завладеть Ричмондом, несколько офицеров федеральной армии попали в руки неприятеля и были интернированы в этом городе. Один из наиболее примечательных пленников состоял при главном штабе армии Гранта, звали его Сайрес Смит.

Сайрес Смит, уроженец Массачусетса, по профессии инженер, был первоклассным учёным; во время войны правительство Соединённых Штатов доверило ему управлять железными дорогами важного стратегического значения.

Худой, костлявый, сухопарый, он и по внешности мог считаться настоящим североамериканцем, и, хотя ему было не больше сорока пяти лет, в его коротко остриженных волосах блестела седина; серебряные нити проглядывали бы и в бороде, но Сайрес Смит не носил бороды, оставляя только густые усы.

Лицо его поражало суровой красотой и чеканным профилем — такие лица как будто созданы для того, чтобы их изображали на медалях; глаза горели огнём энергии, строгие губы редко улыбались, — словом, у Сайреса Смита был облик учёного, наделённого духом воителя. Он принадлежал к числу тех инженеров, которые в начале своей карьеры по доброй воле орудовали молотом и киркой, уподобляясь генералам, начинавшим военную службу рядовыми. Поэтому не удивительно, что при исключительной изобретательности и остроте ума у него были и очень ловкие, умелые руки. Развитая мускулатура указывала на его большую силу. Это был человек дела и вместе с тем мыслитель; он действовал без всякого усилия над собой, движимый неукротимой жизненной энергией, отличался редкостным упорством и никогда не страшился возможных неудач. Большие познания сочетались у него с практическим складом ума и, как говорят солдаты, с большой смёткой; к тому же он выработал в себе замечательную выдержку и ни при каких обстоятельствах не терял головы, — короче говоря, у него в высокой степени развиты были три черты, присущие сильному человеку: энергия физическая и умственная, целеустремлённость и могучая воля. Он мог бы избрать своим девизом слова, сказанные в XVII веке Вильгельмом Оранским:

«Предпринимая что-либо, я не нуждаюсь в надеждах; упорствуя в своих действиях, не нуждаюсь в успехах».

Вместе с тем Сайрес Смит был олицетворением храбрости. Он участвовал во всех боях гражданской войны. Начав службу под командой Улисса Гранта в отряде волонтёров Иллинойса, он сражался под Падьюкой, Белмонтом, Питсбургом-Лендингом, при осаде Коринфа, у Порт-Гибсона, у Чёрной Реки, под Чаттанугой, близ Уайльдернесса, на Потомаке — и повсюду сражался доблестно, как солдат, вполне достойный генерала Гранта, который на вопрос о потерях ответил: «Я своих убитых не подсчитываю». Сто раз Сайрес Смит мог оказаться в числе тех, кого не подсчитывал грозный полководец, но, хоть он и не щадил себя в этих битвах, ему везло до того дня, когда он получил ранение под Ричмондом и был взят в плен.

Вместе с Сайресом Смитом в тот же день попал в руки южан и другой выдающийся человек — не кто иной, как Гедеон Спилет, специальный корреспондент газеты «Нью-Йорк геральд», прикомандированный к армии северян для того, чтобы следить за перипетиями войны.

Гедеон Спилет принадлежал к той удивительной породе репортёров, по преимуществу англичан и американцев, которые по примеру Стенли и ему подобных не отступают ни перед чем, лишь бы добыть точные сведения о злободневном событии и поскорее сообщить их в свою газету. В Соединённых Штатах такие крупные газеты, как «Нью-Йорк геральд», стали подлинной силой, и с их представителями, «специальными корреспондентами», приходится считаться. Гедеон Спилет занимал одно из первых мест среди этих «специальных корреспондентов».

Человек весьма достойный, энергичный, подвижный и решительный, журналист, объехавший весь свет, солдат и художник, кипучий ум, способный во всём разобраться, натура предприимчивая и деятельная, Спилет не боялся ни труда, ни усталости, ни опасностей, когда ему хотелось что-нибудь «узнать», — прежде всего для самого себя, а затем для своей газеты. Это был сущий герой любознательности, неутомимый искатель новых сведений, всего неизведанного, неизвестного, невозможного, невероятного, — один из тех отважных наблюдателей, которые пишут газетные заметки под свист пуль, составляют «хронику» под пролетающими ядрами и считают любую опасность увлекательным приключением.

Он тоже участвовал во всех боях, всегда был на передовых позициях с револьвером в одной руке, с записной книжкой в другой, и под градом картечи карандаш не дрожал в его руке. Не в пример тем репортёрам, которые особенно красноречивы, когда им нечего сказать, он не занимал телеграфные провода нескончаемыми депешами, но каждая его заметка, краткая, точная, ясная, всегда проливала свет на какое-нибудь важное событие. Кстати сказать, он не был лишён юмора. Это он после боя у Чёрной Реки, желая во что бы то ни стало сохранить свою очередь у окошечка телеграфа и сообщить в газету об исходе сражения, в течение двух часов передавал по телеграфу первые главы Библии. Такой трюк обошёлся «Нью-Йорк геральд» в две тысячи долларов, но зато газета первая получила информацию.

Гедеон Спилет был высокого роста и ещё не стар — лет сорока, не больше. У него были рыжеватые бакенбарды. Живые, быстрые глаза смотрели спокойно и уверенно. Такие глаза бывают у людей, привыкших мгновенно схватывать все подробности открывающейся взору картины. Сложения он был крепкого да ещё закалился, путешествуя под различными широтами, — так закаляют холодной водой раскалённый стальной брусок.

Уже десять лет Гедеон Спилет состоял постоянным корреспондентом «Нью-Йорк геральд» и обогащал газету своими заметками и рисунками, — он одинаково хорошо владел пером литератора и карандашом рисовальщика. В ту минуту, когда его захватили в плен, он описывал ход сражения и делал наброски. Заметки в его записной книжке оборвались на следующих словах: «Неприятель прицеливается в меня и…» Стрелок промахнулся: Гедеон Спилет, как всегда, вышел из жаркого боя без единой царапины.

Сайрес Смит и Гедеон Спилет знали друг друга только понаслышке. Обоих переправили в Ричмонд. Инженер быстро оправился от своей раны и во время выздоровления познакомился с журналистом. Они почувствовали взаимное уважение и приязнь. Вскоре их соединила цель, неотступно стоявшая перед ними. Оба хотели только одного: бежать, возвратиться в армию Гранта и вновь сражаться в её рядах за федеральное единство.

Два друга решили воспользоваться для бегства любыми благоприятными обстоятельствами, но хотя в Ричмонде они жили на свободе, город так строго охранялся, что побег следовало считать невозможным.

В то время к Сайресу Смиту ухитрился пробраться безгранично преданный ему слуга. Этот отважный человек, увидевший свет на ферме родителей инженера, был негр, сын невольников и сам невольник, но Сайрес Смит, будучи по убеждению и по голосу сердца противником рабства, дал негру вольную. Раб, став свободным, не пожелал расстаться со своим хозяином. Он горячо его любил и готов был умереть за него. Ему шёл тридцать первый год, он был сильный, проворный, ловкий и сообразительный человек, кроткий и спокойный, порой очень наивный, всегда улыбающийся, услужливый и добрый. Его звали Навуходоносор, но он не любил этого пышного имени и предпочитал ему привычное с детства уменьшительное имя — Наб.

Узнав, что господин его попал в плен, Наб без колебаний покинул Массачусетс, добрался до Ричмонда и при помощи всяческих хитростей, двадцать раз рискуя жизнью, проник в осаждённый город. Невозможно передать словами радость Сайреса Смита, увидевшего своего слугу, и счастье Наба, соединившегося с любимым хозяином.

Итак, Набу удалось проникнуть в Ричмонд, но куда труднее было выбраться оттуда, так как военнопленные солдаты федеральной армии находились под строжайшим надзором. Для попытки к побегу, дававшей хотя бы малую надежду на успешный её исход, приходилось ждать исключительных обстоятельств, но такие обстоятельства всё не возникали, а создать их было не так-то легко.

Тем временем Грант продолжал вести решительные военные действия! В жарком бою с южанами под Петерсбергом он одержал победу. Но соединённые силы его армии и войска Бутлера пока ещё ничего не могли добиться в осаде Ричмонда, и ничто не предвещало близкого освобождения военнопленных. Однообразная жизнь узника не давала репортёру никакой пищи для заметок, и он уже не в силах был её выносить. Его не оставляла мысль бежать из Ричмонда, бежать любой ценой. Несколько раз он пытался сделать это и не мог: препятствия были непреодолимыми.

Осада города шла своим чередом, и, если военнопленные жаждали бежать из него, чтобы возвратиться в армию Гранта, кое-кому из осаждённых очень хотелось покинуть Ричмонд, чтобы добраться до армии сепаратистов; среди этих вояк был и Джонатан Форстер — заядлый приверженец южан. В самом деле, если военнопленные федеральной армии не имели возможности выйти из города, не могли этого сделать и сепаратисты, так как армия северян обложила его со всех сторон. Губернатор Ричмонда уже давно потерял связь с генералом Ли, а было чрезвычайно важно сообщить ему о положении в городе и просить поскорее двинуть армию в помощь осаждённым. И вот Джонатану Форстеру пришла мысль вылететь из Ричмонда в гондоле воздушного шара, пересечь таким способом линии осаждающих войск и добраться до лагеря сепаратистов.

Губернатор разрешил такую попытку. Был изготовлен аэростат, и его предоставили в распоряжение Джонатана Форстера, намеревавшегося совершить своё воздушное путешествие с пятью спутниками. Аэронавтов снабдили оружием на случай, если они, приземлившись, натолкнутся на неприятеля и вынуждены будут защищаться. Получили они и запас провианта на случай длительного пребывания в воздухе.

Вылет назначили на 18 марта. Предполагалось, что он осуществится в ночное время, при свежем северо-западном ветре: путешественники рассчитывали за несколько часов долететь до штаб-квартиры генерала Ли.

Но северо-западный ветер оказался иным, чем ожидали. Восемнадцатого марта уже с утра видно было, что надвигается буря. А вскоре поднялся такой ураган, что отлёт Форстера пришлось отсрочить, ибо опасно было отдать аэростат и пятерых путешественников на волю разбушевавшейся стихии.

Наполненный газом воздушный шар находился на главной площади Ричмонда, готовый к вылету при первом затишье, и весь город ждал этого затишья с возрастающим нетерпением, а между тем погода всё не улучшалась.

Восемнадцатого и девятнадцатого марта буря свирепствовала без передышки. С большим трудом оберегали от неё привязанный канатами воздушный шар, который порывами шквала прибивало к самой земле.

Прошла ночь с девятнадцатого на двадцатое марта, а поутру буря разыгралась ещё сильнее. Лететь было невозможно.

В этот день к инженеру Сайресу подошёл на улице какой-то незнакомый ему человек. Это был моряк лет тридцати пяти или сорока, носивший фамилию Пенкроф, рослый, крепкий и очень загорелый, с живыми, быстро мигавшими глазами и добродушным лицом. Он был уроженец Северной Америки, плавал по всем морям, побывал во всяческих переделках, изведал множество необыкновенных приключений, какие иному сухопутному обывателю и во сне не приснятся. Нечего и говорить, что это был человек предприимчивый, смельчак, ничего не боявшийся и ничему не удивлявшийся. В начале 1865 года Пенкроф приехал по делам в Ричмонд из Нью-Джерси с пятнадцатилетним Гербертом Браунам, сыном своего капитана, оставшимся сиротой; Пенкроф любил этого юношу, как родного сына. До начала осады ему не удалось выехать из города, и, к великому своему огорчению, он оказался запертым в Ричмонде. Теперь и у него тоже было лишь одно желание: бежать, воспользовавшись любым случаем. Пенкроф много слышал об инженере Сайресе Смите, он знал, что этот решительный человек жаждет вырваться на свободу. И вот на третий день бури он смело подошёл к Смиту и без всяких предисловий спросил:

— Мистер Смит, вам не надоел этот чёртов Ричмонд?

Инженер поглядел в упор на незнакомца, заговорившего с ним, а Пенкроф добавил вполголоса:

— Мистер Смит, хотите бежать?

— Когда? — тотчас отозвался инженер, и можно с уверенностью сказать, что этот ответ сорвался у него с языка невольно, ибо он даже не успел рассмотреть неизвестного, обратившегося к нему с таким предложением.

Однако, всмотревшись проницательным взглядом в открытое лицо моряка, он уже не сомневался, что видит перед собой честного человека.

— Кто вы такой? — отрывисто спросил он.

Пенкроф коротко рассказал о себе.

— Прекрасно! — сказал Смит. — А каким способом вы предлагаете бежать?

— Да вот воздушный шарик тут без толку болтается, будто нарочно, бездельник, нас поджидает!

Пенкрофу не понадобилось входить в подробности. Инженер понял его с полуслова. Он схватил моряка под руку и быстро повёл к себе.

Пенкроф изложил ему свой план. Всё очень просто. Конечно, рискуешь при этом жизнью, но что ж поделаешь! Ураган, понятно, разъярился, бушует во всю мочь, но ведь такой искусный и смелый инженер, как Сайрес Смит, прекрасно сумеет управиться с воздушным кораблём. Ежели бы он, Пенкроф, знал, как обращаться с этим шариком, он бы не задумываясь вылетел на нём, разумеется, вместе с Гербертом. Мало ли моряк Пенкроф видел бурь на своём веку! Таким ураганом его не удивишь!

Сайрес Смит слушал молча, но глаза у него блестели. Вот он — благоприятный случай. Разве можно его упустить. План очень рискованный, но и только, — он вполне осуществим. Несмотря на охрану, ночью можно пробраться к воздушному шару, залезть в гондолу, потом перерезать канаты, удерживающие шар! Понятно, тут легко и голову сложить, но возможно, что всё сойдёт хорошо, а без этой бури… Да, без этой бури шар уже давно бы вылетел, и долгожданный случай так и не представился!

— Я не один! — коротко заключил он вслух свои размышления.

— Сколько человек хотите взять с собой? — спросил моряк.

— Двух — моего друга Спилета и слугу Наба.

— Значит, вас трое, — заметил Пенкроф, — да я с Гербертом. Итого — пятеро. А предполагалось, что на шаре полетят шестеро…

— Отлично. Мы полетим! — воскликнул Сайрес Смит.

Он сказал «мы», давая обязательство и за журналиста, — действительно Гедеон Спилет был не робкого десятка, а когда узнал о возникшем замысле, одобрил его безоговорочно. Он только удивился, что ему самому не пришла в голову такая простая мысль. А что касается Наба, то он последовал бы за хозяином всюду, куда бы тому ни вздумалось отправиться.

— Стало быть, до вечера, — сказал Пенкроф. — Будем все пятеро слоняться вокруг да около, словно из любопытства.

— До вечера, — подтвердил Сайрес Смит, — встретимся в десять часов. Хоть бы эта буря не утихла до нашего вылета!

Пенкроф простился с инженером и вернулся к себе на квартиру, где оставался юный Герберт Браун. Смелый мальчик знал о замыслах моряка и с беспокойством ожидал результатов его разговора с инженером. Как видят читатели, тут сошлось пятеро смельчаков, раз они решались броситься навстречу неумолимому урагану!

Да, буря не стихла, и ни Джонатан Форстер, ни его спутники даже не подходили к хрупкой гондоле! Погода весь день была ужасная. Инженер боялся только одного: как бы оболочка аэростата, который ветром пригибало к земле, не разорвалась на тысячу кусков. Целыми часами Смит бродил по почти безлюдной площади, наблюдая за воздушным шаром. То же самое делал и Пенкроф; засунув руки в карманы, он прохаживался по площади, время от времени позевывал, словно забрёл сюда от нечего делать и не знает, как ему убить время; а в действительности тоже был полон страха, что оболочка шара разорвётся или, чего доброго, лопнут канаты и шар умчится в небеса.

Наступил вечер. Спустилась непроглядная тьма. По земле полз густой туман, похожий на облака. Пошёл дождь, смешанный со снегом. Сразу похолодало. Какая-то влажная мгла нависла над Ричмондом. Казалось, что неистовая буря установила перемирие между осаждающими и осаждёнными, и пушки умолкли, устрашась грозного рёва урагана. Улицы города были пустынны. Ни души и на площади, посреди которой бился на ветру аэростат, — вероятно, не считали нужным в такую лютую непогоду охранять его. Итак, всё благоприятствовало побегу пленных, но как же решиться на страшное путешествие, как отдать себя на волю неистовых стихий?

— Неважная погодка! — пробормотал Пенкроф и, ухватившись за шляпу, ударом кулака покрепче её нахлобучил. — Ну, да ничего! Как-нибудь справимся!

В половине десятого Сайрес Смит и его спутники с разных сторон прокрались на площадь, где царил непроницаемый мрак, ибо ветер загасил все газовые фонари Не видно было даже очертаний огромного аэростата, прибитого ветром к земле. Помимо мешков с балластом, привязанных к предохранительной сетке, гондолу шара ещё держал прочный канат, — он был пропущен сквозь железное кольцо, вделанное в мостовую, и оба его конца привязаны к плетёной гондоле.

Пятеро пленников встретились возле этой корзины. Никто их не заметил — стояла такая темь, что и сами они друг друга не видели.

Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Наб и Герберт, не произнеся ни слова, забрались в гондолу, а тем временем Пенкроф, по указанию инженера, отвязывал один за другим мешки с балластом. Через несколько секунд моряк присоединился к своим товарищам.

Теперь аэростат удерживал только канат, и Сайресу Смиту оставалось лишь дать приказ к отлёту.

И вдруг в эту минуту в гондолу прыгнула собака. Это был Топ, любимый пёс инженера, оборвав свою цепь, он прибежал вслед за хозяином. Боясь, что собака окажется лишним грузом, Сайрес Смит хотел её прогнать.

— Не беда, возьмём и собаку! — сказал Пенкроф и выбросил из гондолы два мешка с песком.

Потом он отвязал канат, и шар, взлетев по косой, с яростной силой взвился в поднебесье, сбив при взлёте две дымовые трубы.

Ураган бушевал во всю свою лютую мощь. Ночью нечего было и помышлять о спуске, а когда настал день, земли не было видно из-за плотной пелены тумана. Только на пятый день в просвете меж тучами под аэростатом, который ветер гнал с ужасающей быстротой, показалось море.

Читателям уже известно, что из пяти беглецов, поднявшихся 20 марта на воздушном шаре, четырёх выбросило 24 марта на пустынный берег, находившийся на расстоянии шести тысяч миль от Ричмонда, [2]а тот, кого не оказалось среди спасшихся, тот, к кому они прежде всего бросились на помощь, был не кто иной, как Сайрес Смит — человек, который вполне естественно стал их предводителем.