Законы, правила и нормы

Из сделанных выше различений вытекает следствие, которое можно отнести к числу наиболее важных средств для понимания и объяснения человеческих действий (а следовательно, и для понимания человека). Чтобы понять поведение чисто физических объектов, мы прежде всего представляем их как то, что характеризуется некоторыми свойствами, такими, как масса, заряд, энергия и т. и., и пытаемся вывести это по­ведение из определенных физических законов, в формулировку которых входят предикаты, выражающие эти свойства (в конкретных случаях эти предикаты могут быть представлены как параметры, измеримые величи­ны). Чтобы понять и объяснить некоторые феномены жизни, мы точно так же пытаемся представить то, что характеризуется определенными предикатами (метаболизм, репродукция и т. п.), и затем вывести пове­дение живых объектов из биологических законов, в формулировку кото­рых входят эти самые предикаты. Чтобы понять и объяснить более слож­ное поведение живых существ, в том числе их целенаправленное поведение, мы также прибегаем к специфическим понятиям и соответст­вующим естественным законам (здесь мы намеренно употребляем это по­нятие в наиболее общем его значении, чтобы некоторым нередукционистским образом охватить все типы таких законов).

В соответствии с таким образцом объяснения цель не преследуется как таковая, а просто достигается, будучи неким детерминированным естественными законами результатом. В отличие от такого образца цен­ностно-ориентированное действие совершается не в силу какого-то зако­на, а в силу некоторой заранее намеченной цели; конечно, такое дейст­вие несвободно от подчинения определенным правилам, но сами эти правила, как легко можно видеть, весьма отличаются от естественных законов.

Зададим вопрос: как может быть воплощено в действительность некое “совершенство”, приближение к идеальной модели, к тому, что “должно быть”, т. е. к тому, что существует только в чьем-либо уме, в ходе спе­цифически человеческой деятельности? Иногда возможно получить неко­торые “конкретные модели”, которые признаются прекрасными прибли­жениями к искомому совершенству и которым пытаются подражать. Но чаще формулируются определенные правила, благодаря соблюдению ко­торых может быть достигнут хороший результат (это не исключает и одновременного создания упомянутых моделей-образцов). Однако, в от­личие от объяснений на основе естественных законов, такие правила вводятся как раз таким образом, чтобы их применение вело к достиже­нию уже известной цели; при этом рассуждают примерно так: “Если вы стремитесь к данной цели, то вы должны действовать так-то и так-то (т. е. вы должны следовать определенным правилам)”. Такого рода “практический вывод” противоположен по смыслу выводу, основанному на применении естественных законов, когда рассуждают так: “Поскольку исходные условия такие-то и такие-то, конечный результат действия — цель —должен быть такой-то”.

Но это еще далеко не все: естественные законы действуют сами по себе, тогда как правила, по которым действуют люди, применяются интенционально и могут также нарушаться или вовсе игнорироваться. Поэтому можно сказать, что в то время как естественные явления, к чис­лу которых мы отнесем и чисто целенаправленное поведение, происходят в соответствии с законами, ценностно-ориентированное поведение проис­ходит в соответствии с правилами, принятыми субъектами действия (и это опять-таки подчеркивает важность интенциональности).

Мы говорили о правилах, имея в виду то, что мы назвали выше “операциями” и “исполнениями”. В этих специфических контекстах та­кие правила могут быть названы конститутивными. Такое название оп­равдано тем, что выполнение данных правил обязательно для того, кто хотел бы осуществить некую определенную вещь (например, чтобы сде­лать часы, нельзя как попало соединять разные колесики и пружинки, это нужно делать по определенным правилам, соответствующим устрой­ству этого механизма). То же самое можно сказать об играх (например, чтобы играть в шахматы, надо по меньшей мере знать правила этой игры). Применение правил в “исполнениях” менее жестко связано с предполагаемым результатом, да и сами эти правила более гибки (на­пример, чтобы “правильно” пользоваться языком, нужно соблюдать его грамматические и синтаксические правила, но, конечно же, само по себе такое применение далеко не обеспечивает хорошее владение языком; то же самое верно по отношению к технике фортепьянной игры, — к тому же правила этой игры трактуются гораздо свободнее, чем правила грам­матики, и т. д.). Важно отметить, что конститутивные правила говорят о том, “как должно быть” при выполнении какого-то действия, но сами эти правила зависят от того, как устроен (конституирован) предмет, являю­щийся целью этого действия. Поэтому в таких правилах не заключено реальное долженствование, они внутренне гипотетичны: “Если вы хотите достичь данной цели, то вы, должны действовать так-то и так-то”, но в них нет императива. “Вы должны сделать то-то и то-то, вы должны до­стичь такой-то цели”.

Рассуждение наше было бы неполно, если бы мы оставили без внима­ния вопрос о “совершенстве” или “идеальной модели”, о которых шла речь ранее; дело в том, что этот вопрос выводит нас за рамки, в кото­рых выполнение правил рассматривается как условие достижения опре­деленных целей—требование “совершенства”, примененное к цели дей­ствия, предполагает выбор наилучшего из всех возможных способов достижения этой цели. Здесь мы подходим к пониманию того, что совер­шенство безусловно, оно имеет смысл «само по себе», и это чрезвычай­но существенно для обоснования того, что понятие ценности уместно так­же и в тех случаях, когда речь идет об операциях и исполнениях.

Перейдем к тому, что мы назвали человеческими действиями в строгом смысле, образцом которых являются моральные действия. Теперь мы будем говорить уже не о правилах, а о нормах, подчеркивая существен­ное различие между ними: нормы не “конститутивны”, а “прескриптивны”. Они предписывают действовать таким-то и таким-то образом не по­тому, что это непременный путь к достижению некой заранее пред­видимой цели, а потому, что они приняты как некое безусловное благо, как ценность в себе и для себя. Нетрудно здесь увидеть аналогию с кантовским различением гипотетического и категорического императи­вов: нормы как бы относятся к семейству категорических, императивов, а цели, из которых они “выводятся”, можно поэтому назвать ценностя­ми в наиболее полном и специфическом смысле.

Подводя итог, можно сказать, что чисто естественное поведение объ­ясняется естественными законами, тогда как поведение людей может быть объяснено правилами и нормами. Существование норм зависит от признанных ценностей. Однако, поскольку в известной мере ценности играют роль и в операциях и исполнениях, то вся человеческая деятель­ность в конечном счете объясняется наличием определенных ценностей.

Хоть это и кажется излишним, напомним все же, что все эти разли­чения и разграничения проводятся лишь в анализе и нисколько не ме­шают признанию того, что любое человеческое действие, взятое во всей своей сложности, имеет множество сторон и аспектов, часть которых не связана с ценностями, а обусловлена естественными — биологическими, физиологическими и т. д.— факторами. Всякий из таких аспектов может успешно и корректно исследоваться соответствующей научной дисципли­ной в отвлечении от прочих аспектов; с одной стороны, это значит, что интенциональность и ценности могут быть исключены из рассмотрения, когда человек изучается, скажем, физиологией, но, с другой стороны, это значит, что когда исследуются собственно “гуманистические” аспекты че­ловеческой деятельности, можно и даже нужно, отвлекаясь от естествен­ных дисциплин, сосредоточиться на интенциональности и ценностях, сделав именно их предметом анализа.