Книга третья 5 страница

— Не назначайте на сегодня свиданий, мы тут просидим до утра.

Журнальное приложение к «Нью‑ Йорк Таймс» опубликовало статью о сексуальных забавах на Капитолийском холме, в здании, где помещались сенат, палата представителей и их сотрудники. В ней подчеркивалось, что среди избираемых сотни сенаторов, 435‑ ти конгрессменов и огромного штата, насчитывающего многие тысячи сотрудников, женщины составляют более половины.

В статье высказывалось предположение, что среди этих свободных граждан процветает сексуальная активность. Автор статьи писал, что благодаря долгим часам работы и напряженности политической деятельности у сотрудников не остается времени для светской жизни, и они вынуждены искать какую‑ то разрядку. Отмечалось, что офисы конгрессменов и кабинеты сенаторов обставлены диванами, что в правительственных зданиях есть специальные медицинские клиники и врачи, в чьи обязанности входит лечение венерических заболеваний. Медицинские карточки, естественно, засекречены, но автор статьи утверждал, что получил возможность заглянуть в них и обнаружил, что среди обитателей Капитолия процент венерических заболеваний выше среднего по стране. Автор увязывал факт не столько с беспорядочностью половых связей, сколько с замкнутостью их среды. Он задавался вопросом, отражается ли этот блуд на качестве законов, принимаемых на Капитолийском холме, который он именовал «Кроличьим садком».

Патси Тройка воспринял эту статью очень близко к сердцу. Он работал по шестнадцать часов шесть дней в неделю, а в воскресенье тоже должен был находиться у телефона. Неужели же он не может жить нормальной половой жизнью, как все граждане? Будь они прокляты, нет у него времени посещать вечеринки, ухаживать за женщинами, вступать с ними в какие‑ то серьезные отношения. Все должно происходить здесь, в бесчисленных кабинетах, комнатах отдыха и коридорах, при зеленом свете компьютерных экранов и между телефонными звонками, которые раздавались не реже, чем в военное время. Ты должен уложиться в непродолжительные минуты шутливого разговора и многозначительных улыбок, в короткие перерывы в работе. Этот сукин сын из «Таймс» ходит, небось, на все редакционные вечеринки, приглашает людей на продолжительные обеды, ведет с коллегами журналистами неторопливые беседы, может пойти к проституткам без опасения, что газеты воспроизведут все грязные подробности.

Тройка прошел в свой офис, оттуда — в ванную и только в туалете вздохнул с облегчением, усевшись и взяв в руки вечное перо. Он записал все, что надо сделать, потом вымыл руки, глянул на золотые линии компьютера, фиксирующие новости в конгрессе, и почувствовал себя намного лучше (напряжение с подготовкой импичмента вызвало у него запор). Затем прошел к маленькому бару на колесиках, достал лед из портативного морозильника и приготовил себе джин с тоником, думая об Элизабет Стоун. Он был уверен, что между ней и ее боссом‑ сенатором ничего не было. Она отличалась умом и умела держать язык за зубами.

Дверь офиса отворилась и вошла девушка, которую он недавно потрепал по плечу. В руках она держала кипу выданных компьютерным принтером листов, и Патси Тройка присел за письменный стол, чтобы просмотреть их. Девушка стояла у него за спиной, и он мог чувствовать жар ее тела, разогретого за целый день сидения у компьютера.

Когда эту девушку принимали на работу, Патси Тройка беседовал с ней. Он часто говорил, что если бы девушки, работающие в офисе, и потом выглядели так же хорошо, как в тот день, когда они приходят наниматься на службу, он мог бы передать их фото для публикации журналу «Плейбой». И если бы они оставались столь же скромными и прелестными, он бы женился на всех.

Эту девушку звали Джанет Уингейл, и она действительно была красива. В первый день, когда он увидел ее, у него в голове промелькнула строка Данте: «Эта богиня покорит меня». Конечно, он не допустил бы такого несчастья, но в тот первый день она в самом деле смотрелась прекрасно. С тех пор она уже так не выглядела. Она оставалась блондинкой, но волосы ее уже не отливали золотом, глаза были того же изумительного синего цвета, но теперь она носила очки и без грима выглядела похуже. Губы ее уже не были кроваво‑ вишневого цвета, и тело не казалось таким чувственным, как тогда. Но это было совершенно естественным, так как она напряженно работала и одевалась в удобную для работы одежду. В общем, он тогда принял правильное решение, тем более она еще не стала косоглазой.

Джанет Уингейл — хорошее имя. Она перегнулась через его плечо, чтобы показывать нужные места в компьютерных листах, и он заметил, что она переместилась, чтобы стоять не позади него, а рядом. Ее золотистые волосы, шелковистые, теплые, пахнущие цветами, касались его щеки.

— У тебя отличные духи, — сказал Тройка и чуть не вздрогнул, когда его обволокло жаром ее тела. Она не двигалась и ничего не говорила, но ее волосы у его щеки, как счетчик Гейгера, фиксировали нарастание похоти в его теле. Это была скорее дружеская похоть двух приятелей, связанных общим делом. Всю ночь они будут склоняться над компьютерными листами, отвечать на телефонные звонки, созывать срочные совещания. Они будут сражаться бок о бок.

Держа компьютерные листы в левой руке, правую Патси Тройка положил ей на бедро под юбку. Она не двигалась. Оба они внимательно просматривали компьютерные листы. Его рука замерла, впитывая тепло ее шелковистой кожи, возбуждающее его член. Он и не заметил, как компьютерные листы свалились на пол. Ее волосы закрыли его лицо, Он развернулся, обе его руки оказались под юбкой и стали искать свой путь по шелковистому полю под ее нейлоновыми трусиками. Они спустились еще ниже к ее лобковым волосикам и влажной содрогающейся сладости ее внутренней плоти. Патси Тройка вознесся над своим креслом, ему казалось, что он висит в воздухе, его тело превратилось в сверхъестественное орлиное гнездо, в котором Джанет Уингейл, ласкаемая его крыльями‑ руками, устроилась у него на коленях. Каким‑ то таинственным образом она уже сидела как раз на его члене, который — тоже неизвестно как — высвободился из брюк. Они оказались лицом к лицу, целуясь. Его лицо утонуло в светлых, пахнущих цветами волосах, он постанывал от страсти, а Джанет Уингейл все повторяла ласково одно и то же, пока он не разобрал ее слов.

— Запри дверь, — говорила она.

Патси Тройка выпростал свою левую руку и нажал на электронную кнопку, запершую дверь в этот короткий миг их экстаза. Они опустились на пол, она обхватила своими длинными ногами его шею, перед его глазами оказались ее молочно‑ белые ляжки, и они слились в высочайшем оргазме. Патси Тройка исступленно шептал: «О небеса, Небеса!»

Непонятно как они вновь оказались на ногах, с горящими щеками, глазами, светящимися от пережитого наслаждения. Освеженные, ликующие, они были готовы к долгим трудным часам работы. Патси Тройка галантно подал ей стакан джина с тоником, в котором весело позвякивали кубики льда. С грацией и благодарностью она смочила пересохший рот.

— Это было замечательно, — искренне сказал Патси Тройка.

Она любовно потрепала его по шее и поцеловала.

— Это было отлично, — согласилась она.

Через несколько секунд они уже были у письменного стола, прилежно изучая компьютерные листы. Джанет была прекрасным редактором, и Патси Тройка был ей очень благодарен.

— Джанет, — пробормотал он с неподдельной искренностью, — я без ума от тебя. Как только этот кризис кончится, мы должны встретиться, хорошо?

— Хм, — Джанет одарила его ласковой улыбкой. — Я люблю работать с тобой.

Телевидение не знало еще такой успешной недели. В воскресенье сюжет убийства Папы передавался двадцать раз по телеканалам в специальных выпусках новостей. Во вторник сюжет с убийством Терезы Кеннеди передавался еще чаще, он заполонил весь мировой эфир. Миллионы телеграмм с выражением соболезнования хлынули в Белый дом. Во всех больших городах Америки ее граждане выходили на улицы с траурными повязками на рукаве. А когда вечером в среду телевизионные станции передали просочившуюся новость об ультиматуме президента Фрэнсиса Кеннеди султану Шерабена, по всей стране стали собираться огромные ликующие толпы. Не было и тени сомнения, что они поддерживают решение президента. Корреспонденты телевидения, опрашивавшие людей на улицах, были ошарашены яростью их реакции, выраженной во всеобщем крике: «Покончить с этими мерзавцами!». В конце концов, от руководства службы новостей телевидения поступил приказ прекратить показ уличных сцен и интервью. Приказ исходил от Лоуренса Салентайна, который формировал вместе с другими владельцами средств массовой информации руководящий штаб.

В Белом доме у президента Фрэнсиса Кеннеди не было времени печалиться о дочери. Он связывался по «горячей линии» с русскими, чтобы заверить их, что США не собираются захватывать какие бы то ни было территории на Ближнем Востоке. Разговаривая по телефону с другими государствами, он обращался к ним с просьбой о поддержке и объяснял, что его решение окончательно, что он не блефует, город Дак будет разрушен, и если султанат Шерабен не подчинится ультиматуму, то и он будет уничтожен.

Артур Викс и Берт Оудик уже летели в Шерабен на скоростном самолете, недоступном обычной гражданской авиации. Оддблад Грей неистово старался сплотить конгресс вокруг президента и к концу дня понял, что его постигла неудача. Юджин Дэйзи спокойно изучал памятные листки от членов кабинета и военных учреждений, его шляпа была плотно надвинута на уши, защищая от всяких ненужных разговоров со стороны его аппарата. Кристиан Кли появлялся и исчезал, выполняя какие‑ то таинственные поручения.

Сенатор Томас Ламбертино и конгрессмен Альфред Джинц всю среду непрерывно совещались со своими коллегами из сената и палаты представителей по поводу импичмента президенту. Сократов клуб вызвал всех своих экспертов. Серьезное толкование конституции порождало некоторые сомнения в отношении того, может ли конгресс объявить себя решающим органом, но ситуация оправдывала жесткие действия. Ультиматум Кеннеди Шерабену совершенно очевидно основывался на личных эмоциях, а не на интересах государства.

К концу среды коалиция сложилась. Обе палаты, в которых с трудом удалось набрать требуемые две трети голосов, должны были собраться вечером в четверг, за несколько часов до истечения срока, назначенного Кеннеди для разрушения города Дак.

Ламбертино и Джинц держали Оддблада Грея в курсе их действий в надежде, что он сумеет убедить Фрэнсиса Кеннеди отказаться от ультиматума Шерабену. Оддблад Грей сказал им, что президент не пойдет на это. Об этих разговорах он проинформировал Кеннеди.

— Отто, — сказал Фрэнсис Кеннеди, — я думаю, сегодня поздно вечером мы поужинаем с Крисом и Дэйзи. Условимся на одиннадцать часов. И не планируйте сразу после этого поехать домой.

Президент и его штаб ужинали в Желтой зале, которую так любил Кеннеди, хотя это создавало дополнительные трудности для кухни и официантов. Как всегда, Кеннеди подали самую простую еду — небольшой кусок мяса, поджаренного на гриле, салат из помидор, а также кофе со сливками и фруктовым тортом. Кристиану и остальным предложили рыбу, к которой они едва притронулись.

Кеннеди держался совершенно раскованно, остальные чувствовали себя неуютно. У них, как и у Кеннеди, на рукавах пиджаков были черные траурные повязки. В Белом доме все, включая прислугу, надели такие же черные повязки. Кристиану это казалось старомодным, но он знал, что это Юджин Дэйзи отдал такое распоряжение.

Кристиан рассказал вкратце об угрозе взрыва атомной бомбы и проинформировал собравшихся, что эти схваченные двое парней по совету их адвоката, отказываются говорить.

— Ядерная бомба, установленная в Нью‑ Йорке? — спросил Юджин Дэйзи.

— Я думаю, — высказал предположение Кристиан, — что вероятность этого равна десяти процентам.

Он— то полагал, что такая вероятность составляет более девяноста процентов, но не хотел говорить им об этом.

— И что ты предпринимаешь? — поинтересовался Дэйзи.

— Мы разослали розыскные группы, — сказал Кристиан. — Но здесь есть фактор времени, — он обратился к Кеннеди. — Мне нужна твоя подпись, чтобы задействовать команду медицинского расследования.

Он пояснил секретный параграф в законе об атомной безопасности.

— Нет, — отрезал Фрэнсис Кеннеди.

Все удивились отказу президента.

— Мы не можем надеяться на случай, — сказал Дэйзи. — Подпишите приказ.

Кеннеди улыбнулся.

— Вторжение в мозг человека правительственными чиновниками — дело очень опасное, — после паузы он добавил. — Мы не можем жертвовать правами личности только на основании подозрений. Особенно в отношении двух таких потенциально ценных граждан страны, как эти двое молодых людей. Так что, Крис, обращайся ко мне, когда у тебя будет больше доказательств. — Он обернулся к Оддбладу Грею. — Отто, проинформируйте Кристиана и Дэйзи насчет конгресса.

— Их план такой, — начал Грей. — Они уже знают, что вице‑ президент не подпишет декларацию о вашем импичменте на основании Двадцать пятой поправки. Однако ее подписало достаточное количество членов кабинета, которые уполномочат конгресс определить вашу способность осуществлять властные функции. В конце дня в четверг они будут голосовать за импичмент, чтобы отстранить вас от переговоров об освобождении заложников. Их аргумент заключается в том, что вы находитесь в состоянии стресса из‑ за убийства вашей дочери. Когда вас отстранят, министр обороны отменит ваш приказ о бомбардировке Дака. Они рассчитывают, что Берт Оудик убедит султана освободить заложников в течение тридцати дней. Султан почти наверняка согласится.

Кеннеди обратился к Дэйзи:

— Отдай распоряжение, что ни один член кабинета не должен вступать в контакт с Шерабеном. Это будет рассматриваться как измена.

— При том, что большинство членов кабинета против вас, — мягко заметил Дэйзи, — нет уверенности, что ваши приказы будут выполняться. В настоящий момент вы практически лишены власти.

Кеннеди обернулся к Кристиану Кли:

— Крис, им ведь требуется две трети голосов, чтобы отстранить меня с моего поста?

— Да, — отозвался Кристиан, — но без подписи вице‑ президента это совершенно незаконно.

Кеннеди посмотрел ему прямо в глаза.

— Ты ничего не можешь сделать?

В этот момент мысли Кристиана Кли совершили новый скачок. Фрэнсис думает, что я могу что‑ то сделать, но что?

— Мы можем, — запустил он пробный шар, — собрать Верховный суд и заявить, что конгресс нарушает конституцию. Двадцать пятая поправка сформирована несколько туманно. Или мы можем утверждать, что конгресс действует вопреки духу поправки, выдвигая себя в качестве расследующего органа, после того как вице‑ президент отказалась подписать. Я могу связаться с Верховным судом, и они приступят к работе сразу после голосования в сенате.

Он уловил выражение разочарования в глазах Кеннеди и стал яростно подстегивать свой ум, чувствуя, что упустил что‑ то.

— Конгресс собирается ставить под вопрос ваши умственные способности, — с тревогой заметил Оддблад Грей. — Они хотят напомнить о той неделе, когда вы исчезали накануне вашего вступления в должность президента.

— Это никого не касается, — отрезал Кеннеди.

Кристиан понял, что все ждут его слова. Они знали, что он был с президентом в ту таинственную неделю.

— То, что происходило в ту неделю, — смягчил он ответ президента, — нас не погубит.

— Юдж, — сказал Кеннеди, — приготовь документы об отставке всего кабинета, за исключением Теодора Тэппи. И сделай это как можно скорее, я тут же подпишу. И пусть пресс‑ секретарь передаст это средствам массовой информации до того, как соберется конгресс.

Дэйзи сделал пометку у себя в блокноте и спросил:

— А как быть с председателем комитета начальников штабов? Его тоже уволить?

— Нет, — произнес Кеннеди, — в основном он с нами, и все выступили против него. Конгресс не мог бы пойти на это, если бы не мерзавцы из Сократова клуба.

— Я держу под контролем следствие по делу этих двух молодых людей, — заметил Кристиан Кли. — Они предпочитают молчать. Если адвокат добьется своего, то их завтра выпустят под залог.

— В Законе об атомной безопасности, — резко сказал Дэйзи, — есть пункт, позволяющий держать их в заключении. Этот пункт приостанавливает действие Habeas corpus [Habeas corpus (лат.) — начальные слова закона о неприкосновенности личности, принятого англ. парламентом в 1679 г.] и защиту гражданских прав. Ты должен знать это, Кристиан.

— У меня вопрос, — отозвался Кристиан. — Какой смысл задерживать их, если Фрэнсис не подпишет приказ о медицинском допросе? Их адвокат настаивает на освобождении под залог, и для отказа ему мы все равно должны иметь подпись президента, чтобы приостановить в данном случае действие Habeas corpus. Фрэнсис, ты согласен подписать приказ о приостановлении действия Habeas corpus?

— Нет, — улыбнулся Кеннеди. — Конгресс использует это против меня.

Теперь Кристиан вдруг все понял и на какое‑ то мгновение почувствовал себя нехорошо, во рту появилась горечь. Но это прошло, теперь он знал, чего хочет он него Кеннеди, и знал, что должен делать.

Кеннеди допивал кофе, они закончили с едой, хотя никто не мог проглотить больше нескольких кусочков.

— Давайте обсудим реальное положение. Я все еще остаюсь президентом в ближайшие сорок восемь часов?

— Отмените приказ о бомбардировке Дака, — посоветовал Оддблад Грей, — передайте полномочия вести переговоры специальной команде, и конгресс не будет предпринимать никаких шагов к вашему отстранению.

— Кто предложил вам такую сделку? — спросил Кеннеди.

— Сенатор Ламбертино и конгрессмен Джинц, — ответил Отто Грей. — Ламбертино по‑ настоящему хороший мужик, да и Джинц весьма ответственный человек в подобных политических делах. Они нас не обманут.

— Хорошо, значит, помимо обращения в Верховный суд есть и такая возможность, — сказал Кеннеди. — Что еще?

— Выступить завтра по телевидению до того, как соберется конгресс, и обратиться к народу, — предложил Юджин Дэйзи. — Народ будет за вас, а это может остановить конгресс.

— Хорошо, — согласился Кеннеди. — Юдж, договорись с телевизионщиками, чтобы мою речь транслировали по всем каналам. Нам нужно всего пятнадцать минут.

— Но, Фрэнсис, — мягко начал Юджин Дэйзи, — мы предпринимаем очень серьезный шаг. Президент и конгресс находятся в состоянии прямой конфронтации, и обращение к массам с призывом к действиям может вызвать беспорядки.

— Я считаю, — вмешался Оддблад Грей, — что президент принимает правильное решение. Этот парень Ябрил растянет переговоры на недели, и наша страна будет выглядеть большим куском дерьма.

— Есть слух, — вставил Кристиан, — что один из присутствующих в этой комнате или Артур Викс собирается подписать декларацию об отстранении президента. Кто бы это ни был, он должен признаться сейчас.

— Это глупый слух, — нетерпеливо перебил Кеннеди. — Если кто‑ то собрался сделать это, то должен сначала уйти в отставку. Я знаю всех вас слишком хорошо, ни один из вас не может предать меня.

После ужина они прошли в маленький просмотровый зал в другом крыле Белого дома. Фрэнсис Кеннеди сказал Дэйзи, что хочет просмотреть весь материал об убийстве его дочери.

— Начинаем показ пленок, отснятых телерепортерами, — раздался в темноте взволнованный голос Юджина Дэйзи.

Через несколько секунд на экране появились бегущие сверху вниз черные полосы.

Экран зажегся яркими красками — телекамеры снимали огромный самолет, распластанный на песке пустыни, как чудовищное насекомое. Потом камеры сосредоточились на фигуре Ябрила, который вывел к дверям Терезу Кеннеди. Кеннеди видел, что его дочь слегка улыбается, потом она махнула рукой в сторону камеры. Это был странный жест, успокаивающий и в то же время выражающий покорность. Ябрил стоял рядом с ней, потом сдвинулся немного назад. Его правая рука поднялась, пистолет не был виден, и раздался глуховатый звук выстрела. Взметнулась призрачная розовая пелена, и тело Терезы Кеннеди упало. Президент услышал вопль толпы и воспринял его как выражение сожаления, а не триумфа. Потом в дверях самолета обозначилась фигура Ябрила, который держал высоко над головой пистолет, эту поблескивающую трубку черного металла. Он поднимал пистолет, как гладиатор поднимает свой меч, но приветственных криков не слышалось. Пленка, сильно подсокращенная Юджином Дэйзи, кончилась.

Зажегся свет, но Фрэнсис Кеннеди оставался недвижим. Он удивился, ощутив, как ослабело тело — он не мог двинуть ни ногами, ни туловищем. Но ум его был ясен, он не испытал ни шока, ни смятения, и не чувствовал себя беспомощной жертвой трагедии. Он не должен был сражаться с волей Господа — ему надлежало сражаться только со своими врагами на этой земле, а с ними он справится.

Он не позволит ни одному смертному победить его. Когда умерла его жена, он не мог сопротивляться воле Божьей и склониться перед неизбежностью. Но за коварное убийство его дочери, за ее гибель от руки человека он может отомстить. Это в рамках материального мира и на этот раз он не склонит голову. Горе этому миру, горе его врагам, горе жестоким людям!

Когда он наконец сумел подняться из кресла, то ободряюще улыбнулся окружающим. Он добился своего — заставил своих ближайших и самых могущественных друзей страдать вместе с ним. Теперь они не смогут так легко сопротивляться действиям, которые он должен предпринять.

Кристиан думал о том дне в конце декабря, три года назад, когда Фрэнсис Кеннеди, который в январе должен был вступить в должность президента Соединенных Штатов, ждал его за монастырской стеной в Вермонте. Это была та тайна, которую часто упоминали газеты и политические противники Кеннеди. Дело заключалось в том, что Кеннеди тогда на неделю исчез. Распускались слухи, что его лечат психиатры, что он сломался, что у него тайная любовная связь. Правду знали только два человека — настоятель монастыря и Кристиан Кли.

Через неделю после выборов Кристиан Кли увез Фрэнсиса Кеннеди в католический монастырь у Белой реки в Вермонте, где их приветствовал настоятель, один только знавший настоящее имя гостя.

Монахи в этом монастыре жили совершенно изолированно от внешнего мира, были отрезаны от города и от всех средств массовой информации. Они общались только с Богом и с землей, на которой выращивали себе продукты питания. Все они дали обет молчания и никогда не разговаривали, если не считать молитв и стонов, когда болели или получали травму в ходе работ.

Доступ к телевизору и к газетам имел только настоятель. Программы теленовостей представляли для него постоянный источник развлечения.

Когда машина подъехала, настоятель ожидал их у монастырских ворот с двумя монахами в рваных коричневых сутанах и сандалиях на босу ногу. Кристиан вытащил из багажника чемодан Кеннеди, наблюдая, как настоятель пожимает руку вновь избранному президенту. Он больше походил на хозяина постоялого двора, чем на святого отца. Он радостно улыбался, приветствуя их, а потом спросил у Кристиана:

— Почему бы вам не задержаться здесь? Неделя молчания не повредит. Я видел вас по телевизору, вы, должно быть, порядком устали от разговоров.

Кристиан улыбнулся в знак благодарности, но промолчал. Он смотрел на Фрэнсиса Кеннеди, когда тот и настоятель пожимали друг другу руки. Красивое лицо Кеннеди было очень сосредоточенным, рукопожатие не было сердечным, так как он не любил выказывать свои чувства. Будущий президент не выглядел мужчиной, переживающим смерть своей жены, у него был озабоченный вид человека, вынужденного обратиться в клинику для небольшой операции.

— Будем надеяться, что сумеем сохранить это в тайне, — сказал ему Кристиан. — Люди не любят такие бегства в религию. Они могут подумать, что ты чокнулся.

Лицо Фрэнсиса Кеннеди скривилось в слабой улыбке. Естественная, но хорошо контролируемая вежливость.

— Они не узнают, — отозвался он. — Я ведь уверен, ты меня прикроешь. Приезжай за мной через неделю. Думаю, этого времени будет достаточно.

Кристиан думал, что же произойдет с Фрэнсисом за эти дни? Он был близок к тому, чтобы заплакать. Обняв Фрэнсиса за плечи, он спросил:

— Ты хочешь, чтобы я остался с тобой?

Кеннеди отрицательно покачал головой и зашагал через ворота к монастырю. В тот день Кристиан пришел к выводу, что Кеннеди в полном порядке.

Следующий после Рождества день был таким ясным и ярким, таким очищенным морозом, что, казалось, весь мир накрыт стеклянным колпаком: небо, как зеркало, а земля, как коричневая сталь. Когда Кристиан подъехал к монастырским воротам, Кеннеди в ожидании стоял там один, без всякого багажа, руки закинуты за голову, тело напряжено, а взгляд устремлен вверх. Похоже, он наслаждался свободой.

Кристиан вылез из машины, чтобы поздороваться с ним. Фрэнсис Кеннеди торопливо обнял его, весело и громко поприветствовал. Казалось, что за эти дни, проведенные в монастыре, он помолодел. Он улыбнулся Кристиану, и это была одна из его редких ослепительных улыбок, очаровывающих массы. Эта улыбка убеждала мир, что счастье можно завоевать, что человек добр по природе, что мир всегда будет стремиться к совершенству. Эта улыбка заставляла любить его, потому что в ней светилась радость видеть вас. Кристиан, увидев эту улыбку, почувствовал облегчение: Фрэнсис будет в полном порядке. Он станет таким же сильным, каким был всегда, будет надеждой всего мира, защитником своей страны и своих соотечественников. Теперь они вместе совершат великие дела.

Все с той же ослепительной улыбкой на лице Кеннеди взял Кристиана за руку, заглянул ему в глаза и сказал — просто и в то же время как‑ то весело, словно он говорил о чем‑ то совершенно неважном:

— Бог не помог.

В то морозное утро Кристиан окончательно убедился, что в Кеннеди что‑ то сломалось, что он уже не станет прежним, что какая‑ то часть его разума отсечена, и в нем будет ощущаться некий налет фальши, которого раньше никогда не было. Он видел, что сам Кеннеди не догадывается об этом, да и никто другой не заметит. И только он, Кристиан, один знает, потому что оказался здесь в этот момент, увидел ослепительную улыбку и услышал насмешливые слова «Бог не помог».

— Чего ты хочешь, — отозвался Кристиан, — ты ведь дал ему только семь дней.

Кеннеди рассмеялся.

— А он человек занятой, — ответил он.

Они сели в машину и провели замечательный день. Кеннеди никогда еще не бывал таким остроумным, в таком приподнятом настроении. Его переполняли планы, он думал о том, как соберет администрацию и осуществит в предстоящие четыре года большие дела. Он выглядел человеком, смирившимся со своим горем и вновь полным энергии. Это почти убедило Кристиана.

В четверг Кристиан Кли на несколько часов ускользнул из суматошного Белого дома, чтобы расставить все по местам. Прежде всего ему нужно было встретиться с Юджином Дэйзи, затем с некоей Джералиной Альбаниз, потом навестить Оракула, а также увидеться со знаменитым врачом Зедом Аннакконе.

Дэйзи он захватил в его офисе на несколько минут.

Следующим пунктом был Национальный научный институт, где работал доктор Аннакконе. Кристиан торопился, так как ему надлежало принять участие в совещании Белом доме, которое Кеннеди собирает для выработки окончательной стратегии перед голосованием в конгрессе. Он невесело подумал, что сегодня разрешит некоторые проблемы и даст Кеннеди кое‑ какие шансы в борьбе. В его сознании что‑ то переключилось. Сегодня ему предстояло тайно допрашивать Адама Грессе и Генри Тиббота, но разум отказывался включать этих двух молодых ученых в повестку дня. Допросить их он обязан, но допрос не должен занимать его ум, пока он к нему не приступит.

Доктор Зед Аннакконе был низкорослым мужчиной с могучей грудью и настороженным лицом, выражавшим не столько высокомерие, сколько уверенность человека, что он знает о важных вещах на этой земле больше, чем кто‑ либо другой. И это было совершенно справедливо.

Доктор Аннакконе занимал пост советника президента США по вопросам медицины. Одновременно он был директором Национального института исследований мозга и возглавлял отдел медицинских советников в Комиссии по атомной безопасности. Однажды на обеде в Белом доме Кли услышал, как доктор заявил, что мозг — это такой сложный орган, который может производить любые требуемые организму химикалии. И Кли тогда подумал: «Ну и что?»

Доктор, прочитав его мысли, похлопал его по плечу и сказал:

— Этот факт важнее для цивилизации, чем все, что вы делаете здесь в Белом доме. И чтобы доказать это, нам нужен всего один миллиард долларов. Какого черта, это всего лишь стоимость одного авианосца.

При этом он подмигнул Кристиану Кли, показывая, что не хотел никого обидеть.

Теперь он улыбался Кристиану, когда тот входил в его кабинет.

— Итак, — сказал он, — в конце концов и адвокаты приходят ко мне. Вы понимаете, что наши с вами философские установки диаметрально противоположны?

Кли понял, что доктор Аннакконе собирается пошутить над профессией правоведов и почувствовал раздражение. Почему люди вечно делают идиотские замечания об адвокатах?

— Это точно, — продолжал доктор Аннакконе, — адвокаты всегда стараются затуманить мозги, а мы, ученые, пытаемся просветить их.

Он вновь улыбнулся.

— Нет, — ответил Кли и тоже улыбнулся, чтобы показать, что ему не чужд юмор. — Я надеюсь на вашу помощь в ситуации, которая требует специального расследования в соответствии с Законом об атомной безопасности.