Осторожно! В тексте присутствует ненормативная лексика.

Дискуссия в рамках передвижной антивоенной выставки «НЕ МИР».

Санкт-Петербург, 6 января 2016.

Осторожно! В тексте присутствует ненормативная лексика.

Дарья Апахонич, мать-основательница группы {родина}, координаторка выставки {НЕ МИР}: Уличное искусство - что дальше? Как вы думаете, что происходит? Что мы делаем? Что мы делаем не так? Что мы можем делать? И куда мы двигаемся?

Я пока не хочу высказывать, что я думаю по этому поводу, потому что я уже высказалась в этом проекте как художница…

В этом году мы, группа {родина}, стали выходить со своими работами на улицу гораздо больше, чем раньше. С одной стороны, мне очень понравился этот опыт. Могу сказать, он необходим, потому что когда ты говоришь в кругу друзей о том, что тебя беспокоит - это одно, а смеешь ли ты выйти на улицу? Можешь ли ты сделать что-то для тех, кто не готов тебя слушать, кто тебя ещё не знает, кому твои методы кажутся неприемлемыми? По поводу неприемлемости- самый интересный вопрос.

К сожалению, мы застряли в некотором времени: культурном, историческом, эстетическом, когда некоторые вещи нам кажутся слишком смелыми, слишком странными, - можем ли мы так высказываться? - Мне это было бы интересно обсудить с вами.

лёняцой, художник, координатор выставки {НЕ МИР}: Необходимо ограничить рамки дискуссии, потому что искусство на улице - очень разное: бывают памятники Гоголю на улице; архитектурный фасад - это тоже искусство на улице.

Насколько протестное искусство соотносится с официальным уличным искусством - и соотносится ли как-то? Настолько ли это разные вещи?

В маршруте выставки мы выбирали точки, которые в истории и в городском пространстве имеют определённое значение: начали с Артиллерийского музея, потом пошли к Спасу-на-Крови, ходили на Площадь Искусств, к Казанскому собору, на Малую Садовую, к памятнику Достоевскому - всё это тоже искусство на улице.

Говоря о более радикальном и смелом акционизме, мы видим, что не в любом месте он происходит. Место тоже что-то значит, оно маркировано этим самым «искусством-на-улице».

Искусство на улице настолько разное, - и мне интересно, мы говорим именно о протестном искусстве, или о более широком контексте?

Алла Митрофанова, культуролог: Искусство на улицы вышло лет пять назад[i], маятник качнулся в эту сторону, перед тем искусство как раз бежало в закрытые пространства. И вышло оно с совершенно определёнными жанрами: граффити, баннеры, протестные предметы гардероба. И это активно продолжалось до какого-то времени. Потом произошёл запрет на лозунг, соответственно, изменилась концепция.

Сейчас происходит очень интересная смена жанра. Предыдущая формация этих пяти лет отрабатывала прямоту, доступность и политико-поэтичный стиль высказывания. Нужно было придумать резонирующий лозунг и высказать его запоминающимся жестом.

Ваша последняя акция показала, что так больше не работает, но при этом улица всё равно нужна.

Это, с одной стороны, - жанр конца 19-го века, это непрерывные митинги, кружки. Искусство социализируется, и в некотором смысле приобретает дидактическую, образовательную форму новой солидарности - но при этом нельзя использовать лозунги. Это делает само высказывание более личным: нельзя с лозунгом в толпу, но нам никто не запрещал пока заниматься адресной беседой. Соответственно, вы включили в жанр много возможностей для диалога: несколько художников без лозунгов, открытое пространство.

То есть, вы разрабатываете жанр, который мне напомнил акцию нью-йоркского феминистского движения «Три недели в мае», проведенную в 1977 году в Лос-Анджелесе: на улице стояла большая карта города, где флажками можно было отмечать места изнасилований – и карта стала красной[ii]. Они запустили все свои наиболее мощные художественно-политические программы. Эта акция задала базовые требования к изменению политической ситуации – закон о насилии и т.д. – и за три недели эта акция вытянула политическую ситуацию очень серьезно.

Дарья Апахончич: Да, цикличность художественного протеста видна на нашей выставке – плакаты движения «Огни Эйрены» демонстрировали связь и преемственность в истории активизма и протеста против войны[iii]. Мне было интересно наблюдать, как идеи перетекают друг в друга и не заканчиваются.

Катрин Ненашева, координаторка выставки {НЕ МИР}: Один из самых главных вопросов, которые мы поставили изначально, пока выставка планировалась в статичном формате на Марсовом поле: чем политическая креатура отличается от современного искусства в условиях улицы? Причём сегодня, когда искусство в принципе политично.

Мы пытались уйти от работ с прямой агитацией, от карикатурных историй. Очень большим вопросом стал текст непосредственно в самих работах, потому что после того, как выставку не согласовали, и мы поняли, что придётся передвигаться, возник вопрос о том, что текст может помешать, быть воспринят как политический плакат.

Уже во время митинга я заметила, что некоторые работы действительно напоминали агитационные плакаты, несмотря на то, что сами художники представляли свои работы в исключительно художественном ключе.

Изображения уже в принципе не подходят, отсылая к эстетике плаката, эстетике митинга. В этом контексте они и воспринимаются многими людьми. Мы должны помнить, к сожалению, про полицию, про омоновцев, которыми это тоже воспринимается уже как сигнал.

Возникла мысль, что надо делать что-то подобное с объектами, с видео или инсталляциями.

лёняцой: Не сказал бы, что изображение в руках действует как плакат. Есть разница. У меня был диалог со зрителем, консервативно настроенным гражданином, но диалог очень цивилизованный.

Он интересовался, что у меня в руках и почему я просто не напишу, что я против Путина. Но если бы я написал так, то разговор бы не состоялся, мы бы не увидели друг в друге личностей. Поэтому я бы не сказал, что всё так однозначно работает.

Виктор Новиков, фотограф: Всё равно сохраняется стереотипность мышления. За последнее десятилетие я не помню ни одной передвижной выставки, зато мы видели огромное количество митингов, пикетирований. То есть шаблон осмысления здесь играет некую роль: если ты видишь формат 4: 3 с любой мазней намалёванной, то ты изначально думаешь, что это определённое средство агитации, так ведь?

лёняцой: Ну, ты мыслишь примерно, как сотрудники полиции, которые задерживали художников из группы «Гнездо», несших баннер с фрагментом, кажется, картины Кандинского[iv]…

Виктор Новиков: Да, но ведь большинство людей, массы, мыслят в этом случае подобно сотрудникам полиции. Если они видят какой-то формат в руках, они думают: «О, наверное эти ребята ходят, за что-нибудь агитируют».

Вопрос: как донести свою информацию до них?

Если у нас маленький планшет, то никто смотреть абсолютно не будет. Человек будет в лучшем случае – кидать недоверчивый взгляд: «Наверное, он просто так стоит, может, он дурачок», - он точно не подумает, что это художник экспонирует свое видео.

Что касается трансляции видео-работ на массовую публику, формат прямоугольника несколько пугает. Было бы интереснее проецировать видео на самого художника (может быть, облачение какое-то), других людей, большие здания – это, безусловно, будет работать. Потому что не секрет, что большой формат – он привлекает.

Вопрос еще в длительности, потому что видео три-пять минут..., - подойдет сотрудник полиции, ты скажешь: «Браток, давай мы сначала посмотрим, а потом уже ты меня отведешь в автозак», - такого не будет. Он тебя скрутит и уведет.

То есть, первое – достаточно большой формат, уход от прямоугольной формы и плакатной живописи, использование перформанса (проекция на людей), или энвайронмента (проекция на здания).

Второе – временные рамки. Высказывание должно быть отчасти попсовым, броским, может быть – непонятным, но содержащим ассоциативный ряд. До полутора минут.

лёняцой: Типа рекламного ролика?

Виктор Новиков: Да! Это действительно по принципу вируса должно работать. У нас сейчас, к сожалению, клиповое сознание везде царит - и только с ним можно работать. Это мое мнение.

Дарья Апахончич: Здесь мы возвращаемся к вопросу о дидактике: есть ли необходимость что-то объяснить, донести? При необходимости пропаганды, нам, безусловно, нужны слоган, ёмкость.

лёняцой (со смехом): И круглые плазменные панели, чтобы видео было не квадратное, но большое…

Виктор Новиков: Можно смеяться сколько угодно, но от средств донесения информации мы никуда не уйдем. У нас огромные технические ресурсы: мы можем поместить информацию на сайт или в живой журнал (если его Роскомнадзор не заблокирует) – и разместить там маленький вирус – одно слово. И человек, когда гуглит что-то в интернете – бабах! – у нас есть для него информация. Способ привлечения внимания – вот что важно. И, увы, мы от этого не уйдем.

Катрин Ненашева: По-моему, мы путаем возможность и необходимость. У нас почти никогда нет возможности говорить, объяснять - вот в чем проблема. Сейчас нам повезло, и у некоторых художников была возможность диалога со зрителем, но это возможно не всегда.

Леда Гарина, феминистка, режиссёрка, акционистка: Но ведь всегда есть возможность разместить пост-релиз, где автор может свою акцию пояснить, трактовать и адресовать большему кругу зрителей, чем те люди, с кем он столкнулся непосредственно на улице.

Катрин Ненашева: но пост-релиз также не заменит живого диалога и высказывания, которое формируется непосредственно на улице.

Вот сейчас, например, возможно, к лучшему, не удалось показать видеоряд во время передвижной выставки.

Вопрос: насколько уместно делать внутри хэппенинга какие-то ещё акции, насколько это нужно? Не будет ли это «переполнять аквариум»?

Марианна Ханукова, гражданская активистка: Когда была акция, посвященная дальнобойщикам[v], у одного участника, у Жени Зеленого, был планшет, где транслировался репортаж непосредственно из Москвы, но это нам < участникам акции> было интересно, а прохожие внимания не обращали. А если пускать видео на дома, как тут предлагается, то мне кажется, идея-то интересная, но и милиции она покажется интересной - для отправки в автозак.

Они очень не любят, когда что-то на зданиях появляется. Они даже безобидные портреты – какая-то группа сейчас делает на трансформаторных будках очень качественные портреты совершенно безобидных людей, деятелей культуры[vi] – и то они их стирают.

Дарья Апахончич: Безобидных людей не бывает. Это очень опасные люди.

лёняцой: Проецированием огромных композиций на дома как формой активистского искусства занималась, в частности, группа «Война»[vii]. В этом ничего нового нет.

Виктор Новиков: В этом нет ничего нового, но это – работает.

лёняцой: Но это – совсем другой модус активности. «Война» - это конспиративная группа с большим количеством участников, которые очень тщательно готовятся…

Марианна Ханукова: И которых сажают очень хорошо…

лёняцой: Да, они готовы к очень серьёзным преследованиям. Я, например, - не готов.

Алла Митрофанова: Я бы вернулась к акционистской идее - это идея, которая собирается в действие. Акция – это то, во что невозможно не включить само действие.

Какие «сверхпроводниковые» вопросы можно вложить в акцию, чтобы они «включали» людей на прямую ре -акцию?

Если говорить о {НЕ МИР} – то какова степень удержания толерантности и где это ломается в агрессию? Какой вопрос можно было бы задать, который не может людей оставить равнодушными, где они проявляют вот эту границу своей толерантности?

Неизвестный участник дискуссии Х: Из того, что мы сегодня видели, вот эта акция с ленточками[viii], мне кажется, в этом плане удачная была - кто-то проходит мимо, кто-то не проходит, кто-то заостряет внимание, кто-то видит в этом иного рода провокацию…- человек становился перед проблемой какого-то, пусть минимального, выбора. Действовать автоматически – идти в привычную колею – или как?..

Катрин Ненашева: Мне хотелось бы закончить с вариантами проекций. Мы тут говорили про проецирование на дома, да и вообще стоит вспомнить какие-то интервенции в город.

Весной я ездила к группировке «ЗИП» в Краснодар[ix]. Они уже несколько лет проводят фестиваль современного искусства “Может”[x].

< Катрин подробно рассказывает о фестивале и об образцах уличного искусства, представленных на нем. См. сноску Х>

Юрий Васильев, фотограф (через Skype, с экрана на коленях Анны Боклер): Здравствуйте. Вот перформансы и различные жанры современного искусства – я считаю, что это прекрасно, но что вы делаете с непониманием людей?

Общаясь с друзьями, знакомыми, я сталкиваюсь с тем, что люди этого просто не понимают, относятся к этому, как к дурачеству. Что с этим делать?

лёняцой (кричит): Поступай в художественный ВУЗ!

Катрин Ненашева: Да, но зрителю на улице ты этого не скажешь.

Жанна Вульф, художница, участница выставки {НЕ МИР}:

Что касается искусства, вопрос, как мне кажется, спорный – нужно ли вообще это искусство?

Произведение – это, конечно, высказывание, другое дело, какими инструментами мы пользуемся. Тут-то и есть настоящее искусство – в том, чтобы высказаться, не произнеся и не написав ни единого слова. Над этим и надо работать…

У меня был случай, может быть, год назад, когда наши литераторы, поэты собирались на факультете Свободных искусств (СПБГУ)[xi]… Я решила тоже высказаться, я вышла со своими планшетами в этот самый двор, думала, это будет интересно. Но, пока я готовилась, зам. ректора вышел и меня выгнал… Он даже не стал смотреть, что это я там положила, он как увидел лицо Путина, ему уже стало страшно.

И он попросил меня убраться, сказал: «Вот там вот, за оградой вы можете выставить, что хотите!». Это наш факультет современного искусства, а семинар назывался: " Может ли повлиять искусство на политическую ситуацию? ".

лёняцой: Вот и ответ.

Жанна Вульф: Хотелось эту ситуацию завершить, закрыть -случайно напала на эту историю 27-го числа[xii]… Быстро сделала макет со своей выставки, вот он там стоит, называется " В сети" [xiii]… Я подумала, ну я хоть там выскажусь, потому что здесь соберутся люди, которые думают, по крайней мере, также как я.

Что касается хождения в народ, это, конечно, тяжёлая история. Пробиваться и пробиваться… Человек занят своими мыслями – тут приходит кто-то и начинает грузить его политической ситуацией, от которой и так всем тошно… Все готовы шарахнуться от этого… И вот акцию провести – мне кажется, это можно назвать искусством.

лёняцой: По поводу связи искусства и текста, позвольте не согласиться. Сделать что-то, не написав ни единого слова, – мне кажется, невозможно. Искусства без сопроводительного текста не бывает. Даже живописные работы сопровождаются как минимум табличкой с указанием имени автора, даты создания и техники «холст, масло… - и т.д.».

Искусство делает искусством именно корпус сопровождающего письменного текста. Без такого текста произведение просто исчезает, и, строго говоря, искусством не становится.

Александр Бобров, филолог, участник выставки {НЕ МИР}: Мне бы хотелось поставить вопрос, где границы между политическим высказыванием и искусством.

Это напоминает давнишний научный спор о том, что такое апокриф? Давалась масса определений того, что в христианской традиции считать апокрифическим текстом. Если выделить квинтэссенцию этих дискуссий: получается, что всё, что запрещено церковью – то и есть апокриф. Никаких содержательных или жанровых признаков других нет.

Здесь такая же ситуация: подается заявка на какую-то акцию. Если она разрешена - происходит политическое событие. Если она запрещена - включается механизм эзопова языка, начинает работать искусство.

Мы попадаем в сферу искусства в тот самый момент, когда церковь сказала, что это - апокриф.

(смех в зале)

Дарья Апахончич: Александр, правильно ли я понимаю, что нас делает художниками несогласованность проводимых мероприятий?

(смех в зале)

Влад Тупикин, участник общественного движения, редактор анархистской газеты " Воля": А если при этом вы разбиваете все банкоматы по маршруту следования демонстрации, а потом разбиваете все плафоны на станции метро, а по дороге даёте пизды ментам, которые пытаются вас остановить?

лёняцой: Это – настоящее искусство.

(смех в зале)

Влад Тупикин: Так проходила политическая демонстрация на следующий день после убийства Маркелова и Бабуровой в девятом году[xiv].

Мы пытались блокировать Тверскую, нас кто-то продал, или слушали телефоны, – в общем, там задержали человек восемьдесят… В результате ошибки мы оказались не в том конце центра и вот провели такую акцию – совершенно беспрепятственно. Ну, то есть, нам попытались помешать.

Ни у кого не было мысли, что мы совершаем какое-то искусство. Была исключительно голая ярость. Наверное, это была политическая акция – вообще-то наших друзей, товарищей убили фашисты накануне - да?

Это была попытка обратить внимание общества, которое вечно спит и властей, которые вечно спят, на то, что хватит уже спать. Что есть некая опасность, которую мы вам сейчас продемонстрируем.

Никому в голову не приходило считать это радикальным перформансом.

Искусство в некотором смысле, я считаю, это некая безответственность. А когда ты совершаешь политическое высказывание -– ты берешь ответственность на себя. Мне кажется так.

Дарья Апахончич: Ну как же – безответственность? Мы видим, как художники в большом количестве - и не только в России - берут всю чашу ответственности и испивают, разве нет? Карикатуристов вот не так давно расстреляли всю редакцию…

Влад Тупикин: Так вот, их расстреляли за искусство или за политическую позицию?

Дарья Апахончич: Вот давайте себе зададим вопрос, можем ли мы увидеть эту грань – что такое искусство и что такое политическая позиция, где заканчивается одно и начинается другое?

лёняцой: Я склонен понимать границы политического в радикальном ключе, присущем французской антропологической школе или радикальным феминисткам, для которых, как известно, «личное – это политическое».

В этом смысле, всё вокруг имеет политический смысл, вот мы сейчас здесь сидим – это политическое, и мыть унитаз – это политическое.

(смех в зале)

Тоня Мельник, участница Швейного кооператива «Швемы», участница выставки {НЕ МИР}: Мне странно обсуждать вопрос, что такое искусство, и так понятно, что мы не дадим ответ на вопрос, что такое искусство. лёняцой сказал, что мыть унитаз - это политическая позиция, но мыть унитаз - это также может быть и искусством…

лёняцой: если красиво…

(смех)

Тоня Мельник: Не обязательно. Если, например, снять это на видео и выставить в галерее – вот тебе, пожалуйста, художественная работа. Написать еще текст рядом какой-то.

Возвращаясь к теме обсуждения: мне кажется, то искусство, которое вынесено на улицу, уже не может быть лишено какого-то политического и социального контекста. Это либо чистый акционизм, либо что-то близкое.

Я слышала здесь какое-то возмущение по поводу пропаганды: «Вот, так мы можем скатиться просто к пропаганде!», - такой формат высказывания уже по определению не лишен пропагандистских вещей. Вы никуда не денетесь, ваше искусство, оно уже вынесено на улицу, оно уже публично, оно уже работает на зрителя – или с целью привлечь его внимание – и как ни крутись, момент пропаганды не может не быть здесь. Обычно это что-то яркое, привлекающее внимание – как реклама.

Катрин Ненашева: Мы говорили про агитацию в самых широких формах, про прямоту. Наглядная агитация - не лучший вариант для антивоенного искусства, когда в лоб. Карикатура на Путина и Обаму – это не идеал на уличной выставке; или, там, " Хуй войне" на белом листе – это не круто, как мне кажется, с таким не стоит выходить.

Дарья Апахончич: А если это вышито бисером, как это делают наши коллеги из кооператива «ШВЕМЫ»[xv]?

Тоня Мельник: Я думаю, нужно исходить из времени и места, где вы находитесь. Работа " Хуй войне" на белом листе бумаги вполне может хорошо играть в регионе, например… Если постоять с этим плакатом в одиночном пикете, например, в какой-то деревне даже…

Выбирать какой-то единый формат представления, на подобной выставке - это невозможно. Это может быть видео, это может быть плакат, это может быть рисунок, проекция, перформанс, то, сё – зачем выбирать единый вид представления?

Просто мы исходим из того где мы находимся, какое время, и с какой аудиторией мы будем работать.

Катрин Ненашева: Но можно отфильтровать некоторые вещи, понять, что лучше работает в условиях несогласованного мероприятия в центре Москвы и Петербурга. Мне все-таки кажется важным, что опыт, который у нас был, показывает, что нужно отходить от плакатности, искать новые формы.

Как расширять пространство разговора?

Жанна Вульф (со смехом): Мне кажется, нужно быть очень хитрыми, чтобы не стать заложниками – мы и так заложники ситуации в нашей стране. И вот то, как вы по-хитрому всё сделали 27-го числа, и никто вас не схватил – это очень хорошо.

(робкие смешки в зале)

Неизвестный участник дискуссии Z, гражданский активист: Ну, в следующий раз схватят.

Жанна Вульф: Но в любом случае, нужно как-то по-умному действовать. Если текст есть, то о чем и как там сказано. Нельзя становится жертвами, мне кажется.

Дарья Апахончич: Никто в нашей стране не застрахован от того, чтобы стать жертвой.

Z: А некоторые этого и хотят.

(смех)

Дарья Апахончич: Некоторые этого хотят или делают что-то понимая, что они сильно рискуют. Когда я сама сюда шла < на передвижную выставку> я задавала себе вопрос: что я делаю? – Мы все себе задаем вопрос иногда: «Что я делаю?» - У меня дома дети, или я ответственна за вот это, вот это и вот это, имею ли я право рисковать?

И в какой-то момент ты задаешь себе вопрос: «А что, собственно, происходит?.. Зачем ты это делаешь? Идешь ли ты, чтобы получить какое-то количество внимания и кому-то что-то сказать – или ты идешь просто чтобы не промолчать в этой ситуации?»

Каждый из присутствующих, мне кажется, чувствовал в этот момент: «В целом то, что я делаю, достаточно беспомощно, может быть. Достаточно смешно», - я думаю, любой художник чувствовал подобное: «Ну, я, конечно, не (смеется) Ван Гог, но зато я что-то делаю, я молодец».

Я думаю, что мы всё равно будем продолжать вне зависимости от того, какой формат мы выберем. Мы будем продолжать вне зависимости от того, кажутся ли нам умными наши высказывания, смешными, самостоятельными или несамостоятельными, потому что здесь у нас очень острое чувство социальной несправедливости. И то, что мы делаем, это действия не эстетического порядка для меня, это вопрос немножко другой.

Здесь вопрос еще в том, насколько мы готовы друг другу помогать и взаимодействовать, насколько мы толерантны к другому художнику с другой позицией.

лёняцой (со смехом): К художнику или к произведению? Потому что художники – все молодцы, а некоторые произведения критики не выдерживают.

Мария Лукьянова, участница Швейного кооператива «ШВЕМЫ», участница выставки {НЕ МИР}: Хочу вернуться к вопросу Юрия Васильева: как вы соотносите себя со случайным зрителем подобной акции, выставки (или как угодно это можно назвать)? Что делать с таким зрителем, как вступать в коммуникацию? – У меня тоже нет четкого ответа.

То же и касательно форматов – что делать? - Делать разное и смотреть, как это работает? Привлекает внимание или не привлекает? Вызывает симпатию или агрессию?

По опыту {НЕ МИР}’а вспоминается много комментариев в наш адрес. Может быть, действительно, стоит поговорить о том, какие были комментарии по поводу всего произошедшего, отдельных работ и как вести себя художнику, когда он сталкивается с совершенно другой позицией? Как объяснять людям < свою позицию>? Как вступать в этот диалог? Как осознать, в чем твоя ошибка, почему тебя понимают, совершенно переворачивая ситуацию?

Может быть, кто-нибудь поделится опытом, исходя из того, что случилось 27-го числа.

Тоня Мельник: Ведь рядом со своей работой ты не можешь нести текст описания большими буквами. Чтоб все увидели и прочитали сразу. Потому что подобный формат выставки в принципе исключает чтение длинных текстов.

лёняцой: Я имел разговор с очень консервативным зрителем, который, правда, скорее можно охарактеризовать как «идеальный опыт», совершенно не травматичный. Придерживаясь противоположных позиций, мы вышли на спокойный цивилизованный диалог – который, к сожалению, далеко не всегда возможен.

Мой собеседник вел себя со мной очень уважительно, и я отвечал тем же. Я думаю, что нужно зеркалить… Если бы мне хамили, я по-другому бы реагировал, наверное, тоже бы хамил или игнорировал.

Но когда я чувствую, что человеку действительно интересно, - то есть, он за Путина и говорит, что «нужно ставить Европу на колени», но при этом слушает и то, что я говорю. Вы думаете так, я думаю иначе, спасибо, до свиданья.

Я не ставлю задачи переубедить кого-то, мне кажется, задача - встретиться. А дальше оно само будет работать, если дать возможность человеку увидеть, что люди с противоположными позициями - всё равно люди.

Катрин Ненашева: Если человек противоположного мнения видит художественную работу с какой-либо концепцией без прямой агрессивной агитации, он старается присмотреться, тратит немного времени, пробует понять, что это. Ты уже крадешь у него какое-то время, если ты не с дебильным плакатом.

Или вот эта инсталляция с окровавленным Мишкой с георгиевской ленточкой на глазах повязанной[xvi], которая представляет собой достаточно агрессивное вторжение.

Тогда он видит в тебе не сумасшедшего с приевшимся лозунгами, он ориентируется на личное высказывание. В идеале. Мы уже говорили, что это всё достаточно лично выглядит, в том и плюс.

лёняцой: Как говорил, кажется, Фукуяма[xvii], в разговорах, в спорах с честными консерваторами вы научитесь большему, чем на лекции леваков. Мне кажется – это очень правильно. Самое главное в этом диалоге с противоположными позициями – это вести этот диалог, а не то, как его вести. А вот как – это уже мать-природа подскажет.

Катрин Ненашева: Когда мы с Дарьей Апахончич и Анной Боклер стирали военную форму на День народного единства[xviii], к нам практически сразу подошли полицейские. То есть, мы только поставили тазы и полицейские сразу же закрыли нас своими телесами.

И весь перформанс для меня состоял фактически из диалога с полицейским.

И он мне говорит: «Зачем вы это делаете? Что это? Из какой вы организации? Кто у вас главный?».

А я просто решила ему улыбаться и повторять одно и то же: «Это антивоенный перформанс, мы художники. Это антивоенный перформанс». В москве бы это, наверное, не сработало, никто не стал бы разговаривать. Ну а здесь человек прицепился таким клещем, ему надо было как-то занять время, пока он вызывал наряд.

Я ничего не объяснила ему подробно, но эта конструкция словесная, я ее просто повторяла, повторяла, повторяла – и всё. И как-то вышло без истерики, вроде как. Если Лёнин метод – хамить в ответ, то я хамлю, наверное, раз на десятый.

лёняцой: Я на самом деле никогда не хамлю, это я кокетничал. Я - человек трусоватый. На хамство отвечаю улыбками и кивками.

Анна Боклер, кординаторка выставки {НЕ МИР}: Я бы хотела добавить немного про плакатность как неупотребляемый вид искусства.

Сейчас очень ярко вспоминается Каширка недавнего времени, куда я приезжала к дальнобойщикам[xix]. Они жили коммуной, с общей идеей протеста, который не очень представляли, как выражать, распространяли между собой листовки, стояли с плакатами, составленными исключительно из букв.

К ним приезжали волонтёры, активисты, максимально готовые сделать свой вклад с точки зрения арт-распространения антиплатоновской тематики, они предлагали сделать перформансы, снять видео, сделать инсталляцию в Москве и другие художественные акты на эту тему.

На Каширке и в Химках была верхушка, которая не дала ничего распространить за пределами бастующей площадки, изжила оттуда активистов, готовых участвовать как-то в ином формате, кроме плакатов. Достаточно долго я держала связь с дальнобойщиками и через недели три-четыре все их сообщения базировались на том, что продукты закончились и к ним уже никто не едет. То есть тема очень быстро угасла.

Вот простой пример, как диалог пресекается, начавшись с плаката: многих из бастующих дальнобойщиков, кто выезжал с символикой антиплатона на трассу, сотрудники доставали из машины, доходило до избиений, что не афишировалось.

Такая вот невозможность разговаривать посредством слов.

Катрин Ненашева: Внутри нашего круга, например, очень актуален вопрос, как именно мы можем самоорганизоваться и выходить совместно (например, на несанкционированные акции), делать что-то подобное дальше? Какие внутренние механизмы должны работать?

Z: Не только внутри круга, но и между кругами. Есть несколько категорий людей, готовых к публичной активности: те же самые активисты, художники. Но связь между ними порой отсутствует абсолютно, несмотря на совместные акции. Пока мы все не научимся определять своё место, свою роль во взаимодействии - слаженной работы не может получиться.

Катрин Ненашева: Был еще не очень красивый эпизод с Коалицией «Демократический Петербург», которая предложила нам информационную поддержку, и в итоге название нашего проекта оказалось с нею слишком плотно увязано. Я считаю, что нам нужно избегать влияния такого рода.

Дарья Апахончич: Какого рода влияния нужно избегать?

Катрин Ненашева: Влияния политических институций, даже оппозиционно-либерального толка.

Дарья Апахончич: Но ведь мы же не находимся в вакууме.

Виктор Новиков: Есть такое выражение, кто девушку ужинает, тот ее и танцует.

Дарья Апахончич: Вот не надо нам тут ваших сексистских выражений, идите рот помойте.

(смех в зале)

Виктор Новиков: Ну хорошо, простите, я вот о чем: если, вы выставились в офисе «Открытой России», значит вы уже получили какую-то помощь, какое-то финансирование. То есть, есть какой-то симбиоз.

лёняцой: Но даже и без такого рода паранойи нужно отдавать себе отчет, что делая выставку в офисе «Единой России»…

(смех в зале)

Ой, «Открытой России»… - да не важно, это будет поддержка Единой или Открытой России, какой угодно России. Я вот вообще никакую Россию не хочу поддерживать.

(смех)

Леда Гарина: Во-первых, я считаю сексистские шутки на мероприятиях такого рода неуместными, но это ладно…

Я хотела обозначить такой стратегический вопрос: человек обесценивает ту информацию, к которой он не готов, потому что она для него новая и основное количество информации по данному вопросу просто противоположно тому, что он видит сейчас, - видит, подходя к плакату, видит, подходя к перформансу или видит, подходя к инсталляции. Это такой эффект Джордано Бруно, когда его закидывали помидорами и очень смеялись.

И, что касается стратегии, мнение вот этого смеющегося человека с помидором, меняется в зависимости от индекса цитирования. Чем чаще он слышит какую-то оппозиционную точку зрения, чем чаще ему говорят, что есть еще не вот так вот, а вот так вот, - при чем это могут быть совершенно любые формы - тем больше вероятность того, что он сможет к этой точке зрения прислушаться.

Мне кажется, что это вопрос не столько качества художественного или политического высказывания, сколько его количества. Только численным превосходством – если иметь какую-то конкретную задачу, например, распространение антимилитаристской повестки - можно хоть немного влиять на чашу весов.

лёняцой: Ваши предложения?

Леда Гарина: Чаще! Чаще!

Z: Больше акций! Хороших и разных!

Катрин Ненашева: Я только за! Мне кажется, все присутствующие – тоже.

Леда Гарина: Я все время переживаю, что не получается делать акции каждую неделю или каждый день. Что-то мешает, какие-то враждебные вихри. Если бы каждый из собравшихся делал акции каждый день, было бы отлично.

Юрий Васильев: 27 декабря на выставке я видел, как очень много людей проходят мимо, но все-таки были те, кто останавливался, фотографировал, смотрел работы. И, действительно, это вызывало у людей какой-то интерес, а не агрессию - как тот же самый мишка с ленточками на марше Демпитера (См. сноску ХV).

Хотел сказать, что все-таки это ближе к искусству, а не к пропаганде.

Но много чего я не смог понять, пока не прочитал то, что написано мелким шрифтом рядом со всеми работами… Честно говоря, бывает непонятен сам посыл.

Когда плохо разбираешься в искусстве, но понимаешь, что в этом что-то заложено, что в этом есть смысл, что это - не просто так, но при этом не можешь для себя определить, что же конкретно хотел сказать художник.

лёняцой: А тебя вдохновила наша выставка на то, чтобы начать лучше разбираться в искусстве? Как-то стимулировала твоё любопытство?

Юрий Васильев: Думаю, да.

лёняцой: Видишь, это главное, остальное всё херня!

Виктор Новиков: Разве это главное? Чтобы человек какое-то академическое знание получил?

лёняцой: Главное - пробудить в зрителе критическую и познавательную активность.

Алла Митрофанова: Всё искусство ХIX века – наукоориентированно. Авангард, Малевич - это революционное преобразование, сталинское искусство - это пропаганда. Нонкоформизм и концептуальное искусство – это…

< аудиозапись нрзб. >

Вот Юрий Васильев говорил, что художник, выходя на улицу ставит себя в клоунское положение. Почему? - Потому что его язык, его драматургия не успевает за ситуацией. Когда мы говорим языком Хармса или языком Малевича, мы не успеваем за современными требованиями. Поэтому творческая задача – это постоянно дорабатывать драматургию.

Иногда это потрясающе получается – те же самые граффити и плакаты бывают просто сокрушительной драматургии. Идешь по городу, и у тебя сознание меняется, потому что ты в нужных местах с достаточной регулярностью встречаешь нужные граффити.

Если это невозможно, то должна быть другая форма. У двадцативек о вого искусства - бесконечное преломление форм, мы очень легко можем переходить от видео к акции, к театральному действу и так далее. Все это инструмент, из которого мы вытаскиваем новую драматургию.

И вот что-то вы такое нашли этой вашей последней акцией.

Вопрос: что?

Александр Бобров: Мне тоже показалось, что эта акция несет в себе очень важные будущие плоды, которые вырастут из нее.

Один из принципов – не знаю, был ли он раньше реализован? - принцип быстрого перемещения с точки на точку. Петербург замечательная площадка для такого рода акций, потому что у нас есть огромное количество не просто видовых, но еще и исторически намоленных мест для такого рода акций...

То, что никто на самом деле не знал, какая следующая станция – это тоже гениальная находка. Потому что, если бы кто-то знал, там бы уже стояли, наверное. По-моему, это решалось спонтанно… Эта импровизация спонтанная, и за ней никто не может угнаться, в том числе те, кто хочет воспрепятствовать.

Z: Вообще, это обычная практика многих «несанкций».

Жанна Вульф: А как проходил отбор участников? В стационарной выставке в галерее присутствует отбор, а что с уличной выставкой ведь высказаться хочет каждый – художник он, не художник?.. Каляка какая-нибудь маляка – всё равно высказывание. Ведь это очень важно, можно так полностью скомпрометировать саму идею.

Катрин Ненашева: 99% работ мы экспонировали. Если у меня были вопросы к художникам- я их задавала. Тех, кто не выходил на связь, мы отсеивали.

Игорь Цветков, художник: А зачем этот контроль вообще? Просто чтобы эстетическую линию какую-то выдержать?

лёняцой: Есть эстетический фактор, а есть еще фактор полиции и провокаций. У нас еще была ситуация несанкционированности, и в этой ситуации мы контроль кураторский усилили. Потому что мы больше боялись и задержаний, и всего…

Катрин Ненашева: Если ты как организатор выводишь на улицу 20 художников, то ты несешь за них ответственность. Нам прислали нарисованный плакат, на нем было написано «не служил – не мужик» и молодой человек изображен с кляпом во рту.

Я не вижу смысла с эстетической точки зрения выходить с этой работой, она мне не нравится. С точки зрения безопасности – нас сразу же могли задержать только из-за него. Поэтому я попросила авторку что-то с работой сделать, как-то подумать над текстом. В итоге с этой работой ничего не вышло.

Первичным все же был вопрос безопасности, а эстетические вещи – вторичными. Во всяком случае, у меня.

Всего мы отказали где-то трем-четырем авторам, и то, в первую очередь, по причине того, что они сами не имели возможности экспонировать работы.

лёняцой: Еще такой был важный фактор: были работы достаточно провокационные, которые мы всё равно допустили, потому что автор сам их нёс. То есть, он получил бы по лицу самолично – это пожалуйста.

Вадим Лурье, фотограф, координатор выставки {НЕ МИР }: Нашей акции, на самом деле, очень сильно повезло, когда ее не разрешили в формате стояния в загончике на Марсовом поле.

Я вас уверяю, что туда никто не пришел бы кроме родственников и сочувствующих, которых было бы человек пять. Я помню последние акции, которые там проводились – это слёзы, это ни о чём, это – для галочки, что вот, мы провели, какие мы молодцы.

К несчастью, наши потенциальные зрители - те, для кого мы все выходим, изначально относятся ко всему этому как «вот кто-то где-то встал, что-то показал» и это просто перестает работать, даже разложенное в сетях… это перестает быть каким-то ясным действием.

А действует – соглашусь с Аллой Митрофановой - граффити. На следующий день после выставки {НЕ МИР} появилось граффити «Дед Мороз – груз 200»[xx], которое имело огромное распространение в интернете со всякими интересными пропагандистскими ловушками.

Если говорить о формате интервенции, я вспомнил прогулку художников, которая была в двенадцатом году на Бульварном кольце[xxi]. Все помнят прогулку писателей, когда чуть ли не сто тысяч вышло[xxii] - прогулка художников была недели через две, менее массовая, но тоже запомнилась…

Мне кажется, что за такими интервенциями в город, причем интервенциями не плоско политическими, которые как тот самый белый плакат, на котором понятно, что написано. Он однозначно интерпретируется, он не вызывает < любопытства> - и так всё понятно. А когда возникает пространство для мысли, для размышления, для рефлексии, когда происходит акция гораздо более художественная в соотношении художественного и политического – может за счет этого гораздо более практичная, практически оправданная.

Получился коллективный перформанс с элементами хэппенинга – и это очень здорово.

Влад Тупикин: Когда происходили прогулки писателей и художников, такая форма еще не была запрещена. Теперь такие прогулки считаются «несанкцией» - после прогулки писателей.

Тезис о том, что если произведение более эстетично, то лучше работает – мне кажется, работает все. Работает то, что обнажает смысл. Надо попасть в точку. А как ты попадешь в точку – образом или двумя словами…

Вот мы шли тут на днях по улице Рубинштейна, заходим во двор и в подворотне написано: «Что, завтра снова на работу?»[xxiii] - большое граффити. Это – как удар обухом по голове. Это подрывной смысл против кого, против Путина? – да нет, конечно. А одновременно и против Путина тоже. Это подрывной смысл против системы жизни, которой мы все живем. Завтра снова на работу?

И это работало куда больше, чем надпись двумя метрами левее в той же самой подворотне, где было написано: «Революция начинается с улицы». Ну, да, она начинается с улицы. Но куда более подрывная первая надпись была.

Вадим Лурье: Это граффити, оно как акция, которая сама пришла к людям. Я, как раз, говорил о том, что формат, когда люди приходят к митингу, к акции – он меньше работает, чем когда акция сама приходит к людям.

Наверное, это очевидно, но в данном случае, мне кажется здорово получилось.

Влад Тупикин: Поиски смысла нужны во-первых – чего мы хотим?

Акции – художественные или политические – должны хорошо продумываться. По моим предыдущим репликам можно подумать, что я осуждаю всех художников, но я как раз считаю, что в политических высказываниях - в так называемых прямых политических высказываниях – смысла в нашей стране гораздо меньше, чем в высказываниях многих художников.

Мне просто кажется, нужно ставить задачи, проводить аналитическую работу, если нужно - ресёрч какой-то, по итогам высказываться.

Форма? Кто какой формой владеет, тот пусть так и высказывается.

лёняцой: Можно я отмотаю немного назад по поводу кураторского отбора. Это уже не первый комментарий такого характера, мы уже словили комментарии от коллег: мол то, что получилось, этот «кураторский проект» - это реакционная форма - кому она нужна? Но мы обезопасили себя от подобных комментариев, написав в релизе: «Если вам не нравится наша выставка, просто организуйте свою».

Это правда контроль, это правда безопасность. Не важно, о каких критериях идет речь – об эстетических, когда нас могут обвинить в том, что вы не художники, а говно. Или о политических, когда мы можем подвергнуть опасности людей, которые с нами. Мы оба эти критерия учитывали.

То есть, нам важно было, чтобы это было для нас интересно. Для нас это было бы интересно, если бы это соответствовало нашему вкусу.

Катрин Ненашева: Не, ну это ты слишком уж…

лёняцой: Давайте я без «нас» скажу: для меня, моему вкусу.

Игорь Цветков: То есть, вы были куратором этой выставки?

лёняцой: Одним из. Там было групповое кураторство. В том числе и любой участник имел возможность продавить какой-то свой критерий и т.д.

Катрин Ненашева: Само понятие кураторства здесь мне кажется абсурдным, неподходящим.

лёняцой: Но ведь это твое самонаименование было в релизах, а теперь ты – в кусты?

Катрин Ненашева: Да, но это было глупо.

Игорь Цветков: Вождь!

(смех в зале)

Я на самом деле без претензий, мне просто интересно узнать, как работал механизм.

лёняцой: А хоть бы и с претензией, почему нет?

Игорь Цветков: То есть вы просто сказали: «Ребята, давайте, есть такая тема, кто хочет – тот и делает!» или как?

Катрин Ненашева: Объявили оупен-колл[xxiv], где обозначили свою позицию как инициативной группы - и всё. Там даже было сказано, что инициативная группа сохраняет за собой право отказать по причинам субъективного характера. И мы не сошлись только с парочкой человек.

Вадим Лурье: А сколько работ мы потеряли из-за «несанкции»?

Катрин Ненашева: человек 5-7 питерских художников. Половина петербургских авторов.

лёняцой: У нас тогда очень уменьшились ресурсы, прежде всего, человеческие, потому что многие не захотели участвовать. Соответственно, некому стало демонстрировать работы, играть роль живых стендов.

И так-то ресурсов было – палки Катя купила на 2000 рублей, ткань нам отдали бесплатно. Самый обидный комментарий был «А чего у вас работы на английском, вам нужно отчитываться перед грантодателями?» - меня прям так это задело, прямо искренне я загоревал. Потому что грантодатели вот у нас раз грантодатель (показывает на одного из координаторов выставки {НЕ МИР}) а вот два грантодатель (показывает на еще одного члена инициативной группы). Они бы и по-русски поняли. Такие дела.

Александр Бобров: был вопрос такой «Что дальше?». У меня появилась одна идея, которой я поделился с Катей – оказалось, у нее были похожие мысли.

Я подумал, что интересно было бы сделать похожую по стилистике и направленности акцию только на сей раз не с художниками, а с поэтами. Допустим, поставить ограничение объема – четверостишие. И это четверостишие поэт сам каким-то образом представляет, в виде какого-то текста, который он сам рисует или просит друга-художника помочь – и сам представляет в рамках этой акции.

И это, во-первых, имеет отношение к литературе, которую представляет Катя по долгу обучения в литинституте, и, кроме того, это напоминает такой очень популярный в сети жанр…

Дарья Апахончич: Частушки?

Александр Бобров: …демотиваторов. Или «пирожков».

Святки – это самое подходящее время для того, чтобы провести такой хэппенинг.

Катрин Ненашева: Здесь тоже вопрос. Лично мне какие-то реплики сегодня дали понимание того, что у нас есть два пути: это, скажем так, либо «расширение», где мы берем курс на увеличение участников и аудитории, либо некое «углубление», в рамках которого мы экспериментируем над форматами, вторгаемся в новые пространства или осваиваем уже имеющиеся.

Формат, который есть, нужно исследовать, протоптать эту дорогу. Сейчас я тяготею к тому, чтобы идти все-таки к «расширению», хотя стратегически здесь нужно хорошо подумать.

Александр Бобров: Существуют бесспорные шедевры, такие образцы жанра как «Литейный мост», «Пусси Райот» и «Горящая дверь ада»[xxv], и надо просто стремиться к достижению уровня шедевров.

Катрин Ненашева: Но все-таки мы говорим сейчас о немного другой стороне вопроса. Коллективность, самоорганизация, стратегии...

Влад Тупикин: А мне вот не очень верится в коллективность в среде художников, где каждый работает на свой личный художественный результат, на свое место в вечности.

Z: Это уже прошло.

лёняцой: Ну, у кого прошло, а у кого - нет.

Влад Тупикин: Одно дело группировка «ЗИП», которая работает как группировка, одно дело группировка «Война», хотя в итоге все равно все лавры у кое-кого. Нет, если получится, это будет великолепно! Но мне кажется, что коллективность все время скукоживается, я наблюдаю за ней в разных ипостасях – в анархо-панковской ипостаси она скукоживается, в художественной скукоживается, еще в каких-то других.

У вас есть ощущение, что вы взяли коллективность за кадык? За ноздри?

Катрин Ненашева: Нет, конечно. Вот тут Леда Гарина очень правильно говорила о количестве. Если смотреть с точки зрения именно протестного искусства, то наращивать это самое количество стоит. Увеличить охват территории, количество участников.

лёняцой: На дискуссии во время фестиваля перформанса «Камень-ножницы-бумага» в Париже[xxvi] в ноябре прошлого года тоже говорили, что нужно заебать власть количеством акций. Но это не значит, что это работа одного человека или даже одного художественного коллектива. Для меня лично качество все-таки важно.

Дарья Апахончич: Мне кажется, здесь все-таки появилось какое-то противопоставление: «три шедевра», например, обозначены, и коллективное творчество при этом стоит как нечто другое.

Думаю, здесь есть очень важный момент: те самые обозначенные три шедевра все-таки не активистское искусство. Если мы сравним то, что они делали и то, что получилось в акции «Не мир», то, конечно, видно, что «Не мир» -- это та самая дидактика, о которой мы говорили.

Чтобы понять то, что было на Литейном мосту или в Храме Христа Спасителя, нужен серьезный комментарий (см. ссылку ХVI). Мы видим, насколько отличается взгляд на эти акции у людей из разных социальных групп, то есть тех, у кого есть комментарий и у кого его нет. Что говорили по телевизору, что думают мои родственники из Сибири. Вот она эта разница.

Я думаю, что протестное искусство, направленное на улицу, на человека, незнакомого с контекстом, оно и рассчитано на расширение, на такую экспансию, но не в смысле того, что мы сейчас всех научим заниматься современным искусством, это скорее диалог. Рассказать, кто мы, чем занимаемся, почему нам это важно. В этом смысле интонации другие. Я надеюсь.

Алла Митрофанова: Мне показалась интересной идея братания тусовок поэтов и художников. Ориентация на литературное высказывание в нашей культуре сильнее, чем на образ. А форма вот этого акционистского брожения – очень интересна.

< Последние минуты дискуссии посвящены обсуждению деятельности Школы вовлеченного искусства «Что Делать»[xxvii] и ее влияния на городскую культурную жизнь>

Катрин Ненашева: Спасибо всем, мы открыты для любых предложений, пишите нам на outsideart1215@gmail.com.

[i] Неясно, почему Алла здесь выбирает именно такой временной промежуток. Мнение редакции может отличаться от мнения отдельных спикеров.

[ii] Алла говорит об акции “Three Weeks in May: Speaking out on Rape”. Авторка - Suzanne Lacy в соподружестве с Leslie Labowitz, Jill Soderholm, Melissa Hoffman, Barbara Cohen. Статью об этой акции можно найти на википедии под ссылкой: https://en.wikipedia.org/wiki/Three_Weeks_in_May

[iii] Активисты антивоенного движения «Огни Эйрены» приняли участие в передвижной выставке {НЕ МИР}, демонстрируя как изображения с собственной акции «Антивоенный кавер-плакат», так и работы художников, которые не смогли лично присутствовать на выставке. Манифест «Огней Эйрены»: https://lightsofeirene.org/manifesto.

Пример антивоенного кавер-плаката:

[iv] Леонид ошибается: во время акции «Искусство в массы» (1978) художники из группы Гнездо несли по улицам Москвы транспарант с перевернутым вверх ногами фрагментом картины американского художника-абстракциониста XX века Франца Клайна (Franz Kline).

[v] Неясно, о какой именно акции в поддрежку дальнобойщиков идет речь. В конце ноября 2015 в Москве и Петербурге прошли серии пикетов в поддержку бастующих водителей-дальнобойщиков.

На момент написания этого текста некоторые водители не прекратили забастовку. Они требуют отмены введенной 15 ноября платы за проезд по федеральным трассам для автомобилей весом более 12 тонн (система «Платон»). С введением этой платы налогообложение большегрузных автомобилей становится тройным – транспортный налог, налог заложенный в цене солярки, плюс – «Платон». См. также ссылку ХI

[vi] Видимо, имеется в виду проект арт-группы HoodGraff Team, создающей крупногабаритные монохромные граффити - портреты деятелей культуры и науки (от Альберта Эйнтейна до Виктора Цоя и Doctor Dre) в сопровождении их афоризмов на трансформаторных будках в центре Петербурга. См., например: https://blog.friendsplace.ru/hoodgraff/

Пример портрета опасного человека:

[vii] Имеется в виду акция группы Война «Штурм Белого Дома» (7 ноября 2008)

[viii] Видео с акции Дениса Макарова «Ленточки» (Москва, 2015): https://denis-makarov.livejournal.com/7523.html.

Непосредственно перед дискуссией демонстрировалась видеодокументация с этой акции и другие видоеработы, присланные на выставку {НЕ МИР}

[ix] Арт-группировка ЗИП – участники выставки {НЕ МИР}. Официальная страница объединения: https://artgroupzip.blogspot.ru/

[x] Официальная страница фестиваля «Может»: https://canfest.ru/

[xi] Официальная страница Факультета свободных искусств и наук в СПбГУ: https://artesliberales.spbu.ru/

[xii] имеется в виду сама выставка {НЕ МИР}

[xiii] Жанна Вульф «В сети» (2015):

[xiv] Репортаж с упомянутого Владом шествия антифашистов памяти Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой 20 января 2009 со ссылками на фото- и видеодокументацию: https://tupikin.livejournal.com/383032.html

[xv] Агитационная юбка, созданная кооперативом «ШВЕМЫ» на модели:

[xvi] Имеется в виду объект, демонстрировавшийся одним из активистов на «Марше мира» 27 сентября 2015

[xvii] Здесь лёняцой ошибается. На самом деле похожая мысль принадлежит Славою Жижеку, в одном из интервью он называет «честным консерватором» как раз Френсиса Фукуяму. См.: https://liva.com.ua/zizek-science.html

[xviii] Имеется в виду акция Катрин Ненашевой, Анны Боклер и Дарьи Апахончич «Военная Прачечная» (4 ноября 2015). Подробности: https://o-altitudo.livejournal.com/18874.html

[xix] Имеется в виду «южный лагерь» водителей-дальнобойщиков, протестующих против введения платы за проезд по федеральным трассам для большегрузных автомобилей (системы «Платон»). Закон об оплате проезда автомобилям весом более 12 тонн был принят ГДРФ 15 ноября 2015 и спровоцировал протесты водителей по всей стране. На момент написания этого текста лагерь на Каширском шоссе на подъезде к Москве всё ещё существует, несмотря на большие трудности с обеспечением - продуктами, медикаментами и т.д.

[xx] Граффити «С новым грузом» (фото Вадима Лурье)

Фотография использовалась на некоторых пропагандистских ресурсах с подписью «Донбасс, 2016». На самом деле это граффити из Петербурга.

[xxi] Репортаж о Прогулке художников 2012: https://varlamov.ru/563542.html

[xxii] Репортаж о Прогулке писателей 2012: https://www.bbc.com/russian/russia/2012/05/120513_moscow_progulka.shtml

[xxiii] граффити, упоминаемое Владом

[xxiv] Текст оупен-колла (открытого призыва к участию в проекте {НЕ МИР}): https://www.colta.ru/news/9725? fb_action_ids=1077426122281684& fb_action_types=og.recommends

[xxv] Александр говорит о нескольких акциях из ряда наиболее ярких в российском уличном искусстве последнего времени: «Литейный мост» - имеется в виду акция группы Война «Хуй в плену у ФСБ» (14 июня 2010), за которую группа по иронии судьбы была удостоена государственной премии «Инновация» в номинации «Произведение визуального искусства».

«Пусси Райот» - имеется в виду акция панк-группы Pussy Riot «Панк-молебен “Богородица, Путина прогони”» (февраль 2012) в Московских христианских храмах, вылившаяся в медиа-перформанс небывалого масштаба.

«Горящие двери ада» - акция художника Петра Павленского «Угроза» (9 ноября 2015).

[xxv] Фестиваль “Pierre_feuille_ciseaux” в Париже был организован коллективом Q-rators в ноябре 2015. Он посвящен судьбе жанра перформанса на постсоветском пространстве и объединяет молодых авторов из Украины, России и Беларуси. Статья о фестивале (на французском языке): https://british-delices-et-blinis-russes.com/2015/11/12/q-rators-la-performance-permet-une-grande-reactivite/. Текст статьи содержит неточности: авторство акции «Военная прачечная» (см. ссылку Х) приписывается группе {родина}, что неверно. Мать-основательница группы {родина} Дарья Апахончич просто приняла в ней участие.

[xxv] Школа «Что делать?», официальная страница: https://chtodelat.org/школа-вовлеченного-искусства