Билет №15

1. Н. Гоголь и религия: «Размышления и Литургии» и др.

Николай Васильевич Гоголь (1809-1852)

Гоголь был художником высочайшего уровня, но он обладал и обострённой религиозной одарённостью. В конце концов она возобладала в нём над чисто художественной жаждой творчества. Гоголь сознавал: искусство, как бы высоко оно ни возносилось, останется пребывать среди сокровищ на земле. Для Гоголя же стали потребнее сокровища на небе.

Религиозное странничество Гоголя не обошлось без блужданий и падений. Но несомненно, что именно Гоголь направил русскую литературу к осознанному служению православной Истине.

Первый парадокс гоголевского творчества в том, что: его весёлость (а он едва ли не самый смешной писатель во всей литературе) порождалась состоянием крайнего уныния - он сам признался в " Авторской исповеди". Уныние же есть явление безблагодатной духовности.

Важная особенность гоголевского художественного творчества слишком проявилась в раннем его создании, в " Вечерах на хуторе близ Диканьки". Именно здесь проявилось навязчивое внимание к нечистой силе, что отмечают все исследователи, по-разному трактуя таковую устремлённость образного видения Гоголя. Порой в этом начинают усматривать едва ли не болезненность душевного настроя Гоголя. И действительно, слишком много нечистых в образной системе гоголевских произведений, и поминаются бесы часто не только персонажами, а и самим автором. Кажется, не сходит с языка у него чёрт, поминаемый по разным поводам - и в творческих созданиях, и в жизни, так что иной раз и до кощунства доходит.

Стремясь объяснить обилие нечистой силы в своих произведениях (в ранних явно, в поздних - в образном переосмыслении), Гоголь писал: " Уже с давних пор я только о том и хлопочу, чтобы после моего сочинения человек вволю посмеялся над чёртом".

Эти слова и стали общим местом в рассуждениях о гоголевском творчестве. Их нельзя отвергнуть как неудачную попытку самооправдания: Гоголь не лгал, он был правдив, искренен, говоря так. Но многие же исследователи заметили, что не все бесы под пером Гоголя становятся смешны, не все и побеждены силой творческого отрицания. Гоголь обращает против сил тьмы самое мощное своё оружие, которым, кажется, никто в мировой литературе не владел с таким совершенством - смех! - и Гоголь же издаёт поистине вопль бессилия и тоски перед торжеством мирового зла: " Соотечественники! страшно! " И разъясняет ужас свой: " Диавол выступил уже без маски в мир".

Дерзнём предположить, что Гоголю дан был особый дар: обострённое видение и ощущение мирового зла, какое редко кому даётся в мире. Это и дар - и испытание души, призыв свыше к внутреннему ратоборству с открывшимся человеку ужасом, ужасом обострённого видения и ведения. Сам смех становится при этом двойственно неопределённым, опасным: это и защита, и оружие против зла, но и парадоксальное средство порождения зла нового - недаром же так ироничен часто бес в созданиях новой европейской литературы. Там, где современное ему человечество узревало лишь обыденную и скучную повседневность, Гоголь в ужасе зрел явление дьявола без маски.

Комедия " Ревизор" (1836) навсегда утвердилась в русской драматургии как непревзойдённый шедевр.

Финал комедии освещает пошлость персонажей " душевного града" именно как богоотступничество. Недаром в 1842 году появился и эпиграф, усиливающий внутренний смысл " Ревизора":

" На зеркало неча пенять, коли рожа крива". Именно боязнь своего без-образия (" рожа крива"), то есть искажение в себе образа Божия, определяет частую готовность человека попенять на данное нам Зеркало - в глубокомысленном рассуждении, что евангельские истины, может, и хороши, да реальная жизнь проще, трезвее, и идеальные требования к ней нельзя прилагать. " Рожа крива" - вот и вся суть.

Название " Ревизор" имеет многопланный смысл: здесь и конкретный ревизор, кого боятся провинциальные чиновники, это и Тот Ревизор, Кому каждый даёт отчет в свой срок. Сюжетный и духовный план в названии совмещены.

Многоплановость имеется и в названии поэмы " Мёртвые души" (1842). План сюжетный связан с конкретными обстоятельствами авантюры Чичикова, покупавшего умерших крестьян (мёртвые души), формально по ревизской сказке числящихся как бы живыми.

Несомненно одно: Гоголь ощутил бессилие не своё собственное, а своего искусства перед высотой поставленной им задачи пророческого возглашения Горней истины. Иначе никак не объяснить уничтожение второго тома поэмы (целого или части - не столь и важно), не разгадать и той парадоксальной загадки, почему не утративший силы великого таланта писатель за десять последних лет своей жизни не дал литературе ни одной строки художественного текста.

Он публикует " Выбранные места из переписки с друзьями" (1847), откуда и приведены его пророческие слова о Православной Церкви.

" Выбранные места..." - это прямая попытка осмыслить жизнь через Православие. Это попытка практического приложения евангельской и святоотеческой мудрости к современной писателю действительности.

Книга Гоголя " Выбранные места..." есть большое поучение о собирании небесных сокровищ. Но поскольку люди " от мира сего" сей мир и возлюбили безмерно, то подобные поучения у них не в чести.

Общество " Выбранные места..." отвергло. Очень немногие поняли значение этой книги.

Одновременно он начинает работу над важнейшим своим духовным сочинением - над " Размышлениями о Божественной Литургии", завершить которое ему не дано было.

Всё сильнее вызревает у Гоголя желание уйти от мирской суеты, стать смиренным иноком и так послужить Творцу.

А ведь намечался уже и иной путь того же писательского служения, иная сфера приложения художественного дара: Гоголь пробовал себя как духовный писатель, трудясь над " Размышлениями о Божественной Литургии", семь лет слагая это единственное в своем роде творение русской классической литературы (сочинения церковных писателей дело особое), но так и не доведя его до конечного совершенства.

Мирское чувство заставляет нас сожалеть, что, занимаясь устроением собственной души, Гоголь обделил нас радостью эстетического восторга перед новыми его созданиями, из-за того не написанными. Но искупает всё радость надежды на спасение души его.

Ни одному биографу не избежать теперь упоминания о предсмертных словах Гоголя: " Лестницу, поскорее, давай лестницу! "

При этом не избежать и вспомнить о том, что " Лествица" преподобного Иоанна Лествичника была любимой книгой Гоголя.

Но вспоминаются также и предсмертные слова Пушкина:

" Ну поднимай же меня, пойдём, да выше, выше... ну, пойдём! "

Какое разительное совпадение!

1. Религиозные темы поэзии ХХ века: А. Блок, Н. Гумилев,
   И. Бродский, Б. Пастернак.

Начинать осмысление творчества Бориса Леонидовича Пастернака (1890-1960) - лучше всего с романа " Доктор Живаго" (1946-1955), нарушая последовательную логику развития этого творчества, но сразу выявляя важнейшее, сконцентрированное в романе как в своего рода энергетическом узле судьбы писателя.

Роман Пастернака - истинное, абсолютное произведение искусство. Это его достоинство и его слабость. Достоинство романа в том, что читатель получил крепкую и подлинную литературу. Слабость - что литература здесь превозносится и превращается в литературщину.

Пастернак ближе к регулярности при составлении композиции своего романа. В " Докторе Живаго" видна явная сделанность, искусственность совмещения сюжетных нитей в общей ткани повествования. И это оттого, что автора, кажется, меньше волнует иллюзия жизненного правдоподобия. Он к ней и не стремится, он решает более важную для себя проблему. " Доктор Живаго" - произведение не о жизни (с её правдоподобием), а о бессмертии. О проблеме бессмертия, если точнее. Всё и выстраивается соответственно тому.

Замкнутость на земной истории неизбежно приводит к пессимистическому взгляду на неё. Попытки вырваться мыслью за рамки земного бытия - дают надежду.

Автор утверждает свою веру в возможность духовного влияния на все проявления жизни. И здесь важно понять, как и во имя чего Творец воздействует на историю. Дать христианское её понимание.

Сказать, что до сих пор считалось, будто самое важное в Евангелии - моральные заповеди, значит не понять в христианстве главного. Христианство не система этических правил, а движение ко спасению через стяжание Духа во Христе, в личности Христа, невозможное вне Церкви. Нравственные заповеди устанавливают не цель, но средство. Понимание Пастернаком христианства есть типичное интеллигентское интеллектуально-эмоциональное восприятие внешнего слоя той мудрости, которая может быть постигнута только на духовном уровне. Только на уровне веры. Пастернак же допускает ненужность веры: можно быть атеистом. Церковь даже не упоминается: недаром же Николай Николаевич " расстрижен". Для таких Церковь всё та же презираемая ими стадность. О соборности они, кажется, и не слыхали.

Для Пастернака человек ценен своей человеческой природой, своей человечностью, он самодостаточен своей деятельностью, в которой - залог его бессмертия. История и становится средством к этому бессмертию, к сознательному воплощению человеком себя в том, что создаёт своим бытием память о нём, что обеспечивает во времени эту память.

Память - ключевое слово у Пастернака к понятию бессмертия. Воскресение он понимает не во плоти, а - в памяти. (Христианство становится в таком понимании действительно весьма" новым".)

Во всех стихотворениях с евангельской темою постоянно просвечивает одно: " равенство Бога и личности". Автор стихов раскрывает смысл событий через тонкости психологического анализа действующих лиц, будь то Богородица или Сам Спаситель.

Сам же поэтический путь Пастернака можно осмыслить как движение к этой пограничной области через постижение всё большей полноты душевной жизни. Поэзия Пастернака - это раскрытие богатства душевности. Духовные же стремления в этой поэзии, за редким исключением, отсутствуют.

Поэт не может в конце концов не ощущать того и поднимается на новую ступень. Стихотворение " В больнице" (1956) становится духовной вершиной, на которую взошла поэзия Пастернака. Поэт сопрягает смерть и вечность и видит возможность выхода из-под власти времени только в одном: умирающий человек обращается к Создателю с восхищённой и благодарной молитвой.

Александр Александрович Блок (1880-1921) всем своим творчеством раскрыл трагедию бегства человека от страшащих тягот жизни. Особенно остро прозвучала эта трагическая нота в поэме " Соловьиный сад" (1915), символической автобиографии поэта.

В творчестве Блока, в целостности его, запечатлена духовная гибельность всякой попытки укрыться от реального бытия.

В начале своего поэтического пути Блок, как и подобает молодому поэту, смотрит на жизнь не без мрачности, пишет подражательные (Лермонтову, Фету, Апухтину и др.) стихи, полные мировой скорби. Недаром первый цикл стихов назвал он - ANTE LUCEM (До света). Тут и до света, и после: сладострастная радость от предвкушаемой гибели мира есть только усугублённый ужас предчувствия тризны бытия. Но чаще в ранних стихах Блока ощущается душевная мечтательность, метания, свойственные началу жизненного поиска, либо некоторая туманность незрелых молений.

Блока уже тянет узреть за реалиями бытия нечто мистически-таинственное, определяющее это бытие. Его тянет соблазняющая тайна. И эту тайну он пытается выразить в особой эстетической системе. Для него вглядывание туда представлялось спасительным деянием: ибо здесь всё неверно. Но не стоит думать, заблуждаясь, что это там мыслится им как Горний мир, известный Православию. Нет, у Блока - своя мистическая потусторонняя реальность, соблазнительная и обманная.

Всё творчество Блока трагически затенено его переживанием идеи Прекрасной Дамы (или Вечной Женственности, или таинственной Девы). Под разными именами, под разными личинами, претерпевая своеобразную цепь перевоплощений, - она стала центральной идеей поэта, его главным соблазном. И она же явилась главным соблазном его реальной жизни, трагедией его. Он с самого начала предчувствует и страшится того, что вынужден предугадать неизбежную цепь многих Её изменений.

Блок поставил жестокий диагноз не только себе, но и " веку": он обвинил время в двуличии, в отсутствии подлинных нравственных и духовных ценностей, в бесовской безопорности нескончаемого падения.

Блок не может не видеть апостасийности своего времени. Об этом - многие его поэтические прозрения. Но он ощущает, что в нём самом нет внутренней опоры.

О бесовской природе этого дозора, равно как и их предводителя, точно сказал о. Павел Флоренский, прибегая не к сомнительным домыслам, а основываясь на конкретном богословско-литургическом анализе:

" Поэма " Двенадцать" - предел и завершение блоковского демонизма. Стихия темы, в этой поэме раскрывающейся, названа начальными словами: " Чёрный вечер". В плане тематики литературной поэма восходит к Пушкину: бесовидение в метель (" Бесы").

Пародийный характер поэмы непосредственно очевиден: тут борьба с Церковью символизируется числом 12. Двенадцать красноармейцев, предводителем которых становится " Исус Христос", пародируют апостолов даже именами: Ванька " ученик, его же любляше", Андрюха - Первозванного и Петруха - Первоверховного. Поставлены под знак отрицания священник (" а вон и долгополый") и иконостас (" от чего тебя упас золотой иконостас"), то есть тот и то, без кого и чего не может быть совершена литургия.

Преподаватель МинДС доцент Король А.В.