Конец первой книги. 14 страница

– Не дай ей это сделать, – предупреждает он.

– Не дам, – отвечаю я, но слова звучат такими мягкими, как желе, без всякой уверенности.

До сих пор я этого не понимала, но, возможно, все это время я вела отсчет до этого момента. Когда Женевьева захочет вернуть Питера. Когда Питер поймет, что все это было идиотским маленьким экскурсом, и теперь для него пришло время возвращаться туда, где ему место. К человеку, которому он принадлежит.

***

Я не собиралась рассказывать Питеру о том, что Джош меня поцеловал. Действительно не собиралась. Однако передумываю когда, направляясь на урок вместе с Лукасом, вижу его и Женевьеву, идущих по коридору. Лукас бросает на меня многозначительный взгляд, который я типа не замечаю.

На уроке химии я пишу Питеру записку.

«Ты был прав насчет Джоша»

Я постукиваю его по спине и незаметно сую записку ему в руку. Прочитав ее, он сразу же выпрямляется и что-то пишет в ответ.

«А поконкретней»

«Он меня поцеловал»

Когда Питер напрягается, стыдно признаться, но я чувствую себя немного реабилитированной. Я жду его ответа, но он ничего не пишет. Как только звенит звонок, он оборачивается и произносит:

– Какого черта?! Как это вообще произошло?!

– Он зашел, чтобы помочь нам нарядить елку.

– И что потом? Он поцеловал тебя прямо перед Китти?

– Нет! Дома были только мы.

Питер выглядит действительно раздраженным, и я начинаю жалеть, что упомянула об этом поцелуе.

– О чем, черт возьми, он вообще думал, целуя мою девушку?! Он совсем спятил! Сейчас я ему кое-что скажу.

– Подожди, что? Нет!

– Лара Джин, я должен. Я не могу просто взять и спустить это ему с рук.

Я встаю и начинаю собирать сумку.

– Питер, тебе лучше ничего ему не говорить. Я серьезно.

Питер молча за мной наблюдает. А потом спрашивает:

– Ты поцеловала его в ответ?

– Какое это имеет значение?

Он удивляется.

– Ты злишься на меня за что-то?

– Нет, – отвечаю я. – Но буду, если ты что-нибудь скажешь Джошу.

– Отлично, – произносит он.

– Отлично, – отвечаю я.

Я не видела Джоша с тех пор, как он меня поцеловал. Но сегодня, когда я возвращаюсь вечером домой из библиотеки, он сидит на крыльце в своей куртке парке, дожидаясь меня. В доме горит свет – значит папа дома. В спальне Китти тоже зажжена лампа. Я предпочла бы и дальше избегать Джоша, но он здесь, у моего дома.

– Привет, – говорит он. – Можно с тобой поговорить?

Я сажусь рядом с ним и смотрю прямо перед собой через дорогу. Мисс Ротшильд тоже поставила елку. Она всегда устанавливает ее у окна возле двери, чтобы люди могли видеть ее с улицы.

– Мы должны разобраться во всем до того, как вернется Марго. То, что произошло, было моей виной. Я сам должен ей рассказать.

Я смотрю на него в недоумении.

– Рассказать ей? Ты что, рехнулся? Мы никогда не расскажем Марго, потому что тут нечего рассказывать.

Он выставляет вперед подбородок.

– Я не хочу иметь от нее секреты.

– Ты должен был подумать об этом до того, как меня целовать! – сердито шепчу я. – И имей в виду, что если кто и расскажет ей, то это буду я. Я ее сестра. А ты был всего лишь ее бойфрендом. И ты даже больше им не являешься, так что…

Обида и боль отражаются на его лице.

– Я никогда не был всего лишь бойфрендом Марго. Для меня это тоже странно, знаешь ли. Похоже, что с тех пор, как я получил то письмо… – Он колеблется. – Забудь.

– Просто скажи, – говорю я.

– С тех пор, как я получил то письмо, между нами все пошло кувырком. Это не справедливо. Ты высказала все, что хотела, и мне пришлось пересматривать все, что я прежде думал о тебе. Я должен был разобраться с этим в своей голове. Ты совершенно ошеломила меня, а потом просто отгородилась. Начала встречаться с Кавински, перестала быть моим другом. – Он выдыхает. – С тех пор, как я получил то письмо… Я не мог перестать о тебе думать.

Я ожидала услышать все что угодно, но только не это. Определенно не это.

– Джош…

– Знаю, ты не хочешь этого слышать, но просто дай мне высказаться, ладно?

Я киваю.

– Меня бесит, что ты встречаешься с Кавински. Ужасно бесит. Он недостаточно хорош для тебя. Извини, что говорю это, но он просто тебе не подходит. Мне кажется, что вообще ни один парень не будет достаточно хорош для тебя. И меньше всего я. – Джош опускает голову, а затем резко поднимает на меня взгляд и говорит: – Однажды, по-моему, пару лет назад. Мы пешком возвращались домой от Майка, если не ошибаюсь.

Было жарко, почти смеркалось. Я была в ярости, потому что старший брат Майка, Джимми, обещал подвезти нас до дома, а потом смотался куда-то и не вернулся, так что нам пришлось идти пешком. На мне были эспадрильи[20], и ноги ужасно болели, а Джош постоянно повторял, чтобы я не отставала.

– Были только я и ты, – шепчет он. – На тебе была рыжевато-коричневая замшевая рубашка с бахромой, которая открывала твой пупок. Ты еще всегда надевала с ней браслеты.

– Моя рубашка «Покахонтас-встречает-стиль-Шер-семидесятых»! – Ах, как же я любила эту рубашку.

– Я чуть не поцеловал тебя в тот день. Я думал об этом. У меня был какой-то странный порыв. Мне просто хотелось проверить, на что это будет похоже.

Мое сердце пропускает удар.

– А потом?

– Я не знаю. Думаю, я просто забыл об этом.

Я выдыхаю.

– Мне жаль, что ты получил то письмо. Ты никогда не должен был его увидеть. Я не хотела, чтобы ты его когда-либо прочел. Оно было только для меня.

– Может быть, это была судьба. Возможно, все это должно было произойти именно так, потому что… потому что всегда должны были быть ты и я.

Я говорю первое, что приходит на ум:

– Нет, не должны были. – И я понимаю, что это правда.

В этот момент я понимаю, что не люблю его, что не люблю уже какое-то время. Что, может быть, и никогда не любила. Ведь он прямо здесь. И в любой момент может стать моим. Теперь все зависит только от меня. Я могла бы снова его поцеловать, могла бы сделать своим. Но я не хочу его. Я хочу кое-кого другого. Как же странно потратить столько времени желая чего-то, кого-то, а потом в один прекрасный день вдруг просто перестать.

Я прячу пальцы в рукавах куртки.

– Ты не можешь рассказать Марго. Ты должен пообещать мне, Джош.

Он нехотя кивает.

– Марго общалась с тобой в последнее время? – спрашиваю я.

– Ага. Она звонила прошлым вечером. Сказала, что хочет потусоваться, пока будет дома. Она желает поехать на день в округ Колумбия. Посетить Смитсоновский институт, поужинать в Чайнатауне.

– Отлично. Тогда этим ты и займешься. – Я похлопываю его по коленке, а затем быстро одергиваю руку. – Джош, мы просто должны вести себя как раньше. Как всегда. Если мы сделаем это, все будет хорошо.

Я повторяю это в своей голове: «Все будет хорошо». Теперь мы все вернемся на свои места. Джош и Марго. Я. Питер.

На следующий день после школы я отправляюсь искать Питера в тренажерный зал. Он сидит на скамье для поднятия штанги. Думаю, будет лучше поговорить здесь, а не в его машине. Я буду скучать по поездкам в его авто. Я начала ощущать себя как дома. Мне будет этого не хватать – быть чьей-то мнимой девушкой. Не просто чьей-то, а девушкой Питера. Мне действительно очень нравятся Даррелл, Гейб и другие парни из команды по лакроссу. Они не сволочи, как говорят люди. Они хорошие ребята.

В тренажерном зале больше никого нет. Только Питер. Он лежит на скамье, поднимая штангу. Замечая меня, он улыбается.

– Пришла меня подстраховать? – Он садится и вытирает с лица пот воротником своей футболки.

Мое сердце до боли сжимается.

– Пришла с тобою расстаться. Ну, в смысле, расторгнуть фиктивные отношения.

Питер не сразу осознает сказанное мной.

– Подожди. Что?

– Больше нет необходимости продолжать все это. Ты же получил, что хотел, верно? Ты сохранил лицо, так же как и я. Я поговорила с Джошем, и у нас снова все в норме. Да и моя сестра скоро вернется домой. Так что… миссия выполнена.

Он медленно кивает.

– Да, похоже.

Мое сердце разрывается, когда я улыбаюсь.

– Что ж, хорошо, значит… – Я резко вытаскиваю из сумки наш контракт. – Недействителен. Таким образом, обе стороны выполнили свои обязательства друг перед другом на вечные времена, – просто роняю я слова юриста.

– Ты носишь его с собой повсюду?

– Конечно! Китти такая проныра. Она бы нашла его в два счета.

Я поднимаю листок бумаги, готовясь разорвать его пополам, но Питер выхватывает его у меня.

– Подожди! А что насчет лыжной поездки?

– А что насчет нее?

– Ты же все равно поедешь, верно?

Я об этом даже не думала. Единственной причиной, по которой я собиралась поехать, был Питер. Я не могу сделать это теперь. Не могу стать свидетелем воссоединения Питера и Женевьевы. Я просто не могу. Я хочу, чтобы они волшебным образом вернулись из поездки снова вместе, а все это оказалось фантазией.

– Я не поеду.

Его глаза округляются.

– Ну же, Кави! Не бросай меня сейчас. Мы уже записались, внесли предоплату и все такое. Давай просто поедем и повеселимся вместе напоследок. – Когда я начинаю протестовать, Питер качает головой. – Ты едешь, так что забери этот контракт. – Питер сворачивает его и осторожно кладет обратно в сумку.

Почему ему так трудно отказать? Вот что значит быть влюбленной в кого-то?

Когда во время утренних объявлений сообщают, что в эти выходные в нашей школе будет проходить соревнование Модели ООН, мне в голову приходит одна мысль. Джош Амброуз Макларен в средней школе был президентом Модели ООН. Интересно, участвует ли он со своей школьной командой.

Пока никто из ребят не присоединился к нам за обедом, я завожу этот разговор с Питером.

– Не знаешь, Джон Макларен все еще участвует в Модели ОНН?

Питер как-то странно на меня смотрит.

– Почему я должен знать?

– Не знаю. Я просто поинтересовалась.

– Почему?

– Думаю пойти на соревнование Модели ОНН в эти выходные. Мне кажется, что он там будет.

– Серьезно? – ухает Питер. – А если будет, что ты собираешься делать?

– Эту часть я пока не продумала. Возможно, подойду к нему, а может быть, и нет. Мне просто хочется увидеть, каким он стал.

– Мы можем поискать его в интернете прямо сейчас, и я покажу тебе.

Я отрицательно качаю головой.

– Нет, это будет жульничеством. Я хочу увидеть его собственными глазами. Хочу удивиться.

– Ну, не утруждайся просить меня составить тебе компанию. Я не собираюсь тратить целую субботу на Модель ОНН.

– Я и не собиралась просить тебя пойти.

Питер бросает на меня оскорбленный взгляд.

– Что? Почему нет?

– Просто я хочу сделать это сама.

Питер испускает тихий свист.

– Вау. А тело даже еще не остыло.

– Что?

– А ты немного игрок, Кави. Мы даже еще не расстались, а ты уже пытаешься поговорить с другими парнями. Я был бы оскорблен, если бы не был впечатлен.

Его слова заставляют меня улыбаться.

На вечеринке в восьмом классе я поцеловала Джона Макларена. Это был не романтический поцелуй. Его едва ли вообще можно назвать поцелуем. Мы играли в бутылочку, и, когда настала его очередь крутить, я затаила дыхание и молилась, чтобы бутылка остановилась на мне. И она остановилась! Она чуть не указала на Энжи Пауэлл, но в тот день удача была на моей стороне, и Джон достался мне из-за половины дюйма. Я старалась сохранить спокойное и невозмутимое лицо. Мы с Джоном выползли в центр и очень быстро чмокнулись. Все застонали, и его лицо побагровело. Я была разочарована. Думаю, возможно, я ожидала чего-то большего, более весомого поцелуя. Более ва-ва-ва-вум. Более тца-тца-тцу. Но было именно так. Может быть, мне выпадет второй шанс? Возможно, он заставит меня позабыть Питера.

Направляясь в школу субботним утром, я прохожусь по тому, что собираюсь сказать. Может, просто: «Привет, Джон, как ты? Это Лара Джин». Я не видела его с восьмого класса. Что, если он меня не узнает? А что, если он меня даже не помнит?

Я просматриваю доски объявлений в холле и нахожу имя Джона под Генеральной Ассамблеей. Он представляет Китайскую Народную Республику.

Генеральная Ассамблея – это встреча в актовом зале. Для каждого делегата установлены столы, а на сцене стоит трибуна, за которой выступает девушка в черном костюме с речью о нераспространении ядерного оружия. Я подумываю над тем, чтобы просто проскользнуть назад, сесть и посмотреть, но тут негде присесть, поэтому я стою у самой дальней стены со скрещенными руками и высматриваю Джона. Здесь так много людей, и все повернуты ко мне спиной, поэтому трудно разобрать, кто есть кто.

Парень в синем костюме поворачивается, смотрит на меня и шепчет:

– Ты паж? – Он держит в руках сложенный лист бумаги.

– Э-э… – Не знаю, что значит «паж»… а затем я вижу девушку, снующую по комнате и доставляющую записки людям.

Мальчик сует мне бумагу и оборачивается назад, делая записи в своем блокноте. Записка адресована Бразилии от Франции. Так что, полагаю, я паж.

Столы расставлены не в алфавитном порядке, поэтому я просто начинаю блуждать вокруг, пытаясь отыскать Бразилию. Наконец, я нахожу Бразилию. А затем парень в галстуке-бабочке и другие ребята поднимают руки с записками, чтобы я доставила. Так что вскоре и я вливаюсь в работу.

Вижу, как позади мальчик поднял руку, чтобы я забрала его записку, так что спешу к нему, а затем он слегка поворачивает голову… Боже мой, это Джон Амброуз Макларен, делегат от Китайской Народной Республики, в нескольких футах от меня.

У него ровно подстриженные песочного цвета волосы. Румяные щеки, точь-в-точь, как я помню. Они все еще обладают той здоровой свежестью, которая заставляет его выглядеть совсем юным. На нем хаки и голубая рубашка с синим свитером без воротника. Он выглядит серьезным, сосредоточенным, как будто настоящий делегат, а все это не притворство.

Честно говоря, он выглядит именно таким, каким я и представляла его во взрослом возрасте.

Джон держит для меня лист бумаги, пока делает пометки с опущенной головой. Я протягиваю за ней руку, мои пальцы смыкаются вокруг бумаги, а потом он поднимает глаза и застывает.

– Привет, – шепчу я. Мы оба все еще держимся за записку.

– Привет, – отвечает он. Джон моргает, а затем выпускает бумагу, и я спешу прочь, сердце бешено стучит в ушах. Слышу, как он окликает меня громким шепотом, но не замедляю шаг.

Я смотрю на листок. Его почерк аккуратный и четкий. Я доставляю его записку США, а затем, игнорируя Великобританию, которая машет мне запиской, выхожу из двойных дверей актового зала прямо под лучи полуденного солнца.

Я только что видела Джона Макларена. После всех этих лет я наконец-то его увидела. И он меня узнал. Он сразу же меня узнал.

Около обеда я получаю сообщение от Питера:

«Ты видела Макларена?»

Я печатаю в ответ «да», но затем стираю и пишу «нет». Не знаю, почему я это сделала. Возможно, я просто хочу сохранить это для себя, и быть счастливой, зная, что Джон меня помнит. Мне этого достаточно.

Всей семьей мы едем забрать Марго из аэропорта. Китти сделала плакат, который гласит: «Добро пожаловать домой, Гоу-гоу». Я высматриваю ее во все глаза, но, когда она выходит, я чуть ее не узнаю. У нее короткие волосы! Боб-каре! Замечая нас, Марго машет рукой. Китти бросает плакат и бежит к ней. Затем мы все обнимаемся, и у папы на глазах выступают слезы.

– Что думаешь? – спрашивает меня Марго, и я понимаю, что она имеет в виду свои волосы.

– Ты выглядишь старше, – вру я, и Марго сияет. Как ни странно, но благодаря этой прическе она выглядит даже моложе, однако я знала, что она не захочет это услышать.

По дороге домой Марго заставляет папу заехать в «Облака» за чизбургером, хотя и уверяет, что не голодна.

– Я так сильно по этому скучала, – говорит она, но откусывает всего несколько раз, а остальное доедает Китти.

***

Мне так натерпится показать Марго все наши печенья, но, когда я завожу ее в кухню и показываю все жестяные банки, она хмурится.

– Вы, ребята, приготовили рождественское изобилие печенья без меня?

Чувствую себя немного виноватой, но, если честно, я не думала, что Марго будет против. В смысле, Господи, она была в Шотландии и занималась куда более интересными вещами, чем выпекание печенья!

– Ну да. Пришлось. Завтра заканчивается учеба. Если бы мы подождали тебя, то не успели бы. Но мы оставили половину теста в морозилке, так что ты можешь помочь нам испечь остальное для соседей. – Я открываю большую голубую жестяную банку, чтобы она могла увидеть слои печенья, выложенные в ряды. Я горжусь тем, что они получились одинакового размера и высоты. – В этом году мы сделали несколько новых печений. Попробуй оранжевый «Кримсикл», он действительно вкусный.

Марго перебирает печенье и хмурится.

– Вы не испекли печенье из патоки?

– Не в этом году… Мы решили вместо него сделать оранжевое печенье «Кримсикл». – Марго выбирает одно, и я наблюдаю, как она откусывает. – Вкусно, правда?

Она кивает.

– Мм-хмм.

– Его выбрала Китти.

Марго смотрит в сторону гостиной.

– Когда вы, ребят, нарядили елку?

– Китти не могла дождаться, – отвечаю я. Звучит как оправдание, но это правда. Я стараюсь не казаться обороняющийся, добавляя: – Думаю, будет приятно наслаждаться деревом так долго, как только возможно.

– И когда же вы все-таки ее поставили?

Я медленно произношу:

– Пару недель назад… – Почему она в таком плохом настроении?

– Так давно. Она, вероятно, к Рождеству засохнет. – Марго подходит к елке и перевешивает деревянную сову на другую ветку.

– Я поливаю ее каждый день и добавляю «Спрайт», как учила нас бабушка.

Такое чувство, что мы ругаемся, а мы никогда не ссоримся.

Но затем Марго зевает и говорит:

– Меня очень утомил перелет. Думаю пойти вздремнуть.

Когда кого-то нет рядом долгое время, пусть даже самого близкого тебе человека, сначала ты бережешь все, что хотел бы ему рассказать. Стараешься уследить за всем происходящим в своей голове. Но это все равно, что пытаться удержать горсть песка: все крохотные песчинки выскальзывают из рук, и ты сжимаешь лишь воздух и гравий. Невозможно зафиксировать каждое мельчайшее событие, происходящее в твоей жизни.

И к тому моменту, когда вы наконец встретитесь, ты вспомнишь только о чем-то значительном, поскольку невероятно трудно передать каждую мелочь. Но ведь именно мелочи и составляют жизнь. Например, месяц назад папа поскользнулся на банановой кожуре, в буквальном смысле на банановой кожуре, которую Китти уронила на пол в кухне. Мы с Китти очень долго смеялись. Мне следовало сразу же отправить Марго письмо по электронке, я должна была сфотографировать банановую кожуру. Ведь воспроизводя эту историю сейчас, она больше не кажется такой уж и смешной.

Именно так люди теряют связь? Не думала, что подобное может произойти с сестрами. Может быть, с другими людьми, но не с нами. До того, как Марго уехала, я знала, о чем она думала, даже не спрашивая. Я знала о ней все. Сейчас это изменилось. Я не знаю, какой вид открывается из ее окна или по-прежнему ли она просыпается каждое утро пораньше, чтобы нормально позавтракать, или, может быть, теперь, когда учится в колледже, она любит гулять допоздна и поздно ложиться спать. Не знаю, предпочитает ли она теперь шотландских парней американским или храпит ли ее соседка. Я лишь знаю, что ей нравятся ее занятия и что она один раз съездила в Лондон. Так что, по сути, я ничего не знаю.

Так же как и она. Есть кое-что важное, что я ей не рассказала. Про мои письма. Правду обо мне и Питере. Правду обо мне и Джоше.

Интересно, ощущает ли то же Марго. Ту дистанцию между нами. Если она вообще ее заметила.

***

Папа готовит спагетти болоньезе на ужин. Китти ест свою порцию с большим соленым огурцом, запивая молоком, что звучит ужасно, но затем я пробую, и оказывается, это действительно вкусно – есть соленый огурец вместе со спагетти. Молоко же придает пикантность.

Кладя себе добавку, Китти спрашивает:

– Лара Джин, а что ты подаришь Питеру на Рождество?

Я бросаю взгляд на Марго, которая смотрит на меня.

– Не знаю. Я пока об этом не думала.

– Можно мне пойти с тобой, чтобы выбрать?

– Конечно, если я соберусь ему что-нибудь покупать.

– Ты должна подарить ему что-нибудь, он же твой парень.

– До сих пор не могу поверить, что ты встречаешься с Питером Кавински, – произносит Марго.

И она вовсе не подразумевает, будто это что-то хорошее.

– А ты не могла бы просто… поверить? – спрашиваю я.

– Извини, но мне не нравится этот парень.

– Ну, тебе он и не должен нравиться. Он нравится мне, – отвечаю я, на что Марго пожимает плечами. Папа встает и хлопает в ладоши.

– У нас есть три вида мороженого на десерт! Пралине с кремом, «Чанки Манки» и клубничное. Все твои любимые, Марго. Китти, помоги мне убрать тарелки. – Они собирают грязную посуду и уходят в кухню.

Марго смотрит в окно на дом Джоша.

– Джош хочет со мной встретиться. Надеюсь, он наконец-то понял, что мы расстались, и не будет приходить каждый день, пока я здесь. Ему нужно двигаться дальше.

Как же низко с ее стороны так говорить, ведь именно она звонила Джошу, а не наоборот.

– Если ты воображаешь, будто он по тебе чахнет, то это не так, – отвечаю я. – Он понимает, что все кончено.

Марго удивленно смотрит на меня.

– Ну, надеюсь, что так.

– Думаю, в этом году мы должны устроить концерт, – произносит Марго, сидя на диване.

Когда мама была жива, мы каждое Рождество организовывали так называемый концерт. Она готовила тонну еды и приглашала на вечер гостей. Мы с Марго надевали похожие платья и весь вечер играли рождественские гимны на фортепьяно. Народ заходил и выходил из комнаты с пианино, подпевал, а мы с Марго играли по очереди. Я реально ненавидела сольные выступления на фортепьяно, потому что была худшей в своей возрастной группе, Марго же была лучшей. Было унизительно исполнять что-то простенькое типа «К Элизе», в то время как другие дети уже перешли на Листа. Я всегда ненавидела концерты. Бывало, даже умоляла и упрашивала, чтобы не играть.

На свое последнее Рождество мама купила нам похожие красные бархатные платья, а я закатила истерику и сказала, что не хочу его носить, хотя оно мне очень понравилось. Я просто не желала играть в нем на фортепьяно вместе с Марго. Я накричала на маму, убежала в свою комнату, захлопнула дверь и не выходила. Мама поднималась ко мне и пыталась заставить открыть дверь, но я не открыла. Больше она не возвращалась. Стали прибывать люди, и Марго начала играть на пианино, а я же оставалась наверху. Сидела в своей комнате, плача и думая обо всех соусах и маленьких канапе, которые приготовили мама с папой, думала о том, что мне ничего не останется. О том, что после моей выходки мама, вероятно, даже не захочет меня там видеть.

После смерти мамы у нас больше никогда не было подобного концерта.

– Ты серьезно? – спрашиваю я.

– Почему бы и нет? – Марго пожимает плечами. – Будет весело. Я все организую, тебе не придется ничего делать.

– Ты же знаешь, я ненавижу фортепьяно.

– Тогда не играй.

Китти озабоченно переводит взгляд с меня на Марго и, прикусив губу, предлагает:

– Я могу показать некоторые движения тхэквондо.

Марго протягивает руку и прижимает Китти к себе.

– Отличная идея. Я буду играть на пианино, ты – показывать тхэквондо, а Лара Джин будет просто…

– Смотреть, – заканчиваю я.

– Я собиралась сказать хозяйкой, но решать тебе.

Я ей не отвечаю.

***

Позже мы смотрим телевизор. Китти спит, свернувшись калачиком на диване, как самый настоящий котенок. Марго хочет ее разбудить и заставить пойти в постель, но я говорю, чтобы просто дала ей поспать, и укрываю ее одеялом.

– Ты поможешь мне обработать папу насчет щенка на Рождество? – спрашиваю я.

Марго стонет.

– Со щенками так много забот. Их нужно выпускать пописать миллион раз в день. И они безумно линяют. Ты больше никогда не сможешь носить черные брюки. Да и кто будет его выгуливать, кормить и ухаживать за ним?

– Китти. А я помогу.

– Китти еще не готова к ответственности. – А ее глаза говорят: «Так же как и ты».

– Китти очень повзрослела с тех пор, как ты уехала. – Так же как и я. – А ты знаешь, что Китти теперь сама собирает себе обед? И что она помогает со стиркой? А еще мне не приходится пилить ее, чтобы она сделала свою домашнюю работу. Она выполняет ее даже без напоминаний.

– Серьезно? Впечатляет.

Ну почему она не может просто сказать: «Отличная работа, Лара Джин»? И все. Просто признать, что после ее отъезда я хорошо позаботилась о семье. Но нет же.

Вот и настал день лыжной поездки. В шесть тридцать утра папа высаживает меня у школы. Еще даже не рассвело. С каждым днем солнце встает все позже и позже. Прежде, чем я выпрыгиваю из машины, папа вытаскивает из кармана своего пальто вязаную светло-розовую шапку с помпоном на макушке и натягивает ее мне на голову, прикрывая уши.

– Я нашел ее в шкафу в прихожей. Думаю, это одна из маминых. Она была такой великолепной лыжницей.

– Знаю. Помню.

– Обещай мне, что ты хотя бы разок выйдешь на склоны.

– Обещаю.

– Я так рад, что ты решила поехать. Тебе пойдет на пользу попробовать что-то новое.

Я слабо улыбаюсь. Если бы он только знал, что творится в этих лыжных поездках, то не был бы так рад. Затем я замечаю Питера и его друзей, возящихся около автобуса.

– Спасибо, что подвез, папочка. Увидимся завтра вечером. – Я чмокаю его в щеку и хватаю свою спортивную сумку.

– Застегни пальто, – окрикивает он, когда я захлопываю дверцу автомобиля.

Застегивая молнию, я наблюдаю, как отъезжает его машина. На другой стороне стоянки Питер разговаривает с Женевьевой. Он говорит ей что-то, что заставляет ее смеяться, а затем замечает меня и жестом подзывает. Женевьева отходит, уткнувшись в свой клипборд. Когда я подхожу, он снимает с моего плеча сумку и кладет рядом со своей.

– Я отнесу ее в автобус.

– Морозно, – говорю я, стуча зубами.

Питер притягивает меня к себе и обнимает.

– Я тебя согрею. – Я поднимаю на него настолько впечатленный взгляд, но его внимание обращено не на меня. Он наблюдает за Женевьевой. Питер прижимается к моей шее, и я, извиваясь, отстраняюсь от него.

– Что с тобой? – спрашивает он.

– Ничего, – отвечаю я.

***

Мисс Давенпорт и тренер Вайт осматривают сумки ребят. Мисс Давенпорт занимается вещами девушек, а тренер Вайт – сумками парней.

– Что они ищут? – спрашиваю я Питера.

– Алкоголь.

Я достаю телефон и набираю Крис сообщение:

«Не приноси с собой алкоголь! Они проверяют!»

Нет ответа.

«Ты проснулась???»

«Просыпайся!»

Но затем на стоянку въезжает внедорожник ее мамы, и она, спотыкаясь, вылезает из машины. Крис выглядит так, словно только что проснулась.

Какое облегчение! Теперь Питер может разговаривать с Женевьевой сколько хочет. Я буду сидеть с Крис и поедать упакованные мною закуски. У меня есть клубничные тянучки, зеленый горошек с васаби, который обожает Крис, и палочки поки[21].

Питер стонет.

– И Крис едет?

Я игнорирую его и машу ей.

Женевьева стоит у автобуса со своим планшетом, когда тоже замечает Крис. Она сильно хмурится, марширует прямиком к Крис и заявляет:

– Ты не подписывалась.

Я подбегаю к ним, встаю рядом с Крис и тихо произношу:

– В объявлении на прошлой неделе было сказано, что еще остались свободные места.

– Да, на которые нужно было записаться, – Женевьева качает головой. – Извини, но Крисси не может поехать, если она не подписалась или не внесла предоплату.

Я вздрагиваю. Крис терпеть не может, когда ее называют Крисси. Она всегда ненавидела это имя, поэтому, как только мы перешли в старшую школу, все стали звать ее исключительно Крис. И только Женевьева и их бабушка по-прежнему называют Крисси.

Откуда ни возьмись, рядом со мною оказывается Питер.

– Что происходит? – спрашивает он.

Сложив на груди руки, Женевьева отвечает:

– Крисси не записалась в лыжную поездку, так что, сожалею, но она не может поехать.

Я начинаю паниковать, но Крис все это время ухмыляется и ничего не говорит.

Питер закатывает глаза и произносит:

– Джен, просто дай ей поехать. Кому какое дело, записалась ли она?

Ее щеки вспыхивают от гнева.

– Не я установила правила, Питер! Она что, должна поехать бесплатно? Какая тут справедливость по отношению ко всем остальным?

Наконец говорит Крис:

– Ох, я уже поговорила с Девенпорт и она сказала, что все отлично. – Крис стряпает Женевьеве поцелуй. – Очень жаль, Джен.