Раздутый философ

Еврей быстро превращается в материалиста и отрицателя. Чувство раба естественно сменяется дерзостью. Именно евреи в христианстве вносят материализм в духовную жизнь - в религию, философию, науку. Еврейство в музыке достаточно рассмотрено Вагнером. " Еврей не благоговеет перед тайнами, ибо он нигде не прозревает их. Его старания сводятся к тому, чтобы представить мир возможно более плоским и обыкновенным... чтобы убрать с дороги вещи, которые и в духовной сфере мешают свободному движению его локтей"; " Антифилософская наука в основе своей есть еврейская наука". Евреи потому склонны к материализму, что " их богопочитание не имеет ни малейшего родства с истинной религией. Ревностнее всего они накинулись на дарвинизм и на смехотворную теорию происхождения человека от обезьяны. Этим же влечением к материи объясняется то, что химия в значительной мере в руках евреев. Растворение в материю, потребность все растворить в ней предполагает отсутствие умопостигаемого " я" и, по существу, является потребностью еврейской". Отсюда же их приверженность к аллопатии в медицине. В еврейской науке и философии недостает элемента поэзии, столь свойственного арийцам. " Нецеломудренное хватание тех именно вещей, которые ариец в глубине души всегда ощущает как Провидение, появилось в естествознании лишь с евреем. Отсутствием глубины объясняется, почему из среды еврейства не вышли истинно великие люди, почему еврейству отказано, как и женщине, в высшей гениальности". " Самый выдающийся еврей последних девятнадцати веков, обладающий гораздо большим значением, чем лишенный почти всякого величия поэт Гейне, - это Спиноза". Но и он, по мнению Вейнингера, до чрезвычайности раздут: " Чрезмерная переоценка его объясняется тем случайным обстоятельством, что это был единственный мыслитель, которого более внимательно читал Гёте". " Для самого Спинозы не было никаких проблем: в этом и виден настоящий еврей. Систему Спинозы ни в каком отношении нельзя назвать философией мощного человека: это затворничество несчастливца, который ищет идиллию и, однако, на деле к ней не способен, как человек, абсолютно лишенный юмора". Евреизм Спинозы сказывается в непонимании идеи государства, в приверженности к теории Гоббса (" война всех против всех"). Что гораздо больше свидетельствует о низком уровне его философских взглядов - это его полное непонимание свободы воли: еврей всегда раб и, стало быть, детерминист. Нет более глубокой противоположности, как между Спинозой и его несравненно более значительным и универсальным современником - Лейбницем.

Чтобы покончить с единственно выдавшимся за девятнадцать веков евреем-философом, Вейнингер категорически утверждает, что " гением Спиноза не был". В истории философии " нет другого столь бедного мыслями и столь лишенного фантазии философа... Отношение Спинозы к природе было необыкновенно пустым". В течение всей жизни он никогда не столкнулся с искусством.

Нельзя не согласиться с этой характеристикой действительно вне всякой меры раздутого еврейского философа. А как, сказать кстати, с ним носились у нас в еврейских кружках еще недавно! Как усердно переводили и с какой помпой издавали г-да Волынские и Гуревичи " своего собственного" великого человека! Чтобы приподнять хоть еще на вершок сомнительное величие, с наивной гордостью выписывали, например, что это был не просто Спиноза, а " де Спиноза"...

Я далеко не окончил характеристики еврейства по Вейнингеру, прошу позволения к этому вернуться. К сожалению, несколько сумбурный и многословный язык Вейнингера затрудняет мысль его, часто очень верную и всегда искреннюю. Если она дает впечатление фальши, то как всякая предвзятость. Я вовсе не рекомендую названной еврейской книги - она не из тех, что изысканному читателю дают радость мысли. В литературном отношении это плохая книга, но в ней затронуты такие темные и нервные вопросы и корни духа прослежены в таких тайных извивах, что здоровая голова не потерпит, конечно, ущерба, пропустив через себя этот идейный хаос. Возвращаюсь к автору, которого невольно жаль.

Вот поистине человек трагический в наш, по-видимому, столь плоский век. Неизвестно, отчего он сгубил себя, но весьма возможно, от отчаяния в том, что он - еврей. Неабсолютному еврею, а может быть, с арийской примесью проснуться в величественном арийском гуманизме и ощутить в самом существе своем, в крови, в нервах нечто глубоко себе противное, от чего хочется отречься навеки, - в самом деле, можно пустить себе пулю в лоб! В смерти еврейского юноши Вейнингера, перед своим гробом проклявшего еврейство, намечается мрачное будущее этого племени. Войдя в ткани арийских обществ, евреи безотчетно грызут и губят их. Но если они не успеют умертвить питающую их среду, если когда-нибудь примут искренно арийский дух, то погибнут сами - от моральной пытки, от самоанафемы.

I

1 марта

Позвольте докончить характеристику еврейской расы, сделанную евреем Отто Вейнингером. Из всех арийцев по характеру всего ближе евреи к англичанам, но " еврей лишен социальных задатков", тогда как англичанин обладает ими в высокой степени. Еврей " безгранично изменяем". " Большой талант евреев к журнализму (Вейнингер мог бы прибавить: к скандальному и бесчестному журнализму, ибо что касается честной и порядочной печати, в ней евреи совсем бездарны и неизменно проваливают свои издания), подвижность еврейского духа, отсутствие природного самобытного умственного склада - разве это не дает возможности высказать о евреях следующее: они ничто и именно потому могут стать всем? Еврей - индивидуум, но не индивидуальность. Весь обращенный к низшей жизни, он не ощущает потребности бессмертия. Он непричастен высшей, вечной жизни. В еврее прежде всего заключается известная агрессивность. Самодеятельно он приспособляется к каждой обстановке и к каждой расе, подобно паразиту, который на каждом теле, на котором он живет, становится другим и так изменяется наружно, что его можно принять за новое животное, тогда как он остался тем же". Активность евреев Вейнингер не отрицает, но " у них активность совсем особого рода, не та, которою отличается самотворческая свобода высшей жизни".

" Глубже всего познается еврейская сущность в иррелигиозности еврея. Еврей есть ничто в глубочайшей своей основе именно потому, что он не верит ни во что". Не правда ли, как это далеко от ходячего представления о евреях как религиозном народе? Вейнингер утверждает, что " еврей совсем не верит, не верит в свою веру, сомневается в своем сомнении... Он никогда не относится к себе серьезно, поэтому у него нет серьезного отношения и к другим людям. Внутренне очень удобно быть евреем, и за это удобство приходится платить некоторыми внешними неудобствами. Как символично в еврее отсутствие всякой почвенности, его глубокое непонимание землевладения и то предпочтение, которое он отдает движимой собственности. С этим же у него связано и отсутствие глубокого ощущения природы. Еврей никогда на деле не считает что-либо настоящим и нерушимым, священным и неприкосновенным. Он везде фриволен, надо всем он острит. Ни одному христианину он не верит в его христианство, и уж конечно никогда не поверит он в искренность крещения еврея".

К слову сказать, этим и объясняется то, что евреи относятся к выкрестам как к своим людям, продолжая их поддерживать и пользуясь взаимной поддержкой. Выкресты - авангард еврейства, только переодетый для более удобного проникновения в христианство.

" Еврей не реалистичен, - продолжает Вейнингер, - его нельзя назвать настоящим эмпириком. Еврей не верит в знание, но в то же время он и не скептик, ибо так же мало убежден в истинности скептицизма". Многие христиане питают к еврейству суеверное уважение, как к колыбели своей религии. Но проницательные знатоки еврейства давно подметили, что у евреев нет и никогда не было настоящей веры. " Еврей, - говорит Вейнингер, - неблагочестивый человек в самом широком смысле. Еврей не мечтателен, но, в сущности, и не трезв, не экстатичен, но и не сух. Если он не способен ни к низшему, ни к высшему духовному опьянению, если для него столь же чужд алкоголизм, сколь недоступен всякий высший восторг, то это еще не значит, что он холоден, что он достиг спокойствия. От теплоты его несет потом, а холод его дает туман. Его самоофаничение становится всегда худосочием, его полнота - одутловатостью. Даже отважившись на полет в безграничное воодушевление чувства, он никогда не поднимается выше патетического. Хотя его не влечет желание поцеловать весь мир, он все же остается навязчивым по отношению к этому миру. Еврей ощущает свое неверие как свое превосходство над другими. У еврея нет никакого рвения к вере, и потому еврейская религия - единственная, не вербующая прозелитов. Человек, перешедший в иудейство, является для самих евреев величайшей загадкой и вызывает недоумевающий смех".

Евреи, прибавил бы я к этому, уважают не веру свою, а прикрываемую верой породу. Обратно другим народам, распространяющим свой культ, евреи оберегают его от проникновения чужой крови. Евреи выдают дочерей за христиан, но почти никогда не женятся на христианках. Им выгоднее, чтобы окружающие их народы были не евреями, а лишь объевреенными духовно, и этого им удается достигать иногда блистательно. Психология некоторых христианских партий (например, у нас - кадетской) вполне еврейская.

Молитва еврея, говорит Вейнингер, " формальна, лишена внутреннего пламени". Еврейская религия - историческая традиция, в центре которой стоит переход через Красное море, завершается в благодарности убегающего труса мощному избавителю. Еврей - иррелигиозный человек, далекий, насколько это возможно, от всякой веры. Всякая вера героична, еврей же не знает ни мужества, ни страха - этих чувств угрожаемой веры. О, если бы еврей был хоть честным материалистом, хоть ограниченным поклонником идеи развития! Но он не критик, а лишь критикан. Он не скептик типа Декарта, он человек абсолютной иронии - типа Гейне. Преступник также не благочестив и не держится Бога, но он и падает при этом в бездну, ибо не может стоять рядом с Богом. Ухитриться сделать и это - вот удивительная уловка еврейства. Поэтому преступник всегда полон отчаяния, еврей - никогда. Он совсем не настоящий революционер, ибо откуда он взял бы силу и внутренний размах восстания? Он только разъедает и никогда в действительности ничего не разрушает. Психическое содержание еврея отличается двойственностью или множественностью. У него всегда есть еще одна возможность, еще много возможностей там, где ариец необходимо решается на что-нибудь одно. Эта внутренняя многозначность, эта бедность в том " бытии в себе и для себя", из которого только и может вытекать высшая творческая сила, определяет еврейство. Ни с чем еврей не может воистину отождествить себя, ни в одну вещь не может вложить всю свою жизнь... Так как он не являет собой никакого утверждения, то кажется сметливее, чем ариец. Еврей эластично увертывается от всякого гнета. Простота есть качество абсолютно не еврейское. Еврей не поет. Не из стыдливости не поет он, а потому, что он не верит своему пению. Непосредственного бытия он не понимает, и стоило бы ему запеть, как он почувствовал бы себя смешным и скомпрометированным. Может быть, поэтому, прибавлю я, существует множество еврейских певцов и певиц по ремеслу и почти совсем нет между ними великих певцов.

Нельзя сказать, чтобы характеристика евреев Вейнингером была яркой, но он и сам чувствует, " как трудно определить еврейство. У еврея нет твердости, но также и нежности - скорее он жесток и мягок. Он не отесан, не тонок, не груб, не вежлив. Он не царь и не вождь, но и не ленник, не вассал. Что незнакомо ему совсем - это способность переживать потрясения, но так же мало присуще ему и равнодушие. Ничто для него не самоочевидно, но так же чуждо ему и истинное изумление. Он смешон, как студент-корпорант, но из него не выходит и хороший филистер. Он не меланхоличен, не легкомыслен от всего сердца". Именно всего-то сердца у еврея и нет, а как бы обрезанное со всех сторон. " Не веря ни во что, он поэтому и бежит в царство материального. Только отсюда и вытекает его жадность к деньгам. И все же он даже и не настоящий делец. Все " нереальное", " несолидное" в поведении еврейского торговца есть проявление еврейского существа, лишенного всякой внутренней тождественности". Это как бы состояние добытая, отсутствие какой-либо убежденности и неспособность к какой бы то ни было любви и жертве. Эротика еврея сентиментальная, юмор его - сатира. Усмешка, которая характеризует еврейское лицо, - то неопределенное выражение лица, которое выдает готовность на все согласиться и предполагает отсутствие уважения человека к самому себе.

II

" То, - продолжает Вейнингер, - что на веки вечные останется недоступным настоящему еврею: непосредственность, милость Божья, глас трубный, мотив Зигфрида, самотворчество, ощущение: я есмь. Еврей поистине является " пасынком Божиим" на земле: на деле не существует ни одного еврея-мужчины, который, хотя бы и смутно, не болел бы своим еврейством, то есть в глубочайшей своей основе - своим неверием". Вопреки мнению, будто христианство есть продолжение еврейства, Вейнингер видит в них " величайшую, неизмеримую противоположность. Христианство есть высший героизм, еврей же никогда не бывает единым и цельным. Поэтому он - трус. Герой - его крайняя противоположность. Христос преодолел в себе сильнейшее отрицание - еврейство - и тем самым создал сильнейшее утверждение - христианство как самую крайнюю противоположность еврейству. С появлением Христа из еврейства исчезает возможность величия: людей, как Самсон и Иашуа, самых нееврейских людей в старом Израиле, еврейство уже не могло с тех пор произвести. Христианство и еврейство всемирно-исторически обусловливают друг друга как утверждение и отрицание. Одна возможность - Христос, другая возможность - еврей. Христианство есть абсолютное отрицание еврейства. Ничего нет легче, как быть евреем, ничего нет труднее, чем быть христианином. Еврейство есть та бездна, над которой возведено христианство, - вот почему еврей и является самым сильным страхом и самым глубоким отвращением арийца". Вопреки Чемберлену [33], утверждающему, что Христос был не еврей, а ариец, Вейнингер думает, что Христос именно потому должен был быть евреем, чтобы преодолеть в Себе самое низкое состояние человеческой природы. " Еврейство, - говорит Вейнингер, - было личным наследственным грехом Христа; Его победа над еврейством есть то, чем Он возвысится над Буддой, Конфуцием и всеми остальными. Христос - величайший человек, ибо Он сразился с величайшим противником. Быть может, Он единственный еврей, Которому удалось одержать победу над еврейством: первый еврей был и последним, ставшим в полном смысле этого слова христианином". Согласно этой мысли, ближайший основатель новой религии должен опять-таки пройти сначала через еврейство, ибо оно именно есть то, что люди должны победить в себе и от чего отречься. Смысл мессианизма именно в этом. " Избавитель еврейства - это избавитель от еврейства... Существование еврейства метафизически не имеет иного смысла, кроме одного: служить подножием для основателя религии".

Я извлек почти все существенное из статьи Вейнингера. Несчастный автор, застрелившийся, написав свой отзыв, может быть, сам вел эту страшную борьбу в себе, то есть, чувствуя в себе еврея, преодолевал его. Может быть, неуспех в борьбе, посильной, по его словам, только для Христа, и повел к печальной развязке. Статью Вейнингера о евреях следует понимать как предсмертную исповедь, касающуюся самого глубокого, самого тайного и незамолимого греха.

Мы, арийцы, какой бы страх и отвращение ни чувствовали перед паразитным племенем, все-таки не можем внутренне понять его так, как может сам еврей. И вот это понимание, вынесенное наружу, оказывается ужасным. Оно несравненно неблагоприятнее для еврейства, чем все, что думают о евреях самые крайние антисемиты. Еврейская печать вопит как ужаленная каждый раз, когда в независимой русской печати раздаются предостережения против опасной расы. Нас обвиняют в " человеконенавистничестве", когда мы осмеливаемся сказать о евреях немножко правды. Но в еврее антисемиты ненавидят вовсе не человека, а именно еврея, и ненавидят именно за то, что он недостаточно человек. Только то человеческое, что есть в еврее, и позволяет терпеть его, но нехватка этой человечности внушает в высшей степени справедливый страх. Еврей, по исповеди самих евреев вроде Вейнингера, неполный человеческий тип, недоразвившийся или остановившийся в своем развитии, сбившись в сторону паразитизма. В области вырождения и человеческих рас встречаются те же явления, что в мире животных. Возьмите собаку и гиену. Может быть, потому и существует с незапамятных времен отвращение собак к диким представителям своей же породы, что недоразвившийся, низший тип действительно опасен для высшего. Помимо соперничества за добычу смешение с низшей расой роняет совершенство высшей, растрачивает многовековые драгоценные приобретения ее типа. Еврей опасен для арийца не только тем, что в качестве паразита присасывается к жизненным источникам и вытягивает его соки. Правда, одно уже это угрожает худосочием и истощением, но еще тягостнее то, что, входя в арийское общество, еврей несет с собой низшую человечность, не вполне человеческую душу. Все то высокое, чем гордится христианская цивилизация, - гениальность, героизм, религиозное вдохновение, честь и совесть - все это портится примесью низших еврейских качеств, как если к дорогому вину подлить дешевого. Евреи фальсифицируют не только товары и продукты, они фальсифицируют самое общество христианское, постепенно заменяя его поддельным. Гениальность подменяется шарлатанством, героизм - идеями всепрощения и равноправия, религиозный восторг - скептической усмешечкой, честь и совесть - толкованиями свободы, которая будто бы разрешает все. Захватив вследствие преступной слабости христианских правительств нервные центры общества - печать, кафедру, судейскую трибуну, сцену, евреи ведут широчайшую пропаганду своей пониженной человечности и погружают арийское общество в опасный гипноз. Если вы спросите, как это люди низшей расы могут захватить все центральные места среди высшей, я не стану ссылаться на мышей или саранчу: бесконечно низшие, чем саранча, организмы напали, например, на Петербург, и вот каждый день в течение многих месяцев возят на кладбище покойников. Совершенство племени, как тонкость художественного произведения, не обеспечивает жизни, а скорее наоборот. Нашествие евреев на христианский мир именно потому дает им шансы на победу, что они - низший тип, который выживает там, где более высокий существовать не может. Собака - благородное животное и действительно друг человека, но дайте ей " полноправие" в своей квартире - она довольно быстро уронит ваши условия жизни до своих. Вам придется бежать из квартиры в то время, когда " друг человека" будет чувствовать себя недурно. Посейте вместе с пшеницей сорные травы. Не пшеница заглушит их, а наоборот. Вопреки решительно всем народам на земле, которые все имеют черту оседлости - государственную и этнографическую границу, евреи одни не хотят признавать черту оседлости. Они одни хотят безвозбранно кочевать по земному шару, не имея определенной территории. Они одни, признавая себя строжайшей из национальностей, притязают на право жить среди других племен и захватывать их жизненные средства. Если бы еще евреи были высшей расой, то можно бы надеяться, что опасность еврейства исчезнет вместе с растворением их в арийском море. Но так как это раса низшая (по уверению не одного Вейнингера, а многих мыслителей), то желать еврейского растворения не приходится. Напротив, самое искреннее и честное слияние евреев с индогерманцами представляет страшнейшую из угроз. Вместе с паразитной кровью своей евреи внесут разрушение в самый тип арийца, понизят те его благородные свойства, которыми он возвысился среди народов. Примесь еврейской крови уже вела к гибели не один народ. Китай еще существует, Япония - благоденствует, а современники их - Вавилон, Персия, Египет давно исчезли, то есть исчезли именно те страны, где евреи в плену и путем эмиграции жили веками, размножаясь до того, что наводили страх на царей. " Евреи рассеяния" заразили собой все пространство Римской империи. Христиане первых веков были евреи - и Рим пал. Внедрившись в Испанию в одном конце Европы и в Хазарское царство - в другом, евреи подготовили падение обеих стран, как впоследствии подготовили падение приютившей их Польши. Могучим инстинктом самосохранения западные народы в средние века сбросили с себя еврейского паразита. Евреи отовсюду были изгнаны. Может быть, потому только Европа и ожила. Лишь с изгнанием евреев начала слагаться национальная жизнь и подъем энергии.

Именно нас, Россию, Бог наказал участью принять в свое тело большинство паразитной расы. Пока мы были свободны от нее, Россия росла и крепла. Всего несколько десятилетий " еврейского вопроса" - и поглядите, как линия нашей судьбы быстро пошла книзу! " Жиды погубят Россию", - говорил в страшном ясновидении Достоевский. Исповедь еврея о евреях дает повод русским людям отрешиться хоть на несколько минут от гибельного легкомыслия. Тут есть, господа, над чем подумать - и серьезно!

1 февраля-1 марта