Ход урока. I. Слово учителя или беседа с классом

I. Слово учителя или беседа с классом. Материал:

В драматургии, существовавшей до Чехова, действие должно было быть динамичным и строилось как борьба характеров для достижения явной цели. Драматургическая интрига включалась в рамки заданного и четко разработанного конфликта, вращающегося преимущественно в области социальной этики.

Конфликт в «новой драме» Чехова имеет принципиально иной характер. Как его определил А. П. Скафтымов: «Драматически-конфликтные положения у Чехова состоят не в противопоставлении волевой направленности разных сторон, а в объективно вызванных противоречиях, перед которыми индивидуальная воля бессильна... И каждая пьеса говорит: виноваты не отдельные люди, а все имеющееся сложение жизни в целом». Особая природа конфликта позволяет обнаружить в чеховских произведениях внутреннее и внешнее действие, внутренний и внешний сюжеты. Если внешний сюжет разработан достаточно традиционно, то внутренний — и главный — просвечивает сквозь фабулу, незримо присутствует в ткани пьесы, лишь иногда приближаясь к ее поверхности. Такую форму выражения внутренней жизни образа пьесы Вл. И. Немирович-Данченко назвал «вторым планом» или «подводным течением».

В композиции драматургического сюжета отсутствует завязка конфликта, ибо нет внешне выраженного противоборства сторон и столкновения характеров. Социальное амплуа Лопахина не исчерпывается традиционным представлением о купце-приобретателе. Он не чужд сентиментальности. Встреча с Раневской для него долгожданное событие.

Однако в то же время Лопахин прагматик, человек дела, который уже в I действии радостно провозглашает: «Выход есть... Вот мой проект. Прошу внимания! <...>»

Правда, «выход» этот в иную — материальную — плоскость пользы и выгоды, но не красоты, поэтому он представляется хозяевам сада «пошлым». В сущности, никакого противостояния нет. Есть мольбы о помощи, с одной стороны: «Что же нам делать? Научите, что?» (Раневская) и готовность помочь— с другой: «Я вас каждый день учу. Каждой день и говорю все одно и то же» (Лопахин). Персонажи не понимают друг друга, словно разговаривают на разных языках. В этом смысле показателен диалог во II акте, где Чехов показывает противостояние различных жизненных позиций, но не борьбу воль. Лопахин умоляет, просит — его не слышат, точнее, не хотят слышать. В I и II действиях у зрителя сохраняется иллюзия, что именно этому герою предстоит сыграть роль покровителя и друга и спасти вишневый сад.

Кульминация внешнего сюжета — продажа с аукциона 22 августа вишневого сада — совпадает с развязкой. Надежда, что все как-нибудь само собой устроится, растаяла как дым. Вишневый сад и имение проданы, но в расстановке действующих лиц и их судьбах ничего не изменилось. Более того, развязка внешнего сюжета даже оптимистична.

Собственно, важнейшее событие оказалось на периферии — за сценой. Оно, по логике драматурга, частный эпизод в вечном круговороте жизни. Что же в таком случае является сюжетообразующим началом комедии?

Уже современники Чехова заметили, что «главное, невидимое действующее лицо» в его произведениях — беспощадно уходящее время» (В. Курдюмов). Пьеса «Вишневый сад» дает почти «физическое ощущение текучести времени». Его неумолимый ход — главный нерв внутреннего сюжета комедии.

В «Вишневом саде» внешнее действие имеет временные границы — с мая по октябрь. I акт пьесы переполнен упоминаниями о времени. На два часа опаздывает поезд. Пять лет назад уехала из имения Раневская. Шесть лет назад умер ее муж, а через месяц утонул семилетний сын Гриша. Лопахин вспоминает о себе, пятнадцатилетнем, когда он впервые увидел Раневскую. По мере развития действия время уходит в неопределенное прошлое: «Я тут спала, когда была маленькой...» (Раневская); «В прежнее время, лет сорок— пятьдесят назад...» (Фирс); «Шкаф сделан ровно сто лет тому назад» (Гаев).

Сюжет настоящего времени ведет один персонаж — Лопахин. С его реплики: «Который час?» — начинается действие. Он контролирует время, о чем свидетельствует постоянная авторская ремарка» (Смотрит на часы), и не опоздает на поезд: «Мне сейчас, в пятом часу утра, в Харьков ехать». Лопахин поставлен в жесткие рамки настоящего, и, возможно, поэтому он наиболее чутко улавливает ход времени. В I действии Лопахин дважды по вторит реплику: «Время идет», — прежде чем назовет роковую дату ближайшего будущего — 22 августа. Практически все персонажи в I действии пребывают в некоем пограничном состоянии сна и яви. Они вспоминают прошлое, которое для них оказывается большей духовной реальностью, нежели настоящее. Их мир — мир призрачных грез, чуждый действительности. «Посмотрите, покойная мама идет по саду...» — радостно восклицает Раневская.

Элегически-лирический тон I действия, опрокинутого в прошлое, сменяет философский диспут о «гордом человеке» в поле у заброшенной часовни перед заходом солнца. Бегство от настоящего в будущее чревато не менее страшными последствиями, нежели погружение в прошлое. Внимая Пете Трофимову, пророчествующему о будущих путях человечества, герои не слышат предупреждения Лопахина, развивающего заявленную в I действии тему времени: «Надо окончательно решить, — время не ждет». Настоящее время требует не восклицаний, но поступков и решений, однако чеховские герои на них не способны. В этом смысле Петя Трофимов сущностно близок Гаеву и Раневской. Абсурдность их в том, что они утратили чувство настоящего. Неспособность к сильному чувству ставится у Чехова в прямую зависимость от отношений персонажа со временем. Привязанность одних осталась в прошлом (сюжетная линия Раневская — парижский любовник), другие по пути в будущее растеряли свои человеческие качества («Мы выше любви» — Петя Трофимов). Практически все чеховские герои не подвластны чувству любви, ибо оно требует душевных затрат и живет только в настоящем.

III акт — встреча с настоящим, сопротивляться которому бессмысленно. Нервный эмоциональный тон «бала некстати» — ритм текущей жизни и стремительная скорость, с которой она неизбежно уходит. В этом контексте победный возглас нового хозяина: «Вишневый сад теперь мой!» — обнажает комичность притязаний человека остановить время и ограничить его рамками «теперь». Впрочем, в монологе Лопахина зазвучала неожиданная для него тема: «Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется...» Интуитивно он чувствует иллюзорность победы: «О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась бы наша нескладная, несчастливая жизнь».

Дом пока еще стоит, но предчувствие Раневской, высказанное во II действии, оправдалось: «Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом».

Он и правда «обвалится» под бравурные напевы лезгинки и «топотанье» Лопахина.

IV действие в пьесе наиболее динамично. Авторская ремарка «пустота» — нейтральный фон ускорившемуся, почти осязаемому ходу времени: счет идет на минуты. Лопахин объявляет: «На дворе октябрь, а солнечно и тихо, как летом. Строиться хорошо. (Поглядев на часы в дверь.) Господа, имейте в виду, до поезда осталось всего сорок шесть минут! Значит, через двадцать минут на станцию ехать. Поторапливайтесь».

Раневская предстает в ином временном измерении: «Минут через десять давайте уже в экипажи садиться...»; «Еще минут пять можно»; «Ведь одна минута нужна только»; «Я посижу еще одну минутку». Изменяется ритмический рисунок образа. В этой «минутке» — вся прошлая жизнь: «Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!.. Прощай!..»

Конкретика минут оборачивается иной гранью проблемы: «А жизнь знай себе проходит» (Лопахин);

«Да, жизнь в этом доме кончилась...» (Варя);

«Жизнь-то прошла, словно не жил...» (Фирс).

Внутренний сюжет пьесы — то, что не случилось, не произошло. Что значит утрата имения по сравнению с прожитой жизнью, которую и не заметил, словно не жил! Ситуация встреч в доме и прощаний в беспредельности отражается в глубинном конфликте пьесы — человек в уходящем времени, — превращая комедию «Вишневый сад» в пьесу о жизни и смерти. Конфликт со временем неизбежен, и перед ним равны все — и побежденные, и победители.