Приграничное сражение «КОВО-41» вступает в силу

Наши машины проносятся по улицам Бродов. Вокруг ни души. Но жители не спят. В окнах раздвинуты занавески. Люди настороженно смотрят в сторону аэродрома, на густые клубы дыма. Догадываются: это неспроста.

Пока мы преодолевали 60 километров, остававшихся до Тарнополя, небольшие группы фашистских самолетов еще дважды бомбили нашу колонну. К счастью, серьезного вреда не причинили.

Прибыли мы раньше назначенного срока – в седьмом часу утра. Нас ждали. Не успела головная машина подъехать к военному городку, как ворота мгновенно распахнулись, и дежурный офицер молча указал мне рукой, куда ехать.

Раньше здесь располагалась какая-то небольшая воинская часть. Когда было решено развернуть основной командный пункт округа в Тарнополе, для ускорения дела воспользовались этим городком. Прежних его хозяев перевели в другое место, здания поспешно переоборудовали, но, конечно, успели сделать далеко не все.

Я насчитал десятка полтора небольших домов, в основном одноэтажных. Между ними кое-где были раскинуты палатки. Повсюду виднелись свежевыкопанные щели – для укрытия людей на случай бомбежки.

На шум подкативших машин выбежал генерал Пуркаев. На лице – величайшее нетерпение и досада. Так и казалось, что сейчас он закричит: «Где вы пропадали?!» Но генерал смолчал; видимо, вспомнил, что сам назначил срок нашего прибытия. Взмахом руки прервал мой рапорт.

– Быстрей разгружайтесь и за работу! Немедленно по всем каналам связи передайте командирам корпусов второго эшелона, чтобы вводили в действие оперативный план «КОВО-41». Добейтесь подтверждения, что это распоряжение получено. Когда ответы поступят, доложите мне.

Едва Пуркаев ушел, на пороге появился крайне рассерженный командующий. Начал бурно возмущаться, что мы запоздали. Кирпонос редко терял самообладание. Значит, невыносимо тяжело складывались дела, если он вышел из равновесия.

Сдерживая обиду, я попытался объяснить, что мы прибыли даже раньше назначенного времени, несмотря на плохое техническое состояние автомашин. Кирпонос уже более сдержанно бросил на ходу:

– Чтобы через час у меня на столе лежала карта с обстановкой на границе!

Мы немедленно принялись за работу. Разложили карты и документы. Направленцы-командиры, закрепленные за армиями, сели за телефоны.

Для любого командного пункта главное – связь. Начальник связи округа генерал Добыкин и его подчиненные во время развертывания КП в Тарнополе успели сделать многое. Я помню, как он с гордостью докладывал командующему округом, что с нового командного пункта можно будет напрямую вести разговор как со штабами армий, так и с Москвой – по телефону, телеграфу, радио. Связь многоканальная, поэтому надежная. Но такой она оказалась только для мирного времени. Дело в том, что в основном она базировалась на постоянные проводные линии Наркомата связи. А те, естественно, были широко известны, и фашисты с первых же часов войны нацелили на них и свою авиацию, и диверсионные отряды. Своевременно устранять повреждения не хватало сил: большинство армейских и фронтовых подразделений связи должны были формироваться с объявлением мобилизации в западных областях Украины; внезапное вторжение врага нарушило эти планы.

И вот теперь, когда бои начались, когда вчерашний Киевский Особый военный округ превратился в Юго-Западный фронт, его командование то и дело оказывалось оторванным от войск. Линии, соединявшие КП фронта с центром, действовали относительно терпимо. А соединиться со штабами армий было страшно трудно.

Повезло направленцам 12-й и 26-й армий: им сразу же удалось дозвониться. Из штаба 12-й армии докладывали, что на границе с Венгрией боевые действия пока не начались. А из штаба 26-й могли сообщить лишь то, что на рассвете враг атаковал все наши пограничные заставы. Войска прикрытия подняты по тревоге и выдвигаются из районов расквартирования к границе. Подразделения пограничников и укрепленных районов сражаются самоотверженно.

А вот что творилось в 5-й и 6-й армиях, в полосах действий которых, судя по всему, противник наносил главный удар, нам долго не удавалось выяснить. Телефонные и телеграфные линии то и дело нарушались. Усилия радистов тоже часто оказывались безуспешными.

Вполне естественно, что в этих условиях ни начальник разведки, ни я не смогли представить командующему такие сведения, которые могли бы его удовлетворить.

Полковник Бондарев доложил лишь о том, что в полосе 5-й армии, на самом северном фланге нашего фронта, фашистские войска еще на рассвете начали форсировать Западный Буг на участке Любомль, Владимир-Волынский; наиболее мощный артиллерийский огонь и авиационные удары враг сосредоточил по районам Устилуга и Владимир-Волынского; передовые его части внезапным ударом овладели приграничной станцией Влодава. В полосе 6-й армии врагу удалось захватить приграничный город Пархач и другие населенные пункты, в том числе Любыча-Крулевска, Олешице, Старое Село. Стало известно также о нескольких небольших воздушных десантах, выброшенных фашистами в приграничной зоне.

Никакими конкретными данными о количестве и составе вторгшихся на нашу землю вражеских войск, о направлении их главного удара наш разведчик пока не располагал. Поэтому обстоятельных выводов о намерениях противника сделать было невозможно.

Я смог доложить лишь о том, что в полосе 5-й армии помимо частей укрепленных районов и погранзастав в бой в районе Владимир-Волынского вступили пока только части 87-й стрелковой дивизии. Остальные силы армии находятся на марше, и встреча их с вторгшимися частями фашистов произойдет уже, видимо, в глубине приграничной зоны. В полосе 6-й армии к захваченному врагом городу Пархач брошены один полк 159-й стрелковой дивизии и полки 3-й кавалерийской дивизии. Им поставлена задача решительным ударом отбросить врага за пределы границы. В заключение я добавил, что связь с армиями часто прерывается. Столь же трудно штабам армий поддерживать связь с соединениями и частями.

Заслушав скудные сведения о положении на границе, Кирпонос вскипел:

– Если и впредь связь будет работать так плохо, то как же мы сможем управлять войсками?!

Присутствовавший при разговоре генерал Пуркаев пытался успокоить командующего: делается все для восстановления связи, а тем временем во все армии посланы на самолетах командиры оперативного и разведывательного отделов; через два-три часа обстановка должна полностью проясниться.

– Идите, полковники, – не скрывая раздражения, сказал командующий нам с Бондаревым, – и любыми средствами добивайтесь более обстоятельных и конкретных сведений из войск.

Обстановка прояснялась медленно. Сведения о положении 5-й и 6-й армий приходилось собирать по крупицам. Примерно около 9 часов утра нам стало известно, что фашисты в полосах прикрытия этих армий захватили еще целый ряд населенных пунктов, сминая сопротивление пограничников, гарнизонов укрепленных районов и передовых отрядов войск прикрытия, успевших подойти к границе.

Командующий 5-й армией в 10 часов 30 минут прислал первое донесение по радио: «Сокаль и Тартакув в огне. 124-я стрелковая дивизия к границе пробиться не смогла и заняла оборону севернее Струмиловского укрепленного района».

На основе редких, отрывочных, а порой и противоречивых сведений, поступивших от подчиненных штабов, по-прежнему трудно было сделать определенные выводы о вражеской группировке, вторгшейся в пределы Советской Украины, и об оперативном замысле фашистского командования. Приходилось исходить лишь из предположений и догадок. Несколько позже, проанализировав все случившееся в первый день войны, мы смогли в общих чертах представить себе картину событий. В субботний вечер и в ночь на воскресенье всюду отмечалось подозрительное оживление по ту сторону границы. Пограничники и армейская разведка доносили о шуме танковых и тракторных моторов. А в полночь в полосе 5-й армии, к западу от Владимир-Волынского, границу перешел немецкий фельдфебель. Перебежчик рассказал, что у фашистов все готово к наступлению и начнут они его в 4 часа утра. Начальник погранзаставы доложил по инстанции. Сообщение было настолько важным, что начальника пограничных войск Украины генерала В. А. Хоменко подняли с постели. Тот немедленно доложил в Москву своему начальству и поставил в известность командующего округом.

У всех первой мыслью было: «А не провокация ли это?» Стали ждать решения Москвы.

В 0 часов 25 минут 22 июня окружной узел связи в Тарнополе начал прием телеграммы из Москвы. Она адресовалась командующим войсками всех западных округов. Нарком и начальник Генерального штаба предупреждали, что «в течение 22–23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев», и требовали, не поддаваясь ни на какие провокационные действия, привести войска «в полную боевую готовность встретить внезапный удар немцев и их союзников». Далее в телеграмме указывались конкретные мероприятия, которые следовало осуществить:

«а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность; войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава; подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».

Только в половине третьего ночи закончился прием этой очень важной, но, к сожалению, весьма пространной директивы. До начала фашистского нападения оставалось менее полутора часов.

Читатель может спросить, а не проще было бы в целях экономии времени подать из Генерального штаба короткий обусловленный сигнал, приняв который командование округа могло бы приказать войскам столь же коротко: ввести в действие «КОВО–41» (так назывался у нас план прикрытия государственной границы). Все это заняло бы не более 15–20 минут.

По-видимому, в Москве на это не решились. Ведь сигнал о вводе в действие плана прикрытия означал бы не только подъем всех войск по боевой тревоге и вывод их на намеченные рубежи, но и проведение мобилизации на всей территории округа.

Пока телеграмму изучали и готовили распоряжения армиям, гитлеровцы обрушили на наши войска мощные авиационные и артиллерийские удары.

Эти удары, застигшие большинство частей еще в местах постоянной дислокации, нанесли нам первые чувствительные потери.

Получив приказ отбросить вторгшегося противника за линию государственной границы, дивизии первого эшелона наших войск прикрытия под непрекращающейся бомбежкой устремились на запад. Первый удар немецкой авиации хотя и оказался для войск неожиданным, отнюдь не вызвал паники. В трудной обстановке, когда все, что могло гореть, было объято пламенем, когда на глазах рушились казармы, жилые дома, склады, прерывалась связь, командиры прилагали максимум усилий, чтобы сохранить руководство войсками. Они твердо следовали тем боевым предписаниям, которые им стали известны после вскрытия хранившихся у них пакетов.

Первыми выступили навстречу противнику передовые части 45, 62, 87 и 124-й стрелковых дивизий 5-й армии, 41, 97, 159-й стрелковых и 3-й кавалерийской дивизий 6-й армии, а также 72-й и 99-й стрелковых дивизий 26-й армии.

Для того чтобы эти части заняли приграничные укрепления, им требовалось не менее 8–10 часов (2–3 часа на подъем по тревоге и сбор, 5–6 часов на марш и организацию обороны). А на приведение в полную боевую готовность и развертывание всех сил армий прикрытия государственной границы планом предусматривалось двое суток!

Всю мощь первых ударов гитлеровских войск, по существу, приняли на себя немногочисленные подразделения пограничников и гарнизонов укрепленных районов.

Положение осложнялось тем, что с первых часов фашистского вторжения господство в воздухе захватила немецкая авиация. От ее бомб военно-воздушные силы нашего округа потеряли 180 самолетов. Советские части, двигавшиеся к границе, непрерывно подвергались бомбежкам и обстрелу с воздуха. Лишь отдельные небольшие группы наших истребителей через плотные заслоны фашистских самолетов прорывались на помощь к своим войскам.

Когда начальник штаба фронта доложил обстановку, сложившуюся к 10 часам утра, генерал Кирпонос немедленно вызвал к себе командующего военно-воздушными силами генерала Птухина и потребовал от него сосредоточить основные усилия авиации на прикрытии с воздуха выдвигающихся к границам войск, нанесении сосредоточенных ударов по танковым и моторизованным группировкам противника и его ближайшим аэродромам.

Птухин ушел, а генерал Пуркаев положил на стол командующего фронтом только что полученную директиву Народного комиссара обороны. Повернувшись к Вашугину, Кирпонос медленно и отчетливо зачитал ее: «22 нюня 1941 г. в 4 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль границы и подвергла их бомбардировке. Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз приказываю:

1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться иа вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить.

2. Разведывательной и боевой авиации установить места сосредоточения авиации противника и группировки его наземных войск. Мощными ударами бомбардировочной авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиации наносить на глубину германской территории до 100–150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель. На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».

Поскольку требования директивы были достаточно ясны, она без всяких комментариев была незамедлительно передана в войска.

В 15 часов мы должны были послать в Москву свое первое донесение. Я занялся составлением его. Это был, пожалуй, самый трудный отчетный документ за всю мою штабную деятельность. Обстановка оставалась по-прежнему неясной: каково истинное положение армий, где враг наносит главный удар, каков его замысел – обо всем этом можно было лишь строить догадки. И наше первое боевое донесение в Москву было полно общих мест и неясностей. Из-за этого я и мои помощники невольно чувствовали себя без вины виноватыми.

Мы быcтро продумали и наметили более гибкие и действенные способы сбора и обработки донесений от подчиненных штабов. Частые порывы телефонных и телеграфных линий, неустойчивая работа радиостанций вынуждали полагаться прежде всего на офицеров связи, которых мы посылали в войска на машинах, мотоциклах и самолетах.

Из анализа поступивших к ночи на 23 июня данных стало все яснее вырисовываться, что главный удар враг наносит из районов Устилуга и Сокаля в полосе 5-й армии и на ее стыке с 6-й армией, в направлениях на Луцк и Дубно. Одновременно фашистские войска ведут наступление в полосах 6-й и 26-й армий. Ожесточенные бои разгорелись в районах Рава-Русской и Перемышля.

Как выяснилось впоследствии, против 5, 6 и 26-й армий нашего Юго-Западного фронта на участке Владимир-Волынский, Перемышль гитлеровское командование развернуло 37 дивизий (25 пехотных, 5 танковых, 4 моторизованные, 3 охранные). Их наступление поддерживали основные силы 4-го воздушного флота, насчитывавшего 1300 самолетов.

Только против 5-й армии в первый день наступления командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Pyнштедт ввел в сражение десять пехотных и четыре танковые дивизии, да в готовности к развитию успеха он держал здесь не менее двух пехотных, четырех моторизованных и одной танковой дивизий. Более двадцати дивизий 6-й полевой армии генерала Рейхенау и 1-й танковой группы генерала Клейста против пяти наших дивизий, находившихся у границы!

Командующий 17-й полевой армией генерал Штюльпнагель, развернувший свои дивизии на фронте от Томашува до Перемышля, наносил главный удар через Рава-Русскую на Львов и далее в общем направлении на Тарнополь. Отдельными ударами он сковывал ваши силы, оборонявшие Перемышль и рубежи южнее этого города.

Такова была истинная группировка фашистских сил, вторгшихся в пределы Украины в полосе нашего фронта. Но всего этого мы, конечно, в первый день войны не знали.

Вот в таких крайне неблагоприятных для нас условиях началась война на Украине. В не менее тяжелой обстановке она развернулась и в Белоруссии, и в Прибалтике. Гитлеровское командование спешило использовать все те огромные преимущества, которые давала ему внезапность нападения.

До последнего патрона

Первый удар фашистских дивизий обрушился на пограничные заставы и на небольшие гарнизоны укрепленных районов, еще не законченных строительствам. Бойцы и командиры этих подразделений героически выполнили свой долг: никто из них не покинул своих позиций под натиском неизмеримо превосходящих сил врага. Заставы и долговременные огневые точки укрепрайонов сразу же превратились в маленькие островки, со всех сторон захлестываемые враждебной стихией. Полностью окруженные, они веди неравный бой.

Изумительную стойкость проявили бойцы, 98-го пограничного отряда под командованием подполковника Г. Г. Сурженко. 9-я застава этого отряда во главе с лейтенантом Ф. Н. Гусевым не раз переходила в контратаки и не отступила ни на шаг от границы. Около 600 гитлеровских солдат и офицеров нашли свой конец в первый день войны на подступах к позициям этой заставы и соседних с ней огневых точек укрепленного района.

Попытки подоспевших частей нашей 5-й армии пробиться к окруженной горстке храбрецов были безуспешными. Всех нас волновала мысль: удастся ли спасти их? Ведь к вечеру у них кончатся боеприпасы...

В еще более трудном положении оказалась соседняя застава. Первый внезапный артиллерийский налет врага нанес ей невосполнимый урон: сразу же были разрушены все здания и под их обломками погибли многие пограничники. Но уцелевшие бойцы во главе с политруком Ф. Т. Бобенко быстро заняли оборону и ударили по врагу. Южнее, в районе города Владимир-Волынский, мужественно сражались пограничники 90-го отряда майора М. С. Бычковского, оказавшиеся на направлении главного удара фашистских войск. Величайшую стойкость проявили пограничники 13-й заставы этого отряда во главе с лейтенантом А. В. Лопатиным. Вечером мы узнали, что они закрепились в подвале разрушенного здания заставы и продолжают сражаться. Успеют ли части 87-й стрелковой дивизии выручить их?

По нашим самым оптимистическим предположениям, пограничники могли продержаться максимум два дня. Но многие заставы вели бой значительно дольше. А застава Лопатина сражалась одиннадцать суток! Герои дрались до конца. Они погибли под развалинами здания, но не сложили оружия.

Мужественно сражались пограничники Перемышльского отряда, которым командовал подполковник Я. И. Тарутин. На участке заставы лейтенанта П. С. Нечаева находился мост через реку Сан у Перемышля. Вражеское командование для захвата этого моста бросило специально подготовленный отряд. Ему удалось прорваться на мост и захватить его, но решительной контратакой пограничники отбросили гитлеровцев. Фашисты обрушили на наших бойцов шквал артиллерийского и минометного огня, под его прикрытием форсировали реку вброд и обошли пограничников с флангов. В неравном бою быстро таяли ряды героев. Наконец лейтенант Нечаев остался один. Он подпустил к себе фашистов вплотную и взорвал последнюю гранату.

Все это я рассказываю со слов очевидцев, а также на основе скупых донесений, поступавших с границы. Но вот еще одно свидетельство. К нам в плен попал немецкий фельдфебель, который участвовал в атаках на 9-ю пограничную заставу лейтенанта Н. С. Слюсарева. На участке этой заставы находился мост через реку Сан (восточнее Радымно). Показания гитлеровца были записаны фронтовым корреспондентом Владимиром Беляевым. Привожу эту запись.

«До сих пор, – сказал фельдфебель, – располагаясь поблизости от советской границы, мы слушали только песни советских пограничников и не предполагали, что люди, поющие так мечтательно, протяжно, мелодично, могут столь яростно защищать свою землю. Огонь их был ужасен! Мы оставили на мосту много трупов, но так и не овладели им сразу. Тогда командир моего батальона приказал переходить Сан вброд – справа и слева, чтобы окружить мост и захватить его целым. Но как только мы бросились в реку, русские пограничники и здесь стали поливать нас огнем. Потери от их ураганного огня были страшными. Нигде, ни в Польше, ни во Франции, не было в моем батальоне таких потерь, как в те минуты, когда порывались мы форсировать Сан. Видя, что его замысел срывается, командир батальона приказал открыть огонь из 80-миллиметровых минометов. Лишь под его прикрытием мы стали просачиваться на советский берег. Наша тяжелая артиллерия уже перевела свой огонь в глубь советской территории, где слышался рокот танков. Но и находясь на советском берегу, мы не могли продвигаться дальше так быстро, как того хотелось нашему командованию. У ваших пограничников кое-где по линии берега были огневые точки. Они засели в них и стреляли буквально до последнего патрона. Нам приходилось вызывать саперов. Те, если им это удавалось, подползали к укреплениям и подрывали их динамитом. Но и после грохота взрывов пограничники сопротивлялись до последнего. Нигде, никогда мы не видели такой стойкости, такого воинского упорства. Мы уже обтекали огневую точку, двигались дальше, однако никакая сила не смогла сдвинуть двух-трех пограничников с их позиции. Они предпочитали смерть возможности отхода. Советского пограничника можно было взять в плен только при двух условиях: когда он был уже мертв либо если его ранило и он находился в тяжелом, бессознательном состоянии... В нашем батальоне насчитывалось тогда 900 человек. Одними убитыми мы потеряли 150 человек. Больше 100 получили ранения. Многих понесло течением, и в суматохе мы так и не смогли их вытащить на берег...»

Мне нечего добавить к этому откровенному признанию немецкого фельдфебеля. Вот так встретили наши пограничники первый день войны.

А что в эти часы происходило на позициях пограничных укрепленных районов?

Напомню еще раз, что к началу вражеского нападения строительство большинства пограничных укрепленных районов нашего округа не было закончено, в строю находились лишь отдельные долговременные огневые точки (доты). Подготовленные полевые оборонительные позиции не были заняты нашими стрелковыми дивизиями прикрытия границы. Это еще более затрудняло оборону укрепрайонов. Гитлеровцы, наступавшие при поддержке мощного артиллерийского огня, сравнительно быстро блокировали большинство наших дотов, но не смогли сломить упорства их малочисленных гарнизонов. Фашистские орудия и танки били по дотам прямой наводкой бетонобойными снарядами. Вражеские саперы ползли к ним с взрывчаткой. Метким огнем, смелыми вылазками советские бойцы снова и снова отбивали врага. Горстки бойцов дрались до конца. Маленькие гарнизоны дотов не прекращали борьбы, пока в живых оставался хоть один красноармеец. Лишь когда значительная часть фашистских войск, обошедшая укрепрайоны с флангов, была уже глубоко в нашем тылу, остатки гарнизонов получили приказ на отход. Они уничтожили тяжелое вооружение и проложили себе путь сквозь плотное вражеское кольцо. Подвиги этих людей были поистине легендарными. Каждое донесение из укрепленных районов мы читали с душевным трепетом.

Одним из дотов Струмиловского укрепрайона командовал младший лейтенант Д. С. Кулиш. В первые же часы войны дот был окружен врагом и подвергся методической осаде. Фашисты в упор расстреливали его из мощных орудий, поливали пылающими струями из огнеметов. Бойцы задыхались в ядовитом дыму, но отбивались с неослабевающим мужеством. Отчаявшись заставить советских бойцов сложить оружие, фашисты подтащили к доту взрывчатку. Тогда горстка героев совершила внезапную вылазку и в яростной рукопашной схватке уничтожила вражеских саперов. Бой разгорелся с новой силой.

Гарнизоны дотов Перемышльского укрепленного района, которыми командовали младшие лейтенанты В. Д. Данин и П. И. Чаплин, несколько суток отбивали атаки фашистов. Экономя патроны, Данин подпускал гитлеровцев вплотную, а потом вел бойцов в рукопашную схватку. Но вот кончились патроны. Пали в бою почти все защитники маленькой крепости. В живых остались лишь двое: раненый лейтенант Данин и старший сержант Меркулов. Фашисты предложили им сдаться. В ответ Данин и Меркулов схватили последние гранаты, открыли дверь и молча бросились на гитлеровцев. Срезанный автоматной очередью, упал Меркулов. Фашисты кинулись к нему. Собрав остаток сил, старший сержант дернул рукоятку гранаты. Раздался взрыв... Истекавший кровью Данин сумел пробраться к соседнему доту.

На дот, в котором сражался гарнизон младшего лейтенанта Чаплина, фашисты обрушили сотни бетонобойных снарядов. Бойцы оглохли от грохота. Почти все были изранены осколками бетона, отлетавшими от стен. Дым и пыль не давали дышать. Иногда дот надолго замолкал. Но, стоило гитлеровцам подняться в атаку, маленькая крепость оживала и косила врага метким огнем. Фашистам удалось захватить железнодорожный мост через реку Сан. Но воспользоваться им они не могли: мост находился под прицелом пулеметов советского дота. И так продолжалось целую неделю, пока у храбрецов не кончились боеприпасы. Только тогда фашистским саперам удалось подтащить к доту взрывчатку. Лейтенант Чаплин и его подчиненные погибли, так и не покинув своего поста.

И таких гарнизонов в укрепленных районах было множество.

Огневые точки на советской границе, их малочисленные, но стойкие гарнизоны явились первым препятствием, о которое споткнулась огромная фашистская армия в своем марше на Восток. Героическая борьба пограничников и бойцов приграничных укрепленных районов имела огромное значение. Уже здесь, на первых километрах советской земли, дал трещину тщательно разработанный гитлеровским командованием план блицкрига.