Примечания. 1 . Канцлер значился в 1-й, высшей для гражданских чинов, строке Табели о рангах, действовавшей в России с 1714 до 1917г

1. Канцлер значился в 1-й, высшей для гражданских чинов, строке Табели о рангах, действовавшей в России с 1714 до 1917г. После Горчакова чин этот уже никто более не получал

2. Т.е. в день первого выпуска Царскосельского лицея, многократно воспетый Пушкиным

3. В 1867 г. Австрийская империя была преобразована в двуединую Австро-Венгерскую империю, а в 1871 г. королевство Пруссия провозгласило себя Германской империей.

Война

Соотношение сил между Россией и Турцией к 1877 г. оказалось явно в пользу России. Русская армия в результате военных реформ 1862-1874 гг. стала гораздо более боеспособной, чем во время Крымской войны, лучше укомплектованной, обученной и вооруженной. Так, пехота имела на вооружении винтовку «Бердана № 2» системы американского конструктора X. Бердана, усовершенствованной русскими оружейниками настолько, что даже в США ее называли «русской винтовкой», а в России — «винтовкой Бердана», «берданкой». Эта винтовка считалась тогда лучшей в мире.

Однако за три года результаты реформ полностью еще не сказались. По сути дела, состояние русской армии к 1877 г. было переходным: пореформенное уживалось в ней с дореформенным. Не было закончено перевооружение армии, сохранялись традиционные, исконно российские недостатки в ее материальном обеспечении — казнокрадство, взяточничество, подлоги и показуха. /274/ Особенно плох был командный состав. Он, как и прежде, подбирался не столько по дарованиям, сколько по близости к «верхам». Главное командование взял на себя брат царя великий князь Николай Николаевич («дядя Низи», как звали его в царской семье), который за всю свою жизнь даже не участвовал, а только присутствовал еще молодым в одном-единственном сражении под Инкерманом. Вообще этот великий князь был настолько бесталанным, что поэт П.В. Шумахер резонно «воспел» его как «высочайшего идиота». Когда «дядя Низи» к старости сошел с ума, люди, близко знавшие его, удивились, как это можно сойти с того, чего не имеешь.

Значительная часть армии (два корпуса численностью в 70 тыс. человек) была выделена под командование наследника престола, будущего Александра III, который о военном деле имел еще более смутные представления, чем «дядя Низи», поскольку он, в отличие от своего дяди, на войне никогда не присутствовал. Войсками на кавказском театре войны командовал еще один брат царя, наместник Кавказа, великий князь Михаил Николаевич («дядя Михи») — тоже, как о нем говорили, «совсем не орел». Французская императрица Евгения (жена Наполеона III), поговорив с ним однажды, удивилась: «Се n'est pas un homme, c'est un cheval!»[1]

Русский генералитет и к 1877 г. состоял преимущественно из бывших николаевских служак, которые и в молодости не блистали талантами, а под старость теряли даже то, что имели. Чуть ли не большинство их составляли немцы: Криденер, Тотлебен, Деллингсгаузен, Циммерман, Дризен, Гершельман, Шильдер-Шульдман, Гейман и пр. Главный штаб армии возглавлял немецкий поляк А.А. Непокойчицкий. Были, конечно, тогда в русской армии талантливые военачальники, но они занимали второстепенные должности и не могли влиять на высшее командование. И.В. Гурко и М.И. Драгомиров командовали дивизиями, Н.Г. Столетов — болгарским ополчением, а легендарный М.Д. Скобелев в начале войны служил вообще без должности, на положении «вольноопределяющегося генерала».

Михаил Дмитриевич Скобелев — этот «белый генерал», как его называли (он воевал только в белом мундире и на белом коне), — был, несомненно, самой яркой и популярной фигурой среди русских военачальников второй половины XIX в. Слава его необычна. При жизни и вскоре после смерти его превозносили как гения, «равного Суворову», потом надолго забыли, а в советской литературе до недавних пор особо вспоминать не хотели. Между тем Скобелев — хотя и не чета Суворову, личность все-таки настолько крупная, что обойти его вниманием нельзя. В нем затейливо преломился красивый и самобытный, истинно — русский /275/ талант, которым в условиях царской России не находил себе должного места и в результате то ослеплял вспышками гениальности, то шокировал разбойничьими выходками, то разменивался на авантюрные мелочи. Воинственность являлась фамильной чертой Скобелева. Отец и дед его были генералами. Судьба бросала М.Д. Скобелева с одного конца света на другой, и он везде (в Польше, Дании, Испании, Средней Азии) успевал использовать любую возможность для того, чтобы повоевать.

В 1873 г., например, он прославился головокружительными подвигами при завоевании Средней Азии и чуть было не похоронил свою карьеру, затеяв, что называется «из любви к искусству», штурм Хивы, в то время как с другой стороны города хивинская депутация выносила из распахнутых ворот хлеб-соль в знак покорности русскому главнокомандующему К.П. Кауфману. Велико было удивление и негодование Кауфмана, когда он, принимая хлеб-соль от Хивы, услышал, как ее штурмует под гром пушек и крики «ура» его подчиненный Скобелев.

Однако по натуре Скобелев вовсе не был головорезом. Блестяще образованный (учился в парижском пансионе Жирарде, Петербургском университете и Академии Генерального штаба), овладевший английским, французским, немецким и узбекским языками, он изучил всю военную литературу Европы и знал, что сделал и даже сказал в схожей ситуации Наполеон или Александр Македонский. Скобелев заботливо относился к солдатам, дружил с великим художником В.В. Верещагиным, фрондировал против царского двора и, по некоторым данным, склонялся под влияние ИК «Народной воли».

Он был исключительно популярен в русском обществе. «Наш Ахиллес», — говорил о нем И.С. Тургенев. Влияние же Скобелева на солдатскую массу могло сравниться только с влиянием Суворова. Солдаты боготворили его и верили в его неуязвимость, поскольку он, всю жизнь проведший в боях, ни разу не был ранен. Солдатская молва «удостоверяла», что Скобелев знает заговорное слово против смерти («в Туркестане купил у татарина за 10 тыс. золотых»). Под Плевной раненый солдат рассказывал товарищам: «Пуля прошла сквозь его (Скобелева. — Н.Т.), ему — ничего, а меня ранила».

Умер Скобелев в 1882 г., не дожив до 40 лет, в расцвете сил, внезапно и загадочно. Есть версия о том, что он был отравлен наймитами царского двора, которые изловчились подослать ему в час его последнего кутежа бутылку шампанского с цианистым калием[2].

Скобелев и Драгомиров, Гурко и Столетов представляли собой в то время среди русского генералитета счастливые исключения. Общий же уровень русского командования был таков, что военный /276/ министр Д.А. Милютин озабоченно записал в дневнике перед началом войны 1877-1878 гг.: «Остается одна надежда на то, что мы имеем против себя турок, предводимых еще более бездарными вождями». Эта надежда министра оправдалась.

Турки вооружены были не хуже, чем русские (английским, французским и даже американским оружием), но во всем прочем, включая даже качество командного состава, уступали русским. Турецкие солдаты образцово повиновались, но плохо соображали, а их офицеры были почти сплошь неграмотны, и даже из генералов, по признанию турецкого историка, «редко кто умел читать и писать». Поэтому царизм верил в легкую победу, полагая, что «дело сведется лишь к promenade militaire»[3]. Так как для него были вдвойне важны победы, одержанные под начальством особ царской фамилии, главное командование как на Дунае, так и на Кавказе было поручено братьям царя. Для того же выделили два корпуса наследнику престола, и сам царь почтил театр военных действий своим присутствием.

Война 1877-1878 гг. стала первой, на которую царское правительство допустило корреспондентов — своих и зарубежных. Отныне официальные донесения уже не были единственными источниками информации о войне. Впрочем, и корреспонденты в новинку иной раз выдумывали свои репортажи похлеще официальных сообщений. Одного из них — Василия Немировича-Данченко — так и прозвали: «Невмерович-Вральченко». Вместе с корреспондентами прошел всю войну и запечатлел ее в своих картинах великий художник-баталист В.В. Верещагин.

Главным театром войны и на этот раз, как в прежних русско-турецких войнах, стали Балканы. Сюда была нацелена Дунайская армия вел. кн. Николая Николаевича (185 тыс. человек). Турки имели здесь 165 тыс. Вспомогательным театром военных действий стал, как обычно, Кавказ. Россия выставила здесь 108 тыс. человек под командованием вел. кн. Михаила Николаевича, Турция — 100 тыс. Русский стратегический план был таков: силами Дунайской армии освободить Болгарию и ударить на Константинополь, где и покончить с государственностью Турции. Когда великий князь Николай Николаевич прибыл к царю за инструкциями, ему было сказано только одно слово: «Константинополь». На Кавказе царь и его братья планировали сначала выждать и далее, в зависимости от условий, наступать или обороняться, но, как бы то ни было, всю войну предполагалось выиграть в течение одной кампании.

Турки строили более скромные, но тоже победоносные планы: опираясь на четырехугольник мощных крепостей (Силистрия, Варна, Шумла, Рущук), затянуть войну на Балканах, измотать /277/ силы русских, а потом отбросить их с Балкан и захватить Румынию; на Кавказе же – просто отсидеться в крепостях Баязет, Ардаган и Каре до тех пор, пока не решится исход войны на Балканах.

Война с самого начала пошла не так, как ее спланировали в Петербурге. Так, на Кавказе, где предполагалось выжидать, русские войска сразу же устремились вперед, взяли Баязет, потом Ардаган и подступили к Карсу, который слыл одной из сильнейших крепостей мира. После того как русские в XIX в. дважды овладевали Карсом (в 1828 г. штурмом и в 1855 г. осадой), он был так укреплен, что казался неприступным. Однако в ночь на 6 ноября 1877 г. корпус генерала М.Т. Лорис-Меликова (будущего «полуимператора») пошел на штурм Карса и взял его. Это был второй после взятия Измаила Суворовым 11 декабря 1790 г. классический образец ночного штурма. Отличился здесь 24-летний поручик А.А. Брусилов — будущий верховный главнокомандующий, последний крупный полководец царской России.

Зато на Балканах, где ожидались решающие события, действовали главные силы русской армии, жаждали полководческих лавров сам царь, старший из его братьев и сын-цесаревич и где Петербург запланировал триумфальную promenade militaire, война скандально затянулась. 15(27) июня 1877 г. русские войска форсировали Дунай у местечка Зимница и веером хлынули на юг по трем направлениям: Рущукский отряд из двух корпусов под командованием цесаревича — налево, против четырехугольника крепостей; корпус генерала Н.П. Криденера — направо, против Плевны; и корпус генерала Ф.Ф. Радецкого — прямо, для удара через Балканский хребет на Константинополь. Авангард Радецкого во главе с генералом И.В. Гурко (будущим фельдмаршалом) занял лучший на Балканах Шипкинский перевал и тем самым открыл русской армии путь на юг. Но тут царские полководцы затеяли такие марши и контрмарши, что буквально за одну неделю все они потеряли друг друга из виду и превратили войну из почти выигранной в почти проигранную.

Рущукский отряд цесаревича заблудился в четырехугольнике крепостей, а корпус Криденера вообще куда-то исчез и четыре дня никто о нем ничего не знал. Утром 17 июля в главной квартире русской армии с той стороны, где потерялся Криденер, померещились турки Царь был поднят с постели и во главе всего штаба ускакал за 20 верст от воображаемого неприятеля. К вечеру же выяснилось, что Криденер не только цел, но и захватил Никополь, который он принял за Плевну. Главная квартира возликовала, и на радостях никто не позаботился о том, чтобы Криденер меньше праздновал взятие Никополя, а скорее торопился взять Плевну — главный дорожный узел Болгарии, всего в 40 км от Никополя. Когда же спохватились, было уже поздно: 19 июля раньше Криденера к Плевне подошла и заняла ее турецкая армия /278/ Османа-паши. Таким образом, правый фланг и коммуникации русских войск оказались под угрозой со стороны Плевны.

Хуже того, с 20 августа начала штурмовать Шипку еще одна турецкая армия Сулеймана-паши, пытавшаяся прорваться из южной Болгарии через Балканы на соединение с двумя другими армиями, одна из которых давно засела в четырехугольнике крепостей, а вторая только что — в Плевне.

Шипку обороняли всего 5 тыс. русских солдат и болгарских ополченцев. Командовал ими генерал Н.Г. Столетов — старший брат выдающегося ученого-физика А.Г. Столетова, высокообразованный и талантливый военачальник. Четыре месяца они удерживали перевал, отбиваясь от противника, многократно превосходившего их численностью, и сохраняя для русских войск кратчайший путь на Константинополь. Особенно трудно было героям Шипки держаться зимой. Если убитыми за октябрь-декабрь 1877 г. они потеряли 700 человек, то обмороженными и просто замерзшими — 9, 5 тыс. (число обмороженных иногда доходило до 400 в день). Героика зимних будней Шипки («Шипкинское сидение») увековечена в триптихе Верещагина, названном не без иронии той стереотипной фразой, которую русское командование телеграфировало в Петербург всякий раз, когда Шипку заносила такая пурга, что даже стрельба прекращалась: «На Шипке все спокойно».

Между тем, пока шла борьба за Шипку, главные силы русской армии топтались под Плевной. Дважды — 20 и 30 июля — они пытались взять ее штурмом, но были отбиты. Это уже не вязалось с планами царских стратегов. Царь и главнокомандующий приуныли, стали подтягивать все возможные силы к Плевне да еще затребовали подкрепления из Петербурга. Собрав 100 тыс. солдат и 444 орудия против 45 тыс. турок с 60 пушками и посчитав, что теперь победа гарантирована, назначили третий штурм Плевны на день царских именин — 30 августа.

Сам же Александр II пребывал в тот день окрест поля сражения, на расстоянии, достаточном для того, чтобы он мог видеть турок (в подзорную трубу), а они не могли его убить. Он сидел в походном кресле на высоком холме (как и представил его в картине «Под Плевной» В.В. Верещагин), пил шампанское и при этом говорил «взволнованным голосом»: «За здоровье тех, которые там теперь дерутся!»[4]

Штурм был жарким, но бестолковым. Скобелев взял Гривицкий редут, буквально висевший над Плевной. Момент был критический. Скобелев рвал и метал: «Еще полк, дайте один Полк и — Плевна моя!» — но ему не дали ни души, ибо он, по свидетельству Верещагина, намозолил глаза начальству своими талантами и претензиями, а оно вовсе не хотело видеть Скобелева /279/ покорителем Плевны, предпочитая, чтобы это сделал какой-нибудь Криденер. В итоге и третий штурм Плевны был отбит. 13 тыс. русских и болгарских солдат уложили на царские именины зря.

Именинный пирог из начинки людской

Брат подносит державному брату, — писал по этому поводу автор «Дубинушки» А.А. Ольхин.

«Третья Плевна» спутала все карты царизма и поставила под сомнение его шансы на победу в войне. Беды войны, которая затягивалась и становилась все более разорительной, вызывали ропот в стране. «Три Плевны» охладили пыл даже панславистов и ура-патриотов. А в Европе возникла угроза антирусской коалиции: Англия и Австро-Венгрия, которые «берегли» Турцию как противовес России на Балканах, воспользовались плевненской паузой для того, чтобы сговориться друг с другом о совместном противодействии России в случае, если она выиграет войну и вознамерится покончить с Турцией. Английский историк А. Тэйлор резонно заключил, что «Плевна продлила жизнь Османской империи на 40 лет».

В такой обстановке царизм порывался форсировать события, но этому мешала Плевна. Оставлять ее с 45-тысячной армией Османа-паши в тылу было опасно, штурмовать в четвертый раз — рискованно. Пришлось предпринять осаду. Для этого был вызван из Петербурга герой Севастопольской обороны 1854-1855 гг. генерал Э.И. Тотлебен. Он окружил Плевну со всех сторон, изолировав ее от внешнего мира, и стал ждать, когда турки съедят все свои запасы.

Ждать пришлось долго. Лишь 10 декабря 1877 г. туркам стало невмоготу от голода, они попытались прорваться из крепости сквозь кольцо блокады, но были отбиты и в тот же день сдались. Пленены были 42 тыс. солдат, 2000 офицеров, 40 пашей и сам Осман-паша. Александр II после этого с торжеством (не дожидаясь новых неудач) уехал из армии. Падение Плевны стало переломным моментом в ходе войны. Турция лишилась лучшей своей армии, а Россия, напротив, высвободила для активных действий 100 тыс. лучших солдат, прозябавших под Плевной.

Русское командование по совету Д.А. Милютина отважилось на безотлагательный переход через Балканский хребет, чтобы использовать расстройство турок после падения Плевны и предупредить вмешательство западных держав «в защиту Турции». Иностранные военные специалисты были уверены, что зимой форсировать Балканы нельзя. Начальник Генерального штаба Германии X. Мольтке разрешил немецким военным наблюдателям при русской армии уехать на зиму в отпуск, а Бисмарк сложил у себя карту Балканского полуострова и сказал, что до весны она ему не понадобится. Переход действительно был одним из самых трудных в истории войн. Русские солдаты с невероятными /280/ усилиями втаскивали на обледенелые кручи орудия, которые часто вместе с людьми и лошадьми срывались в пропасть. Генералу Гурко донесли, что на один из перевалов артиллерию даже на руках поднять нельзя. Гурко приказал: «Втащить зубами!» — и втащили.

Перевалив через Балканы в конце декабря 1877 г., русские войска пошли на Константинополь. Турки попытались остановить их, но Скобелев и Гурко в битве под Филиппополем (нынешний Пловдив) 15-17 января 1878 г. разгромили и рассеяли турецкую армию. 11 февраля Скобелев занял местечко Сан-Стефано в 12 верстах от Константинополя. Русские офицеры уже разглядывали в подзорные трубы достопримечательности турецкой столицы. Турки, конечно, всполошились и стали просить о мире, но стоявшие за их спиной Англия и Австро-Венгрия начали бряцать оружием, заявляя, что они не позволят России захватить Константинополь.

Взять Константинополь русские могли тогда легко. Солдаты ждали приказа главнокомандующего с часу на час. Но главнокомандующий со дня на день ждал, что прикажут из Петербурга: брать или не брать? В один из тех дней Верещагин буквально ворвался к главнокомандующему и почти кричал на него: «Оборвите телеграфные проволоки, поручите это мне — я их все порву, немыслимо заключать мир иначе, как в Константинополе!» Из Петербурга же пришла телеграмма — не брать Константинополь.

Военные эксперты резонно отмечали тогда, что великий князь Николай Николаевич должен был последовать примеру знаменитого Евгения Савойского, который в 1708 г. проявил то, что Наполеон называл «мудрым непослушанием»: подступив к Мантуе и получив приказ не брать крепость, Евгений сунул приказ в карман, взял Мантую, а потом доложил, что приказ был получен post factum…

Итак, русско-турецкая война 1877-1878 гг. окончилась. Царизм спасовал перед нажимом Англии и Австро-Венгрии, отказался от захвата Константинополя, извечно желанного и как никогда близкого, и пошел на заключение мира с турками.