Главная страница
Случайная страница
КАТЕГОРИИ:
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Мороз, красный нос
Посвящаю моей сестреАнне Алексеевне. Ты опять упрекнула меня, Что я с музой моей раздружился, Что заботам текущего дняИ забавам его подчинился.Для житейских расчетов и чарНе расстался б я с музой моею, Но бог весть, не погас ли тот дар, Что, бывало, дружил меня с нею? Но не брат еще людям поэт, И тернист его путь, и непрочен, Я умел не бояться клевет, Не был ими я сам озабочен; Но я знал, чье во мраке ночномНадрывалося сердце с печали, И на чью они грудь упадали свинцом, И кому они жизнь отравляли.И пускай они мимо прошли, Надо мною ходившие грозы, Знаю я, чьи молитвы и слезыРоковую стрелу отвели...Да и время ушло, — я устал...Пусть я не был бойцом без упрека, Но я силы в себе сознавал, Я во многое верил глубоко, А теперь — мне пора умирать...Не затем же пускаться в дорогу, Чтобы в любящем сердце опятьПробудить роковую тревогу... Присмиревшую музу моюЯ и сам неохотно ласкаю...Я последнюю песню поюДля тебя — и тебе посвящаю.Но не будет она веселей, Будет много печальнее прежней, Потому что на сердце темнейИ в грядущем еще безнадежней... Буря воет в саду, буря ломится в дом, Я боюсь, чтоб она не сломилаСтарый дуб, что посажен отцом, И ту иву, что мать посадила, Эту иву, которую тыС нашей участью странно связала, На которой поблекли листыВ ночь, как бедная мать умирала... И дрожит и пестреет окно...Чу! как крупные градины скачут! Милый друг, поняла ты давно —Здесь одни только камни не плачут...................... Часть перваяСМЕРТЬ КРЕСТЬЯНИНА I Савраска увяз в половине сугроба, —Две пары промерзлых лаптейДа угол рогожей покрытого гробаТорчат из убогих дровней. Старуха, в больших рукавицах, Савраску сошла понукать.Сосульки у ней на ресницах, С морозу — должно полагать. II Привычная дума поэтаВперед забежать ей спешит: Как саваном, снегом одета, Избушка в деревне стоит, В избушке — теленок в подклети, Мертвец на скамье у окна; Шумят его глупые дети, Тихонько рыдает жена. Сшивая проворной иголкойНа саван куски полотна, Как дождь, зарядивший надолго, Негромко рыдает она. III Три тяжкие доли имела судьба, И первая доля: с рабом повенчаться, Вторая — быть матерью сына раба, А третья — до гроба рабу покоряться, И все эти грозные доли леглиНа женщину русской земли. Века протекали — все к счастью стремилось, Все в мире по нескольку раз изменилось, Одну только бог изменить забывалСуровую долю крестьянки.И все мы согласны, что тип измельчалКрасивой и мощной славянки. Случайная жертва судьбы! Ты глухо, незримо страдала, Ты свету кровавой борьбыИ жалоб своих не вверяла, — Но мне ты их скажешь, мой друг! Ты с детства со мною знакома.Ты вся — воплощенный испуг, Ты вся — вековая истома! Тот сердца в груди не носил, Кто слез над тобою не лил! IV Однако же речь о крестьянкеЗатеяли мы, чтоб сказать, Что тип величавой славянкиВозможно и ныне сыскать. Есть женщины в русских селеньяхС спокойною важностью лиц, С красивою силой в движеньях, С походкой, со взглядом цариц, — Их разве слепой не заметит, А зрячий о них говорит: «Пройдет — словно солнце осветит! Посмотрит — рублем подарит!» Идут они той же дорогой, Какой весь народ наш идет, Но грязь обстановки убогойК ним словно не липнет. Цветет Красавица, миру на диво, Румяна, стройна, высока, Во всякой одежде красива, Ко всякой работе ловка. И голод и холод выносит, Всегда терпелива, ровна...Я видывал, как она косит: Что взмах — то готова копна! Платок у ней на ухо сбился, Того гляди косы падут.Какой-то парнек изловчилсяИ кверху подбросил их, шут! Тяжелые русые косыУпали на смуглую грудь, Покрыли ей ноженьки босы, Мешают крестьянке взглянуть. Она отвела их руками, На парня сердито глядит.Лицо величаво, как в раме, Смущеньем и гневом горит... По будням не любит безделья.Зато вам ее не узнать, Как сгонит улыбка весельяС лица трудовую печать. Такого сердечного смеха, И песни, и пляски такойЗа деньги не купишь. «Утеха!»Твердят мужики меж собой. В игре ее конный не словит, В беде — не сробеет, — спасет; Коня на скаку остановит, В горящую избу войдет! Красивые, ровные зубы, Что крупные перлы, у ней, Но строго румяные губыХранят их красу от людей — Она улыбается редко...Ей некогда лясы точить, У ней не решится соседкаУхвата, горшка попросить; Не жалок ей нищий убогий —Вольно ж без работы гулять! Лежит на ней дельности строгойИ внутренней силы печать. В ней ясно и крепко сознанье, Что все их спасенье в труде, И труд ей несет воздаянье: Семейство не бьется в нужде, Всегда у них теплая хата, Хлеб выпечен, вкусен квасок, Здоровы и сыты ребята, На праздник есть лишний кусок. Идет эта баба к обеднеПред всею семьей впереди: Сидит, как на стуле, двухлетнийРебенок у ней на груди, Рядком шестилетнего сынаНарядная матка ведет...И по сердцу эта картинаВсем любящим русский народ! V И ты красотою дивила, Была и ловка, и сильна, Но горе тебя иссушило, Уснувшего Прокла жена! Горда ты — ты плакать не хочешь, Крепишься, но холст гробовойСлезами невольно ты мочишь, Сшивая проворной иглой. Слеза за слезой упадаетНа быстрые руки твои.Так колос беззвучно роняетСозревшие зерна свои... VI В селе, за четыре версты, У церкви, где ветер шатаетПодбитые бурей кресты, Местечко старик выбирает; Устал он, работа трудна, Тут тоже сноровка нужна — Чтоб крест было видно с дороги, Чтоб солнце играло кругом.В снегу до колен его ноги, В руках его заступ и лом, Вся в инее шапка большая, Усы, борода в серебре.Недвижно стоит, размышляя, Старик на высоком бугре. Решился. Крестом обозначил, Где будет могилу копать, Крестом осенился и началЛопатою снег разгребать. Иные приемы тут были, Кладбище не то, что поля: Из снегу кресты выходили, Крестами ложилась земля. Согнув свою старую спину, Он долго, прилежно копал, И желтую мерзлую глинуТотчас же снежок застилал. Ворона к нему подлетела, Потыкала носом, прошлась: Земля как железо звенела —Ворона ни с чем убралась... Могила на славу готова, —«Не мне б эту яму копать! (У старого вырвалось слово.)Не Проклу бы в ней почивать, Не Проклу!..» Старик оступился, Из рук его выскользнул ломИ в белую яму скатился, Старик его вынул с трудом. Пошел... по дороге шагает...Нет солнца, луна не взошла...Как будто весь мир умирает: Затишье, снежок, полумгла... VII В овраге, у речки Желтухи, Старик свою бабу нагналИ тихо спросил у старухи: «Хорош ли гробок-то попал?» Уста ее чуть прошепталиВ ответ старику: «Ничего».Потом они оба молчали, И дровни так тихо бежали, Как будто боялись чего... Деревня еще не открылась, А близко — мелькает огонь.Старуха крестом осенилась, Шарахнулся в сторону конь, — Без шапки, с ногами босыми, С большим заостренным колом, Внезапно предстал перед нимиСтаринный знакомец Пахом. Прикрыты рубахою женской, Звенели вериги на нем; Постукал дурак деревенскийВ морозную землю колом, Потом помычал сердобольно, Вздохнул и сказал: «Не беда! На вас он работал довольно, И ваша пришла череда! Мать сыну-то гроб покупала, Отец ему яму копал, Жена ему саван сшивала —Всем разом работу вам дал!..» Опять помычал — и без целиВ пространство дурак побежал.Вериги уныло звенели, И голые икры блестели, И посох по снегу черкал. VIII У дома оставили крышу, К соседке свели ночеватьЗазябнувших Машу и ГришуИ стали сынка обряжать. Медлительно, важно, суровоПечальное дело велось: Не сказано лишнего слова, Наружу не выдано слез. Уснул, потрудившийся в поте! Уснул, поработав земле! Лежит, непричастный заботе, На белом сосновом столе, Лежит неподвижный, суровый, С горящей свечой в головах, В широкой рубахе холщовойИ в липовых новых лаптях. Большие, с мозолями руки, Подъявшие много труда, Красивое, чуждое мукиЛицо — и до рук борода... IX Пока мертвеца обряжали, Не выдали словом тоскиИ только глядеть избегалиДруг другу в глаза бедняки. Но вот уже кончено дело, Нет нужды бороться с тоской, И что на душе накипело, Из уст полилося рекой. Не ветер гудит по ковыли, Не свадебный поезд гремит, —Родные по Прокле завыли, По Прокле семья голосит: «Голубчик ты наш сизокрылый! Куда ты от нас улетел? Пригожеством, ростом и силойТы ровни в селе не имел, Родителям был ты советник, Работничек в поле ты был, Гостям хлебосол и приветник, Жену и детей ты любил... Что ж мало гулял ты по свету? За что нас покинул, родной? Одумал ты думушку эту, Одумал с сырою землей, — Одумал — а нам оставатьсяВелел во миру; сиротам, Не свежей водой умываться, Слезами горючими нам! Старуха помрет со кручины, Не жить и отцу твоему, Береза в лесу без вершины —Хозяйка без мужа в дому. Ее не жалеешь ты, бедной, Детей не жалеешь... Вставай! С полоски своей заповеднойПо лету сберешь урожай! Сплесни, ненаглядный, руками, Сокольим глазком посмотри, Тряхни шелк о выми кудрями, Сах а рны уста раствори! На радости мы бы сварилиИ меду, и браги хмельной, За стол бы тебя посадили —Покушай, желанный, родной! А сами напротив бы стали —Кормилец, надёжа семьи! —Очей бы с тебя не спускали, Ловили бы речи твои...» X На эти рыданья и стоныСоседи валили гурьбой: Свечу положив у иконы, Творили земные поклоныИ шли молчаливо домой. На смену входили другие.Но вот уж толпа разбрелась, Поужинать сели родные —Капуста да с хлебушком квас. Старик бесполезной кручинеСобой овладеть не давал: Подладившись ближе к лучине, Он лапоть худой ковырял. Протяжно и громко вздыхая, Старуха на печку легла, А Дарья, вдова молодая, Проведать ребяток пошла. Всю ноченьку, стоя у свечки, Читал над усопшим дьячок, И вторил ему из-за печкиПронзительным свистом сверчок. XI Сурово метелица вылаИ снегом кидала в окно, Невесело солнце всходило: В то утро свидетелем былоПечальной картины оно. Савраска, запряженный в сани, Понуро стоял у ворот; Без лишних речей, без рыданийПокойника вынес народ. — Ну, трогай, саврасушка! трогай! Натягивай крепче гужи! Служил ты хозяину много, В последний разок послужи!.. В торговом селе ЧистопольеКупил он тебя сосунком, Взрастил он тебя на приволье, И вышел ты добрым конем. С хозяином дружно старался, На зимушку хлеб запасал, Во стаде ребенку давался, Травой да мякиной питался, А тело изрядно держал. Когда же работы кончалисьИ сковывал землю мороз, С хозяином вы отправлялисьС домашнего корма в извоз. Немало и тут доставалось —Возил ты тяжелую кладь, В жестокую бурю случалось, Измучась, дорогу терять. Видна на боках твоих впалыхКнута не одна полоса, Зато на дворах постоялыхПокушал ты вволю овса. Слыхал ты в январские ночиМетели пронзительный войИ волчьи горящие очиВидал на опушке лесной, Продрогнешь, натерпишься страху, А там — и опять ничего! Да, видно, хозяин дал маху —Зима доконала его!.. XII Случилось в глубоком сугробеПолсуток ему простоять, Потом то в жару, то в ознобеТри дня за подводой шагать: Покойник на срок торопилсяДо места доставить товар.Доставил, домой воротился —Нет голосу, в теле пожар! Старуха его окатилаВодой с девяти веретенИ в жаркую баню сводила, Да нет — не поправился он! Тогда ворожеек созвали —И поят, и шепчут, и трут —Все худо! Его продевалиТри раза сквозь потный хомут, Спускали родимого в пролубь, Под куричий клали насест...Всему покорялся, как голубь, —А плохо — не пьет и не ест! Еще положить под медведя, Чтоб тот ему кости размял, Ходебщик сергачевский Федя —Случившийся тут — предлагал. Но Дарья, хозяйка больного, Прогнала советчика прочь; Испробовать средства иногоЗадумала баба: и в ночь Пошла в монастырь отдаленный(Верстах в десяти от села), Где в некой иконе явленнойЦелебная сила была. Пошла, воротилась с иконой —Больной уж безгласен лежал, Одетый как в гроб, причащенный.Увидел жену, простонал И умер... XIII...Саврасушка, трогай, Натягивай крепче гужи! Служил ты хозяину много, В последний разок послужи! Чу! два похоронных удара! Попы ожидают — иди!..Убитая, скорбная пара, Шли мать и отец впереди. Ребята с покойником обаСидели, не смея рыдать, И, правя савраской, у гробаС вожжами их бедная мать Шагала... Глаза ее впали, И был не белей ее щекНадетый на ней в знак печалиИз белой холстины платок. За Дарьей — соседей, соседокПлелась негустая толпа, Толкуя, что Прокловых детокТеперь незавидна судьба, Что Дарье работы прибудет, Что ждут ее черные дни.«Жалеть ее некому будет», —Согласно решили они... XIV Как водится, в яму спустили, Засыпали Прокла землей; Поплакали, громко повыли, Семью пожалели, почтилиПокойника щедрой хвалой. Сам староста, Сидор Иваныч, Вполголоса бабам подвылИ «мир тебе, Прокл Севастьяныч! —Сказал, — благодушен ты был, Жил честно, а главное: в сроки, Уж как тебя бог выручал, Платил господину оброкиИ подать царю представлял!» Истратив запас красноречья, Почтенный мужик покряхтел: «Да, вот она жизнь человечья!»—Прибавил — и шапку надел. «Свалился... а то-то был в силе!..Свалимся... не минуть и нам!..»Еще покрестились могилеИ с богом пошли по домам. Высокий, седой, сухопарый, Без шапки, недвижно-немой, Как памятник, дедушка старыйСтоял на могиле родной! Потом старина бородатыйЗадвигался тихо по ней, Ровняя землицу лопатойПод вопли старухи своей. Когда же, оставивши сына, Он с бабой в деревню входил: «Как пьяных, шатает кручина! Гляди-тко!..» — народ говорил. XV А Дарья домой воротилась —Прибраться, детей накормить.Ай-ай! Как изба настудилась! Торопится печь затопить, Ан глядь — ни полена дровишек! Задумалась бедная мать: Покинуть ей жаль ребятишек, Хотелось бы их приласкать, Да времени нету на ласки, К соседке свела их вдова, И тотчас на том же савраскеПоехала в лес, по дрова... Часть втораяМОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС XVI Морозно. Равнины белеют под снегом, Чернеется лес впереди, Савраска плетется ни шагом, ни бегом, Не встретишь души на пути. Как тихо! В деревне раздавшийся голосКак будто у самого уха гудет, О корень древесный запнувшийся полозСтучит и визжит, и за сердце скребет. Кругом — поглядеть нету мочи, Равнина в алмазах блестит...У Дарьи слезами наполнились очи —Должно быть, их солнце слепит... XVII В полях было тихо, но тишеВ лесу и как будто светлей.Чем дале — деревья всё выше, А тени длинней и длинней. Деревья, и солнце, и тени, И мертвый, могильный покой...Но — чу! заунывные пени, Глухой, сокрушительный вой! Осилило Дарьюшку горе, И лес безучастно внимал, Как стоны лились на просторе, И голос рвался и дрожал, И солнце, кругло и бездушно, Как желтое око совы, Глядело с небес равнодушноНа тяжкие муки вдовы. И много ли струн оборвалосьУ бедной крестьянской души, Навеки сокрыто осталосьВ лесной нелюдимой глуши. Великое горе вдовицыИ матери малых сиротПодслушали вольные птицы, Но выдать не смели в народ... XVIII Не псарь по дубровушке трубит, Гогочет, сорвиголова, —Наплакавшись, колет и рубитДрова молодая вдова. Срубивши, на дровни бросает —Наполнить бы их поскорей, И вряд ли сама замечает, Что слезы всё льют из очей: Иная с ресницы сорветсяИ на снег с размаху падет —До самой земли доберется, Глубокую ямку прожжет; Другую на дерево кинет, На плашку, — и смотришь, онаЖемчужиной крупной застынет —Бела, и кругла, и плотна. А та на глазу поблистает, Стрелой по щеке побежит, И солнышко в ней поиграет...Управиться Дарья спешит, Знай, рубит, — не чувствует стужи, Не слышит, что ноги знобит, И, полная мыслью о муже, Зовет его, с ним говорит... XIX..........................«Голубчик! красавицу нашуВесной в хороводе опятьПодхватят подруженьки МашуИ станут на ручках качать! Станут качать, Кверху бросать, Маковкой звать, Мак отряхать! 1 Вся раскраснеется нашаМаковым цветиком МашаС синими глазками, с русой косой! Ножками бить и смеятьсяБудет... а мы-то с тобой, Мы на нее любоватьсяБудем, желанный ты мой!.. XX Умер, не дожил ты веку, Умер и в землю зарыт! Любо весной человеку, Солнышко ярко горит. Солнышко все оживило, Божьи открылись красы, Поле сохи запросило, Травушки просят косы, Рано я, горькая, встала, Дома не ела, с собой не брала, До ночи пашню пахала, Ночью я косу клепала, Утром косить я пошла... Крепче вы, ноженьки, стойте! Белые руки, не нойте! Надо одной поспевать! В поле одной-то надсадно, В поле одной неповадно, Стану я милого звать! Ладно ли пашню вспахала? Выди, родимый, взгляни! Сухо ли сено убрала? Прямо ли стоги сметала?..Я на граблях отдыхалаВсе сенокосные дни! Некому бабью работу поправить! Некому бабу на разум наставить. XXI Стала скотинушка в лес убираться, Стала рожь-матушка в колос метаться, Бог нам послал урожай! Нынче солома по грудь человеку, Бог нам послал урожай! Да не продлил тебе веку, —Хочешь не хочешь, одна поспевай!.. Овод жужжит и кусает, Смертная жажда томит, Солнышко серп нагревает, Солнышко очи слепит, Жжет оно голову, плечи, Ноженьки, рученьки жжет, Изо ржи, словно из печи, Тоже теплом обдает, Спинушка ноет с натуги, Руки и ноги болят, Красные, желтые кругиПеред очами стоят...Жни-дожинай поскорее, Видишь — зерно потекло...Вместе бы дело спорее, Вместе повадней бы шло... XXII Сон мой был в руку, родная! Сон перед спасовым днем.В поле заснула одна яПосле полудня, с серпом; Вижу — меня оступаетСила — несметная рать, —Грозно руками махает, Грозно очами сверкает.Думала я убежать, Да не послушались ноги.Стала просить я помоги, Стала я громко кричать. Слышу, земля задрожала —Первая мать прибежала, Травушки рвутся, шумят —Детки к родимой спешат.Шибко без ветру не машетМельница в поле крылом: Братец идет да приляжет, Свекор плетется шажком.Все прибрели, прибежали, Только дружка одногоОчи мои не видали...Стала я кликать его: «Видишь, меня оступаетСила — несметная рать, —Грозно руками махает, Грозно очами сверкает: Что не идешь выручать?..»Тут я кругом огляделась —Господи! Что куда делось? Что это было со мной? Рати тут нет никакой! Это не люди лихие, Не бусурманская рать, Это колосья ржаные, Спелым зерном налитые, Вышли со мной воевать! Машут, шумят; наступают, Руки, лицо щекотят, Сами солому под серп нагибают —Больше стоять не хотят! Жать принялась я проворно, Жну, а на шею моюСыплются крупные зерна —Словно под градом стою! Вытечет, вытечет за ночьВся наша матушка-рожь...Где же ты, Прокл Севастьяныч? Что пособлять не идешь?.. Сон мой был в руку, родная! Жать теперь буду одна я. Стану без милого жать, Снопики крепко вязать, В снопики слезы ронять! Слезы мои не жемчужны, Слезы горюшки-вдовы, Что же вы господу нужны, Чем ему дороги вы?.. XXIII Долги вы, зимние ноченьки, Скучно без милого спать, Лишь бы не плакали оченьки, Стану полотна я ткать. Много натку я полотен, Тонких добротных новин, Вырастет крепок и плотен, Вырастет ласковый сын. Будет по нашему местуОн хоть куда женихом, Высватать парню невестуСватов надежных пошлем... Кудри сама расчесала я Грише, Кровь с молоком наш сынок-первенец, Кровь с молоком и невеста... Иди же! Благослови молодых под венец!.. Этого дня мы, как праздника, ждали, Помнишь, как начал Гришуха ходить, Целую ноченьку мы толковали, Как его будем женить, Стали на свадьбу копить понемногу...Вот — дождались, слава богу! Чу, бубенцы говорят! Поезд вернулся назад, Выди навстречу проворно —Пава-невеста, соколик-жених! —Сыпь на них хлебные зерна, Хмелем осыпь молодых!..2 XXIV Стадо у лесу у темного бродит, Лыки в лесу пастушонке дерет, Из лесу серый волчище выходит.Чью он овцу унесет? Черная туча, густая-густая, Прямо над нашей деревней висит, Прыснет из тучи стрела громовая, В чей она дом сноровит? Вести недобрые ходят в народе, Парням недолго гулять на свободе, Скоро — рекрутский набор! Наш-то молодчик в семье одиночка, Всех у нас деток — Гришуха да дочка.Да голова у нас вор —Скажет: мирской приговор! Сгибнет ни з а что ни пр о что детина.Встань, заступись за родимого сына! Нет! не заступишься ты!..Белые руки твои опустились, Ясные очи навеки закрылись...Горькие мы сироты!.. XXV Я ль не молила царицу небесную? Я ли ленива была? Ночью одна по икону чудеснуюЯ не сробела — пошла. Ветер шумит, наметает сугробы.Месяца нет — хоть бы луч! Н а небо глянешь — какие-то гробы, Цепи да гири выходят из туч... Я ли о нем не старалась? Я ли жалела чего? Я ему молвить боялась, Как я любила его! Звездочки будут у ночи, Будет ли нам-то светлей?.. Заяц спрыгнул из-под ночи, Заинька, стой! не посмейПеребежать мне дорогу! В лес укатил, слава богу...К полночи стало страшней, — Слышу, нечистая силаЗалотошила, завыла, Заголосила в лесу. Что мне до силы нечистой? Чур меня! Деве пречистойЯ приношенье несу! Слышу я конское ржанье, Слышу волков завыванье, Слышу погоню за мной, — Зверь на меня не кидайся! Лих человек не касайся, Дорог наш грош трудовой! _____ Лето он жил работаючи, Зиму не видел детей, Ночи о нем помышляючи, Я не смыкала очей. Едет он, зябнет... а я-то, печальная, Из волокнистого льну, Словно дорога его чужедальная, Долгую — нитку тяну. Веретено мое прыгает, вертится, В пол ударяется.Проклушка пеш идет, в рытвине крестится, К возу на горочке сам припрягается. Лето за летом, зима за зимой, Этак-то мы раздобылись казной! Милостив буди к крестьянину бедному, Господи! всё отдаем, Что по копейке, по грошику медномуМы сколотили трудом!.. ХХVI Вся ты, тропина лесная! Кончился лес.К утру звезда золотаяС божьих небесВдруг сорвалась — и упала, Дунул господь на нее, Дрогнуло сердце мое: Думала я, вспоминала —Чт о было в мыслях тогда, Как покатилась звезда? Вспомнила! ноженьки стали, Силюсь идти, а нейду! Думала я, что едва лиПрокла в живых я найду... Нет! не попустит царица небесная! Даст исцеленье икона чудесная! Я осенилась крестомИ побежала бегом... Сила-то в нем богатырская, Милостив бог, не умрет...Вот и стена монастырская! Тень уж моя головой достаетДо монастырских ворот. Я поклонилася з е мным поклоном, Стала на ноженьки, глядь —Ворон сидит на кресте золоченом, Дрогнуло сердце опять! XXVII Долго меня продержали —Схимницу сестры в тот день погребали. Утреня шла, Тихо по церкви ходили монашины, В черные рясы наряжены, Только покойница в белом была: Спит — молодая, спокойная, Знает, что будет в раю.Поцеловала и я, недостойная, Белую ручку твою! В личико долго глядела я: Всех ты моложе, нарядней, милей, Ты меж сестер словно горлинка белаяПромежду сизых, простых голубей. В ручках чернеются четки, Писаный венчик на лбу.Черный покров на гробу —Этак-то ангелы кротки! Молви, касатка моя, Богу святыми устами, Чтоб не осталася яГорькой вдовой с сиротами! Гроб на руках до могилы снесли, С пеньем и плачем ее погребли. ХХVIII Двинулась с миром икона святая, Сестры запели, ее провожая, Все приложилися к ней. Много владычице было почету: Старый и малый бросали работу, Из деревень шли за ней. К ней выносили больных и убогих...Знаю, владычица! знаю: у многихТы осушила слезу...Только ты милости к нам не явила!................................Господи! сколько я дров нарубила! Не увезешь на возу...» XXIX Окончив привычное дело, На дровни поклала дрова, За вожжи взялась и хотелаПуститься в дорогу вдова. Да вновь пораздумалась, стоя, Топор машинально взялаИ тихо, прерывисто воя, К высокой сосне подошла. Едва ее ноги держали, Душа истомилась тоской, Настало затишье печали —Невольный и страшный покой! Стоит под сосной чуть живая, Без думы, без стона, без слез.В лесу тишина гробовая —День светел, крепчает мороз. XXX Не ветер бушует над бором, Не с гор побежали ручьи, Мороз-воевода дозоромОбходит владенья свои. Глядит — хорошо ли метелиЛесные тропы занесли, И нет ли где трещины, щели, И нет ли где голой земли? Пушисты ли сосен вершины, Красив ли узор на дубах? И крепко ли скованы льдиныВ великих и малых водах? Идет — по деревьям шагает, Трещит по замерзлой воде, И яркое солнце играетВ косматой его бороде. Дорога везде чародею, Чу! ближе подходит, седой.И вдруг очутился над нею, Над самой ее головой! Забравшись на сосну большую, По веточкам палицей бьетИ сам про себя удалую, Хвастливую песню поет: XXXI «Вглядись, молодица, смелее, Каков воевода Мороз! Навряд тебе парня сильнееИ краше видать привелось? Метели, снега и туманыПокорны морозу всегда, Пойду на моря-окияны —Построю дворцы изо льда. Задумаю — реки большиеНадолго упрячу под гнет, Построю мосты ледяные, Каких не построит народ. Где быстрые, шумные водыНедавно свободно текли —Сегодня прошли пешеходы, Обозы с товаром прошли. Люблю я в глубоких могилахПокойников в иней рядить, И кровь вымораживать в жилах, И мозг в голове леденить. На горе недоброму вору, На страх седоку и коню, Люблю я в вечернюю поруЗатеять в лесу трескотню. Бабенки, пеняя на леших, Домой удирают скорей.А пьяных, и конных, и пешихДурачить еще веселей. Без мелу всю выбелю рожу, А нос запылает огнем, И бороду так приморожуК вожжам — хоть руби топором! Богат я, казны не считаю, А все не скудеет добро; Я царство мое убираюВ алмазы, жемчуг, серебро. Войди в мое царство со мноюИ будь ты царицею в нем! Поцарствуем славно зимою, А летом глубоко уснем. Войди! приголублю, согрею, Дворец отведу голубой...»И стал воевода над неюМахать ледяной булавой. XXXII «Тепло ли тебе, молодица?» —С высокой сосны ей кричит.— Тепло! — отвечает вдовица, Сама холодеет, дрожит. Морозко спустился пониже, Опять помахал булавойИ шепчет ей ласковей, тише: «Тепло ли?..» — Тепло, золотой! Тепло — а сама коченеет.Морозко коснулся ее: В лицо ей дыханием веетИ иглы колючие сеетС седой бороды на нее. И вот перед ней опустился! «Тепло ли?» — промолвил опять, И в Проклушку вдруг обратился, И стал он ее целовать. В уста ее, в очи и в плечиСедой чародей целовалИ те же ей сладкие речи, Что милый о свадьбе, шептал. И так-то ли любо ей былоВнимать его сладким речам, Что Дарьюшка очи закрыла, Топор уронила к ногам, Улыбка у горькой вдовицыИграет на бледных губах, Пушисты и белы ресницы, Морозные иглы в бровях... XXXIII В сверкающий иней одета, Стоит, холодеет она, И снится ей жаркое лето —Не вся еще рожь свезена, Но сжата, — полегче им стало! Возили снопы мужики, А Дарья картофель копалаС соседних полос у реки. Свекровь ее тут же, старушка, Трудилась; на полном мешкеКрасивая Маша-резвушкаСидела с морковкой в руке. Телега, скрипя, подъезжает, —Савраска глядит на своих, И Проклушка крупно шагаетЗа возом снопов золотых. — Бог помочь! А где же Гришуха? —Отец мимоходом сказал.«В горохах», — сказала старуха.— Гришуха! — отец закричал, На небо взглянул: — Чай, не рано? Испить бы...— Хозяйка встаетИ Проклу из белого жбанаНапиться кваску подает. Гришуха меж тем отозвался: Горохом опутан кругом, Проворный мальчуга казалсяБегущим зеленым кустом. — Бежит!.. у!.. бежит, постреленок, Горит под ногами трава! —Гришуха черен, как галчонок, Бела лишь одна голова. Крича, подбегает вприсядку(На шее горох хомутом).Попотчевал баушку, матку, Сестренку — вертится вьюном! От матери молодцу ласка, Отец мальчугана щипнул; Меж тем не дремал и савраска: Он шею тянул да тянул, Добрался, — оскаливши зубы, Горох аппетитно жует, И в мягкие добрые губыГришухино ухо берет... XXXIV Машутка отцу закричала: — Возьми меня, тятька, с собой! Спрыгнула с мешка — и упала, Отец ее поднял. «Не вой! Убилась — неважное дело!..Девчонок не надобно мне, Еще вот такого пострелаРожай мне, хозяйка, к весне! Смотри же!..» Жена застыдилась: — Довольно с тебя одного! —(А знала под сердцем уж билосьДитя...) «Ну! Машук, ничего!» И Проклушка, став на телегу, Машутку с собой посадил.Вскочил и Гришуха с разбегу, И с грохотом воз покатил. Воробушков стая слетелаС снопов, над телегой взвилась.И Дарьюшка долго смотрела, От солнца рукой заслонясь, Как дети с отцом приближалисьК дымящейся риге своей, И ей из снопов улыбалисьРумяные лица детей... Чу, песня! знакомые звуки! Хорош голосок у певца...Последние признаки мукиУ Дарьи исчезли с лица, Душой улетая за песней, Она отдалась ей вполне...Нет в мире той песни прелестней, Которую слышим во сне! О чем она — бог ее знает! Я слов уловить не умел, Но сердце она утоляет, В ней дольнего счастья предел. В ней кроткая ласка участья, Обеты любви без конца...Улыбка довольства и счастьяУ Дарьи не сходит с лица. XXXV Какой бы ценой ни досталосьЗабвенье крестьянке моей, Что нужды? Она улыбалась.Жалеть мы не будем о ней. Нет глубже, нет слаще покоя, Какой посылает нам лес, Недвижно, бестрепетно стояПод холодом зимних небес. Нигде так глубоко и вольноНе дышит усталая грудь, И ежели жить нам довольно, Нам слаще нигде не уснуть! XXXVI Ни звука! Душа умираетДля скорби, для страсти. СтоишьИ чувствуешь, как покоряетЕе эта мертвая тишь. Ни звука! И видишь ты синийСвод неба, да солнце, да лес, В серебряно-матовый инейНаряженный, полный чудес, Влекущий неведомой тайной, Глубоко бесстрастный... Но вотПослышался шорох случайный —Вершинами белка идет. Ком снегу она уронилаНа Дарью, прыгнув по сосне, А Дарья стояла и стылаВ своем заколдованном сне... 1863
НА ВОЛГЕ (НЕ ТОРОПИСЬ, МОЙ ВЕРНЫЙ ПЕС!..)
(Детство Валежникова) 1............................Не торопись, мой верный пес! Зачем на грудь ко мне скакать? Еще успеем мы стрелять.Ты удивлен, что я приросНа Волге: целый час стоюНедвижно, хмурюсь и молчу.Я вспомнил молодость моюИ весь отдаться ей хочуЗдесь на свободе. Я похожНа нищего: вот бедный дом, Тут, может, подали бы грош.Но вот другой — богаче: в немАвось побольше подадут.И нищий мимо; между темВ богатом доме дворник плутНе наделил его ничем.Вот дом еще пышней, но тамЧуть не прогнали по шеям! И, как нарочно, все селоПрошел — нигде не повезло! Пуста, хоть выверни суму.Тогда вернулся он назадК убогой хижине — и рад.Что корку бросили ему; Бедняк ее, как робкий пес, Подальше от людей унесИ гложет... Рано пренебрегЯ тем, что было под рукой, И чуть не детскою ногойСтупил за отческий порог.Меня старались удержатьМои друзья, молила мать, Мне лепетал любимый лес: Верь, нет милей родных небес! Нигде не дышится вольнейРодных лугов, родных полей, И той же песенкою полнБыл говор этих милых волн.Но я не верил ничему.Нет, — говорил я жизни той.—Ничем не купленный покойПротивен сердцу моему... Быть может, недостало силИли мой труд не нужен был, Но жизнь напрасно я убил, И то, о чем дерзал мечтать, Теперь мне стыдно вспоминать! Все силы сердца моегоИстратив в медленной борьбе, Не допросившись ничегоОт жизни ближним и себе, Стучусь я робко у дверейУбогой юности моей: — О юность бедная моя! Прости меня, смирился я! Не помяни мне дерзких грез, С какими, бросив край родной, Я издевался над тобой! Не помяни мне глупых слез, Какими плакал я не раз, Твоим покоем тяготясь! Но благодушно что-нибудь, На чем бы сердцем отдохнутьЯ мог, пошли мне! Я устал, В себя я веру потерял, И только память детских днейНе тяготит души моей... 2 Я рос, как многие, в глуши, У берегов большой реки, Где лишь кричали кулики, Шумели глухо камыши, Рядами стаи белых птиц, Как изваяния гробниц, Сидели важно на песке; Виднелись горы вдалеке, И синий бесконечный лесСкрывал ту сторону небес, Куда, дневной окончив путь, Уходит солнце отдохнуть. Я страха смолоду не знал, Считал я братьями людейИ даже скоро пересталБояться леших и чертей.Однажды няня говорит: «Не бегай ночью — волк сидитЗа нашей ригой, а в садуГуляют черти на пруду!»И в ту же ночь пошел я в сад.Не то, чтоб я чертям был рад, А так — хотелось видеть их.Иду. Ночная тишинаКакой-то зоркостью полна, Как будто с умыслом притихВесь божий мир — и наблюдал, Что дерзкий мальчик затевал! И как-то не шагалось мнеВ всезрящей этой тишине.Не воротиться ли домой? А то как черти нападутИ потащат с собою в пруд, И жить заставят под водой? Однако я не шел назад.Играет месяц над прудом, И отражается на немБереговых деревьев ряд.Я постоял на берегу, Послушал — черти ни гу-гу! Я пруд три раза обошел, Но черт не выплыл, не пришел! Смотрел я меж ветвей деревИ меж широких лопухов, Что поросли вдоль берегов, В воде: не спрятался ли там? Узнать бы можно по рогам.Нет никого! Пошел я прочь, Нарочно сдерживая шаг.Сошла мне даром эта ночь, Но если б друг какой иль врагЗасел в кусту и закричалИль даже, спугнутая мной, Взвилась сова над головой —Наверно б мертвый я упал! Так, любопытствуя, давилЯ страхи ложные в себеИ в бесполезной той борьбеНемало силы погубил.Зато, добытая с тех пор, Привычка не искать опорМеня вела своим путем, Пока рожденного рабомСамолюбивая судьбаНе обратила вновь в раба! 3 О Волга! после многих летЯ вновь принес тебе привет.Уж я не тот, но ты светлаИ величава, как была.Кругом все та же даль и ширь, Все тот же виден монастырьНа острову, среди песков, И даже трепет прежних днейЯ ощутил в душе моей, Заслыша звон колоколов.Все то же, то же... только нетУбитых сил, прожитых лет... Уж скоро полдень. Жар такой, Что на песке горят следы, Рыбалки дремлют над водой, Усевшись в плотные ряды; Куют кузнечики, с луговНесется крик перепелов.Не нарушая тишиныЛенивой медленной волны, Расшива движется рекой.Приказчик, парень молодой, Смеясь, за спутницей своейБежит по палубе; онаМила, дородна и красна.И слышу я, кричит он ей: «Постой, проказница, ужо —Вот догоню!..» Догнал, поймал, —И поцелуй их прозвучалНад Волгой вкусно и свежо.Нас так никто не целовал! Да в подрумяненных губахУ наших барынь городскихИ звуков даже нет таких. В каких-то розовых мечтахЯ позабылся. Сон и знойУже царили надо мной.Но вдруг я стоны услыхал, И взор мой на берег упал.Почти пригнувшись головойК ногам, обвитым бечевой.Обутым в лапти, вдоль рекиПолзли гурьбою бурлаки, И был невыносимо дикИ страшно ясен в тишинеИх мерный похоронный крик, —И сердце дрогнуло во мне. О Волга!.. колыбель моя! Любил ли кто тебя, как я? Один, по утренним зарям, Когда еще все в мире спитИ алый блеск едва скользитПо темно-голубым волнам, Я убегал к родной реке.Иду на помощь к рыбакам, Катаюсь с ними в челноке, Брожу с ружьем по островам.То, как играющий зверок.С высокой кручи на песокСкачусь, то берегом рекиБегу, бросая камешки, И песню громкую поюПро удаль раннюю мою...Тогда я думать был готов, Что не уйду я никогдаС песчаных этих берегов.И не ушел бы никуда —Когда б, о Волга! над тобойНе раздавался этот вой! Давно-давно, в такой же час, Его услышав в первый раз.Я был испуган, оглушен.Я знать хотел, что значит он, —И долго берегом рекиБежал. Устали бурлаки.Котел с расшивы принесли, Уселись, развели костерИ меж собою повелиНеторопливый разговор.— Когда-то в Нижний попадем? —Один сказал: — Когда б попастьХоть на Илью...— «Авось придем.Другой, с болезненным лицом, Ему ответил. — Эх, напасть! Когда бы зажило плечо, Тянул бы лямку, как медведь, А кабы к утру умереть —Так лучше было бы еще...»Он замолчал и навзничь лег.Я этих слов понять не мог, Но тот, который их сказал, Угрюмый, тихий и больной, С тех пор меня не покидал! Он и теперь передо мной: Лохмотья жалкой нищеты, Изнеможенные чертыИ, выражающий укор, Спокойно-безнадежный взор...Без шапки, бледный, чуть живой, Лишь поздно вечером домойЯ воротился. Кто тут был —У всех ответа я просилНа то, что видел, и во снеО том, что рассказали мне, Я бредил. Няню испугал: «Сиди, родименькой, сиди! Гулять сегодня не ходи!»Но я на Волгу убежал. Бог весть, что сделалось со мной? Я не узнал реки родной: С трудом ступает на песокМоя нога: он так глубок; Уж не манит на островаИх ярко-свежая трава, Прибрежных птиц знакомый крикЗловещ, пронзителен и дик, И говор тех же милых волнИною музыкою полн! О, горько, горько я рыдал, Когда в то утро я стоялНа берегу родной реки, —И в первый раз ее назвалРекою рабства и тоски!.. Чт о я в ту пору замышлял, Созвав товарищей детей, Какие клятвы я давал —Пускай умрет в душе моей, Чтоб кто-нибудь не осмеял! Но если вы — наивный бред, Обеты юношеских лет, Зачем же вам забвенья нет? И вами вызванный упрекТак сокрушительно жесток?.. 4 Унылый, сумрачный бурлак! Каким тебя я в детстве знал, Таким и ныне увидал: Все ту же песню ты поешь, Все ту же лямку ты несешь, В чертах усталого лицаВсе та ж покорность без конца.Прочна суровая среда, Где поколения людейЖивут и гибнут без следаИ без урока для детей! Отец твой сорок лет стонал, Бродя по этим берегам, И перед смертию не знал, Что заповедать сыновьям.И, как ему, — не довелосьТебе наткнуться на вопрос: Чем хуже был бы твой удел, Когда б ты менее терпел? Как он, безгласно ты умрешь, Как он, безвестно пропадешь.Так заметается пескомТвой след на этих берегах, Где ты шагаешь под ярмомНе краше узника в цепях, Твердя постылые слова, От века те же «раз да два!»С болезненным припевом «ой!»И в такт мотая головой... 1860
ТРОЙКА
Что ты жадно глядишь на дорогуВ стороне от весёлых подруг? Знать, забило сердечко тревогу -Всё лицо твоё вспыхнуло вдруг. И зачем ты бежишь торопливоЗа промчавшейся тройкой вослед?..На тебя, подбоченясь красиво, Загляделся проезжий корнет. На тебя заглядеться не диво, Полюбить тебя всякий не прочь: Вьётся алая лента игривоВ волосах твоих, чёрных как ночь; Сквозь румянец щеки твоей смуглойПробивается лёгкий пушок, Из-под брови твоей полукруглойСмотрит бойко лукавый глазок. Взгляд один чернобровой дикарки, Полный чар, зажигающих кровь, Старика разорит на подарки, В сердце юноши кинет любовь. Поживёшь и попразднуешь вволю, Будет жизнь и полна и легка...Да не то тебе пало на долю: За неряху пойдёшь мужика. Завязавши под мышки передник, Перетянешь уродливо грудь, Будет бить тебя муж-привередникИ свекровь в три погибели гнуть. От работы и чёрной и труднойОтцветёшь, не успевши расцвесть, Погрузишься ты в сон непробудный, Будешь няньчить, работать и есть. И в лице твоём, полном движенья, Полном жизни - появится вдругВыраженье тупого терпеньяИ бессмысленный, вечный испуг. И схоронят в сырую могилу, Как пройдёшь ты тяжёлый свой путь, Бесполезно угасшую силуИ ничем не согретую грудь. Не гляди же с тоской на дорогуИ за тройкой вослед не спеши, И тоскливую в сердце тревогуПоскорей навсегда заглуши! Не нагнать тебе бешеной тройки: Кони крепки и сыты и бойки, -И ямщик под хмельком, и к другойМчится вихрем корнет молодой... 1846
|