Часть вторая. Изгнанник 7 страница

— Бегите, бегите, милый Аллан! — воскликнула Кристабель. — Если отец нас застанет вместе, нам придется расстаться навсегда!

— Но вы, вы, Кристабель! — в отчаянии произнес Аллан.

— Я… я остаюсь… я усмирю ярость отца…

— Тогда я остаюсь гоже…

— Нет, нет, бегите во имя Неба! Если вы меня любите, бегите!.. Мы еще увидимся!

— Увидимся?! Вы клянетесь, Кристабель?

— Клянусь.

— Хорошо, Кристабель, я повинуюсь.

— Прощайте, до скорого свидания!

— Вы пойдете за мной, сэр рыцарь, и преподобный отец тоже.

— Но вы уверены, Мод, что ваш отец нас выпустит из замка? — спросил брат Тук.

— Да, особенно если он еще не знает о том, что произошло ночью. Скорее идемте, нельзя терять время.

— Но в замок мы вошли втроем, — сказал монах.

— И то правда, — ответил Аллан. — Что сталось с Робином?

— Я здесь! — воскликнул юный лесник, выходя из своего укрытия.

Кристабель негромко и испуганно вскрикнула, а Мод так поспешно и изящно поклонилась Робину, что монах нахмурился.

— Ловкий парень! — с улыбкой сказала Мод, касаясь руки Робина. — Сумел убежать из камеры, которую стерегли двое тюремщиков!

— Так вас тоже в тюрьму бросили? — воскликнул Аллан.

— О своих приключениях я расскажу, когда мы отсюда выберемся, — ответил юный лесник. — Бежим скорее… Идемте же, идемте, сэр рыцарь, мне кажется, что вы должны дорожить жизнью… и больше, чем я, — грустно добавил юноша, — ведь вас будут оплакивать и ваша сестра, и другие люди, а меня… Но быстрее, быстрее! Воспользуемся помощью Мод! Бежим! Стены Ноттингемского замка давят на меня! Бежим отсюда!

При этих последних словах Мод как-то странно взглянула на молодого человека.

Вдруг и проходе, ведущем в часовню, раздались крики.

— Смилуйся над нами, Боже! — воскликнула Мод. — Вот и барон. Бегите во имя Неба!

В одно мгновение скинув рясу и передав ее Туку, Аллан бросился к Кристабель, чтобы последний раз попрощаться с ней.

— Сюда, рыцарь! — повелительно воскликнула Мод, открыв одну из дверей.

Аллан запечатлел на губах Кристабель пламенный поцелуй и кинулся на зов Мод.

— Да сохранит тебя святой Бенедикт, нежная моя подружка! — произнес монах, пытаясь поцеловать Мод.

— Нахал! — вскричала девушка. — Да бегите же вы, бегите!

Робин, уже обучившийся учтивости, поклонился Кристабель и, почтительно поцеловав ей руку, сказал:

— Да будет Святая Дева вам поддержкой, опорой и советчицей во всех ваших делах!

— Благодарю, — ответила Кристабель, удивленная благородством манер простого лесника.

— Пока мы будем убегать, миледи, — сказала Мод, — станьте на колени, молитесь и изображайте полное неведение, чтобы барон и не заподозрил, что вы знаете причину его гнева.

Не успела за беглецами затвориться дверь, как в часовню ворвался барон во главе отряда вооруженных слуг.

Мы присоединимся к ним позднее, а пока последуем за тремя друзьями, для которых любезная Мод стала ангелом-хранителем.

Маленькая группа шла по длинной и узкой галерее и двигалась в таком порядке: впереди — Мод с факелом в руке, сразу за ней — Робин, почти рядом ним брат Тук, а замыкал шествие Аллан.

Мод все ускоряла шаги как для того, чтобы сохранить некоторое расстояние между собой и Робином, так и для того, чтобы как можно скорее дойти до ворот замка; она не смеялась, хранила полное молчание и время от времени отводила свободной рукой от себя руку Робина, напрасно пытавшегося на ходу схватить ее за платье.

— Вы что, сердитесь на меня? — спросил юноша умоляющим голосом.

— Да, — кратко ответила Мод.

— А что я такого сделал, чтобы вас рассердить?

— Ничего вы не сделали.

— Тогда, наверное, что-то сказал?

— Не спрашивайте меня об этом, сударь, это вам не может, да и не должно быть интересно.

— Но меня это oгopчаeт.

— Велика важность, вы скоро утешитесь. Ведь скоро вы будете далеко от Ноттингемского замка, стены которого так на вас давят.

«Ага! Теперь я понял», — сказал себе Робин и вслух добавил:

— На меня тяжело подействовал барон, стены его замка и засовы темницы, но не ваше прелестное личико или ваша улыбка и любезные речи, милая Мод.

— Правда? — спросила Мод, слегка повернув к нему голову.

— Конечно, истинная правда, милая Мод.

— Ну, тогда мир…

И Мод позволила юному леснику поцеловать ее.

Эта заминка несколько замедлила бегство, поэтому монах, с неудовольствием услышавший звук поцелуя, ворчливо сказал:

— Эй! Давайте побыстрее… По какой дороге пойдем? Они пришли к тому месту, где коридор разветвлялся.

— Направо, — ответила Мод.

Через шагов двадцать они дошли до поста привратника. Девушка окликнула отца.

— Как?! — воскликнул старый Линдсей, к счастью еще не знавший о происшедших событиях. — Как, вы уже от нас уходите, да еще ночью? По правде говоря, брат Тук, я-то думал, что перед сном выпью с нами чарочку; разве вам так уж нужно идти сегодня ночью?

— Да, сын мой, — ответил Тук.

— Прощайте тогда, веселый Джилл! До свидания, славные господа.

Подъемный мост опустился; Аллан выскочил из ворот первым, за ним после пререканий с девушкой, не захотевший на этот раз принять то, что он называл благословением, то есть поцелуй, вышел брат Тук, а Мод, воспользовавшись тем, что монах на минуту отвлекся, прижалась пылающими губами к руке Робина.

Молодой человек вздрогнул всем телом; поцелуй этот его глубоко огорчил.

— Мы ведь скоро увидимся, правда? — тихо спросила Мод.

— Надеюсь, что так, — ответил Робин, — а пока, до моего возвращения, милое дитя, будьте так любезны, заберите из комнаты барона мой лук со стрелами и отдайте их тому, кто придет за ними от моего имени.

— Приходите сами.

— Хорошо, я приду сам, Мод. Прощайте, Мод.

— Прощайте, Робин, прощайте!

Рыдания гак душили бедную девушку, что нельзя было разобрать, попрощалась ли она с Алланом и Туком.

Беглецы поспешно спустились с холма, прошли, не останавливаясь, через город и замедлили шаги только тогда, когда оказались под спасительной сенью Шервудского леса.

IX

Около десяти часов вечера Гилберт, с нетерпением ожидавший возвращения путешественников, оставил отца Элдреда в комнате Ритсона и спустился к Маргарет, хлопотавшей по хозяйству; он хотел узнать, не обеспокоена ли мисс Марианна столь долгим отсутствием брата.

— Мисс Марианна? — воскликнула Маргарет; целиком захваченная мрачными мыслями, она и не заметила, что девушка отсутствует. — Мисс Марианна? Она, наверное, у себя в комнате.

Гилберт побежал туда: комната была пуста.

— Уже десять часов, Мэгги, десять часов, а девушки дома нет.

— Да она только что гуляла с Лансом по просеке напротив дома.

— Она, наверное, потеряла дом из виду и заблудилась. Ах, Мэгги, я боюсь, не случилось ли с ней несчастье. Ведь уже десять часов пробило! В это время по лесу только волки и разбойники бродят.

Гилберт взял лук и стрелы, острый широкий нож и бросился в лес на поиски Марианны; он знал все глухие заросли, овраги, кустарники, все поляны и хотел обыскать эти места, столь знакомые ему и столь опасные для женщины. «Я должен найти эту девушку, — говорил он себе, — клянусь святым Петром, я должен ее найти!»

Ведомый инстинктом или, точнее, тем странным чутьем, что вырабатывается у лесников от постоянного пребывания в лесу, Гилберт направился точно по тому пути, по которому шла Марианна, до того места, где она села отдохнуть. Добравшись до него, лесник услышал что-то вроде стона, доносившегося с тропки, укрытой густой листвой от света луны: он прислушался и понял, что это не стоны, а жалобные подвывания раненого животного. Тьма была полная, и Гилберт ощупью двинулся к тому месту, откуда доносились эти звуки; по мере приближения к нему они становились все отчетливее, и вскоре лесник споткнулся о неподвижное тело, распростертое на земле; он наклонился, протянул руку и коснулся липкого от холодного нота меха какого-то животного. Как будто ожившее под его рукой, оно слабо шевельнулось и несколько pаз тихонько и признательно тявкнуло.

— Ланс, мой бедный Ланс! — вскричал Гилберт. Ланс попытался встать, но усилие так утомило его, что он, застонав, упал снова.

«Должно быть, с бедной девушкой произошло какое-то ужасное несчастье, — сказал себе Гилберт, — и Ланс, защищая ее, пал в борьбе».

— Ох, — прошептал лесник, ласково гладя верного пса, — и куда же ты ранена, бедная моя старая собака? В брюхо? Нет. В спину? В лапу? Нет. А, в голову!.. Этот негодяй хотел разбить тебе голову! Ага! Тихо! Я не дам тебе умереть. Крови ты потерял много, но кое-что еще осталось… Сердце бьется, да, я слышу, что бьется, и останавливаться не собирается.

Гилберт, как и все сельские жители, знал целебные свойства некоторых растений; он пошел поискать их на соседних полянах, где с тьмой боролись первые лучи лунного света, нашел, растер между двумя камнями, приложил к ране Ланса и соорудил компресс из лоскута, оторвав его от своего козлового кафтана.

— Придется пока оставить тебя одного, бедняга, но будь спокоен, я за тобой вернусь; пока же я устрою тебе подстилку из опавших листьев, а другими листьями тебя укрою, чтобы ты не продрог, добрый мой Ланс!

И разговаривая со своей собакой как с человеком, старый лесник взял ее на руки, отнес в чащу, еще раз погладил бедное животное и пошел искать Марианну.

— Клянусь святым Петром, — шептал Гилберт, осматривая своим острым взглядом поляны и лощины, — если Господь в доброте своей выведет меня на это чертово отродье, которое продырявило шкуру бедного Ланса, он у меня побегает кругами, уж я его погоняю кинжалом и заставлю поплясать, как он еще сроду не плясал. Ах негодяй, ах разбойник!

Гилберт передвигался по той же тропинке, по которой убежала Марианна, когда ее преследователь ранил собаку, и дошел до поляны, где Маленький Джон спас беглянку. Гилберт собрался обойти ее кругом и осмотреть, как вдруг в косых лучах луны увидел на земле какую-то огромную тень; сначала он решил, что ее отбрасывает большое дерево, и не стал присматриваться к ней, но инстинкт подсказал ему, что в ней есть что-то странное; он внимательно пригляделся и понял, что она принадлежит живому существу — скорее всего человеку.

Шагах и двадцати от места, где он находился, Гилбер! увидел этого человека: тот стоял к нему спиной, привалившись к дереву, и делал какие-то странные движения руками вокруг головы, будто повязывал тюрбан.

Ни минуты не колеблясь, лесник опустил свою мощную руку на плечо этого человека, которого он счел разбойником и, возможно, убийцей мисс Марианны.

— Кто ты? — спросил он громовым голосом. Человек от слабости и испуга покачнулся и скользнул по стволу дерева к ногам Гилберта.

— Кто ты? — повторил Гилберт, резко поднимая его.

— А вам какое дело? — проворчал тот, когда, встав на ноги, он увидел, что Гилберт был один. — Какое вам…

— Мне есть до этого дело. Я лесник, и в этом качестве обязан охранять Шервудский лес, а ты похож на разбойника, как полная луна этого месяца похожа на полную луну прошлого месяца, и я догадываюсь, на какую дичь ты обычно охотишься. И все же я тебя отпущу, если ты мне честно и без утайки ответишь на вопросы, которые я хочу тебе задать. Но если ты откажешься отвечать, то, клянусь святым Дунстаном, я тебя отдам на попечение шерифа.

— Спрашивайте, а я посмотрю, нужно ли мне на них отвечать.

— Ты встретил сегодня вечером в лесу девушку в белом платье?

На губах разбойника мелькнула мерзкая улыбка.

— Понимаю, ты ее встретил. Но что я вижу? Ты ранен в голову? Да? Или это укус собаки? Ах ты презренный! Сейчас я посмотрю, так ли это.

Гилберт быстро сорвал с головы человека окровавленную повязку и увидел, что кожа на его шее висит клочьями; тот, не подумав, что сам себя выдает, обезумев от боли, закричал:

— Откуда ты знаешь, что это была собака? Мы ведь были одни!

— А где девушка? Говори, презренный, или я тебя убью! Гилберт ждал ответа, держа руку на рукоятке кинжала, но разбойник незаметно поднял арбалет и ударил лесника по голове. Старик, однако, устоял на ногах, пришел в себя, вытащил кинжал из ножен и осыпал негодяя градом ударов плашмя; он бил его по спине, по плечам, по рукам, по бокам до тех пор, пока тот не рухнул на землю, полумертвый и недвижимый.

— Не знаю, почему я тебя не убиваю, мерзавец! — кричал лесник. — Раз ты не говоришь, где она, я тебя брошу на произвол судьбы, и подыхай тут как дикий зверь.

И Гилберт отправился дальше искать Марианну.

— Ну, я еще не умер, подлый палач! — прошептал разбойник и стал подниматься на локте, как только он увидел, что Гилберт уходит. — Я еще не умер, и я тебе это докажу! Ага! Тебе хотелось бы знать, где она сейчас, эта девица?! Дурак я был бы, если бы успокоил тебя и рассказал, что один из Гэмвеллов увел ее в усадьбу. Ой, как больно! Кости переломаны, руки и ноги перебиты, но я не умер, Гилберт Хэд, нет, я не умер!

И, подтягиваясь на руках, он заполз в чащу, чтобы спрятаться там и отдохнуть.

Старик все рыскал по лесу в крайней тревоге; он уже потерял всякую надежду разыскать девушку, по крайней мере живой, как вдруг он услышал, что неподалеку от него чей-то звонкий голос поет веселую балладу, одну из тех, которую он сам когда-то сочинил в честь своего брата Робина.

Невидимый певец шел прямо навстречу леснику по той же самой тропинке; Гилберт прислушался, и самолюбие поэта заставило его на минуту забыть свое беспокойство.

— Чтобы пунцовая рожа этого дурня Уилла, так удачно прозванного Красным, туда-сюда качалась, когда его на дубовом суку повесят, — раздраженно прошептал Гилберт, — у него мотив совсем со словами не вяжется. Эй, брат Гэмвелл, эй, Уильям Гэмвелл, — закричал он, — не надо так коверкать музыку и стихи! И какого черта вы здесь, в лесу, в этот час?

— Эй! — откликнулся юный джентльмен. — Кто осмеливается прервать песню Уильяма Гэмвелла, если Уильям Гэмвелл еще даже не успел с ним поздороваться?

— Кто хоть раз, один только раз, слышал голос Красного Уилла, тот уже никогда его не забудет, и ему не нужен ни свет солнца, ни свет луны, ни даже свет звезд, чтобы по голосу узнать Уилла.

— Браво! Прекрасный ответ! — произнес чей-то жизнерадостный голос.

— Подойди поближе, остроумный незнакомец, — вызывающим тоном промолвил Уилл, — и мы посмотрим, не удастся ли нам преподать тебе урок вежливости.

И Уилл начал крутить над головой палкой, но тут вмешался Маленький Джон.

— Ты с ума сошел, братец, ты что, не узнаешь старого Гилберта, к которому мы идем?

— И правда, это Гилберт!

— Ну ясно — Гилберт.

— А, тогда дело другое, — сказал юноша и бросился навстречу леснику, крича на бегу: — Добрые новости, старина, добрые новости! Молодая дама и безопасности у нас в усадьбе, и мисс Барбара и мисс Уинфред всячески заботятся о ней; Маленький Джон встретил ее в лесу, как раз когда на нее напал разбойник. А вы один, Гилберт? А где же Робин, мой дорогой Робин Гуд, где он?

— Тихо, Уилл, тихо! Пощади свою глотку и наши уши. Робин утром ушел в Ноттингем и, когда я уходил из дому, еще не вернулся.

— Ах, нехорошо с его стороны отправиться без меня в Ноттингем, мы ведь договорились провести вместе недельку в городе. Там так весело!

— Но вы что-то очень бледны, Гилберт, — сказал Маленький Джон. — Что с вами? Вы не больны?

— Нет, у меня разные неприятности: сегодня умер мой шурин, и я узнал… да ладно, не будем об этом. Слава Богу, мисс Марианна в безопасности. Ведь это ее я искал в лесу; сами судите, как я беспокоился, особенно после того как нашел лучшего своего пса, бедного Ланса, при последнем издыхании.

— Ланса? Такая хорошая, такая добрая собака!..

— Да, Ланса. Таких собак уже больше нет, эта порода вымерла.

— Кто же это сделал с ним? Кто пошел на такое преступление? Скажите, где он, этот негодяй, и я ему бока наломаю. Где, где он? — настойчиво спрашивал рыжеволосый молодой человек.

— Будьте спокойны, сын мой, я за старину Ланса отомстил.

— Все равно, я хочу за него отомстить сам; скажите, где этот мерзавец, трус, способный убить собаку? Я его приласкаю палкой. Это разбойник, конечно?

— Да, я его там бросил… вон в той стороне… почти мертвым, отколотив кинжалом.

— Если это тот самый человек, что осмелился напасть на мисс Марианну, то мой долг отвести его в Ноттингем, к шерифу, — сказал Маленький Джон. — Покажите мне, где вы его бросили, Гилберт.

— Сюда, сюда, ребята!

Старый лесник легко отыскал место, где разбойник упал под его ударами, но его там уже не было.

— Вот досада! — воскликнул Уилл. — Посмотри, а мы как раз назначаем здесь место встречи, когда отправляемся из усадьбы на охоту, вот тут, на перекрестке дорог, между дубом и буком.

— Между дубом и буком… — повторил Гилберт, вздрагивая всем телом.

— Да, между этими двумя деревьями. Но что с вами, старина? — воскликнул Уилл. — Вы дрожите как осиновый лист!

— Да это потому… Ах, да, впрочем, ничего, — ответил Гилберт, справившись с волнением, — просто вспомнил кое-что.

— Да ну! Вы что, привидений боитесь, вы, такой храбрец?! — воскликнул Маленький Джон, ничего не знавший о причинах волнения Гилберта. — А я-то думал, что вы, старейшина лесников, вообще в них не верите. Правда, это место и в самом деле пользуется дурной славой: говорят, что здесь, под этими большими деревьями, бродит каждую ночь неприкаянная душа юной девушки, убитой разбойниками; сам я этого никогда не видел, хотя бываю в лесу и днем и ночью, но многие люди из Мансфилда, из Ноттингема, из усадьбы и из соседних деревень клятвенно утверждают, что видели привидение на этом перекрестке.

Пока Маленький Джон говорил, волнение Гилберта все возрастало; на лбу его выступил холодный пот, зубы стучали, глаза блуждали; протянув руку к буку, он указывал спутникам на какой-то невидимый предмет.

В эту минуту ветер усилился, порыв его поднял из-под дерева сухие листья, и в этом желтом вихре возникла человеческая фигура.

— Энни, Энни, сестра моя! — воскликнул Гилберт, падая на колени и молитвенно складывая руки. — Чего ты хочешь, Энни? Что ты велишь?

Как бы ни были неустрашимы Уилл и Маленький Джон, они вздрогнули и набожно перекрестились, потому что Гилберт не стал жертвой галлюцинации; они тоже видели длинную белую фигуру, стоявшую между двумя деревьями; призрак, казалось, хотел подойти к ним поближе, но порыв ветра стал еще сильнее, и фигура, как бы гонимая вихрем, отступила во тьму, где косые лучи лунного света терялись в гуще листвы.

— Это она! Она! Она осталась без погребения!

И, сказав это, Гилберт потерял сознание. Спутники его долго оставались безмолвными и недвижными, словно изваяния; призрака они больше не видели, но им казалось, что ветер доносит до них какие-то смутные шорохи и стоны.

Понемногу приходя в себя от испуга, молодые люди постарались оказать помощь Гилберту; тот все еще был без сознания; напрасно они хлопали его по рукам, пытались влить ему в рот несколько капель виски, которое берет с собой в дорогу каждый лесник, напрасно шептали ему на ухо все утешительные слова, которые только были им известны, — старик не приходил в себя, и, если бы не еле слышный пульс, его можно было бы принять за мертвого.

— Что делить, братец? — спросил Уилл.

— Отнести ею к нему домой, и как можно скорее, — ответил Маленький Джон.

— Конечно, ты его и на спине унесешь, но ему там будет неудобно, и вряд ли удобнее будет, если ты его возьмешь за плечи, а я — за ноги.

— Держи, вот мой топор, Уилл, пойди, выбери в зарослях то, из чего можно было бы соорудить носилки, а я останусь тут, может быть, мне удастся все же привести его в чувство.

Уильям больше не распевал веселых баллад Гилберта: состояние старого шервудского поэта его искренне огорчало; в поисках подходящих деревьев он дошел до того темного края поляны, где исчез призрак, и к чести юноши нужно сказать, что при этом он испытал не больший страх, чем гуляя в полночь один по саду в усадьбе Гэмвеллов.

Внезапно Уильям споткнулся о какой-то объемистый предмет, лежавший на земле, и упал; у него чуть было не вырвалось крепкое словцо по поводу злосчастного препятствия, но тут он заметил, что этот предмет был не куском дерева, как ему показалось, а существом, способным двигаться и к тому же разразившимся отчаянной бранью,

— Ну-ка же! — воскликнул храбрый Уилл, хватая за горло человека, на которого он повалился. — Ко мне, брат, ко мне! Я его держу!

— Ну, так подруби его под корень, — ответил Маленький Джон, не отходя от Гилберта.

— Да я не дерево держу, а этого разбойника, который Ланса убил, ко мне, брат!

— Отпусти же меня, я задыхаюсь! — хрипел человек. — Ах, вы двое на одного, — добавил он, увидев, что подбегает Маленький Джон. — Не стоит труда, я и так умираю!.. Воздуха, воздуха!

Уильям поднялся.

— Ах ты черт, да это недавний призрак, на нем одежда из белого козьего меха! — воскликнул Маленький Джон. — Это ты там лежал на куче листьев между двумя деревьями?

— Да.

— Это ты гнался за девушкой? — спросил Маленький Джон.

— Это ты убил храбрую собаку? — спросил Уилл.

— Нет, нет, господа мои! Сжальтесь, помогите, я умираю!

— А ты, — продолжал Уилл. — только что убил человека, который принял тебя за призрак, призрак некой Энни…

— Энни? Энни? Да, я помню Энни… Ее Ритсон убил; я еще тогда священником переоделся и обвенчал их.

— Да он бредит! — решили двоюродные братья, не понявшие смысла его последних слов.

— Сжальтесь, господа мои, заберите меня отсюда! Лежать на земле так жестко!

— Скажи сначала, кто тебя так отделал.

— Волки, — ответил негодяй, даже в агонии сохранявший ясный ум, — волки, господа мои; они мне обгрызли голову, искусали руки и ноги; я заблудился в лесу, два дня ничего не ел, и у меня недостало сил защититься. Сжальтесь, сжальтесь надо мной, молодые господа!

— Это разбойник, — сказал Маленький Джон на ухо Уиллу, — это он преследовал мисс Марианну и разбил голову Лансу, это его нещадно избил Гилберт. Я так думаю, что он далеко не уйдет, и мы его на рассвете тут и найдем; если он до того времени не умрет, я отведу его к шерифу.

И не обращая больше внимания на стоны негодяя, братья вернулись к Гилберту.

Гилберт мало-помалу приходил в себя; он сказал, что в состоянии дойти до дому на своих ногах, и, поддерживаемый с обеих сторон молодыми людьми, двинулся в путь.

В нескольких шагах от дома он остановился, прислушиваясь к какому-то странному зловещему шуму, который доносил до них ветер, и сказал:

— Это Ланс; может, это его последний вздох.

— Мужайтесь, добрый Гилберт, мы уже добрались; вот и госпожа Маргарет, она со светильником ждет нас на пороге дома, мужайтесь!

Ветер снова донес до них вой собаки, и Гилберт опять упал бы без чувств, если бы Маргарет не бросилась к нему и, поддержав, не ввела его в дом.

Час спустя Гилберт, уже почти успокоившись, тихо говорил своим юным друзьям:

— Дети, может быть, позднее у меня и найдутся силы рассказать вам историю той неприкаянной души, что встретилась нам в лесу.

— Неприкаянная душа! — воскликнул Уилл, громко смеясь. — Знаем мы эту неприкаянную душу!

— Помолчи, братец! — строго оборвал его Маленький Джон.

— Нет, вы не можете ее знать, вы слишком молоды, — продолжал Гилберт.

— Я хотел сказать, что мы встретили негодяя, которого вы так хорошо отделали кинжалом.

— Встретили?

— Да, он был полумертв.

— Прости его, Боже!

— Да пусть его черти заберут! — воскликнул Уилл.

— Молчи, брат!

— Прежде чем вы вернетесь в усадьбу, дети, вы можете мне оказать важную услугу, — продолжал Гилберт.

— Говорите, хозяин.

— В моем доме есть покойник, помогите нам его похоронить.

— Мы к вашим услугам, добрый Гилберт, — ответил Уильям. — Руки у нас сильные, и мы не боимся ни мертвых, ни живых, ни призраков.

— Да помолчи ты, братец!

— Хорошо, я буду молчать, — сердито пробормотал Уилл. Он не мог понять, в отличие от Маленького Джона, что все намеки на привидение усиливали печаль и тревогу старого лесника.

Около полуночи из дома лесника вышла траурная процессия; шла она в таком порядке: впереди — отец Элдред, читавший молитвы, за ним — Маленький Джон и Линкольн, несшие на носилках тело, за ними — Маргарет и Гилберт, причем Гилберт старался сдерживать рыдания, чтобы еще больше не расстраивать Маргарет, а она тихо плакала, прикрыв лицо капюшоном своего плаща; замыкал шествие Красный Уилл; они направлялись к перекрестку у двух деревьев, под которыми просил похоронить его, оказав ему последнюю милость, возлюбленный Энни, он же ее убийца.

И пока крепкие руки Линкольна и Маленького Джона рыли могилу, Гилберт и его жена молились, стоя на коленях.

Могила уже была наполовину вырыта, когда Уилл, с натянутым луком и кинжалом в руках стороживший своих друзей, подошел и сказал на ухо своему двоюродному брату:

— Не худо было бы сделать яму побольше и похоронить в ней за компанию еще одного человека.

— Что это значит, братец?

— Человек, который утверждал, что на него волки напали, и которого мы оставили в плохом состоянии в нескольких шагах отсюда, умер; подойдите, пните его ногой, и вы увидите, что он не застонет.

Оба разбойника были уже похоронены, оставалось еще немного забросать могилу землей, когда в третий раз над лесом пронесся жалобный вой собаки.

— Ланс, бедный мой Ланс, теперь я займусь тобой! — воскликнул лесник. — Не оказав тебе помощи, я домой не вернусь.

Как и сказала Мод, разъяренный барон в сопровождении шести солдат явился в камеру Аллана Клера. Пленника в ней не было!

— А-а! — сказал барон, разражаясь тигриным смехом (если только тигры умеют смеяться). — Вот как здесь выполняют мои приказы! Я просто в восторге! К чему мне тогда каменная башня, к чему тюремщики? Клянусь святой Гризельдой, отныне я буду осуществлять свое правосудие без их помощи, а пленников буду запирать в клетку, где моя дочь держит птиц… Эгберт Ланнер, тюремщик, где ты?

— Вот он, ваша светлость, — ответил один из солдат, — я крепко держу его, а не то он бы уже давно убежал.

— Если бы он убежал, я бы повесил тебя вместо него… Подойди ко мне, Эгберт. Видишь дверь? Она заперта. Видишь оконце этой камеры? Оно очень узкое. Так вот, объясни мне, каким образом пленник, не такой худой, чтобы пролезть в это оконце, и не бесплотный, как воздух, чтобы улетучиться сквозь замочную скважину, каким образом, объясни мне, он отсюда исчез?

Эгберт молчал: он был ни жив ни мертв.

— Ответь мне, какая подлая корысть тебя заставила помочь бежать этому преступнику? Я спрашиваю тебя без гнева, и ответь мне без страха. Я добр и справедлив, и, быть может, если ты признаешь свою вину, я прощу тебя.

Напрасно барон разыгрывал добродушие. Эгберт по опыту знал, что верить в его искренность не следует, и, по-прежнему полумертвый от страха, продолжал молчать.

— А! Глупые рабы! — неожиданно воскликнул Фиц-Олвин. — Спорю, что ни одному из вас и в голову не пришло предупредить привратника о том, что произошло! Живо, живо, пусть кто-нибудь из вас передаст Герберту Линдсею от моего имени приказ поднять мост и запереть все ворота.

Один из солдат тотчас же побежал передавать приказ, но заблудился в темных переходах тюрьмы и свалился вниз головой в открытый люк подземелья; он разбился насмерть, но этого несчастного случая никто не заметил, и поэтому беглецы спокойно вышли из замка.

— Милорд, — сказал один из солдат, — когда мы сюда шли, мне показалось, что в конце галереи, ведущей в часовню, я видел свет факела.

— И ты до сих пор ничего мне не говорил! — вскричал барон. — Ох, эти негодяи поклялись изжарить меня на медленном огне! Но они умрут раньше меня, — добавил он, задыхаясь от гнева, — да, вы умрете раньше меня, и я придумаю для вас ужасную казнь, если не поймаю этого нечестивца, вместо которого для начала будет повешен Эгберт.

Произнеся это, Фиц-Олвин вырвал факел из рук одного из солдат и бросился в часовню. Кристабель стояла перед могилой матери и, казалось, целиком была погружена в молитву.

— Обыщите все углы и закоулки и приведите его живым или мертвым! — закричал барон.

Солдаты повиновались.

— А вы что здесь делаете, дочь моя?

— Молюсь, отец.

— И конечно, молитесь за этого нечестивца, заслуживающего виселицы?!

— Я молюсь за вас у могилы матери, разве вы не видите?

— Где ваш сообщник?

— Какой сообщник?

— Этот предатель, Аллан.

— Не знаю.

— Вы меня обманываете, он здесь.

— Я никогда вас не обманывала, отец.

Барон внимательно всмотрелся в бледное лицо дочери.

— Ни того ни другого не нашли, — сказал подошедший солдат.

— Ни того ни другого? — повторил Фиц-Олвин, начавший догадываться о бегстве Робина.

— Ну да, милорд, ни того ни другого. А разве не о двух убежавших пленниках шла речь?

Придя в полное отчаяние оттого, что от него ускользнул Робин, наглый Робин, который осмелился перечить ему и от которого он надеялся пытками вырвать достоверные сведения об Аллане, барон опустил свою широкую ладонь на плечо проговорившегося солдата и сказал:

— Ни того ни другого? Объясни мне, что значат эти слова?

Солдат задрожал под страшной тяжестью этой руки, не зная, что ответить.

— Для начала, кто ты есть?