Эвакуация Пскова

В январе 1944 года комендант города Миллер-Остен сообщил, что в Риге можно достать материю на одежду служащим городского управления. Василий Иванович Стулягин туда отправился, и вскоре действительно прислал материю. Но сам он не вернулся, сообщив, что остается в Риге. Его временным официальным заместителем стал бесцветный и пассивный человек, жена которого была из обрусевших немцев, и который на этом основании числился как Volksdeutscher, то есть немец по этническому происхождению.

В это время советские войска перешли в наступление на Северном фронте, а вокруг Пскова усилилась партизанская деятельность. Немцы перед ее лицом были беспомощны и способны были лишь ужесточать репрессии. Чтобы их как-то оправдать, местный начальник Отдела пропаганды собрал совещание, на которое пригласил нового заместителя городского головы, русского начальника прилегавшего ко Пскову района, начальника псковской полиции, зондерфюрера из комендатуры и меня. На обсуждение был поставлен вопрос о борьбе с партизанами. Новый заместитель городского головы предложил сжигать деревни, где будут обнаружены партизаны. Районный начальник и начальник полиции без энтузиазма, но тоже высказались за строгие меры. Я молчал. Зондерфюрер из комендатуры это заметил, и просил меня высказаться. Мне пришлось ответить, что, что бы я не сказал, не изменит принятых командованием решений. Но относительно мнения, что надо поступать строго — всякая жестокость вызывает противодействие. В партизаны уходят люди, озлобленные из за несправедливого к ним отношения, или поставленные в такие условия, что они иначе не могут. Надо создать людям человеческие условия жизни, тогда партизанщина прекратится… После совещания в какой-то момент я остался наедине с начальником пропаганды, и он коротко сказал: «Я с вами согласен, но ничего сделать нельзя». Уже несколько месяцев я знал этого прибалтийского немца, воспитанного на русской культуре. Человек он был неплохой и во многом несогласный с гитлеровской политикой, но должен был тянуть лямку и исполнять приказы.

Встал вопрос о постоянном преемнике Василия Ивановича. Комендант предложил эту должность мне. Я соглашался ее принять при условии, что мне будут даны средства и возможности улучшить жизнь жителей Пскова, согласно нашим проектам прошлой осени. Комендант ответил, что это невозможно, и по моей рекомендации назначил городским головой одного из инженеров городского управления.

Однажды в начале февраля в городское управление ввалилась группа подвыпивших солдат СД во главе с двумя офицерами. Старший, немец, больше молчал, а младший, в немецкой форме, был русский. Грубый и наглый, он мне вручил список 15 человек, подлежавших аресту. Список состоял из таких фамилий, как Иванов, Алексеев Петров… Стараясь быть спокойным, я сказал, что городское управление находится в ведении штандортс-коменданта, и без него я ничего не могу сделать. Тот пьяным голосом стал кричать, что арестует и меня. Обращаясь к старшему, я сказал, что вынужден вызвать коменданта. Я позвонил, и от него пришел зондерфюрер. Тем временем в списке, переданном мне, я заметил фамилию девушки, работавшей у меня секретаршей. В ожидании зондерфюрера и разговаривая с чинами СД, я подошел к ее столу и незаметно указал ей на фамилию. Через некоторое время она вышла из комнаты. Когда явился зондерфюрер, я ему объяснил, что в городском управлении служит около десяти Ивановых, какое-то число Алексеевых и Петровых, и без уточнений неизвестно, кто подлежит аресту. Зондерфюрер согласился и предложил офицеру СД представить более точный список. После препирательства команда СД удалилась, но к вечеру принесла точный список. По нему им удалось арестовать лишь трех человек, остальные были спасены.

18 февраля 1944 года был первый налет советской авиации на Псков. Потом налеты продолжались, но с меньшей силой. Они причинили серьезные разрушения и парализовали жизнь города, которая так и не наладилась до самой эвакуации. Первый налет начался в 5 часов, когда кончался рабочий день и служащие выходили на улицу. Одна из первых бомб упала во дворе городского управления, другая рядом на улице. Все стекла были выбиты, началась паника, с трудом людей удалось направить в подвал. Когда налет кончился, было уже темно. Придя домой, я увидел, что дом сильно поврежден, а моя квартира вообще непригодна для жилья. Все жители сидели внизу в маленькой комнате, единственной, оставшейся неповрежденной. Они позвали и меня, и дали что-то поесть. Потом пришли соседи, чьи дома не были повреждены, и пригласили нас к себе спать. Все последующие дни меня приглашали то одни, то другие добрые русские люди, кормили и устраивали на ночлег.

Придя на следующий день на службу, я увидел, что не только служащие, но и начальники отделов не появляются. Я пошел в комендатуру. Там немецкие солдаты укладывали имущество на грузовики. Комендант Миллер-Остен был у себя и сказал, что получено распоряжение эвакуировать комендатуру, а управление городом передать фронтовым властям. Городское управление прекращает свою деятельность. Все жители будут эвакуированы. Я просил коменданта дать возможность служащим городского управления выехать поездом. Он согласился и просил к вечеру представить списки желающих.

Когда я вернулся в городское управление, туда пришел начальник пожарной команды, обеспокоенный тем, что никто из пожарников на службу не явился, и он не знает, что делать с пожарными машинами. Посоветовавшись, мы решили отвезти их в Ригу. Я предложил быть одним из шоферов. Затем пришел начальник полиции, которому я передал, что полицейским приказано оставаться на службе до прихода немецкой фронтовой команды. Наконец, явился и новый городской голова, который с радостью взялся составить списки эвакуирующихся. Весь день отбирались картотеки, документы, бумаги и сжигались. Работа прерывалась короткими бомбежками. На следующий день бомбежки продолжались. Через два дня несколько сот служащих городского управления и их родственники отбыли поездом в Ригу. Быстро разнесся слух об эвакуации всех жителей. Те, кто не желал становиться эмигрантом, стали готовиться к тому, чтобы скрыться в подвале и остаться в городе, или искать возможность выехать в какое-нибудь близкое село и там ждать прихода советских войск.

Последнюю ночь в Пскове я ночевал у бывших соседей на Некрасовской улице. Утром хозяин сказал, что пришли со мной попрощаться. В комнату вошло пятеро девушек. Некоторые из них работали в городском управлении. Меня поразило, что одеты они были неряшливо, в потрепанные платья. И лица их выглядели потускневшими. Раньше я всегда видел этих девушек аккуратно одетыми, с приветливыми лицами. Войдя в комнату, они остановились грустной стайкой у двери, говоря, что пришли попрощаться и пожелать мне счастливого пути. На мой удивленный вопрос, почему они так неряшливо одеты, последовал ответ: «скоро придут наши, мы не можем показывать, что нам хорошо жилось, мы должны показать, что нам жилось плохо». Этот эпизод врезался мне в память. Чтобы встречать своих освободителей, русские люди должны были прикрываться ложью, надевать лохмотья и превращаться в нищих.

Через три дня после первой бомбежки Пскова в город вошли немецкие фронтовые части. Среди жителей упорно ходили слухи, что советская армия вот-вот займет Псков. Комендант Миллер-Остен передал управление фронтовым властям. Городская полиция была распущена по домам. Фронтовые власти приказали эвакуировать всех жителей. На следующий день покинул город и комендант, посоветовав мне не задерживаться. Погрузив наши вещи и взяв несколько человек, желавших эвакуироваться в Ригу, мы двинулись в путь на трех пожарных машинах. Передней из них управлял я.

В Печорах мы задержались дня на три, по просьбе бывшего начальника пожарной команды, члена Союза, который был оттуда родом и хотел уладить личные дела. Помню местного священника, семья которого жила в старинном Печерском монастыре, помню службы в монастырской церкви. В Печорах же я познакомился и провел время в беседах со священником Иоанном Шаховским, в будущем архиепископом Сан-Францисским.

Вопреки ожиданиям населения, советские войска заняли Псков не в 20-х числах февраля, а только 23 июля 1944 года. Все эти пять месяцев город находился на линии фронта. Большая часть жителей была из города выселена в близкие села, меньшая — в беженские лагеря в Латвии, Эстонии и Литве. Не желавшие оставить город скрывались, так как немцы арестовывали и даже расстреливали людей, появлявшихся на улице. Целые семьи замуровывали себя в подвалах, оставляя лишь небольшую скрытую лазейку, через которую ночью вылезали, чтобы принести воду и раздобыть питание.

Немцы находили предателей из местных жителей, которые за продукты доносили, кто где скрывается; устраивали налеты на убежит ща, скрывавшихся арестовывали и часто расстреливали. Жители узнавали, кто доносил на скрывшихся, и доносчиков убивали. Находя скрывавшихся людей, немцы зачастую насиловали женщин и девочек и потом их убивали, чтобы те не рассказывали о случившемся. Были случаи, когда немцы насиловали семидесятилетних старух, прежде чем покончить с ними.

Удивительно, как не только взрослые люди, но и подростки и дети могли вынести эти условия жизни в развалинах домов, замурованные в подвалах или в необитаемых башнях псковского кремля. Скрывавшиеся находили убежище в таких местах, о которых никто не мог подумать, чтобы там жили люди.

Тем временем в окрестностях города действовали партизаны. Села и деревни, где немцы находили оружие или ловили вооруженного человека, сжигались. Мужчин расстреливали, а женщин, детей и стариков выгоняли в открытое поле.