Между Эльбой и Еленой

Анатолий Гриднев

На Эльбе было тоскливо, скучно было на Эльбе. Поначалу император с воодушевлением обустраивать свою карликовую империю, но мелкость проблем и собственное бессилие постепенно его ввергли в тяжелую депрессию, из которой он вышел... Впрочем, по порядку.

Третья статья договора отречения от 11 апреля 1814 года гласила – Эльба отдается Наполеону «на время его жизни, и он владеет островом как суверенный властелин».

Вернувшись из Парижа Коленкур и Макдональд, привезли с собой не только договор, забравший у Наполеона французский трон, но и четырех комиссаров, по числу главных участников шестой коалиции. Комиссары должны были препроводить императора к средиземноморскому побережью. От Австрии комиссарил фельдмаршал барон Коллер, от Англии – полковник Нил Кэмпбелл, Россию представлял генерал граф Шувалов с адъютантом Кулеваевым, а Пруссия была представлена в лице комиссара полковника графа Тругсеца-Вальдбурга. С первыми двумя Наполеон наладил удовлетворительные отношения, русский и прусский комиссары вели себя по отношению к Наполеону не так вежливо.

С 12 апреля комиссары торопили Наполеона с отъездом. Наполеон находил всяческие причины откладывать его. Может ждал чуда, вдруг изменящее его положение. Комиссары получали нагоняи от своего начальства, а Наполеон все не мог упаковать то, что собирался взять с собой.

Соратники Наполеона, между тем, уезжали из Фонтенбло. Днем 17 апреля уехал Бертье, вечером с императором простился Коленкур. Причем, если отъезд первого молва осудила как предательство, то Коленкура та же молва оправдала, ибо он имел веские причины не сопровождать Наполеона в изгнании. Коленкур был влюблен, много лет и безнадежно, не в смысле взаимности, а в отношении брака. Дамой его сердца была баронесса Канису, разведенная спутница жизни его предшественника на посту штельмейстера. Наполеон смотрел на эту связь очень строго и не позволял своему «другу» жениться на возлюбленной. Теперь же появилась возможность влюбленным сердцам соединиться навек. История оправдала Коленкура, не станем же и мы бросать камень не в наш огород, но и не станем строго судить Бертье. 18-го уехали Макдональд и Ней. На другой день императора покинул Рустам. Надоело ему, понимаешь, сторожевой собакой спать на матрасе у двери хозяина. Легко понять гордого мамелюка.

Наконец Наполеон назначил отъезд на 20 апреля. Утром 20 апреля император заявил онемевшему Коллеру, что он никуда ехать не собирается, потому что ночью получил множество писем, которые заставляют его остаться и взять правление страны на себя.

Император капризничал, Коллер предельно мягко призывал его к благоразумию, и тут в комнату, где происходила эта странная беседа, вошел Бертран и доложил:

- Кареты готовы.

И был мгновенно поражен молнией гнева Наполеона.

- Я сам знаю, когда мне выезжать! – бушевал император – я хочу сам распоряжаться своим временем!

Выплеснув избыточную энергию на Бертрана, Наполеон согласился продолжить процесс отъезда. С утра на дворцовом дворе «Белая роза» строем стояла гвардия в парадной форме и терпеливо ждала прощального «прости» своего воинственного господина. В 10 часов Наполеон вышел к уже притомившимся ожиданием гвардейцам.

Сцену «прощание полководца с гвардией» великий актер Наполеон сыграл великолепно, потому что играл он самого себя. Закаленные огнем ветераны, знакомые со смертью так же близко, как мы знакомы с компьютером, плакали как дети, а уж они бы почувствовали малейшую фальшь. «Я не могу вас всех обнять, – декламировал император, поцеловав генерала Пети в обе щеки – но в вашем лице я обнимаю генерала. Я не могу вас всех поцеловать, но я целую ваше знамя, которое вы с честью пронесли через бои. Прощайте, дети мои! Мои мысли всегда будут с вами. Вспоминайте меня добрым словом!». При последних словах прослезились даже суровые комиссары.

Наполеон попрощался с Маретом, с маршалом Монсеем, единственным из маршалов, дождавшийся отъезда императора, с генералом Беллигарде, не ставшим маршалом в силу недостаточной гибкости позвоночника, с другими, еще остававшимися в Фонтенбло высшими офицерами.

Наконец в 11 часов император сел в карету и поезд тронулся в путь, сопровождаемый возгласами «Да здравствует Наполеон!», «Да здравствует император!». Голову императорского поезда образовывало подразделение гвардейской кавалерии, сразу за ним следовало четырехместная карета с генералом Друо на борту и тремя другими офицерами, за головной ехала императорская карета, к которой кроме Наполеона сидел только палац-маршал Бертран. За императором следовал другой эскадрон гвардейцев. Потом ехали комиссары в карете и следом за ними их адъютанты тоже в карете. Потом ехали четыре повозки с самым ценным багажом, в том числе 4 миллиона золотом, и замыкали поезд 17 повозок со всяким барахлом.

Это был далеко не весь багаж императора в изгнании. Двумя днями раньше выступил гвардейский батальон, который союзники позволили Наполеону взять с собой на Эльбу, и под его прикрытием 100 повозок багажа.

За остаток дня поезд проехал 90 километров и в темноте поезд приехал в город Бриар. На другой день ехали не торопясь и проехали только 80 километров. На ночь остановились в городе Невер. Утром 22 апреля кавалеристы прикрытия поворотили коней к Парижу. Это удивило комиссаров, удивило и огорчило императора. Кто-то из верных соратников Наполеона, выслуживаясь перед новыми хозяевами Франции, оставил императора один на один с его народом, без привычной военной прокладки. Двумя днями позже из этого едва не приключился несчастный случай.

Вечером 22 апреля путники достигли города Роан. Дорога через бурбонский Лион беспокоила императора. В 11 часов ночи поезд проезжал через Лион, и, хотя на улицах раздавались редкие здравницы, Наполеон приказал в городе не останавливаться. Единственно, на что отважился император, поменять лошадей на одной из почтовых станций Лиона.

В городе от поезда отделился английский комиссар. Он поскакал вперед подготовить корабль для перевозки Наполеона на Эльбу. Ехали всю ночь, и к восходу солнца отъехали от города на 30 километров. Короткая остановка в деревни Пежо де Россиллон и снова в путь, на Монтелимар.

В Валансе императора поджидал маршал Ожеро. Когда-то полководцы были дружны. В битве при Прейсиш-Элайу Ожеро имел неосторожность публично высказать сомнения в гениальности императора. После этого Наполеон не брал маршала с собой на войну, и только под Лейпцигом Ожеро снова побывал в деле. Наполеон вышел из кареты и полчаса наедине говорил с маршалом. Фельдмаршалу Коллеру показалось, что этот разговор обоим был очень неприятен. Он заметил, что Ожеро выказывал к императору лишь поверхностное почтение. Подозрения Коллера подтвердили другие комиссары. Им тоже показалось, что Ожеро вел себя нагло.

В 7 часов вечера путники приехали в Монтелимар. Император, предчувствуя неладное, не захотел там ночевать, и два часа спустя поезд тронулся дальше.

Следующий день Наполеон запомнил на всю жизнь. Он стал, вероятно, самым плохим днем, а в жизни его последнее время плохих дней хватало. До этого по дороге Наполеон слышал ругань в свой адрес. То, что произошло 24 апреля выходило за рамки обычного недовольства обывателей, но очень было похоже на хорошо организованное покушение на жизнь.

В полдень поезд проехал Авиньон и час спустя приблизился к деревне Оргон. Десятки таких деревень проехал император за четыре дня путешествия. В деревне Наполеона ждала толпа крестьян. Провансцы встречали поверженного титана криками: «Долой бандита и убийцу!» или «Долой тирана!». Кто-то констатировал истошно: «Да он же омерзительный палач!» Другие, попроще кричали во все горло: «Мы не сделаем этому трусу ничего! Мы только хотим показать, как мы сильно его любим!»

И вот посреди этого не в меру горячего приема кому-то, кто мог приказывать – а приказывать могли только три комиссара – вздумалось поменять лошадей. Император не мог отменить этот убийственный приказ, ибо для этого надо было выйти из кареты или, по крайней мере, открыть дверь, провоцируя убийц.

На почтовой станции крестьяне заранее подготовились к приему императора. Любопытному взгляду предлагалось забрызганное кровью соломенное чучело, изображающее Наполеона. Это чучело болталось на самой настоящей виселице, а на груди его красовался щит: «Здесь твое место, убийца!». Как сумасшедшие, крестьяне штурмовали карету с беззащитными внутри Наполеоном и Бертраном. «Открывайте двери – разогревали друг друга мирные поселяне – тащите его наружу, режьте ему голову, рвите его на куски!». Если бы замки были послабее, крестьяне понастойчивей, а их подстрекатели посмелее, на этом и закончилась бы история Наполеона.

С большим трудом свежие лошади пробили узкий коридор в беснующейся толпе. Отъехав на безопасное расстояние от взбесившейся деревни, Наполеон пожелал предпринять некоторые меры предосторожности.

«Он был бледен и ужасно испуган – вспоминал адъютант Коллера граф Клам-Мартиник – голос его дрожал. Ему не хватило выдержки, только проблеск энергии и силы, одна лишь видимость презрения к опасности. Он был так подавлен, что, как не пытался, не мог скрыть беспокойство не только от своих слуг, но и от адъютанта графа Шувалова, который раньше его не видел».

Наполеон переоделся. Трюк простой, иногда спасительный. Он одел австрийский китель адъютанта Коллера, на шляпу прицепил большую белую кокарду и в таком наряде сел на почтовую лошадь, замаскировавшись под курьера. Напротив Бертрана сел переодетый в Наполеона Кулеваев, сдерживающийся со всех сил, чтобы не расхохотаться.

Наполеон-курьер беспокойно ерзал на почтовой кляче. По опыту он знал, что подобные случайности требуют хорошей подготовки. И это чучело на виселице, и эта табличка на его груди, и смена лошадей: все говорило о спланированной акции. Но кто же подготовил ему встречу а Оргоне? Англичане? Царь? Прусский король? Роялисты? Временное правительство? Мало ли врагов! «Им не хватило решимости – думал Наполеон – но я был на волосок от смерти. Быть защипанным стаей крестьянских гусей, годных разве что на убой – какая жуткая смерть! Селяне должны трудиться в поле, а не поджидать с дубьем случайно проезжающих государей. Кстати... Сцена гнева народного словно списана с остановки кареты Людовика XVI. Тот же Богом забытый городок у самой границы, те же крестьяне с вилами и косами, те же крики. Значит все-таки Бурбоны. И кто же из них? Король? Так его нет в Париже. Остается младший – граф Артуа. Очень похоже».

Уже тогда Наполеон испытал жгучее желание отомстить Бурбонам, так сильно унизивших его. Десять месяцев спустя он реализует свое желание.

Через несколько часов в шкуре курьера Наполеон устал. Комиссары уговорили его сменить амплуа, поднявшись по службе хотя бы до австрийского генерала. Император снова переоделся. Он одел униформу австрийского комиссара, шляпу позаимствовал у прусского, а на плечи накинул плащ Шувалова. Получилось нечто австро-прусско-русское. В таком наряде император ехал к карете комиссаров весь следующий день, а Кулеваев весь этот день мужественно изображал Наполеона. Однако жители других деревень и городков не проявляли никакого интереса к каретам и к их содержимому.

Утром 26 апреля наши путники без всяких приключений добрались до Сан-Максимина, а ближе к вечеру достигли Ле Куса. В Ле Кусе уже некоторое время находилась младшая сестра Наполеона ветреная Полина. Наполеон был рад ее видеть, но Полина – такая негодница – не пожелала узнать брата, пока тот не переоденется императором.

Сначала местом посадки был определен город Сан-Тропе. Туда и прибыл английский фрегат «The Undauted». Потом посадку перенесли в Фрежюс. Утром 27 апреля Наполеон и его сопровождающие оставили Ле Кус и в полдень приехали в Фрежюс.

Сюда вернулся из Египта генерал Бонапарт. Молодой, полный сил и энергии. 14 лет минуло с той поры, и прошла целая эпоха. Эпоха, названная именем этого генерала. Колесо истории сделало два оборота, и Наполеон снова стоял на набережной Фрежюса. Только путь его пролегал не в Париж, к победам и свершениям, а на скучный, пустынный итальянский остров. Император стоял на набережной и наблюдал, как причаливают французский фрегат «Дриада» и бригантина «Инконстан», должные перевезти часть нажитого им добра.

Комиссары планировали отъезд на 28 апреля, но намедни в портовом кабачке «Красная шляпа» император объелся раков и весь следующий день страдал животом. В этот день с Наполеоном попрощался фельдмаршал Коллер. Он передал Коллеру два письма: одно для императора Франца, второе своей жене. Русский и прусские комиссары попрощались с Наполеоном уже на борту английского фрегата утром 29 апреля, а в полдень капитан Уши приказал отдать концы и поднимать паруса.

Путешествие проходило спокойно, не считая небольшого шторма 1 мая. Через два дня около восьми вечера фрегат вошел в бухту Порто-Феррайо.

Остров Эльба. От Италии его отделяет двенадцатикилометровый пролив Пьембино. До восточного побережья Корсики – 50 километров.222 километров суши на острове (21 километров по широте и 9-10 километров по долготе). Островок Пьяноса площадью 20 квадратных километров, да два крошечных сопутствующих островка – Пальмайоле и Монтекристо. Население составляло 10-12 тысяч человек.

Городок Порто-Феррайо носил гордое название столицы острова. Второму городу, Порто-Лангоне, многие отказывали в звании города. Другие поселения – Рио Марина, Марсина Марина и Калоливерн были бедные деревни, населенные крестьянами и рыбаками. Вот и все суверенные владения императора Наполеона.

Испокон веков остров принадлежал Тоскане, а до начала веков – Этрурии. А вот по Амьенскому миру остров и Тоскана были разъединены. Тоскана осталась Тосканой, а Эльба стала частью Франции. Через семь лет и вся Тоскана стала частью Франции и остров снова вернулся к ней, став частью генерального губернаторства Тоскана. В 1810 году остров вновь был отделен от Тосканы. По новому территориальному делению он стал называться арандисмент Эльба департамента Средиземноморское Побережье. Венский конгресс вернул Великому герцогу Тосканы его прежние владения, в их числе Эльбу, при временном нахождении острова во владении Наполеона.

«Климат острова восхитителен – писал генерал Грио, молодым офицером служивший в Порто-Лангоне – путь, лучше сказать тропа – тогда на острове не было дорог, и всё перевозили на спинах осликов или на лошадях – от Порто-Феррайо до Порто-Лангоне идущий, казался мне вечным садом, увитым лозой, засаженным оливковыми, апельсиновыми и гранатовыми деревьями».

Местные жители давили виноград и оливки, доили коз, водящихся здесь в количестве несметном, а из молока делали крепко пахнущий сыр. Некоторые, не склонные к скуке сельского труда, ловили рыбу. Дважды в год течение проносило мимо острова косяки тунца, и тогда у рыбаков наступала горячая пора. В остальное время улова едва хватало на собственный прокорм. Совсем уж никчемные и пришлые бродяги – видит Бог, было бы лучше, если бы они оставались там, откуда пришли – добывали железо в копях узких и холодных, как крысиные норы.

Что еще? Да, чуть не забыл, имелось еще одно занятие, древнее и уважаемое на острове – добыча соли из воды морской. 60 тысяч мешков соли производили пару сотен семей.

Утром 4 мая император ступил на камни пристани Порто-Феррайо. Время здесь уснуло, уютно свернувшись калачиком на узких, грязных улочках. Таким был город 200 лет до Наполеона, таким он останется через 200 лет. Стоило ли прилагать столько сил, бежать из Аяччо, чтобы оказаться здесь; в карикатурном Аяччо.

Император вздохнул тяжело, обернулся к стоящему сзади Бертрану, полковнику Винцену и английскому комиссару: «Ну что ж, пойдемте осмотримся». Наполеона никто не встретил. Он прошелся по городу. Все было тихо. Местные жители с интересом разглядывали разодетых словно на ярмарке пришельцев, но не более того.

«Нет, так не годится» – подумал Наполеон. Он вернулся на корабль. Надел на себя яркую форму полковника гвардейских егерей, на шляпу нацепил кокарду с новой эльбанской символикой. Император придумал ее вчера, а ночью денщик, на все руки мастак, изготовил ее. Белое поле по диагонали перечеркивала жирная красная черта, на которой сидели вряд три золотые пчелы. Неплохо, учитывая, что придумыванием символики император лично занимался исключительно редко. Наполеон второй раз за утро ступил на камни пристани Порто-Феррайо. Там уже был выстроен караул, и находились несколько барабанщиков с их незамысловатыми инструментами. «Ну ребята, задайте им жару» – обратился император к барабанщикам. Грянул залп караула, и ребята задали жару.

Вот тогда городок проснулся, в панике, что проспал что-то важное. Он действительно проспал приезд своего господина. Бургомистр Пьетро Традити метался по всему дому, ища куда-то запропастившийся ключ от города. Он где-то слышал или читал, что государи любят получать ключи от городов. И, поскольку был предупрежден о приезде Наполеона, заранее позаботился о нем. Местный умелец Марио выковал его из какой-то старой железяки. Ключ получился тяжелый, грубоватый, но золотая краска толстым слоем скрыла дефекты, придав ему некое подобие изящества. В общем золотой ключик бургомистра идеально подходил к белой кокарде Наполеона.

Краснея, волнуясь, какой-то частью сознания удивляясь тому, что он вообще говорит, Пьетро произнес приветственную речь и передал Наполеону железное творение Марио. Император терпеливо выслушал несвязный лепет бургомистра, с улыбкой принял ключ и благосклонно потрепал Пьетро за ухо. Еще два года назад какой-нибудь великий герцог мог умереть на месте от такой ласки императора. Простая душа Пьетро, не знакомый с привычками большого мира, был удручен и раздосадован трепкой. Потом уже Бертран пояснил ему, сто это был особый знак расположения императора, потом уже Пьетро гордился, что был выдран за ухо самим Наполеоном.

Словом, к вечеру Наполеон вступил во владения своей империей. На несколько дней, пока не было подобрано жилье, император поселился в ратуше. Мебель туда бургомистр свозил из лучших домов столицы. Он сам пожертвовал несколько стульев.

На другое утро по старой укоренившейся привычке Наполеон в компании с Бертраном осмотрели военные сооружения – форты Стелла и Фольконе. Император нашел их недостаточно крепкими. Что скрывать, нашел их обветшалыми. Он распорядился немедленно приступить к их ремонту и усилению. После простого, но сытного обеда в доме бургомистра, Наполеон осматривал дома на предмет устройства императорского дворца. Из всего, что было предложено, а предложено было не так много, Наполеон выбрал Палацио ди Милини, пустующий дом уехавшего губернатора.

Дом был прелестный. Он располагался на высоком холме между Стеллой и Фольконе, одна беда к нему вела крутая лестница, вызывающая отдышку. Наполеон приказал проложить новую дорогу, опоясывающую холм, но зато с малым уклоном.

Большая проблема была мебель. То, что с перепугу натаскал бургомистр, никуда не годилась. Не зря император родился под счастливой звездой. Небо и в этом деле помогло ему. Шторм прибил в Порто-Лангоне корабль с драгоценной мебелью и произведениями искусства, так радующих глаз в комнатах. Это зять Наполеона князь Камилло Богарне отправил мебель из Генуи в Рим. Не сомневаясь ни секунды в правильности своих действий, Наполеон распорядился мебель выгрузить и обставить ею свой новый дворец, куда он въехал 21 мая. Недостающую мебель император приказал забрать из своего дворца в Пьембино.

Жизнь свою Наполеон хотел организовать по образу и подобию парижской – с двором и интригами, с министерствами и бюджетом, с армией и флотом. В силу недостатка ресурсов и людских, и финансовых получилась карикатура, но что-то получилось.

Совершенно естественно главным сановником стал граф Бертран. Он остался палац-маршалом и получил дополнительно министерство внутренних дел и большие проблемы с женой, англичанкой по рождению, страстно желающей перебраться из этой дыры в Париж или, на худой конец, в Лондон. За все мучения Бертран получал всего 20 тысяч франков в год. Вторым человеком стал генерал граф Друо, военный министр империи Эльба. Он единственный громогласно объявил, что готов служить императору бесплатно, но это заявление не мешало ему получать 12 тысяч годового дохода. В нем скрывалось два существа. В частной жизни Друо был добрый человек и хороший товарищ, но стоило часам пробить службу, Друо преображался. Он становился бескомпромиссным исполнителем приказов, строгим, даже жестоким, начальником.

Собственно командующим армии был генерал барон Кампонне. Дополнительно он исполнял обязанности коменданта Порто-Феррайо. Под его началом стояло три батальона: батальон гвардии, батальон егерей и батальон национальной гвардии. В последней гвардии, надо сказать, не служило ни одного эльбанца. В этой связи непонятно какую нацию представляла национальная гвардия. Кавалерия состояла из 80-ти поляков и 40-а жандармов. На флотской службе находилось 150 матросов и артиллерия насчитывала сто пушек.

С момента приезда Наполеона на остров армия его все время росла. В августе она достигла высшей точки – 3000 человек. В августе Наполеон отказался выплачивать солдатам жалование. В следствии этого в сентябре половина армии, в основном корсиканские волонтеры, изъявили желание покинуть войско, а когда им в этом было отказано, многие просто бежали. Но не так-то просто бежать с острова. Некоторые были пойманы оставшимися верными Наполеону французами и поляками, и просто были повешены на ближайших живописных оливковых деревьях. Это предотвратило бегство уже имеющихся и приезд новых волонтеров с Корсики. В последние дни империи Эльбы ее армия насчитывала 1200 человек.

Имперский флот состоял из 30-ти пушечного корвета, 18-ти пушечного брига и восьми малых ботов. Командовал флотом морской лейтенант Тилард. Однажды морской министр, в силу свое некомпетентности, посадил флагман на мель, чуть не утопив его при этом. Наполеон забрал у Тиларда министерский портфельчик, и передал его капитану Шатору.

Когда контуры новой империи были обозначены назначениями, а ремонт императорского дворца подходил к концу, Наполеон, захватив Бертрана, впервые выехал обозреть свои владения. Утром 18 мая он, Бертран и десяток поляков сели на коней, обскакали остров, а вечером вернулись в столицу. Да, невелика империя.

Император был недоволен полным отсутствием дорог на подвластной ему территории и распорядился сделать таковую из Порто-Феррайо в Порто-Лангоне. Кроме дороги, дворца и, это само собой разумеющиеся, крепостей, Наполеон захотел построить театр, потому что скучно в столице было невыносимо. Как добровольцы с Корсики, желавшие подзаработать, служа у земляка, так каменщики и плотники из Тосканы, прослышав о планах Наполеона, понаехали на остров. Император выписал из Флоренции архитектора, декораторов и скульпторов. Работа закипела. Она кипела весь июнь и июль, а в августе все кончилось.

В августе стало ясно, что король не собирается платить обещанные по договору два миллиона франков. Наполеон посоветовался со своим штальмейстером и одновременно министром финансов Перуссе и был принят режим экономии. Солдатам было объявлено о временном прекращении выплат, каменщиков и плотников уволили, перед ваятелями от лица императора извинились, и, дав им немного денег на дорогу, отправили обратно, а император впал в тяжелую депрессию. Второй раз Бурбоны унизили его. На этот раз нищетой.

Наполеон никого не хотел видеть, ни с кем не хотел говорить. Не хотел принимать посетителей. К этому времени и к этому состоянию относится случай с несчастным сержантом О? Горумом. Сержант занял место Рустама на матрасе возле двери кабинета Наполеона. Однажды – это случилось 20 или 21 августа – император задремал, сидя за столом. Экономный сержант хотел загасить свечу, но не хотел будить Наполеона. Тихонько, на цыпочках О? Горум подбирался к столу, и скрипнула половица. Наполеон встрепенулся, схватил рядом лежащий пистолет и выстрелил в подосланного – первая мысль спросонья – Бурбонами убийцу. Наповал. Прямо в сердце. Его приемник Грихо Пьетро не будил императора по таким мелочам, как свечи.

Мать Лютиция очень беспокоилась за сына. Кому же еще беспокоиться, как ни матери. Какие бы взлеты и какие падения мы не переживали, для мамы мы навсегда остаемся неразумным ребенком. Она жила на острове с третьего сентября. Ее очень волновали настроения сына. Она боялась, как бы он не наложил на себя руки. Мама Наполеона писала Полине в Неаполь, прося ее приехать, но эта вертихвостка опять кого-то нашла себе и только обещала, но не приезжала. Лучшее лекарство Наполеону – это Летиция знала на верное – это приезд жены и сына. Не любила Летиция невестку. Впрочем, не больше чем всякая свекровь не любит всякую невестку, уведшую от нее сына. Но в августе Летиция отринула гордость, забыла нелюбовь и слала, и слала льстивые, молящие письма Францу и Марии Луизе.

Марии не было дела ни до Наполеона с его психическими проблемами, ни до империй, ни до королевств. Она влюбилась. Впервые и серьезно. До полной потери головы, до самозабвения. Ее возлюбленным стал граф Ниппег.

Муж и любовник были давно знакомы. 14 лет назад граф Ниппег и Сан-Юлиан приезжали к первому консулу в Париж на переговоры. А Мария Луиза познакомилась с графом десять лет спустя, когда ехала во французское замужество. Сначала граф ей не понравился. Она нашла его гусаром и ловеласом. Впрочем, только выпорхнув из строгого пансионата по выращиванию принцесс, где библейские истории учителя изящно кастрировали, а овечки и лошадки были исключительно женского пола, дабы не смущать высокородных девиц ненужными сомнениями, любой мужчина моложе сорока казался Марии гусаром и ловеласом.

Граф Ниппег мужественно вызвался сопровождать императрицу из Парижа в Блуа, а из Блуа в отчий дом. Когда в апреле Мария приехала Шорнбруннер, она была уже влюблена по самые уши, и нашла взаимность своего чувства. За три последующих месяца Мария замучила отца-императора просьбами отпустить ее на воду подлечить расшатанные перенесенными ужасами нервы. Влюбленная женщина не страшится преград, она пробьет даже императорскую стену. Мария поехала отдыхать. Сопровождал ее кавалер сердца граф Ниппег. Не доехав до вод, влюбленные стали любовниками. Разве до политики было Марии.

Поведение Марии Луизы очень не понравилось... Кому бы вы думаете? Правильно, Меттерниху. На себя лучше бы посмотрел. Как-то в сентябре Меттерних, видевшей в Марии крупную шахматную фигуру, какую можно разыграть, высказал императору Францу соображение, что не подобает Марии Луизе так себя вести.

– Оставь ее в покое – перебил Франц цветастую речь князя – девочка исполнила свой долг. Что тебе еще нужно от нее

«Надо же, у Его Величества имеются отцовские чувства» – думал князь, смущенно ретируясь.

Счастливая Мария писала в сентябре подруги герцогине Монтабелло, вдове маршала Ланна: «Я клянусь вам всеми святыми, что ни сейчас, ни позже не поеду на Эльбу. Вы, дорогой дружок, знаете лучше других, что к этому не испытываю ни малейшего желания».

Когда началось второе стодневное царствование Наполеона, и Европа всполошилась, боясь рецидива наполеоновской эпохи, испугалась и Мария. Но испугалась она не Наполеона-гения, не Наполеона-полководца, а Наполеона-мужа. Вот найдет он ее и заберет ее драгоценность. Всем она говорила, что к возвращению Наполеона она решительно не имеет никакого отношения, и что вообще об этом человеке не хочет больше слышать.

Мария была добрый человек, и когда Наполеона постигла окончательная катастрофа, писала она отцу: «Я надеюсь, что Вы установите прочный мир и что император Наполеон никогда больше его не разрушит. Я надеюсь, что Вы поступите с ним благородно и мягко. Эта моя единственная, дорогой папа, просьба и последняя для него».

Первого сентября сонную тишину Порто-Феррайо разбудила новость – императрица приехала.

«Императрица приехала, императрица приехала!» – услышала Летиция истошные крики мальчишек с улицы.

«Все же приехала» – йокнуло сердце Летиции. Она поспешила в порт, браня по дороге поддерживающих ее под руки камердинеров. На пристани подслеповатая Летиция увидела трех женщин, очевидно только что сошедших с трапа, и мальчика. «Как вырос» – мелькнула у нее мысль.

– Ты! – разочарованно произнесла старуха.

– Я, мадам – устало ответила графиня Мария Валевская.

Летиция машинально потрепала по голове внука.

– Пойдем в дом, коль явилась.

Обратная дорога показалась Летиции необычайно долгой и трудной. Несколько раз она останавливалась, чтобы отдышаться. Вытирала потное лицо кружевным платком, и думала как поступить с полячкой.

– Ты зачем приехала? – спросила Летиция, усаживаясь в мягкое потертое кресло.

– Мадам, мне необходимо его увидеть, вы не можете мне...

– Зачем приехала? – перебила Лютиция Валевскую

– Король Иохим хочет забрать у Александрика майорат – опустив голову, едва слышно произнесла графиня.

– Сядь! – властным жестом Летиция указала кресло напротив – и слушай меня.

Мария сидела на краешке кресла, держа прямо спину, и слушала скрипучий голос старухи, которую – как она была глупа – некоторое время почитала, как свекровь.

– Ты все поняла? – закончила Летиция

– Да, мадам. Я все исполню как вы велите.

– Об Александрике не волнуйся. Клянусь девой Марией, Иохим оставит ему поместье.

Генерал Бертран отвез Марию к Наполеону. Император уже неделю вдали от всех в палатке на склоне живописного холма. Вечером 1 сентября Мария вошла в палатку Наполеона, а вечером 3 сентября император проводил ее в Порто-Лангона, где, повидавшись с сыном, усадил графиню на корабль. В Порто-Лангоне Наполеон оставался до 19 сентября.

Лекарство Валевская излечило императора. В восторженном рассказе студента Кембриджа Скотта еще чувствуются следы недавней меланхолии Наполеона, но в целом он здоров: «Он был верхом и приветствовал нас, коснувшись своей шляпы. Я спрашивал себя: ужель этот господин с неприветливым лицом, это неповоротливое существо на самом деле есть великий Наполеон, внушавший ужас императорам и королям? Мне казалось это совершенно невозможным. Я повторяюсь – это было первое мое впечатление. Хотя скоро оно изменилось, утверждаю я и сегодня, что Наполеон с его толстыми плечами, не производил впечатления воина. Он выглядел на 45 лет. Большой живот и толстые ляжки плохо сочетались с остальными частями его тела. Когда мы его увидели, он был в шляпе, глубоко надвинутой на лоб. Эта высокая шляпа усиливала неприятный вид Наполеона. Серый цвет шляпы, на какой была укреплена бело-красная кокарда, доказывал достаточно, что она прошла множество походов.

Наполеон был одет в зеленый китель с красными обшлагами. Под тесным кителем едва был заметен черный галстук, обмотанный вокруг шеи... – пропустим длинное описание одежду императора – Император говорил густым голосом быстро, почти без пауз.

Во время всего нашего разговора его лицо выражало полное удовлетворение. Его глаза, живые и выразительные, и голос внушали настороженность, но его приятная улыбка вызывала у собеседника доверие. И все же мои путники были едины во мнении, что выглядит он скорей как епископ, а не герой. Его персона, определенно, не имела в себе ничего героического».

В конце октября наконец приехала вертихвостка Полина. Она привезла с большой земли последние новости и горячие сплетни. Она привезла недовольство Мюрата австрийцами и надежды больших итальянских патриотов на создание великой Италии под водительством своего короля Наполеона. Патриоты зашли так далеко, что подготовили проект конституции единой Италии из 63 статей. От Наполеона требовалось только изъявить желание занять итальянский трон, и тогда...

«Размечтались – думал Наполеон – мне нет дела до великой Италии, а вот Франция...».

Наполеон стал интересоваться политикой и обнаружил в этом мире две интересные вещи. Во Франции роялисты обидели не только его, но и многих других. Ультра вела себя в стране, как слон в посудной лавке, и там зрело глухое недовольство. А в Вене никак не могли поделить Саксонию и Польшу, и там, в лагере вчерашних союзников, зрело недовольство друг другом, готовое прорваться наружу открытым конфликтом.

Вокруг Наполеона вились секретные и сверхсекретные агенты, как слепни в жаркую погоду вьются вокруг лениво задремавшего на лугу быка. С Корсики генерал Пруслар во всеуслышание жужжал: он использует любую возможность, чтобы убить Наполеона. Из Ливорно Мариорти жужжал Талейрану об особых полномочиях, о том, что неплохо бы схватить Наполеона во время его вылазки на соседний островок и упрятать его по ту сторону Америки на острове Санта-Маргарита. Английский комиссар жужжал в Лондон о любых шевелениях уснувшего быка. Рой роялистских агентов, переодетых корсиканскими волонтерами, слугами, путешественниками жужжали в Париже обо всем, что они увидели и услышали. Любая осторожность императора по сокрытию своих планов не была лишней.

С октября Наполеон восстанавливал связи. Почта из Франции шла через верных людей в Тулоне, из Италии почта шла через Флоренцию, а из Вены – через Геную. Свои письма Наполеон отправлял через Геную и дальше через Швейцарию. Он состоял в тайной переписке с Евгением Богарне и Меневелем (оба в Вене), с Жозефом (Прангин), Маретом, Лемондом, Лефевр-Денуэттом (все в Париже). С королем Неаполя прямо не переписывался, но через Полину и камердинера матери Коллону де Исти они могли обмениваться взглядами на будущее.

В конце декабря Наполеон открыл Бертрану и Друо намерение вернуть себе французскую корону. Оба не удивились. Последние три месяца все шло к этому. Оба советовали императору высадиться в Тулоне и маршировать в Марсель. В Марселе располагалась 7-я военная дивизия под командой маршала Массены, в коем император не был уверен, перейдет ли тот на его сторону или в первом бою уничтожит его маленькое войско. Кроме того была еще свежа в памяти сцена народного гнева в Провансе. Император почитал разумней высадиться во Фрежюсе и маршировать в Париж через Альпы.

Во время депрессии Наполеон внимательно прочитал роман мадам де Сталь «Германия». До этого он читал лишь места, выделенные цензорами. Он нашел роман великолепным и об этом написал Жермен. Писательницу так растрогала похвала императора, что она предупредила о готовящемся покушении на его жизнь. И даже назвала имя убийцы – полковник граф Шавени де Бло. Наполеон немедленно воспользовался предупреждением. Использовать благоприятные обстоятельства – в этом равных ему не было.

12 января император закрыл столицу для въезда чужаков, а свой флагман приказал покрасить на английский манер, загрузить в него провиант и боеприпасы на случай срочного бегства с острова. Оба мероприятия нашли понимание у английского комиссара. Мимо его внимание прошла аренда трех кораблей, как и покупка Пасквером бригантины «Сен-Эсприт» грузоподъемностью 194 тонны. Штальмейстер заплатил капитану 25 тысяч франков наличными, и никто не знал, что стоящая в бухте Порто-Лангона бригантина принадлежит Наполеону.

6 февраля Наполеон, под предлогом готовящегося на него покушения, провел флотские учения, на предмет быстрой посадки и бегства. Вслед за учениями император совершил короткую морскую прогулку, проверяя ходовые качества отремонтированного флагмана, на случай бегства императора от убийц. По возвращению Наполеона, Кэмпбелл сообщил, что неотложные дела призывают его на 3-4 недели в Ливорно.

– Езжайте – ответил ему Наполеон – я достаточно подготовился, чтобы встретить любую опасность.

16 февраля Кэмпбелл уехал решать с проститутками Ливорно свои неотложные дела, а император с воодушевлением готовил бегство, намеченное на конец месяца. Политическая ситуация складывалась благоприятно. Ультра во Франции бесновалась, и Бурбоны с каждым днем теряли популярность. Венский конгресс пока ни к чему не пришел. И самое главное: от Евгения он доподлинно знал, что конгресс закрывается 21 февраля. Пока новость о его бегстве дойдет до монархов коалиции, если к этому времени она еще будет существовать, они уже разъедутся, и, чтобы собраться и принять против него меры, потребуется время. Время – вот что было важно.

В это время на острове появился Флери де Шаболон, авантюрист 36 лет от роду. Шамболон серьезно уверил некоторых историков, что его приезд на Эльбу подвиг Наполеона уехать с острова.

В свои 36 лет Шамболон медленно дорос до должности аудитора и подпрефекта Шато-Салина. Он со слезами на глазах встретил приход новой эры Бурбонов, и не получил ничего. Ультра с трудом переваривала назначения наполеоновских выкормышей. Назначения эти инспирировал Александр, а король, если хотел получить трон, должен был согласиться. Роялисты смогли перекрыть вхождение во власть уж очень одиозным фигурам, вроде Маре или Савари, или вроде маршала Даву, тем кто не успел к большому дележу, не успел обгадить недавно обожаемого императора и воскурить фимиам новой власти. В такие дни, в дни перемен, следует быть в эпицентре событий, а Даву валял дурака в Гамбурге, и благодаря этому обстоятельству остался верен императору. С мелким чиновничьим людом ультра не могла ничего поделать, в силу многочисленности этого люда. Но со средним звеном, в рядах которого имел несчастье состоять и Шамболон, суд был скор и несправедлив. Вскоре они все, или большая часть из них, оказались на улице без средств к существованию.

Шамболон не стал рыдать, заламывая руки, рассказывать товарищам по несчастью о мировой несправедливости и неблагодарности. Он поехал в Париж, поклявшись перед отъездом в вечной ненависти к Бурбонам и в вечной преданности поверженному императору.

Агрессивный подперфект нашел возможность встретиться с Даву и предложить тому свои услуги в качестве курьера на Эльбу. В своей наивности Шамболон думал: император сидит на своей Эльбе дурак дураком и не знает что происходит во Франции. Предполагая провокацию, маршал «настороженно отнесся к малознакомому Шамболону». Попросту выгнал с позором.

Первая неудача не обескуражила нашего героя. Он напросился в гости к Маре, по актуальному состоянию власти – фальшивому герцогу Бассано. Был принят, выслушан и обнадежен. Маре много лучше Даву знал подперфекта и его печальную историю. Что-то случилось в Париже в конце января; какая-то подлость властей по отношению к Маре, или какой-нибудь особо гадкий указ короля, заставили Маре не дожидаться регулярного курьера, а воспользоваться случайным каналом связи.

Риск, конечно, был, но он был не так велик. Тайная полиция пропагандирует себя вездесущей и всеведущей. Она не спит, не ест, а хранит короля. Если бы это было так, не случались бы время от времени заговоры, революции и перевороты. Даже в сетях лучших тайных полиций имеются прорехи и дыры, а что же говорить о только что созданной королевской тайной полиции. Шамболон легко проскочил ее сети, и 12 или 13 февраля передал на Эльбе императору Наполеону призыв Маре – приезжай и владей.

Подготовка кораблей шла полным ходом, когда вдруг все предприятие едва не рухнуло. Утром 24 февраля в порт Порто-Феррайо вошел английский корвет «Патридже», которым командовал капитан с многозначительной фамилией Адье. Этот корабль отвез Кэмпбелла в Ливорно.

Когда император увидел входящий в порт корвет, сердце его упало в пятки. «Что ж он, сволочь, вернулся – зло думал Наполеон – сказал же три недели!». К счастью Кэмпбелла на борту не оказалось. Простояв в порту четыре часа – за это время Адье нанес короткий визит Бертрану – корвет отчалил. Он направился в Ливорно забрать комиссара. «Слава Богу, ничего не заметил» – отлегло от сердца Наполеона.

Это было не так. Адье заметил достаточно, чтобы поторопиться в Ливорно за комиссарскими инструкциями.

Кэмпбелл в Ливорно уже неделю отдыхал по крупному. Он перемещался от одной красавицы к другой, как переходящий вымпел, и всюду много, со вкусом пил. Пока Адье нашел комиссара, пока тот протрезвел до степени вменяемости и наконец понял в чем дело, прошло двое суток. Вечером 27 февраля комиссар с большим трудом взобрался на борт. Едва корабль вышел в море, Кэмпбелла так замутило, что не захотелось жить. Он приказал вернуться в порт.

– Нет ветра, капитан – зеленый, едва живой от морской болезни, сказал Кэмпбелл – будем ждать ветра.

– Слушаюсь сэр. Нет ветра – ответил Адье.

А на Эльбе, 150 километров южнее ветер был.

Остаток дня 24 февраля и весь день 25 прошли в лихорадочной деятельности. 26 числа к четырем часам дня все 1200 солдат погрузились на борты.

Наполеон сердечно попрощался с матерью, с ветряной сестрой Полиной, и за четверть часа не торопясь дошел от дворца до пристани. В восемь вечера пушечный выстрел известил, что на борту флагмана находится император. На пристани кто с облегчением, кто с сожалением кричали: «Да здравствует Франция! Да здравствует Наполеон!». Свежий ветер наполнил паруса, и Наполеон отправился в свое последнее Большое Приключение.

Утром 28 февраля и в Ливорно прилетел ветер. В полдень этого дня Кэмпбелл приплыл в столицу империи Эльба. Бог мой, как он был зол, что его подопечный сбежал. Час комиссар пробыл на пристани, и снова на борт, и сразу в погоню. Похвальное служебное рвение. Есть у англичан такое свойство – служебное рвение. Медаль Кэмпбеллу за это не дали, но и не наказали. А что касается упреков французов, мол не уберегли, мол упустили, так чего же они сами не охраняли остров. Море оно никому не заперто.

Ходу маленькой флотилии ничто не препятствовало, и никто не препятствовал. Везло. В восемь часов следующего утра корабли были на широте острова Капрая, удалившись от Эльбы на 80 километров. В течение этого дня беглецы встречали много французских и английских кораблей. С командой брига «Церир» команда «Индепендета» перебросилась несколькими словами. Этот бриг спешил в Ливорно в распоряжение Мариорти, чтобы не дать Наполеону удрать с Эльбы.

– Поторопитесь – крикнул первый офицер Индепендета – Мариорти вас заждался!

Утром 28 февраля по правому борту показалась земля, пока еще итальянская. Сутки спустя корабли приблизились к прибрежному городку Антиб. Двадцать один гренадеров и два офицера были посланы на берег завоевывать крепость. Не завоевывать, конечно, а капитан Ламуре уверил императора, что он уговорит своего родственника, коменданта крепости, перейти на сторону Наполеона. Родственник не перешел, и весь десант попал в плен. Друо говорил, что нужно штурмовать крепость, выручить товарищей...

– Время слишком дорого – ответил Наполеон – Мы должны двигаться. Лучшее средство стереть плохое впечатление, оставленное Антибом, как можно быстрее маршировать, достигнув Парижа быстрее новостей о нас.

В час дня между Антибом и Канами Наполеон сошел на берег. В 5 часов закончилась высадка войск. Император дал отдохнуть своей маленькой армии, и в полночь с 1 на 2 марта войско выступило маршем через Каны в Грассе. К утру войско достигло деревни Серанон, расположенной на высоте 1400 метров. Несколько часов отдыха, простой завтрак, и снова в путь. За первый день марша армия прошла 70 километров. Наполеон сам шел пешком, опираясь на палку. Иногда он оскальзывался и падал, но настроение его не падало никогда. Он снова в деле, он снова стремится вперед!

3 марта маршал Массена в Марселе узнал о высадке Наполеона в заливе Жуана и его марше. Тотчас он отправил депешу в Париж, а генерала Молиса с 83 линейным полком отправил в Систерону на перехват Наполеона. Когда 83 полк пришел в Систерон, Наполеон был уже у Гап (60 километров северней). Это значит, что Наполеон маршировал быстрее, чем рассчитывал Массена. Намного быстрее.

В полдень 5 марта маршал Сульт, военный министр королевства, получил депешу Массены. Пару часов спустя началось экстренное заседание совета министров под председательством самого короля. Король решил, а совет подтвердил волю короля своим постановлением, что все войска в Лионе и южнее Лиона возьмет свою команду граф Артуа. Совет назвал императора Наполеона давно забытым Бонапартом. Так вот, Бонапарт объявлялся предателем и мятежником. Всякого француза совет обязывал относиться к Бонапарту как к предателю и мятежнику.

Между тем, 6 марта в два часа пополудни император – не станем слушать советы совета, и по-прежнему будем называть его императором – и его маленькое войска вышли из Гапа на Гренобль. К этому часу в Гренобле уже двое суток знали о марше Наполеона, времени как раз достаточно, чтобы проникнуться уважением к падшему титану. Командующий гарнизона Гренобля генерал граф Маршан и префект барон Фурье, в свое время молодым чиновником участвовавший в Египетской экспедиции, решительно оставались верны королю. Генерал поначалу был настроен выступить навстречу «корсиканскому разбойнику», но настроение солдат внушило ему некоторые сомнения в успехе предприятия. Потому он решил запереть войска от Наполеона в Гренобле, а марш самого императора замедлить, взорвав мост через реку Бонне. Генерал рассчитывал выиграть день-два, пока подойдут верные королю отряды.

Исполнение этого задания Маршан поручил батальону 5 пехотного полка, придав ему саперную роту. Командир батальона полковник Пелесе, ранее служивший в императорской гвардии, намеренно или нет, к мосту не успел. Не доходя до Ле Мюра, полковник узнал о переходе армией Наполеона моста, и отступил, оседлав перевал Лаффре.

Седьмого марта до рассвета Наполеон вывел свою армию из деревни Корпс. В полдень прошли мост через Бонне. Около пяти часов подошли к перевалу. Идущий в голове колонны Наполеон, увидел на дороге построенных в боевой порядок солдат «условного противника» и остановил свои войска.

Во время отступления Пелесе, нанятые Наполеоном за несколько су крестьяне пытались всучить солдатам листовки с обращением императора к нации и армии. Солдаты листовки брали так, чтобы не видели офицеры, но на марше читать их было невозможно, потому действия они никакого не произвели. Построенных к бою солдат, наполеоновские офицеры пытались соблазнить интересными предложениями. Но было слишком далеко, ветер относил слова, и солдаты призывов не услышали.

Наполеон понял, что не миновать личного выхода на сцену. Он встал с барабана, приказал своим солдатам взять ружья в левую руку, как знак мирных намерений и спокойно пошел на «врага». В одиночку!

Капитан Рандон, племянник и адъютант генерала Маршана, грозно и гневно кричал:

– Огонь! Огонь, черт вас задери!

Но все как зачарованные смотрели на безумного «капрала» спокойно идущего на батальон. Император приближался. Рандон выхватил пистолет. Находящийся рядом Пелесе крепко взял его за руку. В холодных глазах бывшего гвардейца Рандон прочел смертный приговор, сделай он малейшее неверное движение. Пистолет выпал из ослабевших рук капитана, он повернул коня и сквозь расступившиеся ряды солдат ускакал вне себя от злости и стыда. Ускакали еще несколько офицеров.

– Солдаты пятого полка – крикнул Наполеон хорошо поставленным голосом – я ваш император.

Он распахнул шинель, показывая парадную генеральскую форму и подставляя грудь пуле.

– Узнали меня? Если кто-то из вас хочет убить своего генерала, я здесь!

Это было слишком для солдат Гренобля.

– Да здравствует император – хором ответил батальон.

Их командир, справедливый и строгий полковник, соскочил с коня, вынул шпагу и как драгоценность на вытянутых руках понес навстречу императору. В 20 метрах от строя он передал шпагу, император обнял рыдающего в голос полковника. Плакали и солдаты в строю. Они срывали королевские кокарды и цепляли на шляпы трехцветные ленты, полученные от крестьян вместе с листовками. Невероятно! Здесь, на перевале Лаффре Наполеон отвоевал корону. Битва за Францию, битва без единого выстрела завершилась оглушительной победой императора.

Между тем Рандон и оставшиеся верными королю офицеры прискакали в Гренобль. Как пожар распространилась в казармах весть – батальон полностью перешел на сторону императора. Этот батальон решил все предприятие, как первый камень решает лавину. Маршан и пару десятков офицеров ускакали на север, а седьмой линейный полк во главе со своим командиром полковником Бердоу поспешил навстречу императору, чтобы влиться в ряды его непобедимой армии. Чтобы марш полка был истолкован правильно, он шел сопровождаемый барабанным боем, а знаменосец нес впереди полка императорского орла. Солдаты Наполеона радостно приветствовали приход полка, а император крепко обнял полковника, которого за этот поступок Бурбоны приговорили к расстрелу.

Теперь, когда войско Наполеона выросло вчетверо, узнали своего императора массы крестьян. Они тысячами собрались вокруг Гренобля, демонстрируя любовь к императору, и только крестьяне деревни Оргон дрожали от страха, осознав вся низость своего поведения в апреле прошлого года.

В 10 часов вечера войска вошли в Гренобль. Наполеон дал отдохнуть солдатам 40 часов, ведь за неполных шесть дней они прошагали 340 километров. Почти по 60 километров за маршевый день. Достижение это никто не мог перекрыть. Сказались постоянные тренировочные марш броски на Эльбе.

9 марта в два часа пополудни увеличенная армия выступила из Гренобля, и в 9 вечера десятого марта передовые отряды, частично перевозимые на крестьянских телегах, вошли в Лион.

Утром 10 марта в Лион приехали граф Артуа и маршал Макдональд. Скоро они узнали, что их намерение остановить триумфальный марш Наполеона неосуществимо, ибо войска им не подчинились. В полдень уехал граф Артуа. Некоторое время маршал раздумывал, не послать ли Бурбонов ко всем чертям, но не решился. В два часа пополудни Макдональд уехал из Лиона. Армия в эти дни расслоилась. Солдаты, унтер-офицеры и офицеры вплоть до полковников радостно приветствовали возвращение императора. Все маршалы и большинство генералов были решительно против. Сульт назвал его авантюристом, Журдан открыто ругал, Ней грозился привести Наполеона в клетке, бранил императора Массена, но что стоит маршал без солдат?

В Лионе Наполеон оставался до полуночи 12 марта, и снова в путь. В Гренобле и в Лионе были дополнительно отпечатаны в большом количестве листовки с обращением к нации и армии. До Лиона, если где-нибудь предоставлялась возможность выступить перед массами, император выступал и не скупился при этом на обещания. В Лионе Наполеон понял, что его битва за Францию выиграна, и, поняв это, снова стал императором, со всеми вытекающими недостатками и достоинствами. Из Лиона он указом распустил парламент и назначил на май собрание представителей департаментов для принятия новой конституции, гарантирующей гражданские и демократические свободы.

10 марта маршал Ней приехал в свою штаб-квартиру в Безансоне. На другой день в штаб Нея прибыл посыльный императора. Он передал Нею короткое письмо императора, заканчивающееся словами: «Я обнимаю вас, как тогда, в день битвы под Москвой». Кроме того Наполеон приказывал маршалу ждать его с войсками в Шолон-сюр-Сене. Ней решил подчиниться судьбе и императору. 15 марта маршал, в исполнение приказа императора, вывел свои войска на марш, 18 в Auxerre император обнял верного Нея, как тогда под Москвой.

Король же в ночь с 18 на 20 марта бежал их Парижа. Сгоряча он хотел было поехать в Лондон, но окружение уговорило его остановить свой бег где-нибудь в Бельгии. Людовик пробыл все второе царствование Наполеона в Генте. С королем бежали маршалы Бертье и Макдональд. Вскоре к ним присоединились граф Артуа и маршал Мармон.

А император вечером 20 марта триумфально въехал в Париж. Чудо произошла. Наполеон завоевал Францию.

Возвращение Наполеона уберегло Европу, возможно уберегло Европу, от новой масштабной войны. Оно свело к нулю усилия главного европейского миротворца Талейрана по разжиганию вражды между Александром и Францем. Наполеон как бы отрезвил государей, едва не заигравшихся польским и саксонским вопросами.

13 марта, два дня спустя прихода новости о высадке Наполеона близь Кан, впервые в полном составе собралась Европейская комиссия. Главы делегаций Австрии, России, Пруссии, Англии, Франции, Испании, Португалии и Швеции в совместном коммюнике назвали Наполеона разрушителем спокойствия Европы. Через несколько дней Веллингтон, Меттерних и Талейран посетили в Пресбурге саксонского короля Фридриха Августа. Пруссаки сняли с него арест, едва новость о проделке Наполеона достигла Вены. Делегация сообщила королю, что деление Саксонии – дело решенное и бесповоротное, и что король с этом должен смириться. Однако смирился с этим король только два месяца спустя. 18 мая в прусско-саксонском договоре он отказался от северной части своей страны в пользу прусского короля и отказался от прав на герцогство Варшавское.

Параллельно с саксонским вопросом, не обгоняя и не отставая, решался польский. Император Александр сигнализировал конгрессу свою готовность отказаться от образования польского королевства под покровительством России и готовность уступить часть польской территории Пруссии и Австрии. А именно: Пруссии герцогство Познань в составе Познань, Гнесен и Торн; Австрии Тернопольский округ в восточной Галиции. Наконец Краков объявлялся свободным городом под защитой России, Австрии и Пруссии.

Когда готовность России и Пруссии к компромиссам обозначилась достаточно рельефно, четыре страны – Россия, Австрия, Пруссия и Англия, подписали договор, названный «Священным союзом». Ближайшая цель союза – устранение Наполеона, и перспективная – решительная борьба со всякими революционными проявлениями на континенте. В течение апреля в союз вступили все представленные на конгрессе страны.

7 апреля Австрия известила о создании Ломбардо-Венецианского королевства под патронатом Вены. 3 мая новый дележ Польши был закреплен русско-прусско-австрийским договором. Даже Англия поступилась частью Ганновера. 29 мая Пруссии от Ганновера отошли Hildesheim, Goslep и восточная Фридландия.

Немецкая комиссия тоже сильно интенсифицировала свою работу. 9 июня, после многих заседаний и многих, многих споров был подписан заключительный акт Немецкого союза, состоящий из 121 статей. В него вошли 39 государств. Австрийская империя. Пять королевств – Пруссия, Бавария, Ганновер, Вюртемберг и Саксония. Курфюрство Гессен-Кассель. Семь великих герцогств – Баден, Гессен-Дармштадт, Мекленбург-Шверин, Мекленбург-Штерлитц, Саксония-Веймар, Мекленбург и Ольденбург. Десять герцогств. Десять княжеств. Маркграфство Гессен-Гомбург. Четыре свободных города.

В июне разрешился датско-шведский конфликт. Норвегия осталась у Швеции, но она уступила Дании Померанию и герцогство Лауенбург.

Прежде чем в Вене были подписаны последние документы, против Наполеона были предприняты меры.

Собственно стодневное второе царствование Наполеона продолжалось неполные 94 суток. Началось оно трудно и закончилось плохо.

«Триколор над Тюильри развевался уже три часа – писал из Парижа Симонде ди Симонди –... Я нахожусь в самой населенной части города, и слышу только один призыв «Да здравствует император!»... Некоторые юноши восклицают: «Да здравствует король!», и, если на них обращают удивленное внимание, добавляют они, смеясь: «...Рима и его папа».

Новый-старый монарх, завоевав Париж, исчерпал свои физические и душевные силы. Физическую слабость император чувствовал еще несколько дней, но не было времени заботиться о здоровье, которое для его 46 лет находилось в достаточно разболтанном состоянии, ибо время было на вес золота. Не только возраст и насыщенная событиями жизнь подрывали его здоровье. Я уже упоминал – Наполеон был сладкоежка. От этого проблемы с весом и со здоровьем. Английский профессор оставил нам портрет императора, относящийся к апрелю 1815 года: «Его лицо очень бледное, скулы широкие, но не выступающие, как я слышал. Губы тонкие такой формы, что внушают обаяние. Он имел привычку втягивать губы, будто жует табак. Но я уже много раз слышал, что это движение вызвано леденцом во рту, который он сосал почти постоянно, чтобы предотвратить кашель.

Волосы темно-коричневые тонкие на висках. На макушке лысина, за которую солдаты прозвали его «наш маленький монах». Верхняя часть тела не очень массивная, но его живот так выпирает, что видно нижнее белье...».

Всем: и императору, и сановникам, и парижанам было совершенно ясно, что так, как было прежде, не должно быть сейчас. С безграничной, самодержной властью покончено, и, если он хочет править, следует вызвать к жизни силы, могущие удержать его на троне. Сила эта – поддержка масс. Не народных, но чиновничьих и людей, способных оказать влияние на настроение население. Новая установка диктовала относительную свободу прессы для последних и новую конституцию для первых, делящую власть между императором и другими.

Отказаться от абсолютной власти было трудно и обидно, но Эльба несколько смирила неукротимый дух императора. «Склонность к конституциям, переговорам и речам кажется вернулась – сказал император в разговоре с Бенжамином Констанцем, недавним врагом своим, с каким он был вынужден примириться – Однако не обманывайтесь, ибо это желание меньшинства. Народ, если позволите – большинство, хочет только меня! Вы не видели массы, которые шли за мной, которые спускались с гор, искали меня, приветствовали меня! После моей высадки в Канах, я не воевал, я занимался управлением. Я не только, как меня называют, солдатский император, но я и император крестьян и плебеев Франции... И вы видите, несмотря на все, что произошло, народ вернулся ко мне. Мы симпатичны друг другу... Я сам вырос из народа, и мой голос такой же, как их...».

Итак, Наполеон дошел до того, что назвал себя народным императором, знающим что народу нужно. Он действительно знал. Это не так сложно определить. Крестьянам, большей части населения, не нужно перераспределение собственности в пользу старой аристократии – это гарантировалось нахождением Наполеона на троне, и нужен мир – с этим сложнее. «Я любил войну, – говорил император графу Понтеколну – Нынче я не хочу ее. Мы должны забыть, что были властелинами мира. Я хочу лишь крепко держать вожжи управления с тем, чтобы сделать Францию свободной счастливой и независимой».

Император пытался, так хорошо, как он мог, отвести от Франции нависшую опасность в виде в виде огромных армий, не ушедших домой, не уменьшенных, не разоруженных, в силу возможности продолжения войны, если бы государи не договорились в Вене. Сейчас эти армии объединились против одной Франции, точнее против Франции Наполеона.

1 апреля Наполеон отослал тестю письмо, в каком просил как можно скорей прислать в Париж Марию и Луизу и сына. Через три дня он отправил письма императору России, королю Пруссии и королю Англии. Во всех письмах Наполеон заверял государей, что забыл прошлое и его единственное желание жить в мире со всем миром. Может быть, государи и поверили бы Наполеону – хотя вряд ли – может быть, у него была бы возможность политического маневра, но французского императора подвел другой его родственник – король Неаполитанский Иохим I. Подвел так сильно, как не мог подвести никто.

Осенью 13-го года, вернувшись с последнего закончившегося катастрофой похода, Мюрат проникся идеей Великой Италии. Исторически Италия созрела к объединению, но не с мозгами Мюрата решать эту задачу.

В то время когда король Иохим воевал в Саксонии, королеву неаполитанскую обрабатывали патриоты единой и неделимой Италии, вроде генерала Леши, с которым военный министр королевства Италия генерал Пино стоял в тесной переписке. Королева Королина с пониманием отнеслась к стремлениям итальянцев объединиться под счастливой короной династии Мюратов. Словом, когда король приехал в Неаполь, королева твердо стояла на стороне патриотов. Уговорить короля включиться в объединительный процесс не составляло большого труда. Авантюрист по природе – одной авантюрой больше, одной меньше.

Мюрат вернулся в Неаполь в середине ноября, а уже через две недели две дивизии неаполитанского войска двинулись на захват Рима, а две другие – на захват Анконы. При этом Неаполь, как государство, не воевал с государством Франция, под чьим патронатом находились Рим и Анкона. Захватил Мюрат, потому что представилась такая возможность. Сбылось предсказание патриотов о том, что объединение Италии задача довольно простая. Стоит только начать, и она сама упадет в руки.

Наполеон много раз пытался образумить ставшего вдруг упрямым короля и свою сестру. Добрую половину декабря в Неаполе просидел Фуше, беседуя каждый день с королевской парой. Все напрасно.

Как поведет себя Неаполь в предстоящей войне против Наполеона, интересовало, естественно, союзников. И прежде всего Австрию, поскольку она на Италию имела большие виды. С целью прояснения ситуации, император Франц послал в Неаполь графа Ниппега.

В ночь с 30 на 31 декабря граф приехал в Неаполь, а уже 11 января 1814 года он и Марше ди Галло со стороны Неаполя подписали соглашение, по которому король Иохим обязывался воевать против своего кумира силами 30 тысяч солдат. За это австрийцы гарантировали Иохиму сохранение за ним его Неаполя и территорий уже занятых неаполитанской армией.

17 января 1814 года новая надежда Великой Италии король Иохим обратился воззванием ко всем итальянцам словом и делом способствовать святому делу создания единой Италии. А войска Иохима 5 февраля заняли Флоренцию. Двумя днями раньше, 3 февраля, лорд Бентик и вездесущий Галло подписали англо-неаполитанское перемирие, прекратившее формальное состояние войны между странами. Одновременно был подписан торговый договор, открывший английскому сахару и чаю свободный доступ в неаполитанские и итальянские порты.

Из Флоренции Иохим повел войска в Болонью. 18 февраля пала Анкона, а тремя днями раньше Иохим объявил Наполеону войну. Казалось, объединение страны дело ближайших недель. Казалось, были правы патриоты, утверждавшие несложность этого дела.

Однако в это время Мюрата стали одолевать несвойственные ему сомнения: правильно ли он делает, воюя против своего товарища по оружию, друга и где-то ученика вице-короля Евгения. В результате этих сомнений неукротимый бег неаполитанской армии остановился где-то на линии реки Рено. И простоял там Мюрат со своим войском примерно два месяца.

В это время вице-король вполне успешно воевал с фельдмаршалом Беллигардом. 8 февраля Евгений нанес ощутимое поражение австрийцам на реке Минчо. 2 марта еще раз их побил возле Пармы, можно сказать на глазах у короля Иохима, вдруг впавшего в апатию. Патриоты уговаривали Мюрата действовать решительно, внедряться в Северную Италию, брать Пьяченцу, Милан, Геную, Турин. Брать – кричали они – пока дают! Но нет. Мюрат отвечал, что не может воевать против брата. Нес какой-то бред о верности и чести, а драгоценные недели уходили как песок сквозь пальцы.

Наконец 10 апреля Иохим очнулся от своей странной благородной дремоты и повел армию на север. А уже 16 апреля он и Евгений подписали перемирие. На другой день Евгений подписал соглашение с Беллигарде. Мюрат радовался: он и честь сохранил и для объединения Италии много сделал. Патриоты не радовались. Галло считал дело этой весны проигранным, проигранным исключительно из-за глупости короля. Иохиму, конечно, ничего такого неприятного не говорили.

Союзники обидели Мюрата. В свою команду победителей не взяли, в Вену делить Европу не пригласили, ни кусочка от Северной Италии не дали. Мало того, австрийцы попросили вернуть Рим законным владельцам. При этом прозрачно намекнули – коль будет упорствовать, отберут и Неаполь.

– Какие законные владельцы – негодовал Мюрат в Неаполе – я и есть законный владелец.

Весь его жизненный опыт основывался на праве завоевателя. Рим и Анкону он завоевал – завоевал, стало быть, они его. Марше ди Галло едва уговорил Мюрата подчиниться силе.

Из всей этой истории патриоты сделали вывод – Мюрат не подходит на роль объединителя Италии. Они обратили свои взоры на Эльбу, на Наполеона, тем более, что он был наполовину итальянец. И здесь их ждало разочарование, ибо Наполеон грезил Францией, не Италией.

Как только Наполеон завоевал Францию, Мюрат решил, что пробил его час завоевать Италию. Он второй раз призвал все народы Италии объединиться под его рукой. В конце первой декады апреля Мюрат объявил обманувшей его много раз Австрии войну, 17 числа, оставив королеву Каролину править Неаполем, двинул свои войска на север.

Так что государи, если бы и хотели на сей раз поверить Наполеону, не могли это сделать. Поставьте себя на их место. Они получают его письма, полные мирных заверений, а пару дней спустя король Иохим начинает войну. Доказательства та