Глава четвертая. После неудачной попытки стать бакалавром Золя отправился в Экс

После неудачной попытки стать бакалавром Золя отправился в Экс. На этот раз каникулы были не столь уже веселыми. Мучила и пугала неизвестность. Золя бродил по холмам и равнинам Прованса, обсуждал с друзьями свои творческие планы, упорно работал над поэмой «Родольфо», но мысль о будущем неотступно преследовала его. Не попытать ли еще раз счастья? И в ноябре месяце 1859 года Золя вновь появляется за экзаменационным столом, на этот раз в Марселе. Марсельские экзаменаторы оказались еще более строгими и придирчивыми, чем профессора Парижа. Полный провал! Приходится окончательно распрощаться с мыслью о бакалаврском дипломе.

Через восемь дней после возвращения в Париж (3 декабря) Золя жалуется в письме к Байлю на меланхолию, в которой он пребывает: «Мне двадцать лет, а я не имею никакой профессии… Я хожу по зыбкому песку, и, кто знает, не погружусь ли я в него совсем?..»

Без диплома, без какой-либо профессии, без чьей-либо поддержки живет Золя в Париже, в этом великом городе, очень красивом, но холодном и равнодушном к таким юношам, как он. Над всем господствует самодовольный буржуа. Повсюду действуют звериные законы «человек человеку — волк», «каждый за себя». Еще Бальзак рассказал о судьбе молодого человека, который пытается из безвестности и нужды выбиться в люди. Такой юноша или погибает в беспощадной борьбе за существование, или добивается власти, богатства, но какой ценой! Устоит ли в этой борьбе Золя, останется ли он верен своим идеалам?

Конец 1860 года, весь 1861 год и начало 1862 года Золя находится в тисках самой суровой нужды. «Без места, без денег, ничего не делая, Золя оказался перед самым неопределенным будущим. Жизнь в нищете, поиски денег взаймы, которые всегда вызывали краску стыда, долги… Он живет где попало, снимает чердачные помещения, обставленные старой, заброшенной мебелью, которую надо оплачивать отдельно» (Поль Алексис).

В апреле 1860 года Золя переезжает на улицу Сен-Виктор, в дешевенькую комнатку на шестом, а позднее седьмом этаже. Немного ранее уже известный нам Лабо, адвокат Лабо, друг отца, помогает Золя найти работу. В парижских доках есть место служащего. «Ты знаешь, как люблю я свободу, и потому поймешь, какие нужны усилия, чтобы на это решиться» (Золя — Сезанну). Но он решается, он вынужден решиться. Механический, отупляющий труд, бесконечная переписка каких-то канцелярских бумаг, самая мизерная оплата — шестьдесят франков в месяц, никакой надежды на прибавку — вот что такое работа в доках.

Еще две недели назад до поступления на службу Золя все казалось гораздо проще. Он думал, что у него будет оставаться довольно много времени для любимых занятий. Он писал Сезанну, что «жизнь — это шар, который не всегда катится туда, куда направила его рука», и надеялся остаться поэтом, даже сидя на канцелярском стуле. Но все оказалось сложнее, и через некоторое время Эмиль назовет службу в доках «постыдным местом». Терпения хватило на шесть месяцев, после чего доки были оставлены.

В октябре 1860 года Золя покидает улицу Сен-Виктора и поселяется на Нев-Сент-Этьен-дю-Мон, 24. Первый раз в жизни он остается совершенно один, так как его мать снимает комнату в городском пансионе. Новое жилище Эмиля находится попросту на чердаке. В октябре в Париже еще тепло, и Золя вполне доволен своей романтической мансардой.

«…По какой-то роковой причине я перевез вещи с великолепного седьмого этажа… в новую мансарду, ту самую, в которой Бернарден де Сен-Пьер написал некоторые из своих произведений. Истинное сокровище эта маленькая комнатка, очень маленькая, но солнечная и в высшей степени оригинальная. Подниматься надо по винтовой лестнице. В комнатке два окна — одно на юг, другое на север. Одним словом, бельведер, откуда открывается вид почти на весь огромный город… Итак, не святой Виктор, а святой Этьен: правильно говорят, что в нашей жизни мы вольны выбирать себе лишь имя святого» (Золя — Сезанну, 5/II 1861 г.).

Однако комната на улице Сент-Этьен не столь уж уютна, как описывает ее Золя. В ней не было не только печки, но и камина. В холодные дни здесь стояла настоящая стужа, а два окна (одно на юг, другое на север) вызывали сильнейший сквозняк. Иногда Золя лежал часами в постели, дрожа от холода и укрываясь всем запасом теплых вещей. Но он не унывал. Значительную часть времени Золя проводил в районе набережных, где расположились букинистические лавки. На этих книжных толкучках книги — не упрятаны по полкам, все они на виду, и наметанный глаз сразу же отыскивает что-нибудь интересное. Здесь попадаются старые издания, от которых исходит аромат далеких лет. Они вдвойне привлекательны и в несколько раз дешевле. Потрепанные, зачитанные до дыр, они доступны даже Эмилю. Отсюда он унес недавно Эжезипа Моро и Пьера Ронсара — прекрасных поэтов, открывших ему много нового, чего нет у его любимцев Гюго и Мюссе.

У букинистов, однако, не очень-то почитаешь. Здесь можно лишь просмотреть оглавление, пробежать страницу-другую и только разжечь аппетит к чтению. Поэтому настоящее знакомство с книгами происходит в одной из бесплатных читален. Золя умеет читать внимательно и вдумчиво. Все новые и новые открытия делает он для себя. В сущности, он никогда еще, ни в коллеже, ни в лицее, не приобретал так много знаний. Обо всем прочитанном надо поразмыслить — и вот еще несколько часов полезных занятий. Золя бродит по улицам и бульварам Парижа, а иногда совершает длительные прогулки за город. Вернувшись домой, он принимается за письма к друзьям или за стихи.

Еще на улице Сен-Жак Золя закончил поэму «Родольфо» и начал работу над «Паоло» и «Эфирной». На улице Сен-Виктор Золя пишет новеллу «Порыв ветра» и собирается создать сборник «Майских сказок». Однако одной духовной пищей жить не будешь, а с другой пищей дела обстоят очень плохо. Вот как описывает этот период жизни Золя еще один его ученик и друг — Ги де Мопассан:

«…Будущий автор «Ругон-Маккаров» с трудом пробивался, обедал когда придется, бегал в поисках недосягаемой монеты в сто су, чаще посещал ссудные кассы, чем рестораны… Он сам рассказывает, что однажды зимой он некоторое время питался только хлебом, макая его в прованское масло… «Тот, у кого есть масло, не умрет с голоду», — говорил он в те времена с философским спокойствием.

Иногда он ставил на крыше силки для воробьев и жарил свою добычу, нанизывая ее на стальной прут от занавески. Иногда, заложив последнее платье, он целые недели просиживал дома, завернувшись в одеяло, что он стоически называл превращением в араба».

В меблированные комнаты дома № 11 по улице Суффло Золя переехал в апреле 1861 года. Это было заведение самого низкого пошиба. Здесь ютились разорившиеся буржуа, бедные студенты, девицы легкого поведения. Между комнатами перегородки были необычайно тонкими. Золя мог слышать все, что происходило у его соседей. А слышал он многое: и звон разбитых бутылок, и драки, и вздохи, и поцелуи. «Подслушанное» и пережитое натолкнуло Золя на мысль написать роман. Так появилось в 1865 году его полуавтобиографическое произведение «Исповедь Клода», замысел которого относится к 1859 году и работа над которым на одну треть была закончена на улице Суффло. В романе многое писано с натуры. Без прикрас изображена здесь комната Клода, комната, в которой ровно год довелось жить самому Золя. «Мой большой чердак, суживающийся к окну, расположен на самом верху сырой лестницы; углы его теряются в темноте, голые наклонные стены делают комнату похожей на длинный коридор наподобие гроба. Убогая мебель кое-как сколочена из тонких дощечек, выкрашенных в отвратительный красный цвет и зловеще потрескивающих при малейшем прикосновении. Над кроватью свисают обрывки выцветшего штофа; убогое окно выходит на неумолимо встающую перед ним мрачную, темную стену».

Золя ведет читателя по всем закоулкам этого безрадостного дома, где живут люди, обиженные судьбой, навсегда отринутые жизнью, или молодые эгоисты, на время притаившиеся здесь, чтобы совершить скачок к богатству и комфорту.

Золя рассказывает о вынужденном безделье Клода: «Я обошел множество учреждений в поисках места, все равно какого. Меня принимали очень нелюбезно; я понял, что нельзя быть бедно одетым. Мне говорили, будто я плохо пишу, ни к чему не пригоден. Я верил им на слово и уходил, стыдясь, как мне могло прийти в голову обокрасть этих честных людей, предоставив в их распоряжение свой ум и свою волю».

К концу 1861 года положение стало совсем невыносимым, и Золя не представлял себе, как он протянет наступающую зиму. Самая настоящая беда нависла над головой будущего автора «Ругон-Маккаров», и еще неизвестно, чем бы кончилась его беспорядочная жизнь, если бы не помощь со стороны господина Буде, члена Медицинской академии, который дал Золя рекомендательное письмо в книжную фирму Ашетта. Места и на этот раз не оказалось, но оно было обещано в начале будущего года. Доброта Буде не имела границ. Огорчившись вместе с Эмилем по поводу оттяжки с поступлением на работу, он ссудил его деньгами. Теперь можно было ждать и можно было работать.

В начале 1862 года Золя был зачислен служащим материально-технического бюро фирмы Ашетта. Первые недели он занимался упаковкой и отправкой книг. За это ему платили сто франков. После года нищенского существования эта сумма казалась ему целым состоянием. Через некоторое время жизнь еще раз улыбнулась ему. Ашетт перевел его в бюро рекламы, весьма важный отдел книжного предприятия, в котором наряду с добросовестностью требовались также и некоторые знания. Оклад — 200 франков, почти в четыре раза больше, чем в доках. О хлебе насущном можно было больше не думать. Однако творческая натура Золя страдала от отсутствия свободы, и он порой не без сожаления вспоминал беззаботные дни своего богемного существования. Сожаления эти были, однако, временными. Скоро Золя научился использовать свободные вечера для систематической литературной работы. В порядок приведены три поэмы, объединенные общим замыслом и общим названием «Любовная комедия». Времени они отняли много, а практических результатов никаких. Под поэзией, пожалуй, можно подвести черту. Его уже давно манит проза. И первые шаги в этом отношении сделаны. Написано несколько рассказов, и некоторые из них напечатаны.

С апреля 1862 года до начала 1863 года Золя дважды меняет квартиры. Из меблированных комнат он переезжает сначала в тупик Сен-Доминик, а затем на улицу Пепиньер в Монруже. От раза к разу жилье все лучше. На улице Фейантин у него большая, вполне приличная комната с видом, простирающимся до садов Нормальной школы.

Теперь и друзья в Париже. Сезанн снял ателье для своих занятий живописью, Байль учится в Политехнической школе. Трое «неразлучных» совершают, как когда-то в Эксе, длительные прогулки по пригородам Парижа. Но бывает это редко.

Счастливые дни привольной жизни в коллеже безвозвратно ушли в прошлое. Теперь у каждого свои заботы, свои замыслы.

Зато служба у Ашетта идет успешно. Ашетт все больше и больше проникается симпатией к молодому служащему и предоставляет ему дополнительный заработок. Осмелевший Золя однажды пытается предложить своему хозяину сочиненные им поэмы, но до напечатания их дело не доходит. Ашетт любезно согласился прочитать «Любовную комедию», затем так же любезно побеседовал с Эмилем, но сделал вид, что не понял тайной надежды молодого автора. Ничего не вышло у Золя и тогда, когда он по предложению Ашетта написал для детского журнала рассказ «Сестра бедняков». По словам Алексиса, Ашетт сказал Золя всего два слова: «Вы бунтовщик», — но симпатию свою к начинающему писателю сохранил.

Успех ждал Золя у другого издателя. Собрав написанные в разное время рассказы и объединив их под общим названием «Сказки Нинон», Золя отнес их к Этцелю, и тот вместе со своим компаньоном Лакруа заключил с ним первый в жизни писателя договор. Это случилось в 1864 году.

Дорога в литературу проложена. Золя продолжает еще служить у Ашетта, но все больше и больше уделяет времени своим литературным делам. Через год еще один успех: издание «Исповеди Клода». В январе 1866 года молодой, приобретший уже некоторую известность автор покидает книжную фирму Ашетта и целиком отдается творчеству.

Трудные годы остались позади, но Золя не раз их будет вспоминать. Да, его преследовала нужда, но сколько было свободного времени, независимости и сколько приобретено знаний… Вот что однажды сказал Эмиль Полю Алексису:

«…Я не имел ни одного су, я знал только долги, но это неважно! То было хорошее время!.. О! Юность! Первые литературные восторги! Беззаботность… Когда я хорошенько начитывался на набережных или возвращался из отдаленных прогулок по берегам Бьевра или по долине Иври, я шел к себе домой, съедал на три су картошки и принимался за работу… Я сочинял стихи, писал первые рассказы, был счастлив… У пылающего очага? Об этом нельзя было и думать, дрова были слишком дороги; в праздничные дни только несколько трубочек табака и… конечно, свечи на три су… Ох! Свечи на три су, подумать только всю ночь с литературой! Теперь я не работаю по ночам. И не пишу больше стихов и всегда имею у себя превосходные сигары — для других: я должен воздерживаться от курения».