Глава 12. Краснобай

Потом я заметил, что пока они шли. Верный увидел человека, идущего в некотором расстоянии от них. Имя его было Краснобай. Он был высокого роста и довольно красивой наружности, если на него смотреть издали. К нему Верный обратился с вопросом.

Верн.: „Друг, куда отправляешься? Не к Небесной ли стране? "

Красн.: „Именно туда".

Верн.: „Прекрасно, так мы можем идти вместе".

Красн.: „С удовольствием, будем товарищами".

Верн.: „Так идем и поговорим о полезном для наших душ".

Красн.: „Мне всегда приятно разговаривать о всем хорошем и полезном с кем бы то ни было. Я рад, что встретился с такими, которые одного со мной мнения. Это редко случается. Большей частью встречаешь путешественников, предпочитающих пустые разговоры, и это всегда приводит меня в смущение".

Верн.: „Очень грустный факт. Для чего даны человеку язык и уста, если не для прославления дел Божиих? "

Красн.: „Твои убеждения мне совершенно по сердцу. И что может быть приятнее и полезнее такой беседы? Приятно в том отношении, что если кто желает рассуждать об истории и мистическом смысле Божиих дел, о чудесах или знамениях, где может он найти лучшее и более утешительное повествование, если не в Священном Писании? "

Верн.: „Все это так. Но главная цель извлечь пользу от разговора и чтения".

Красн.: „И я того же мнения. Разговаривать об этом весьма полезно. В это время человек познает многое, чего не знал, например, он познает всю суету земных наслаждений и оценяет небесное, он постигает необходимость возрождения духом, недостаточность наших дел для спасения, необходимость оправдания Христом и проч. Кроме того, человек научается покаянию, вере, молитве, терпению в невзгодах и многому другому. Наконец, он также научается опровергать ложные убеждения, выставлять истину и наставлять на нее несведующего".

Верн.: „Все это, конечно, справедливо и мне приятно слышать это от тебя".

Красн.: „Увы! Отсутствие подобных бесед часто бывает причиной того, что столько людей не понимают необходимости веры и действия благодати на их души для достижения вечной жизни, так как от незнания истины столько людей живут, рассчитывая на дела закона, по которым нет возможности получить Царствие Божие".

Верн.: „Да, но позволь тебе сказать, что знание Небесного есть дар Божий, нельзя человеку добиться этого своими трудами или разговором о том".

Красн.: „О, я все это знаю отлично, человек не может дать себе ничего, если оно не дано ему свыше. Все по благодати - не по делам, я могу вам насчитать тысячи текстов из Св. Писания для удостоверения в этом.

Верн.: „Хорошо, так какую же тему мы теперь изберем для нашей беседы? "

Красн.: „О, решительно какую хочешь. Я могу рассуждать о небесном и о земном, о нравственных вопросах и о евангельских, о светском и о духовном, о прошедшем и о будущем, об иноземном и о домашнем, о самом необходимом и о менее важном, лишь бы все это послужило нам в пользу".

Верный стал тогда чувствовать некоторое изумление и подошел к Христианину, который с минуты появления Краснобая ходил поодаль. Он сказал ему тихо: „Какого хорошего товарища мы приобрели, из него выйдет непременно отличный пилигрим". Христианин скромно улыбнулся и отвечал; „Этот господин которым ты так восхищаешься, может морочить своим языком разом двадцать человек, пока они его не знают".

Верн.: „А разве ты его знаешь? "

Хр.: „Более, вероятно, чем он сам себя знает".

Верн.: „Так скажи, пожалуйста, кто же он? "

Хр.: „Его имя Краснобай. Он из нашего города. Удивляюсь, что ты его не знаешь, но правда, наш город очень велик".

Верн.: „Чей он сын и около какого места он жил? "

Хр.: „Его отца зовут Болтливым, а место жительства в городе под названием Краснобай из Врального Ряда, и несмотря на его изящный разговор, он прежалкий и препустой господин".

Верн.: „Однако, как он красив и приятен в разговоре".

Хр.: „Да, пока с ним не сходишься очень близко. Он в наилучшем виде когда с чужими, дома же он просто неприятен. Что ты его находишь красивым, напоминает мне то, что я заметил, рассматривая картины: чем от них стоишь далее, тем они кажутся лучше, и наоборот".

Верн.: „Но мне все сдается, что ты шутишь, потому что ты сейчас улыбнулся".

Хр.: „Боже упаси, чтобы я в шутку (хотя улыбнулся) очернил своего брата! Я тебе о нем расскажу подробнее. Этот человек годен для всякого рода общества. Как он с тобой охотно разговаривал, также охотно говорит он и в питейном доме. И чем более водки и хмеля в его мозгу, тем более слов у него на устах. Религия не обитает ни в его сердце, ни в душе, ни в его поведении. Все, что он о ней знает, вертится только у него на языке и служит ему предметом красноречивой болтовни".

Берн.: „Ужели! Так сильно я ошибся в этом человеке? "

Хр.: „Ошибся, без всякого сомнения. Помни сказания: „Они говорят, но не исполняют"; и „Царствие Божие не в слове, а в силе". Он говорит о молитве, об обращении, о вере, о духовном возрождении, но он только умеет разговаривать об этом. Я бывал в его семействе и изучал его и в доме и вне дома и что о нем передаю, то верно. В его доме такое же отсутствие религии, как в яичном белке нет вкуса. Никогда они там не молятся и не встретишь у него никого, в котором появилась бы тень обращения и раскаяния; право, скотина даже, какая бы ни была, более его служит к прославлению Бога. Но он пятно, укор и стыд для религии, о которой болтает зря и без толку, и поэтому религия - позор во всем его околотке. Вот как о нем отзываются вообще: вне дома - святой, а у себя - сатана. И его бедное семейство тяжело это чувствует: с ними он ворчун или колко оскорбителен, с прислугой - несправедлив и взбалмошен, так что они сами не придумают, что им делать и как с ним говорить.

Кто с ним в денежных делах, рассказывает, что лучше иметь дело с Турком, чем с ним, потому что он постоянно норовит надуть, обмануть или провести. Притом он и сыновей своих воспитывает в таком же духе, и, если подчас заметит в одном из них легкую наклонность к глупой боязливости (так называет он всякое проявление проснувшейся совести), он тотчас обзовет их при всех дураками и болванами и старается удалить от выгодного дела. По моему мнению, он своей порочной жизнью послужил для многих камнем преткновения, и если Господь не остановит его, он еще многих погубит".

Верн.: „Ну брат, конечно, не имею права сомневаться в твоих словах, так как ты его знаешь лично, и притом, как христианин судишь о людях по свету Евангелия. И я не хочу думать, что ты так о нем отзываешься по одному недоброжелательству".

Хр.: „Если 6 он был мне незнаком, как тебе, вероятно, я совершенно разделил бы с тобой твое хорошее о нем мнение. Скажу более, если бы все это было мне передано врагами религии, я бы усомнился и счел бы за клевету (что нередко достается богобоязненным людям от уст дурных), но все, что я передал тебе и гораздо более еще, было узнано мною лично, и я могу доказать это. Притом, хорошие люди стыдятся его знакомства, его одно имя приводит их в краску, если они имели случай узнать его ближе.

Верн.: „Да, вижу теперь, что говорить и действовать - два совершенно различных вопроса, и впредь стану относиться к этому внимательнее".

Хр.: „Именно так различны, насколько различны душа и тело: ибо если тело без души мертво, можно сказать, что и душа без тела действовать не может. Эссенция религии в практической ее стороне: „Чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях, и хранить себя неоскверненными от мира" (Иак. 1, 27). Этот Краснобай и не заботится об этом; он думает, что слушать и говорить достаточно для истинного христианина, и он таким образом обманывает душу свою. Слушание есть принятие семени в сердце, разговор о том еще не есть доказательство созревшего плода в сердце и в жизни. В день суда не будет спрошено: слушали ли вы и рассуждали ли?. Но были ли исполнителями или только толкователями? И смотря по этому и будут все судимы. Конец мира мы сравниваем с жатвой, и жнецы соберут одни плоды. Конечно, надо помнить, что только одни плоды веры будут приняты. Но я это говорю только, чтобы объяснить тебе, как ничтожно будет религиозное исповедание Краснобая в тот день".

Верн.: „Это напоминает мне объяснение Моисея, как различить чистое животное от нечистого: „Всякое животное, у которого копыто раздвоено и оно жует жвачку, чисто". Не то, у которого только копыто раздвоено, но которое не жует жвачки, и также не то, которое жует жвачку, а не имеет раздвоенного копыта. И это очень походит на Краснобая. Он жует жвачку, т.е. ищет познания и пережевывает слово, но он не имеет раздвоенного копыта, т.е. не решается расстаться с путями грешных, а подобен зайцу, который жует жвачку, но сохранил лапу собаки или медведя, и потому нечистое животное".

Хр.: „Ты отлично объяснил духовный смысл текста. К этому еще прибавлю: ал. Павел называл некоторых людей, именно краснобаев, медью звенящей и кимвалом звучащим (1 Кор. 13, 1). Это значит (как он объясняет в другой главе) бездушные вещи, издающие одни звуки, лишенные истинной веры и евангельской благодати, и следовательно такого рода люди не могут быть приняты в обителях небесных с чадами жизни, хотя бы звук их, т.е. разговор, походил на речь и голос ангела".

Верн.: „Признаюсь, что как бы приятно ни казалось мне до сей поры его общество, теперь мне с него довольно. Что мне делать, чтобы от него избавиться? "

Хр.: „Послушайся моего совета и ты убедишься, что и ему скоро надоест твое общество, разве только Господу угодно будет тронуть его сердце и обратить его".

Верн.: „Что же мне делать? "

Хр.: „Да вот что: подойди к нему снова и заведи серьезный разговор о силе и действии религии на человека. И просто спроси его (когда он согласится с твоим мнением, что непременно и будет), чувствует ли он эту силу и действие в сердце и в своей жизни".

Тогда Верный снова подошел к Краснобаю и сказал ему: „Эй брат, веселее! Что ты так задумался? "

Красн.: „Ничего, благодарю, но я все думал, сколько бы мы могли беседовать все это время".

Верн.: „Что ж, пожалуй, начнем хоть сейчас и, так как мне предоставляешь избрать предмет беседы, то пусть же он будет таковым: каким образом проявляется спасительная благодать Божия и как можем узнать, что она в самом деле в сердце человека? "

Красн.: „Я вижу, что предмет нашей беседы будет сила и действие убеждений. Это вопрос не маловажный и я тебе с удовольствием на него отвечу. И вот мой ответ в кратких словах: первое, когда благодать Божия в сердце человека, второе, то она прежде всего производит в нем сильное возмущение против греха".

Верн.: „Позволь, остановись, рассмотрим сперва первый пункт. Мне кажется, тебе следовало бы сказать, что благодать проявляется тем, что внушает душе ненависть ко греху".

Красн.: „Да, но какая же разница между возмущением против греха или ненавистью к нему? "

Верн.: „О, большая! Человек может выражать свое возмущение против греха из приличия, но ненавидеть его может он только через действие Божией благодати. Я слышал многих проповедников, которые на кафедре шумно возмущались против греха, но могли отлично с ним ужиться в сердце, в доме и даже в интимных разговорах. Супруга царедворца Потифара громко возмущалась, как будто бы она была святая женщина, а, несмотря на то, охотно бы совершила преступление. Некоторые возмущаются против греха точно также, как многие матери с ребенком на руках журят его грозным голосом за шалость, называя негодным, и тотчас же обнимают и ласкают" (Быт. 39, 15).

Красн.: „Ты хочешь ловить меня на словах, я вижу".

Верн.: „Ни мало, я желаю только, чтобы все было ясно. Ну в чем же состоит второй пункт, доказывающий присутствие благодати Божией в сердце человека? "

Красн.: „В большом знании евангельских истин". Берн.: „Это следовало бы поставить вначале. Но первый ли это, или второй пункт, все-таки ложно, ибо можно достичь большого и очень большого знания евангельских истин, и не иметь действия благодати в душе. Если бы человек приобрел всякое познание, он все же может быть ничем, т.е. не быть чадом Божьим (1 кор. 13, 9). Когда Христос говорил: „Знаете ли вы все это? ", и ученики ответили: „Знаем", то Он прибавил: „Блаженны вы, если это исполняете". Он не называет блаженными знающих, но исполняющих. Есть познание, которое остается бесплодным: „Тот, кто знает волю Господа своего и не исполняет ее". Человек может знать евангельские истины, как ангел, а все же не быть христианином, поэтому твой вывод неверен. Познание нравится краснобаям и хвастунам, исполнение же нравится Богу. Конечно, душа не может просветиться без познания; но есть два рода познаний: одно ограничивается рассуждениями, а другому сопутствуют благодать, вера и любовь, заставляющие исполнять волю Божию от искреннего сердца. Первый род познания удовлетворяет разумника, а второй необходим для христианина: „Вразуми меня и буду держаться закона Твоего и соблюдать его всем сердцем" (пс. 118, 34).

Красн.: „Ты опять стараешься ловить меня на словах, это не может служить нам к назиданию".

Верн.: „Дай мне другое доказательство действия благодати".

Красн.: „О нет, не желаю, я вижу, что мы с тобой не сойдемся".

Верн.: „Так позволь же мне это сделать".

Красн.: „Ты совершенно свободен говорить".

Верн.: „Действие благодати проявляется в душе того, кто ее получил, и видимо для тех, кто с ним в общении. Тому, кто ее получил, она внушает сознание греховности, в особенности же сознание своей духовной испорченности вследствие неверия, за что он непременно должен быть отвержен Богом, если не получит при жизни помилования Божия через веру в Иисуса Христа. Это сознание производит в его душе скорбь и стыд греха, а между тем, он слышит в себе откровение свыше, что дан миру Всеблагим Господом - Спаситель и что необходимо каждому грешнику держаться за Него, как за единственную надежду; при этом в нем является духовная жажда и голод получить его в сердце. Эту жажду и голод обещано утолить. Но, смотря по силе веры в Спасителя, будет и доля радости, душевного мира, любви к святости жизни, желания познать Его более и служить Ему на этой земле. Я сказал, что это так проявляется в нем, а между тем, сам человек редко способен признать эти чувства за действие благодати, потому что по природной испорченности и ложному направлению ума, он и рассуждает ложно, и иногда требуется много времени, чтобы возрожденный духовно человек познал, что его новые стремления истинное действие в нем благодати Божией. Для окружающих же благодать Божия в душе обращенного грешника проявляется, во-первых, через устное исповедание веры во Христа; во-вторых, образом жизни соответствующей этому исповеданию, а именно: святостью жизни, святостью сердца, святостью семейства (если таковое имеется), святостью в разговоре с мирянами, ненавистью ко греху и недоверием к самому себе, желанием изгнать зло из семейства и способствовать святости мирян не одним только разговором уст (как делают лицемеры или краснобаи), но делами веры и любви к могучему Слову. А теперь, если это краткое мое описание действия благодати Божией на человека внушает тебе желание выразить некоторые опровержения - высказывай их, если же нет, позволь мне поставить тебе еще один вопрос".

Красн.: „О нет, моя роль теперь не опровергать, но слушать, и потому ожидаю твоего второго вопроса".

Верн.: „Испытал ли ты первую часть моего описания? И соответствует ли ей твой образ жизни и разговоры? Или же вся твоя религия только на словах и на языке, а не на деле и истине? Прошу тебя, если ты намерен на это дать ответ, скажи только то, что истине и верно, на что Господь с Своей стороны ответит аминь, и что твоя совесть может подтвердить. Ибо не тот, кто одобряет сам себя, будет признан, но тот, кого одобряет Господь. Притом, говорить, что я такой-то, когда мои действия, разговоры и мои ближние утверждают, что я лгу - великое зло".

Сперва Краснобай смутился и покраснел, но вскоре оправился и ответил: „Ты уж далеко зашел и договорился до проявлений, совести и Бога, Его хочешь призывать в свидетели сказанного. Признаюсь, не ожидал я, что наша беседа примет такой оборот, и тем более, что совсем не расположен отвечать на подобные вопросы, разве только, если б признал тебя моим законоучителем или судьей... чего вовсе не признаю. Но скажи, почему ты мне поставил все эти вопросы?,,.

Верн.: „ Потому что я заметил, как ты скор на разговоры, и мне почему-то сдавалось, что в тебе нет ничего иного, кроме познания. Скажу откровенно, я слышал о тебе, что вся твоя религия только на словах и что твои разговоры о христианстве совершенно не соответствуют твоему образу жизни. Говорят, что ты позор среди христиан, что твои нечестивые разговоры дома у себя унижают религию, о которой ты болтаешь зря, что твои грязные дела уже некоторых совратили с пути и что многие и теперь в опасности погибнуть от того же. Твоя религия и пивной дом, зависть и безнравственность, божьба и ложь, любовь к веселому обществу и проч. идут рука об руку. Поговорка верно выражает, что развратная женщина - стыд женщин, а ты - стыд исповедателей религии".

Красн.: „Если ты так легко веришь слухам и так резко осуждаешь, то из этого могу только заключить, что ты просто хандривый человек или меланхолик, с которым беседовать не стоит, поэтому честь имею кланяться! "

Тогда Христианин подошел к другу своему Верному и сказал: „Я предупредил тебя, что так случится. Твои слова с его образом мыслей сходиться не могут. Он предпочел лучше расстаться с тобой, чем со своими привычками и вкусами. Он и ушел. Но не велика для нас потеря, - лишь он один в проигрыше. Рано или поздно мы бы должны были с ним расстаться. Его общество (если б он не изменился) было бы пятном для нас. Притом апостол Павел говорит: „От таковых удаляйтесь" (2Кор. 6, 17).

Верн.: „Я, впрочем, очень рад, что затеял с ним подобный разговор. Быть может, он когда-нибудь вспомнит мои слова, и это будет ему полезно. Во всяком случае я высказал ему прямо истину и теперь не ответственен в его крови, если он погибнет".

Хр.: „Да, ты поступил хорошо, что старался открыть ему глаза и показал ему его заблуждение. Теперь как-то редко встречаешь людей, готовых высказать правду, где нужно. Поэтому и видим мы на свете столько безумных краснобаев, у которых вся религия лишь на словах, между тем, они дышат развратом и тщеславием, и, быв принятыми членами в общество истинных христиан, делаются загадкой для мирян, пятном для христианства и оскорбляют искренние души. И если бы все обращались с подобными лицемерами, как ты обошелся с Краснобаем, то они либо изменили свой образ жизни к лучшему, либо совсем покинули общество, которое совершенно в противоположных с ними правилах".

В такой беседе они шли вместе, и пустынный путь, по которому они проходили, показался им менее однообразным и утомительным.