Эпоха Сёва

Перед лицом ухудшающейся политической и экономической ситуации в мире Япония стала на путь воинствующего милитаризма. Это была расчетливая и рискованная политика на выживание, которая втянула Японию по иронии самой судьбы именно в эпоху Сёва («Сияющий мир», 1912‑ 1989) в строительство небывалых до сих пор вооруженных сил и привела ее губительным путем милитаризма к национальной катастрофе.

В начале тридцатых годов наметилось довольно явное расхождение между идеологами крайнего национализма и правоверными консерваторами. Молодые, горячие головы сплотились вокруг националистов. Консерваторы, для которых трудности социальных перемен и потрясений следовало преодолевать, опираясь на традиционные институты Японии, заручились поддержкой достопочтенных, влиятельных граждан страны. Сидэхара Кидзиро (1872‑ 1951) во время второго пребывания на посту министра иностранных дел между 1929 и 1931 годами отстаивал политику мирного сотрудничества с другими державами, особенно ратуя за сближение с Китаем; он также настаивал на дальнейшем сокращении японских вооруженных сил. Его примиренческая позиция и понимание необходимости поддержания мира стали именоваться не иначе как «дипломатия Сидэхары». Ямамуро Собун (1880‑ 1950), видный представитель дзайбацу Мицубиси, поддерживал политику Сидэхары. Он говорил: «Мы обязаны неуклонно следовать политике мира».

Крайние националисты в это время продолжали гнуть свою линию. Общество Черного Дракона не отступалось от своей веры в «божественную власть императора» и стремилось теперь поднять на должную высоту «воинскую доблесть японской расы». В 1930 году, отмечая свое тринадцатилетие, общество обнародовало следующее заявление: «Мы должны исполниться духом Императорского рескрипта к солдатам и матросам и способствовать становлению воинского духа, воспитывая готовую к решительным действиям нацию». Довольно значительная часть крайних националистов была особо недовольна тем, что «дипломатия Сидэхары» обернулась для вооруженных сил сокращением численности и падением престижа. Престиж армии был столь низок, что офицеры во внеслужебное время предпочитали носить гражданское платье.

В общем‑ то высокопоставленные офицеры вооруженных сил, составлявшие правящую верхушку под командованием Ямагаты, придерживались умеренной политики. Японскую экспансию на Азиатском континенте они считали гражданским делом. Крайним националистам Ямагата и немногие оставшиеся храбрецы представлялись людьми высокомерными, они относились к ним с презрением, называя их «военными бюрократами» и «раболепными приспешниками мерзкого гражданского руководства».

Отставка Ямагаты облегчила уже налаженное взаимодействие между крайними националистами в самом правительстве и вне его. Новое поколение офицеров теперь могло подмять под себя армию и обрести неслыханную до сих пор свободу действий. Их приход к власти означал изменение в расстановке сил между многочисленными элитными группами и контроль над правительством со стороны руководства вооруженных сил, людей, действовавших всегда от имени императора, пользовавшегося всеобщим уважением и почетом.

Среди основных причин, приведших к власти военных, была социальная напряженность в японском обществе, вызванная ростом воинственного китайского национализма, начавшего угрожать японским интересам в Маньчжурии. Способствовал усилению социальной напряженности и пример, подаваемый Японии возникающими в Европе тоталитарными режимами, многое в идеологии которых пришлось здесь ко двору. Политические партии были обвинены в депрессии начала тридцатых годов, что заставило многих честолюбивых молодых людей задуматься о целесообразности членства Японии в сообществе наций, а также о ее конституционной форме правления.

Многие настаивали на политике военного экспансионизма, которая наверняка приведет к созданию экономически независимой империи, что укрепит безопасность Японии, изолировав ее от ненадежных западных держав. Крайние националисты вне правительства поспешили присоединиться к требованиям экспансии, и такая горячая поддержка в значительной мере подтолкнула новое поколение молодых офицеров к мысли о проведении радикальной внешней политики.

Поскольку крайним националистам имперские завоевания представлялись лучшим способом разрешения социальных проблем в Японии, новое поколение офицеров спровоцировало Маньчжурский инцидент 1931 года, когда Квантунская армия, размещенная в Маньчжурии, захватила Мукден и другие объекты. Это фактически поставило Маньчжурию в положение военной колонии Японии, где акты жестокости и насилия со стороны японских солдат имели катастрофические последствия. Действия императорской армии привели в замешательство умеренные элементы в правительстве, ощутившие на себе осуждение всего мира, поскольку они убедились в бессилии правительства установить контроль над армией. Поэтому правительство Сёва было вынуждено официально поддержать внешнюю политику, которую оно не разделяло, и морально оправдать войну в Маньчжурии.

Кто же противился действиям армии в Маньчжурии, тем грозила участь жертв «патриотических убийств», на которых специализировались радикальные националисты, терроризируя своих противников. Положение Минобэ о роли императора как «правительственного органа» было отброшено, и его заменила теория Уэсуги о «мистическом монархе». Интеллектуальная свобода эпохи Тайсё была задушена репрессиями со стороны милитаристов, получивших полный контроль над общественным мнением. Это была эпоха, когда лозунг «Война — отец мироздания и мать цивилизации» со всей отчетливостью выразил устремления милитаристов, определявших политику государства. В эту эпоху моральный уровень японской армии упал до самой низкой отметки, плачевным итогом чего явились жестокие преступления ее солдат, легшие несмываемым позором на страницы японской истории.

Несмотря на свое ведущее положение в обществе, сама армия не была однродна. С утратой ключевых позиций в руководстве армией кланом Тёсю развернулось соперничество между кланами, когда каждая фракция домогалась власти. Другим важным фактором, вносящим раздор в ряды военного руководства, явилось социальное неравенство среди офицеров, когда одни из них, получив среднее образование и пройдя специальное обучение в военных подготовительных школах, получили доступ к офицерским военным училищам, другие же после многих лет службы удостоились особой чести быть принятыми в Армейское высшее военное училище. Последние относились к первым свысока, поскольку те были выходцами из самых низов и их обучение ограничивалось прежде всего вопросами тактики, а это позволяло занимать второстепенные должности в руководстве. Офицеры же последней группы (социальная среда, из которой они происходили, была намного более высокой) получили хорошее образование и в области военной стратегии, и в области науки и морали, а кроме того, они имели возможность для продолжения собственной карьеры выехать за границу. И вполне естественно, что их назначения были самыми высокими, в командование или в штаб. К тому же они носили особое обмундирование и знаки отличия, что должно было указывать на их привилегированное положение. Именно конфликт между этими группами офицеров и послужил основой для последующего нравственного упадка в армии.

Само явление нравственного упадка в японской армии в эпоху Сёва проливает свет на природу японской воинской культуры, особенно на современные дисциплины. Ни одна из групп нового поколения офицеров не набиралась из среды бывших самураев, на чем настаивал Ямагата. Напротив, все они были выходцами из крестьян и являлись самыми настоящими «героями из низов» Ёсиды Сёина, выдвинутыми на роли лидеров, которым они ни по складу ума, ни по чувству моральной ответственности не соответствовали. Они были выходцами из той среды, которая совершенно не была связана с традициями средневекового рыцарства. И последствия едва ли могли быть иными, ибо эти люди не имели и не могли получить никакого представления о незыблемых этических ценностях традиционных рыцарских институтов.

Художественная проза и драма, живописуя этос средневековых рыцарей, заложили в сознание простолюдина, выступающего теперь в новой роли «самурая», совершенно искаженное представление об этом феодальном слое общества. Он пытался выглядеть достойным в собственных глазах и глазах товарищей по оружию. Солдат эпохи Сёва был теперь «человеком меча», выразителем «чести» своей божественной империи, т.е., как он полагал, наследником по духу и воинской доблести своих предков, средневековых рыцарей. Хоть он и жил сугубо мирной гражданской жизнью, отрицательно сказавшейся на его полноценном становлении как воина, собственное воспитание позволяло ему совершенствоваться в современных военных искусствах и прививать себе небывалое и преувеличенное чувство долга, которое, по его мнению, было свойственно средневековому рыцарю. В бою солдат эпохи Сёва действовал под влиянием неясных идеалов, формируемых искаженным чувством долга, которое ему насильственно внушали и которое, вкупе с взращенными культурной традицией чертами, определяемыми замешенными на чувстве стыда нравственными нормами и осознанием связующих его социальных уз и обязательств, заставляет самого солдата действовать с фанатическим рвением в надежде снискать в будущем славу и почести. Его собственный облик определялся преданностью к суверену и любовью к отчизне. Такое сочетание делало его готовым идти на верную смерть по одному только слову командира, поскольку, по словам Окакуры Какудзо (1862‑ 1913), «любовь, как и смерть, не признает границ».

Действия крайних националистов из Сакуракай (Общество Цветущей Вишни) и Кэцумэйдан (Лига крови) вылились в ряд убийств внутри страны. Националистически и революционно настроенные правые молодые офицеры попытались в 1936 году совершить государственный переворот. Они вывели тысячи солдат с лозунгом «Долой предателей, окруживших престол». Попытка переворота встретила решительный отпор, и совместными усилиями император, кабинет министров и военно‑ морской флот нанесли ответный удар присланными из неохваченных мятежом районов войсками. После поражения мятежников были казнены их лидеры, включая Киту Икки, вдохновителя заговора. Затем были проведены чистки, что позволило восстановить полный контроль армии над обществом и активизировать деятельность военной полиции. Генерал Тодзё Хидэки (1885‑ 1948) играл определенную роль в этих чистках. Хотя крайние националисты и потеряли влияние в правительстве, они надеялись быть услышанными и тогда, когда временно им пришлось уйти в тень. Армия продолжала оставаться самостоятельной силой, чьи позиции и престиж еще более усилились после того, как ее собственные ряды очистились от подрывных элементов. Правительство также попыталось прояснить сущность кокутай, государственного устройства.

Данная концепция претерпела изменения, среди которых наиболее значимыми были попытки сформировать идею паназиатства и вытеснение Запада с континентальной Азии. Министерство образования обнародовало в 1937 году Кокутай‑ но Хонги (Основы государственного устройства). В этом документе обсуждаются пути усвоения западного опыта без разрушения традиционных японских ценностей и то, каким образом разрешать проблемы либерального интеллектуализма и индивидуализма. Была дана иная трактовка преданности (лояльности): «Преданность значит почитание императора… и слепое ему повиновение… Отдать нашу собственную жизнь ради императора означает не пресловутое самопожертвование, а отречение от наших многих личных интересов, чтобы жить под его августейшим покровительством, и улучшение исконной жизни народа государства». Подобное коснулось и сыновней почтительности: «Сыновья почтительность имеет громадное значение. Ее истоки коренятся в семье, а более обще — ее устоями является сама нация… Семья — это школа, где воспитывают нравственную дисциплину, основываясь на естественных привязанностях».

Затем преданность и сыновняя почтительность сливаются в одно целое: «Для сыновней почтительности… прежде всего свойственно, в полном согласии с нашей государственностью (кокутай), укрепление связи нравственности с природой… Сыновняя почтительность характерна для восточной морали, основной же чертой нашей государственной морали является тождественность сыновней почтительности с чувством преданности».

Подчеркивается также значимость ва, «согласия, гармонии», являющейся неотъемлемой частью японского духа, а следовательно, государственной добродетелью: «Гармония — это великое завоевание государственности. Это та полная гармония людей, благодаря которой они, невзирая на собственные различия, сквозь тернии, тяготы и трудности сливаются в одно целое». В отношении воинского духа и бусидо Министерство образования выразилось следующим образом: «Гармония явственно сказывается и в воинском духе нашей нации, которая одна высоко ценит бусидо… Но воинский дух не существует сам по себе, он поддерживается во имя мира; это тот дух, который можно рассматривать как священный воинский дух. Воинский дух нашей нации не ставит целью убийство людей, напротив, он дает им эту жизнь. Подобный дух пытается оживить все вокруг, а не разрушить. В этом и заключается воинский дух нашей нации. И тогда война никоим образом не стремится к уничтожению, подавлению или подчинению других; она нечто, несущее полную гармонию, иначе мир, способствующее делу созидания, следуя установленным [небом] путем [до]».

Указывая на Ямагу Соко и Ёсиду Сёин как выразителей духа бусидо, Министерство образования свой моральный кодекс непосредственно обращало к воину эпохи Сёва: «В обычные времена воин должен воспитывать в себе почтительность к божествам и собственным предкам, следуя традициям своей семьи; быть всегда готовым ко всяким трудностям; воплощать собой мудрость, добросердечие и доблесть; не быть чуждым состраданию и ощущать всю незащищенность природы».

Рассматриваемое в таком свете бусидо «освобождается от обветшалых догм феодализма» и «растет в своем величии», становясь «путем преданности и патриотизма». И в конце‑ концов провозглашается национальная миссия Японии: «Возвести новую японскую культуру, усваивая и переплавляя западную культуру в соответствии с нашим государственным устройством и тем самым способствовать развитию мировой культуры».

Министерство образования и не пыталось разделить проблемы гражданского мира и вооруженной войны. Военные реформы проводились в соответствии с концепцией кокутай, выдвинутой в эпоху Сёва. Сухопутная и морская военная техника Германии, Франции и Великобритании послужила образцом для Японии. Были взяты на вооружение две системы классического будзюцу, приспособленные к современным условиям ведения боя: бадзюцу, иначе искусство верховой езды, и дзюкэн‑ дзюцу, иначе искусство владения штыком. В самом механизме проведения военных реформ безошибочно угадывались приготовления к будущей войне, и отнюдь не оборонительной.

Стратегия самих приготовления строилась с учетом того, что Россия являлась единственным реальным противником Японии в сфере ее интересов. Поэтому необходимо было сравняться с Россией в военной мощи. Был составлен «Пятилетний план по созданию военной материально‑ технической базы». Шовинисты из армейских чинов требовали занять более решительную позицию по отношению к Китаю, настаивая на свержении нанкинского правительства Чан Кайши прежде, чем оно вступит в союз с Россией. Тактические оборонительные концепции были дополнены стратегическими, касающимися национальной судьбы, моральных прав и экономических интересов.

Непредвиденное столкновение между японскими и китайскими войсками вблизи Пекина в 1937 году вылилось во всеобщее противостояние. В тот же год японская армия захватила Нанкин, нацелившись на полный разгром китайцев. Жестокости, чинимые японскими солдатами в Нанкине, со всей отчетливостью отразились в словах «разграбление Нанкина»; гражданское население, мужчин, женщин и детей расстреливали или закалывали штыками. Россия направила свои войска к отдаленным северным границам Китая и вынудила Японию ограничить военные действия. В Нанкине было создано марионеточное правительство, Япония провозгласила создание «нового порядка в Восточной Азии». Этот «новый порядок» вводил раздельное правление. Отдельные армии брали под свой контроль определенные географические области, при этом каждая из них пыталась удерживать оккупацию Китая в своих руках, тем самым возрождая старое соперничество среди старших офицеров, от которого сотрясало маньчжурский фронт несколькими годами ранее. Крайние японские националисты, и дома, и в Китае, под влиянием происходящего породили новую волну террора и шпионажа.

Ограниченная война в Китае нашла поддержку среди мыслящих, интеллектуальных людей. Окава Сюмэй, консерватор, пытался логически обосновать войну ссылкой на историческую память народа, присущую его сознанию. Окава вновь ссылается на положение о том, что Япония является ведущим представителем Азии. Он сравнивал военные действия Японии в Китае со священной войной и заимствовал для этих целей у ислама следующее выражение: «Провидение всецело под сенью меча». В ответ на нападки Запада на японскую экспансию в Китае Окава замечает: «В своем движении и Азия и Европа достигли заветного конца, и их пути теперь должны слиться воедино… а подобное единение достигается лишь через войну… Борьба между великими державами Востока и Запада… абсолютно неизбежна… И я полагаю, что провидение остановило свой выбор на Японии, сделав ее ратоборцем Востока». Хасимото Кингоро, армейский лидер крайних националистов, призывал к территориальным захватам и недвусмысленно обличал нравственную близорукость Запада: «И уж если до сих пор негодуют по поводу наших чрезмерных жестокостей в Маньчжурии, то хочется поинтересоваться у белой расы, чья же держава снаряжала флот и войска в Индию, Южную Африку и Австралию, умерщвляя ни в чем не повинных туземцев, заковывая их руки и ноги в железные цепи, бичуя их спины железными прутьями, провозглашая их земли своей собственностью, и такое положение сохраняется до сих пор?»

Что касается духовного состояния нации, то ее воинственный потенциал был мобилизован посредством единодушной государственной поддержки воинских дисциплин, таких, как классические будо и современные дисциплины. Именно система просвещения и должна была способствовать становлению того умонастроения нации, которое необходимо во время войны; кэндо и дзюдо стали обязательными школьными предметами. В ведении Бутокукай находились такие вопросы, как стандартизация техники и методов обучения, квалификация и аттестация наставников. К 1941 году Япония была достаточно подготовлена для развязывания войны.

Пока Япония следила за каждым шагом России на Азиатском континенте, императорский флот тревожило опасное присутствие флота Соединенных Штатов в бассейне Тихого океана. Хотя императорскую армию, похоже, не страшила возможность вооруженного конфликта с Россией, флот же испытывал перед США глубокое почтение и страх.

Но решающую роль в принятии нравственных политических решений играли милитаристы, и поэтому, руководствуясь собственным планом господства в Азии, они составляли план действий против США. Милитаристы отчетливо видели, что американская политика «открытых дверей» в Азии не может быть поддержана военными действиями; самое большее, на что могли пойти американцы в ответ на противодействие Японии такой политике, это введение экономических санкций.

Япония, являющаяся в соответствии с заключенным договором союзником России, оказалась в щекотливом положении, когда Германия попросила ее напасть на Россию. После длительных размышлений генеральный штаб решил вступить в войну с Россией, но после провала наступления Германии на Восточном фронте генеральный штаб изменил решение, сосредоточив все свои усилия в Юго‑ Восточной Азии. В 1941 году Япония высадила свои войска в Индокитае. В ответ на это, как и предполагали милитаристы, США и их союзники ввели полное эмбарго в отношении Японии. Больше всего генеральный штаб беспокоило то, как скажутся подобные санкции на запасах нефти. Несмотря на протесты со стороны руководства флотом, генеральный штаб разрабатывает окончательный план, нацеленный на исполнение «нацией своего предназначения». По сути план предусматривал то, каким образом Японии следует обезопасить зону экономической самообеспечиваемости и защитить ее. За этой главной целью проглядывали контуры «Великой Восточно‑ Азиатской зоны совместного преуспевания», в которой ресурсы всего азиатского региона будут представлять собой обширный рынок, находящийся под объединяющим началом и защитой японского государства.

Японский генеральный штаб полагал, что риск войны с США морально оправдан и, кроме того, сам план военных действий не должен подвести; предполагалось, что Соединенные Штаты будут быстро измотаны войной. Китай был обезврежен, Великобритания находилась на грани краха, Германия, похоже, была близка к победе, так что сама международная обстановка оставляла Японию один на один с США. Милитаристы делали ставку на то, что более высокий моральный дух японской нации, более короткие пути сообщения и физическая закалка собственного народа уравновесят очевидное промышленное превосходство США. В то время, как разрабатывались планы по затоплению американского флота, японская дипломатия пыталась найти мирное решение. Хотя США и пошли на дальнейшие переговоры, то только для того, чтобы заклеймить Японию как агрессора, и никакого соглашения достигнуто не было. Убежденность Соединенных Штатов в том, что Япония не пойдет на военные действия, и нежелание самих японских вооруженных сил отступаться от своего заветного «священного» плана предоставили Японии самое грозное оружие в войне — внезапность, — когда генеральный штаб отдал приказ атаковать Пирл‑ Харбор в декабре 1941 года.

Потерпев сокрушительное поражение от объединенных сил союзников в 1945 году, стоящая в дымящихся руинах Япония взялась за грандиозную задачу — превратиться в мирную процветающую державу. Она следует курсу, несущему ей желаемое уважение мирового сообщества. Ояма Икуо (1880‑ 1956), профессор политологии в университете Васэда, «дедушка» пацифистского и социалистического движения в стране, который никогда не связывал себя с определенной политической позицией, в своей работе «Нихон‑ но Синро» («Новая роль Японии»), опубликованной в 1948 году, выразил послевоенные чувства японцев: «Поражение в войне прорвало дамбу, отделяющую японское мироощущение от внешнего мира… Нам необходимо осознать всю важность заявления об отказе прибегать к военной силе. Это заявление — не простая формальность, а направляющий принцип нашей будущей государственной жизни. Руководствуясь этим, Япония намеривается выступать на международной арене как безоружная держава. Это новая роль для Японии, которая до вчерашнего дня была вооружена с ног до головы как империалистическая держава».

Ояма рассматривал безоружное государство как лишенную мощи державу, где мощь в основном ассоциировалась с вооруженными силами и полицией. Отвечая возможным циничным критикам, что лишенная военной мощи держава вряд ли будет настоящей державой, он предлагал новую концепцию суверенитета, провозглашенную в уставе Организации Объединенных Наций. Подобная концепция, как полагал Ояма, приведет к созданию «новой Японии». Свои чаяния о будущем Японии Ояма заключил следующим важным комментарием: «Необходимым условием существования Японии как безоружного государства является установление прочного мира».

Среди многочисленных мер со стороны союзных держав, которые бы лишили Японию возможности вновь развязать войну, было введение запрета на деятельность всех институтов, считавшихся «корнями милитаризма». Как следствие, были распущены Бутокукай и его филиалы, а также Общество Черного Дракона. Были запрещены как классические будо и будзюцу, так и современные дисциплины. Но союзники не могли точно определить, что же следует понимать под современными дисциплинами, и одна из них — каратэ‑ до — оказалась вне поля зрения оккупационных властей и ею продолжали открыто заниматься.

Постепенное возрождение занятий всеми дисциплинами началось с того момента, когда в 1947 году союзные державы решили сохранить некоторые классические будзюцу и создать новую современную дисциплину, тайхо‑ дзюцу (искусство задержания), в качестве мер по самообороне, необходимых при подготовке японских полицейских для довольно децентрализованной системы охраны правопорядка в Японии. В следующем году кэндо и дзюдо были признаны необходимыми для обучения личного состава правоохранительных органов дисциплинами; и уже переориентированные в сторону спорта эти современные дисциплины стали доступны для широкой публики. Вначале к этим, ставшим спортивными дисциплинам японская общественность относилась довольно настороженно, и занятия ими не нашли широкого распространения. Однако их популярность стала расти, когда служащие в различных родах вооруженных сил поголовно увлеклись кэндо, дзюдо, каратэ‑ до и айкидо; многие японские специалисты жили за счет обучения этим дисциплинам.

В конце сороковых Япония столкнулась с серьезными внутренними проблемами, одной из которых было возрождение националистической идеологии. Крайние националисты своими политическими убийствами и другими жестокостями стремились взорвать установившееся в стране социальное и политическое согласие. Японские полицейские силы, будучи сильно децентрализованы, оказались неспособными противостоять подобным проявлениям насилия, так что главнокомандующий союзных войск издал законодательный акт, направленный против действий всякого рода возмутителей порядка. Но лишь начало Корейской войны в 1950 году привело к существенному повороту в политике оккупационных войск, которая до того времени была направлена на демилитаризацию и демократизацию Японии.

С началом Корейской войны были официально сняты все запреты на занятия как классическими, так и современными дисциплинами и было вновь открыто общество Бутокукай. Главнокомандующий союзными войсками распорядился, чтобы японское правительство в отсутствие союзных войск взяло на себя обеспечение внутреннего порядка, поскольку войска нужны были на корейском фронте, и создало национальные полицейские резервы. С этой поры и стали беспрепятственно заниматься классическими, а также и современными будзюцу, созданными с целью обучения полицейских, а кэндо и дзюдо были выбраны основными средствами физического воспитания для всех японских полицейских.

Возрождение полицейских сил послужило прелюдией к последующему перевооружению, ставшему необходимым после окончания оккупации Японии союзными войсками. Хотя полицейские силы и могли поддерживать внутренний мир и порядок, они не были способны защитить страну от внешней угрозы. Поэтому в 1950 году были увеличены национальные полицейские резервы, получившие название Корпус национальной безопасности, который двумя годами позже, после существенного пополнения, стал именоваться Силами Самообороны, включающими сухопутные, морские и воздушные войска, но не располагающими средствами для ведения наступательных действий за пределами собственной страны. Все военнослужащие Сил Самообороны должны были упражняться в дзюкэн‑ дзюцу, искусстве владения штыком, являющемся классическим будзюцу, и участвовать в занятиях тосю какуто (рукопашная схватка), вновь созданной современной дисциплины; кэндо и дзюдо использовались для физического воспитания, и им была придана спортивная направленность.

В 1950‑ е годы стали набирать популярность среди японцев современные дисциплины. В 1952 году был вновь открыт Бутокудэн, и, как прежде, это место стало центром национального развития классических воинских искусств и принципов (путей) и их современных аналогов. Генералы Кертис Б.Лемэй и Томас Э.Пауэр из стратегического командования военно‑ воздушных сил США, ревностные почитатели дзюдо, способствовали общему подъему современных дисциплин в послевоенной Японии. При содействии этих двух энергичных офицеров стратегическое командование военно‑ воздушных сил США утвердило программу военно‑ прикладной подготовки для собственного состава как в Японии, так и в США. Эмилио Бруно, старейший представитель неяпонского дзюдо в Америке, стал ответственным за эту программу, которая включала изучение и обучение методам самообороны и способам выживания для военных летчиков, а также обучение самообороне подразделений воздушной полиции и являлась программой физического воспитания и спорта для всего состава стратегического командования военно‑ воздушных сил США. Ведущие японские представители современных дисциплин были привлечены для обучения и показа своего умения в США. Первой подобной поездкой в 1953 году руководил Котани Сумиуки из Кодокана.

Договор о безопасности, подписанный, как и договор о мире между США и Японией, в один и тот же день в 1951 году, действует и до сих пор. После того как в начале следующего года мирный договор вступил в силу, закончилась оккупация Японии союзными войсками, и Япония вновь обрела независимость. Однако, согласно договору о безопасности, США сохраняли в определенных районах страны свои вооруженные силы в виде военно‑ морских баз. И в Японии существует сильное недовольство по поводу данного пакта. Те, кто домогается его отмены, зачастую прибегают к таким насильственным действиям, что правоохранительным органам для подавления беспорядков приходится идти на решительные меры. А поскольку неприемлемые для центрального правительства политические требования могут вылиться в грозящие внутреннему спокойствию страны беспорядки, Япония нуждается в вооруженных силах, достаточных для поддержания правопорядка, для борьбы против широкомасштабной подрывной антиправительственной деятельности внутри страны.

Многие японцы опасаются возврата к военной диктатуре. И проблема перевооружения Японии задевает за живое многих людей в мире, у кого свежи в памяти все ужасы захватнических войн Японии. На внутриполитической сцене перевооружение становится предметом самых жарких споров и источником гражданских волнений. Левые и конституционалисты считают, что перевооружение является прямым нарушением конституции, тогда как правые ратуют за него, считая необходимым для того, чтобы избавиться от присутствия иностранных войск и баз на японской земле. Большинство японцев, похоже, искренне надеются, что они как нация будут содействовать благу человечества в мире без войн, и считают верным для собственной страны следующее замечание: «Империя, пусть и вооруженная, ратует не за войну, а за мир».

Подобные умонастроения среди широкой общественности в немалой степени толкали правительство на то, чтобы подорвать значение классических воинских искусств и предать их забвению. На место классических дисциплин правительство пытается выдвинуть современные дисциплины, находящиеся под управлением демократических национальных федераций. Хасэгава Нёдзэкан (род. в 1875г.), известный журналист, сторонник либеральных демократических и социальных реформ, писал в 1952 году в своей книге «Усинаварэта Нихон» («Утраченная Япония»): «Мы не должны забывать, что спартанское, целенаправленное военное воспитание мешает развитию человеческого разума и способствует проявлению инстинктивной, неосознанной грубой силы воли. Оно толкало японских солдат на зверства, чинимые на вражеской земле. Настоящая сила воли, достойная человека, не может быть воспитана такого рода занятиями». Однако, несмотря на его благие намерения, критика со стороны Хасэгавы «военного воспитания» не правомерна. Если он ставил на одну доску и классические, и современные будо и будзюцу, то его доводы несостоятельны. Ему не хватало понимания самой сути классических дисциплин, поскольку он не был с ними знаком. И тем не менее его замечания оказали влияние на существенную часть японской общественности, которой классические дисциплины представлялись пережитками феодальной системы «военного обучения».

Современные дисциплины, наподобие кэндо и дзюдо, находившиеся под патронажем отдельных национальных федераций, были широко популярны как в Японии, так и за ее пределами в 1960‑ е годы, в эти годы они стали иметь спортивную направленность. Создание в Токио в 1964 году Ниппон Будокан (Зала японских воинских принципов) сделало этот город важным центром по развитию современных дисциплин. Росту популярности современных дисциплин способствовало проведение чемпионатов мира по кэндо, а дзюдо помимо этого стало еще и олимпийским видом спорта. Японцы придали сугубо спортивную направленность и каратэ‑ до, по которому также состоялись чемпионаты мира. Несмотря на нынешнюю тенденцию использовать некоторые современные дисциплины в качестве «спортивных будо», в самой Японии ширится протест против использования любой современной дисциплины в спортивных целях.

Бывший заместитель министра промышленности Сахаси Сигэру, находящийся ныне в отставке, но все еще имеющий влияние в правительственных кругах, является искушенным знатоком айкидо, современной дисциплины. Он решительно восстает против использования классических и современных дисциплин в спортивных целях. Явно ощущается влияние ёмэйгаку в следующих его рассуждениях из книги «Син‑ но Будо» («Истинное будо»), опубликованной в 1972 году: " Очень немногие японцы знают, что такое настоящее будо. Больше всего о нем пишут глубоко начитанные лица, но не те, кто связан непосредственно с будо. Теория царит всецело в умах этих писателей, но их телам не хватает опыта, а посему им недоступно понимание будо… Будо не спорт. Оно коренится в бу, отточенном умении, необходимом в боевых рукопашных схватках, поднятых до уровня до, пути, которым необходимо следовать человеку… Будо стремится посредством бу выявить предназначение человека в жизни. Однако бу всего лишь первый шаг на пути к сатори [просветлению], конечной цели. Сатори невозможно выразить словами, а только действиями… Только опыт, как заметил Миямото Мусаси в своей книге «Горин‑ но Сё» («Книга пяти кругов»), имеет значение. Как раз танрэн (закалка), тайна успешного обучения, означает, что неустанное обучение в течение всей жизни является путем самосовершенствования [сатори]".

Сахаси утверждает, что правильно ведущееся обучение будо развивает такое личное качество, как сунао (дословно: простой и прямой), т.е. способность относится к людям в соответствии с тем, что они говорят и делают. Но он также подчеркивает умение избавляться от кодавари (дословно: предубежденность, предвзятость) как черты характера, что достигается занятиями классическими дисциплинами; это способность преодолевать нежелательные сознательные привязанности, превращающиеся в предубежденность. Сахаси призывает японскую молодежь воспитывать себя в истинном духе будо с тем, чтобы достичь умиротворенности сознания. Если обучение будо ведется в классическом стиле, то, как полагает Сахаси, подобные занятия идеально подходят для всех граждан, чтобы научиться сначала умению «открыть» собственное сознание, затем его «направить» и, наконец, «заставить слушаться». Дальше он утверждает, что многое, именуемое сегодня будо, вовсе таковым не является. Настоящее будо, говорит Сахаси, " учит человека находиться между жизнью и смертью и обучает разум. Дзюдо и кэндо [в том виде, в котором они трактуются сегодня] не являются настоящими будо. Они [представители современных кэндо и дзюдо] должны усвоить дух классических дисциплин, а не чисто спортивный дух. Техническая сторона не должна заслонять духовность будо. Ведущееся должным образом обучение формирует хонтай (дословно: сущность), которой является нравственность. Формирование нравственного стержня ведет к нравственному поведению человека и способствует благу всего человечества… Если тело и дух в согласии, то нравственность исходит от человека естественно, как цветок развивается из бутона".