Политическая модернизация – это переход отсталых, традиционных обществ к современном моделям политической системы.

Теория политической модернизации зародилась в США в конце 1950-х годов и была впервые обоснована в трудах известных американских политологов Г. Алмонда, Д. Пауэлла, Д. Эптера (Аптера), Л. Пая, С. Эйзенштадта (Айзенштадта), С. Хантингтона.

Авторы теории политической модернизации указывали на то, что в ходе этого процесса меняются роль и место личности в политике и обществе, существенно расширяются возможности самореализации личности. С умножением и дополнением форм разделения труда и развитием общества от простых форм к более сложным возрастает разнообразие образа жизни, социальных отношений, появляются новые группы интересов.

По вопросу о движущей силе политической модернизации в западной политологии преобладает функциональный подход Алмонда–Пая. Он включает в себя три процесса.

1) Структурная дифференциация институтов политической системы (постепенное формирование системы разделения властей в традиционных обществах);

2) Возрастание способности политической системы к самообновлению (мобилизация всех социальных ресурсов для удовлетворения запросов общества, в целях профилактики и смягчения социальных конфликтов, гарантирования общественного порядка и прогресса; передача новым поколениям образцов политического поведения для обеспечения выживаемости и легитимности самой политической системы);

3) Тенденция к равноправию (обеспечение всем социальным группам и гражданам реальной возможности активного политического участия и занятия ответственных государственных постов выходцам из любых общественных слоев).

Согласно версии С. Хантингтона, политическая модернизация – это, прежде всего, институциализация политических организаций и процедур, поскольку только сильные и стабильные государственные институты способны обеспечить эффективную адаптацию и реагентность политической системы к постоянно меняющимся условиям внешней среды и социальным запросам.

В качестве критериев политической модернизации Г. Алмонд и Д. Пауэлл предлагают следующие показатели:

1) Дифференциация политических ролей (появление новых самостоятельных политических структур, выполняющих специализированные функции или частично подменяющих собой прежние политические структуры: так, часть функций политических партий и профсоюзов по выражению интересов определенных социальных групп выполняют лобби, группы давления);

2) Специализация политических институтов (в ходе социально-политической дифференциации в традиционных обществах появляются специализированные политические институты: политические партии, заинтересованные группы, СМИ, клиентелы и др.; каждый из них выполняет в обществе свою функциональную роль, но одновременно все они соединяются в общую систему, развивая внутри её специализированное взаимодействие друг с другом);

3) Специализация политической культуры (политическое мышление и политическая деятельность людей обретают всё менее эмоциональный и всё более осмысленный характер, опираются на рациональные начала – конкретные факты, точную информацию, правовые основы – и становятся конструктивными и прагматичными).

Исходя из теорий Г. Алмонда, Л. Пая, Д. Пауэлла и С. Хантингтона, можно прийти к выводу, что в сегодняшнем мире не существует ни «традиционных», ни «современных» политических систем в «чистом» виде: любая современная политическая система является смешанной по характеру. Однако преобладание в ней тех или иных элементов указывает на уровень достигнутой в ней политической модернизации.

Современные теоретики политической модернизации выделяют два её типа:

1) Первичная политическая модернизация, прошедшая в странах Западной Европы и Северной Америки в XVI-XVIII вв. Она начиналась в Европе с Реформации церкви (XVI в.) и была закреплена эпохой Просвещения (XVII-XVIII вв.) Реформация и Просвещение преобразовали духовную сферу, затем произошла трансформация экономики и социальной структуры; в результате сформировалось гражданское общество, которое, в свою очередь, сконструировало соответствующую ему новую политическую систему. Возникший в результате этих преобразований современный (евроамериканский) тип общества характеризуется:

рациональной организацией;

секуляризацией основных институтов;

автономизацией личности и её ориентацией на инструментальные ценности (технологии, точные науки, потребление, прогресс);

высокой социальной мобильностью и активностью людей;

подчинением закону, а не лицам;

стремлением власти к демократическим формам.

Именно такое общество М. Вебер назвал «современным» (в противовес «традиционному»), К. Маркс – капиталистическим, а сегодняшние политологи Запада – индустриальным обществом. На Западе оно сложилось уже к началу ХХ в.

2) Вторичная («догоняющая») политическая модернизация имеет место в ранее отсталых (в том или ином отношениях) странах и регионах в Латинской Америке, Азии, Африке, России.

Сложностью «догоняющей» модернизации является невозможность соблюдения «естественной» логики созревания западных политических институтов: для этого уже нет времени, а соседство и возрастающее влияние политически «модернизированных» стран заставляют отстающие страны еще более ускорять процесс собственной политической модернизации. Между тем, в отстающих «традиционных» странах одни элементы общества уже вполне готовы к усвоению новых стандартов политической жизни, другие – только складываются, а третьи могут вовсе отсутствовать.

Поэтому отстающие страны используют, с одной стороны, помощь стран, уже совершивших модернизационный переход, а с другой стороны, стремятся достигнуть ускорения собственного развития самыми различными методами – от поспешной демократизации своих политических режимов до их жесткой тоталитаризации (повышающей мобилизационный потенциал политической системы).

В этом смысле установление в странах «второго эшелона» капитализма (Германия, Италия), поздно сложившихся в единые государства (середина ХIХ в.), жестких тоталитарно-фашистских диктатур в 1920-1930-х годах также являлось попыткой ускоренной экономической модернизации – но привело к политическому регрессу и мировой военной катастрофе.

В СССР и ленинский революционный переворот, и «замкнутый» в себе сталинский тоталитарно-коммунистический режим, и «частично приоткрытая» хрущевская «полудемократизация», и поспешная горбачевская «перестройка» могут рассматриваться как разноликие формы «догоняющей» модернизации страны (в первую очередь, экономической) в условиях «опережающего» окружения «авангардных» стран. Ни одна из советских моделей модернизации не привела к успеху и не вывела страну на путь динамичного демократического прогресса.

Однако и помощь передовых стран модернизирующимся регионам мира оказалась далеко не однозначной по своим результатам. Попытки прямого внедрения евроамериканских политических стандартов в жизнь латиноамериканских и афро-азиатского регионов, предпринимавшиеся в 1950-1980-х годах, не привела к процветанию. Во всех «догоняющих» странах обнаружилась малоэффективность внедренных западных политических институтов: их деятельность блокировалась произволом коррумпированной бюрократии, а растущее социальное расслоение «традиционных» обществ усилило в них феномены конфликтности и политической нестабильности.

В конце ХХ в. ряд западных политологов пришел к выводу о том, что своеобразие условий политического реформирования «традиционных» обществ требует учета местной специфики. Часть «традиционных» институтов и ценностей могут быть «встроены» в обновленные политические структуры. Возможно проведение не «универсальной», а «частичной модернизации». Наконец, «догоняющая» модернизация может вовсе потерпеть поражение: возможны «регрессирующие» и даже «тупиковые» виды модернизации.

Характеристика политической модернизации

Тем не менее, «параметры» политической модернизации в целом сохраняются данные и в настоящее время описываются следующими характеристиками:

централизация и усиление государственной власти на общенациональном уровне;

растущая дифференциация и специализация политических институтов;

постоянное расширение политического участия масс;

ослабление традиционных (родовых, клановых) политических элит и замена их модернизаторскими элитами;

формирование зрелой политической культуры и др.

Политическая модернизация – функция общей социальной модернизации «традиционных» обществ. В этом смысле показателями ее осуществления являются:

использование современных технологий;

расширение «новых» секторов экономики: вторичного (переработка) и третичного (услуги);

растущая социальная автономия и мобильность индивидов;

развитие СМИ;

идеологический и ценностный плюрализм и др.

20. Политические отношения - это взаимодействие субъектов политики друг с другом и с властью. Политические отношения играют в обществе такую же важную роль, как и отношения экономические, социальные, духовные. Они возникают, когда потребность в управлении и властном регулировании социальных процессов начинает осуществляться при активном участии государства.
Сфера политических отношений связана с политическим сознанием индивидов, групп, классов, общностей. Усилиями профессиональных политиков (лидеров), идеологов создаются конкретные формы политического сознания - идеи, учения, концепции, доктрины (на теоретическом уровне), а также программы, уставы, заявления в связи с конкретными социальными проблемами и т.п. (на эмпирическом уровне).
Сущность политических отношений состоит в том, что это отношения, возникающие между участниками социальных общностей в ходе реализации ими своих индивидуальных, групповых и общих интересов и требующие использования средств государственного подчинения.
Особенность политических отношений, как самостоятельной сферы общественных отношений, можно выразить следующими характеристиками:
- смысл политических отношений - установление связи бытия социальных субъектов (социальных групп, личностей) с проблемами и интересами, свойственными всей социальной общности; возникая при активном участии сознания, политические отношения существуют не в головах людей, а в их поступках, действиях, процессах, взаимоотношениях между субъектами политики;
- деятельный, активный характер политических отношений позволяет обществу с их помощью влиять на многие внешние и внутренние параметры своего существования;
специфическим инструментом политических отношений выступает власть.
Содержание политических отношений определяется отношениями государства и общества; власти и человека, социальных групп, слоев и классов, которые характеризуются чертами консенсуса (договора), конфликтности, единства, сотрудничества, взаимодействия, господства и подчинения.
Политические отношения современного общества многообразны. Их можно классифицировать по четырем основаниям:
- по виду взаимосвязанных субъектов отношения между: активистами партии; партиями; институтами государства; общественными объединениями и т.п.;
- по предмету отношений (по поводу чего сложилось отношение): отношения: власти, политического управления, политического лидерства и т.п.;
- по характеру отношений: сотруднические, конкурентные, конфликтные;
- по механизму своего проявления: стихийные и сознательные.
Политические отношения могут складываться на различных уровнях: локальном, региональном, национальном, международном, глобальном; внешнеполитическом и внутриполитическом. Политические отношения бывают также горизонтальными и вертикальными.
Таким образом, политические отношения представляют собой процесс сознательной деятельности субъектов политики, в котором интегрируется наиболее значимое для них, базирующееся, в свою очередь, на отдельном, конкретном интересе.

еством.
Политические отношения классифицируют по разным основаниям:
1) по субъектам политики различают отношения между нациями (этносами), социальными слоями, индивидами, политическими институтами - государствами, партиями, организациями;
2) по характеру взаимодействия субъектов выделяют отношения господства и подчинения, сотрудничества, соперничества и нейтралитета;
3) по степени и форме влияния на деятельность институтов власти различают отношения реальные и формальные, прямые и опосредованные;
4) по форме участия в политике дифференцируют отношения лояльности, поддержки, оппозиции;
5) по способу выражения различают отношения, официально закрепленные в нормах права, уставах партий и организаций, и отношения, формально не закрепленные.
Специфика всех видов политических отношений состоит в том, что они, во-первых, выражают взаимосвязи между субъектами через власть и, во- вторых, тем или иным образом определяют все остальные общественные отношения.
Совершенствование политических отношений, высокая степень выраженности в них разнообразных социальных интересов составляет содержание политического прогресса. Его критериями являются:
• структурная дифференциация политических отношений;
• характер стимулов политической деятельности;
• наличие компонентов и структур, способных к точной, критической оценке сложившейся системы политических отношений;
• уровень знания и рационального фактора в сфере политики, освобождение политического сознания от мифологических представлений и норм, сковывающих политическую активность;
• развитость политической культуры граждан, степень сформированности у них ценностных ориентации, способствующих поступательному развитию общества;
• гибкость и универсальность форм властвования;
• широкое участие граждан в определении политики государства, в выборе альтернатив развития общества, в осуществлении контроля за властными структурами.
Политические отношения складываются в процессе реализации политических интересов и потребностей людей, действующих в конкретных пространственно-временных измерениях.
Политический интерес выражает отношение между субъектами политики по поводу условий их существования, а политическая потребность — это отношение субъекта политики к условиям существования как к объекту, от которого он зависит и на который направлено его действие. Отличие политических интересов от потребностей, следовательно, заключается в предметах, сторонах, между которыми устанавливаются политические отношения.
Политические интересы классифицируются по нескольким основаниям:
1) в зависимости от субъектов политики (национальные, этнические, партийные, классовые и т.д.);
2) по направленности (прогрессивные, реакционные, консервативные);
3) по сферам действия (внутриполитические, внешнеполитические);
4) по характеру (стихийные и осознанные);
5) с учетом фактора времени (постоянные, перспективные, текущие).
Политические интересы являются базой для формирования политических взглядов, политических общественных настроений, идеологических приоритетов, отражающих потребности социальных групп и слоев общества.
В динамике современных политических интересов прослеживаются две противоположные тенденции: 1) укрупнение, агрегирование политических интересов несколькими ведущими политическими силами; 2) диверсификация политических интересов, т.е. нарастание их многообразия и, как следствие, рост числа точек пересечения. С диверсификацией политических интересов, а также «разрыхлением» прежней жесткой социально-классовой структуры связано постепенное размывание традиционного политического спектра, соперничества правых и левых.
Политика реализуется в пространственном и временном измерениях.
Политическое пространство - это сфера действия политических субъектов, идей, теорий, лозунгов, процессов. Оно является частью общей системы социальных пространств — экономических, правовых, идеологических, культурных и пр.
По вопросу о границах политического пространства существуют две основные позиции - этатистская и либеральная.
Этатизм исходит из идеи максимального расширения политического пространства, необходимости его слияния с пространством социального бытия в целом. В практике тоталитарных государств эта позиция проявлялась в возведении всех социальных проблем до политического уровня, в стремлении решать эти проблемы исключительно политическими средствами и методами, в установлении полного контроля власти над обществом.
Либерализм исходит из противоположной позиции — необходимости сужения политического, пространства до ограниченного круга проблем, требующих обязательного вмешательства государства и других политических институтов: оборона страны, внешняя политика, посредничество в урегулировании социальных конфликтов, борьба с преступностью.
Политическое время - это время деятельности политического субъекта, срок протекания политических событий и процессов, период жизнеспособности и действия тех или иных идей. Оно может ускоряться или замедляться в зависимости от событийной насыщенности.
Концепция времени дала название многим политическим течениям и идеологиям — консерватизму, традиционализму, обновленчеству, авангардизму, прогрессизму. Политическое время обладает также определенными ценностными характеристиками: время подъема, упадка, застоя, перемен, реформ, революций и т.д.
Политическое время отличается от непрерывно текущего астрономического времени не только его конечностью, но и ограниченностью. Оно охватывает главным образом краткие и средние хронологические сроки - от нескольких дней или даже часов до одного — двух десятилетий.
Оптимальное использование времени является показателем эффективности политики и власти. Оно во многом производно от уровня политической культуры общества и степени его политического развития.
На использование политического времени влияют особенности политического пространства. Более сложное, разнородное и протяженное политическое пространство может замедлить протекание политического времени, образовать паузы в политическом процессе.

12. Международная правовая система является сложной нормативной системой, регламентирующей международное общение. Международные правовые нормы в процессе своего функционирования и совершенствования подвержены влиянию норм международной морали и международной политики, на равных началах входящих в состав нормативного международного комплекса. Международная политика в области прав человека, направленная на совершенствование международного законодательства и международной правозащитной системы, испытывает на себе воздействие со стороны как политики, так и морали. Остановимся на анализе действия морального фактора в сфере международной правовой политики в области прав человека.

Цель международной правовой политики в области прав человека — гармонизация национальной правовой политики и привнесение баланса в систему моральных и политических факторов.

Анализ существенных изменений в международной правовой политике в области прав человека позволяет сделать вывод, что одну из ключевых ролей в этом прогрессе сыграло возникновение устойчивой международной морали и изменение ее содержания. Наибольший интерес представляет генезис международной правочеловеческой морали от статуса неуниверсального фактора (что свойственно периоду существования Лиги Наций) к статусу универсальному. Это позволяет констатировать, что моральный фактор не является неизменным: международное право и международная мораль находятся в отношении к эволюции.

В XIX веке возникла доктрина и практика «гуманитарной интервенции» как способа защиты прав человека в так называемом международном праве цивилизованных народов. Мораль цивилизованных государств, рассматривавшаяся практически как неотличимая от морали личности, оправдывала в этот период вооруженное вмешательство в целях защиты прав меньшинств и не предполагала никаких специальных процедур такого вмешательства. Однако во второй половине XX века, когда возникла современная политика в области прав человека, опирающаяся на систему принципов международного права, «гуманитарная интервенция» утратила легитимность.

Современная мораль международного сообщества полностью согласуется с закрепленной в международных соглашениях ориентацией не только на индивидуальные, но и на коллективные действия, связанные с защитой прав человека. Данный сюжет еще раз свидетельствует о том, что сама международная мораль, носителем которой до недавнего времени были исключительно государства, не является статичным феноменом. Моральные ценности изменяются во времени, но при этом они призваны стабилизировать правовые и политические нормы. Изменение моральных ценностей лежит в основе изменения международно-правового порядка и системы международных отношений. Так, с некоторыми оговорками можно принять мысль о том, что Всеобщая декларация прав человека, принятая в качестве рекомендации, явилась результатом коренных изменений в международных отношениях, произошедших под влиянием роста сил демократии, мира и социализма (а точнее, под воздействием послевоенной демократизации мира). На этапе биполярной системы мира (1940—80-е гг.) важнейшим моральным прорывом стало утверждение идеи и практики общедемократических политико-правовых и морально-правовых ценностей.

Начиная с 1990-х годов и по сей день в условиях противоборства двух моделей миропорядка (однополярности и многополярности) моральный фактор по-прежнему не является гомогенным: здесь существуют совершенно различные тенденции. Одна из них связана с сохранением статус-кво идеи совпадения общецивилизационного морально-правового (как и политико-правового) идеала с западными либеральными ценностями. В качестве альтернативы гомогенному универсализму выступает релятивизм, который обосновывался еще советской доктриной. Сегодня вполне можно говорить и о кризисе гомогенного универсализма, и о недостаточной продуктивности современного релятивизма, что отнюдь не содействует укреплению международной правозащитной системы. Поэтому все внимание ныне уделяется доктринальному согласованию подлинно демократического международного морально-правового стандарта. Без него никакие стандарты в области прав человека не могут быть эффективно имплементированы.

Наивысшую гуманистическую ценность имеют правовые и политические нормы, производные от универсальных моральных ценностей. Однако сами эти универсальные ценности не могут и не должны быть односторонними. Они по своей природе формируются во многом благодаря содействию международного права. Таким образом, международное право не только закрепляет мораль, но и развивает ее (взять хотя бы запрет многочисленных видов дискриминации, полностью противоречащей высокому моральному статусу личности). Это говорит о том, что само международное право обладает мощным потенциалом по упрочению позиций международной морали и свойственного ей нравственного сознания.

Именно современное международное право, признав и закрепив в качестве идеала архитектуру мирового порядка, направленную на защиту и поощрение прав человека, стало ярким примером совмещения моральных и правовых норм. Однако если прежнее право не было склонно придавать правам человека всеобъемлющее значение, то современное право, а с ним и современная международно-правовая политика обрели особые нравственные императивы в качестве основы. Именно это дает возможность охарактеризовать основной вектор воздействия международного права на современный мир: главное здесь — гарантирование движения мира от «неправа» к праву. Прежнее международное право выглядит на этом фоне «неправом», поскольку оно не несло в себе общецивилизационных стандартов. Таким образом, оценку международного права можно выносить на основании оценки тех моральных ценностей, на которых оно базируется. Если в нем отсутствуют общезначимые моральные стандарты, то оно не в достаточной степени является правом, ибо общезначимость есть критерий законно признанного и действующего международного права.

Поэтому становится вполне понятно, что международная правовая политика в области прав человека, которая является сложным явлением, с одной стороны, движима моральным фактором, а с другой — сама является моральным фактором.

В международной правовой политике остается еще много сугубо политических моментов. Например, дух политизации присутствует в многочисленных отчетах по правам человека; отчеты госдепартамента США грешат политизированностью. В связи с этим уместно поставить вопрос о том, что внутреннее преобладание политики над правом в самой международной правовой политике в области прав человека означает преследование тем или иным государством своего национального интереса, а гуманитарная сфера оказывается всего лишь средством.

Правовая политика в области международного права, и особенно в области прав человека, нацелена на решение задачи взаимного усиления правовых и моральных норм. Пожалуй, нет ни одной такой отрасли международного права, где взаимосвязь права и морали не была бы так очевидна, как права человека и связанное с ними гуманитарное право. Однако эта связь становится достаточно подвижной и непрямолинейной. Право перестает быть всего лишь формой, в которую облекаются моральные притязания, — оно становится моральным эталоном для оценки допустимого и недопустимого. В этом случае правовая и моральная оценки начинают совпадать, но уже не в одностороннем, а во всеобщем плане. Универсализация международных правовых норм создает условия для образования достаточно широкого международного сообщества и консолидации его моральных установок.

Моральная основа прав человека, а следовательно, и соответствующей правовой политики, вполне аксиоматична. Достаточно указать на моральный источник прав человека — человеческое достоинство, находящийся в основе правового статуса личности по современному международному праву. Поэтому международная правовая политика в области прав человека направлена на утверждение человеческого достоинства, во-первых, как особого предмета охраны и, во-вторых, как особого предмета защиты. Это выражается в защите высокого правового статуса, которым обладает современная личность. На защиту правового статуса направлены национальное законодательство и национальная политика. Эту же цель преследует и международная правовая политика, предусматривающая развитие международного законодательства и совершенствование правозащитной системы на универсальном и региональном уровнях. Следовательно, говоря о достижении согласия государств или всего правозащитного сообщества относительно международного стандарта прав и свобод человека, нельзя не учитывать того, что в его основе находится международный моральный стандарт. Цель международной правовой политики — поддерживать и развивать этот стандарт правовыми средствами, с учетом процессов, происходящих в сфере моральных идеалов и ценностей. Можно с уверенностью говорить о юридическом закреплении на уровне международного правопорядка моральных ценностей, с которыми согласно большинство акторов международного общения (хотя зачастую и чисто номинально, т. е. без особого стремления следовать им).

Не следует забывать и о том, что данные ценности обладают статусом именно морального идеала. Таким образом, движущей силой международной правовой политики является стремление к возможно полной реализации морально-правового идеала. Права человека, равно как и соответствующая политика, не являются сугубо прагматичными и по своему духу чужды небезызвестной доктрине реализма (неореализма) в международных отношениях, которая допускает использование всех средств достижения абсолютизируемого национального интереса и действует таким образом сугубо рационально.

В философской литературе достаточно давно обоснована идея о несовпадении рационального и ценностного подходов при освоении человеком мира. Данный вывод может и должен быть экстраполирован на международное право в сфере прав человека. На наш взгляд, у истоков этой отрасли находится не принцип рационализма, а принцип ориентации на признание равной ценности всех членов человеческой семьи, что предполагает отказ от опыта неприязни и дискриминации. В этом контексте вполне понятной и перспективной становится мысль А. Веллмера о том, что «...принцип прав человека не может прямо вытекать из принципа рациональности. Это самостоятельный моральный принцип, обоснование которого должно отличаться от обоснования самого принципа рациональности»[4]. Противоречие между рациональностью и правами человека снимается при переходе к коммуникативной модели рациональности. Принципы равных свобод и коммуникативной рациональности «нуждаются» друг в друге, но они ни в коем случае не следуют друг из друга. И в этом смысле свобода и разум не совпадают в современном мире, даже если потребность и цель отрицательной свободы — рациональная, коллективная свобода[5].

На сегодняшний день универсализм, в котором достаточно ясно прослеживаются западные морально-правовые ценности, связывающие воедино права человека, правовое государство и демократию, уже неприемлем. Это вызывает целый ряд затруднений, и дело здесь не только в определенной нерешенности процедурных вопросов защиты прав человека и в недостатках работы конвенционных (имплементационных) и институциональных органов, а в отсутствии гетерогенного по своей природе морального идеала, который мог бы быть воспринят всем человечеством.

Сегодня фундаментальным приоритетом становится уже не принятие новых соглашений по правам человека, а имплементационная и контрольная политика. Имеется огромный массив международных правовых соглашений в области прав человека, нормы которых нужно реализовывать при осуществлении соответствующего контроля. В этом плане международная правовая политика в области прав человека нуждается в выработке ценностного консенсуса участников гуманитарного пространства. Реализация международного правового стандарта прав человека, закрепляющего универсальные морально-правовые ценности, так или иначе актуализирует эти ценности, т. е. «распредмечивает» их. В ходе этого как раз и возникают проблемы обнаружения их абстрактного характера. Абстрактность оказывается хороша для технико-юридической стороны дела, но не для осуществления правочеловеческих норм.

Это объективно переносит задачу модернизации морального фактора на новый уровень: на современной имплементационно-контрольной стадии моральный фактор не утрачивает, а, напротив, усиливает свою значимость. Одновременно планируется пересмотр состава международного правозащитного сообщества в сторону его расширения. В результате оказывается, что ведущими субъектами в области выработки нового ценностного консенсуса становятся международные организации межправительственного и неправительственного характера (при этом первые с данной задачей пока не справляются). Неправительственные международные организации, не согласные с доминирующей доктриной прав человека, пытаются выработать новый консенсус. В качестве наглядного примера можно привести женское правозащитное движение. Безусловно, поиски интегральной доктрины прав человека отразятся и на институциональном аспекте прав человека.

Если права человека являются правовым и моральным фокусом современного миропорядка, то правовая политика в области прав человека является системообразующей в современной международной правовой политике. Это требует реальных гарантий их обеспеченности. Здесь международная правовая политика в области прав человека совпадает с общей направленностью международного права на обеспечение средствами международного правопорядка защиты ценности каждого человека, а также идеала человеческой личности, заявленного во Всеобщей декларации прав человека. При этом можно говорить не только о правообразующей силе современного морального мышления, но и о моралеобразующей функции международно-правового мышления.

Международная правовая политика в области прав человека не только развивает эти права, но и развивает и уточняет находящийся в их основе идеал свободной личности. Она предусматривает сочетание осознания своих прав и необходимости их признания за другими людьми. Права, которые неотъемлемо принадлежат такой личности, предполагают одновременно ответственность и выполнение предусмотренных основными международными документами обязанностей как со стороны государства, так и со стороны личности. В связи с этим именно моральный фактор становится весомым элементом создания полной и законченной системы обеспечения прав человека.

Моральный фактор не существует в чистой форме, он всегда формализован. Однако эта формализация не является абсолютной. С одной стороны, действительно, моральные постулаты были развиты и воплощены в то, что мы называем сегодня правами человека. Но приобретение ими формы юридических прав не означает их полного перехода в право.

В противном случае и всю международную нормативную систему стоило бы свести к нормам права. Международное право как мощнейшая нормативная подсистема регулирования международных отношений включает в себя моральные нормы в преобразованном, синтезированном виде, но не отрицает относительной самостоятельности других нормативных подсистем, которые аналогичным образом приобретают «гибридный» вид. Как моральная, так и политическая подсистема включает в себя правовые модификации.

Поэтому международная правовая политика предусматривает усилия по наполнению международного общения нравственным содержанием в духе общецивилизационного морального стандарта, осуществляющего его трансформацию в международные правоотношения и в международную правовую ответственность.

Всеобщая декларация прав человека по своей природе есть изложение прежде всего морального идеала. Равным образом и Устав ООН затрагивает и закрепляет моральные аспекты взаимодействия между государствами. Но со временем и Устав ООН, и Всеобщая декларация прав человека стали краеугольным камнем новой отрасли международного права. Всеобщая декларация прав человека обрела силу обычая и стала рассматриваться как источник международных обязательств. Еще на Тегеранской конференции в 1968 году было зафиксировано, что Всеобщая декларация прав человека является обязательным документом для членов международного сообщества, а также общей нормой, к реализации которой должны стремиться народы всех стран. Но от этой юридической профилированности она не перестала быть документом, обладающим моральной силой. Именно ее моральный потенциал стал движущим фактором того, что основные ее положения нашли свое отражение в конституциях молодых государств (1960—70-е гг.) и в конституциях «четвертой волны» (1980—90-е гг.). А дальнейшее развитие ее положений во всем комплексе международных документов, одни из которых обладают преимущественно моральной силой (декларации, резолюции), а другие — обязательной юридической силой (конвенции), демонстрирует то, что международная правовая политика в данной области также отличается внутренней системной сложностью. Поэтому перевод всех международных документов в ранг сугубо правовых юридических актов нецелесообразен.

Как показывает практика, именно декларации и резолюции являются основой для разработки обладающих обязательной юридической силой международных актов. Однако это совершенно не означает их вспомогательной и преходящей функции, нечто вроде «резолютивного права», временно восполняющего пробелы. Морально-правовые документы являются в чем-то самозначимыми. Недостаток в обеспечении этого сегмента международного законодательства способен привести к негативным последствиям: например, международная политика может остаться без ориентиров. Формой реагирования международного сообщества на возможные затруднения в развитии законодательства и правозащитной практики становятся усилия по опережающей выработке декларативных документов. Например, Венская декларация 1993 года, принятая на Всемирной конференции по правам человека, подвела итоги и наметила перспективы развития прав человека в своих рекомендациях. Декларативный момент — это не недостаток, а сущностный элемент. Поэтому нельзя согласиться с тем мнением, что в вопросе о правах человека главное — это не столько их провозглашение, сколько осуществление. В действительности же важен сам факт их провозглашения.

Морально-этические нормы положены не только в основу международной правовой политики, но и в основу мировой политики, от которой во многом зависит характер миропорядка, определяющего позитивные или негативные условия обеспечения реализации прав человека. Интегрированные в контекст правовой материи, они становятся морально-правовыми ценностями. Ориентация мировой политики на права человека означает ее нахождение как в координатах международного права, так и в координатах международной морали. Разрешенность коллизий между правом и моралью, присутствующая в международном праве в сфере прав человека и устанавливающая ядро, в котором совпадают свобода, равенство и справедливость, содействует и разрешению коллизий между моралью и политикой. Отсюда следует признать необходимость повышения фактора морали не только в международном правопорядке, но и в политике, когда мораль становится средством регулирования международных отношений.

Однако не стоит относиться к повышению морального фактора с позиций благодушия. Зачастую повышение морального фактора вызывает целый ряд проблем. Например, доктрина «гуманитарной интервенции» исходит из превозношения морали над правом. Вмешательство во внутреннюю компетенцию других государств, которые не справляются с выполнением взятых на себя обязательств и допускают нарушения прав человека, оправдывается моралью. Но при этом гипертрофия морального фактора вплоть до отрицания формальных международных процедур приводит к усилению политического фактора, эмансипирующегося и от права, и от морали. В этих условиях сила уже не ограничена ничем, разве только финансовыми ресурсами.

Поскольку безопасность личности и всего мирового сообщества достигается именно с помощью позитивного права, перед правовой политикой в области прав человека стоит задача осуществления инновационных мер по гармонизации на международном правовом уровне естественного и позитивного права.

Международная правовая политика в области прав человека, являясь порождением современного международного права, одновременно служит инструментом его совершенствования. Этого невозможно было бы достичь без включения в формат международной правовой политики в области прав человека морального фактора.