Задание. Прочитав текст внимательно, отложите его

Прочитав текст внимательно, отложите его. Найдите неправильные утверждения, запишите их номера.

1. Чтобы понимать стихи Пушкина, недостаточно читать их внимательно и непредвзято, нужно знать мнения комментаторов.

2. Во второй строфе Пушкин говорит не от своего лица, а предвидит, что о нем будут говорить после смерти.

3. Нельзя прощать клевету, нужно объяснять толпе ее ошибку, полагает Пушкин.

4. Достаточно известно отрицательное отношение Пушкина к Радищеву.

5. “Памятник” ясно называет сознательные цели, которые Пушкин ставил в своем творчестве.

6. Считая, что Пушкин писал о посмертной славе, которая исказит смысл его творчества, легче объяснить замены отдельных строк в рукописи.

N80

Пушкинский " Памятник" - построчный ответ державинскому, и этот осознанный параллелизм способен многое сказать о том, как изменилось в последующем веке самосознание поэта, да и просто человека. " Поправки" Пушкина весомы даже если сделаны легким и невольным взмахом пера. Итак, " Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный..." Пушкин исправляет: " нерукотворный". И добавляет, что его памятник выше имперского Александрийского столпа. Далее: " Славянов род" - и " хоть один пиит". " Славянов род! - вот что дает надежду на личное бессмертие, вот величественная единица счета в пору национального самосознания и самоутверждения. Насколько увереннее Державин - не оттого ли, что за ним и над ним целый славянский род, в бесконечности которого и в праве на всеобщее уважение он ничуть не сомневается? Пушкин не то чтобы пессимистичнее, но ведь пиит может родиться или не родиться, подать или не подать голос, а неспроста добавленное " жив будет хоть один" вообще приближает существование поэзии к роковому пределу: этот " один" может и сгинуть... И как изменилась единица счета: не слитная масса, не род, державно осеняющий собственным почетом своего певца, а индивидуальность, не вселенское признание, а способность хоть одной души к сочувствию, голос избранного родства. Перейдем к строфе третьей. Здесь пушкинское вмешательство наименьшее: и у него - великая Русь и населяющие ее языки, хотя разница все-таки есть: у Державина - географические границы империи, у Пушкина - населяющие ее народы, люди. Но здесь только указание на размах Славы, лишь приступ к ответу, чем будет славен поэт. Главное - впереди. Державина из безвестности поднимает прикосновенность к царям, небесному и земным, к добродетелям воспетой им Екатерины и к богу, о коем и с коим ведет он сердечные беседы. В космосе восемнадцатого века они, бог и царь, равно необходимы человеку для самоуважения и самоутверждения. Сама истина, цель, к которой извечно стремятся разум и сердце, становится особенно дорогой оттого, что ее внушают государям. Улыбка - это и та доля независимости, которую себе может позволить принципиально зависимый человек, и граница своеволия: улыбайся, шути, но не восставай. Улыбка - знак домашности, союзничества, внутреннего мира. Что же у Пушкина? Совсем иное: чувства добрые, свобода, " милость к падшим призывал". Правда, царскую милость, но к тем, кто восстал против царя. Пушкин уходит из-под обаяния самодержавной государственности. Нерукотворный памятник, воздвигаемый поэтом самому себе, выше столпа, воздвигнутого царем царю, и, главное, разницу не измерить погонными метрами, разница нерукотворна, как сам памятник, неподвластна официально установленным меркам почета и славы.Что же касается пятой строфы пушкинского " Памятника", то она давно вызывает недоумения и споры. " Загадочная, волнующая своей непонятностью строфа, совершенно не увязывающаяся со всем строем предыдущих строк", - сказал о ней Вересаев. Однако смысл и этой строфы зависит от державинского " Памятника". Пушкин писал для читателя, у которого знаменитый и недавний завет Державина был на слуху. " Возгордись... Презирай..." - рядом с этими призывами Пушкин и вправду словно бы скептически покорен: " будь послушна... не оспоривай...". Но и это - продолжение все того же различия. Только после того, как Державин обозначил свою прикосновенность к царям, небесному и земному, только после того, как он ощутил себя наинужнейшей частью и мироздания и здания государственного, он готов принять венец бессмертия. Это как выслуженное дворянство, как патент на благородство, добытый трудами и врученный по трудам: не случайно незнатный Державин уязвленно и гордо отметил свое возвышение из безвестности: " Венчай", - требует Гаврила Романович; " не требуя венца", - говорит Пушкин. Даже не " не требуй", а именно " не требуя", вскользь, в деепричастном обороте. Но отчего же не требовать? Сам же только что, нимало не скромничая, перечислил свои заслуги, для которых понадобились и мужество, и гений. Оттого что - у кого же требовать? У царя? У толпы? " Зависеть от царя, зависеть от народа? " К чему? " Ты сам свой высший суд". Нерукотворный памятник выше способности самовластия оценить заслуги поэта, как оценило оно победу Александра над Наполеоном постановлением столпа. И суд высший не потому, что главнее императорского. Он просто другой, особый, царям непонятный и неподвластный.