Мой русский - язык зэков и бродяг. » письмо Майера

«Мой русский — язык зэков и бродяг», — написал в одном из первых писем Хайн Майер. Мы познакомились по переписке. Я искала военнопленных, принимавших участие в строительстве Вол-го-Дона 50 лет назад, и мне дали адрес господина Майера. На свое письмо я быстро получила ответ, где сообщалось, что приедет несколько человек в Волгоград... Так я познакомилась с господином Карлом Мусетом, о котором мне тоже писал в одном из своих писем господин Майер.

Хайн Майер

Встреча в Хеппенхайме в 2001 г. состоялась благодаря господину Майеру. Он был душой этого мероприятия, главным организатором и вдохновителем.

Хайн родился в Саксонии. Его отец был торговым работником, мама домохозяйка. В 1926 г. пошел в начальную школу, после 4 лет обучения поступил в гимназию. Когда Хайну было 12 лет, в 1933 г. к власти в Германии пришел Адольф Гитлер. Почти все его приняли с восторгом и ожидали перемен. Страна была в упадке, процветала коррупция. Демократы, правившие в стране, были слабые и безвольные, уже не владели ситуацией и не видели выхода из создавшихся проблем. Нужна была сильная властная рука, которая смогла бы быстро навести порядок в стране, объединив всех одной идеей. И пришел сильный Гитлер... Родители Хайна верили ему, как и многие другие немецкие семьи. Да и как может не нравиться национальная идея, объединившая всю страну, которая за короткое время из

слабой и безвольной превращается в мощную империю — Третий рейх.

В День Потсдама, 21 марта 1933 г., лишь спустя 7 недель после захвата власти Адольф Гитлер провозглашает Третий рейх — без согласия народа и свободного парламента. На могиле Фридриха Великого в присутствии рейхспрезидента Гинденбурга, генералитета и национально-консервативной элиты Гитлер представил себя вершителем немецкой истории.

«В то время как миллионы немцев не только взволнованы, Гитлер планирует узаконивание абсолютной власти. При новом устройстве рейха будут распущены все демократически избираемые парламенты земель. Вместо них Гитлер вводит произвольно разделенные округа, гауляйтеры которых назначаются им и ответственны только перед ним. Таким образом закрепляется лишение политической самостоятельности граждан. В качестве образца национал-социалисты выдвигают народную общность, которую они осуществляют с согласия или с помощью силы...

Уже 3 февраля 1933 г. в своей тайной речи перед командующими рейсхвера Гитлер обрисовывает свои империалистические претензии на господство: установленная Версальским договором численность войск в 100 тыс. человек нарушается. Начинается вооружение для «завоевания жизненного пространства на Востоке». В официальных речах Гитлер говорит о мире, согласии и равноправии, одновременно форсируя выход из Лиги Наций в октябре 1933 г. Миф о «расовом враге» используется против всех «неарийцев», в особенности против евреев. Еще в Веймарский период, выступая с предвыборными речами, национал-социалисты говорили об истреблении еврейской расы. До самых последних дней войны они шаг за шагом осуществляли свою угрозу: погромы во время «хрустальной ночи», создание гетто, депортация в концлагеря, уничтожение принудительной работой» [20].

Началась диктатура, расстрелы, погромы, лагеря и, наконец, война, объявленная чуть ли не всему миру. Это немного настораживало немцев, но, пока не касалось конкретно каждого, казалось неопасным и даже где-то правильным.

После школы Хайн Майер поступает учеником в школу Шлезельского бродячего театра. Он был молод, красив, играл на флейте, пел, хорошо декламировал и мечтал учиться драма-

тургии и режиссуре в Берлинской академии кинематографии. Но война изменила почти все его планы. Академию закрыли, а Майера призвали в армию. Он воевал в Польше, Дании, России. Был три раза ранен, но после госпиталя снова фронт, пока не попал в плен к американцам в начале мая 1945 г. У него дома хранится фотография, где он вместе с другими пленными немецкими солдатами застыл перед объективом в ожидании будущей участи. После капитуляции Германии Хайна Майера 13 мая передали в плен к русским.

О своем пребывании в плену спустя годы Хайн Майер совместно с А. Е. Епифановым напишут книгу «Трагедия военнопленных в Сталинграде».

Господин Хайн Майер, один из участников фильма «Русский Вавилон», начал свое интервью такими словами:

— 20 ноября 1949 г. я был осужден на 25 лет каторжных работ и из Горького переведен в Сталинград в тюрьму № 1. Это было бессмысленное обвинение. Я обвинялся в преступлении, которого не совершал. Спустя десятилетия я получил амнистию от высшего прокурора Советского Союза с припиской, что был осужден по политическим причинам... На Волго-Доне я работал в бригаде Вольфганге Ледиха, очень хорошего специалиста. И под его руководством принимал участие в строительстве актового зала, укладывал паркет, который до сих пор в прекрасном со стоянии и ни разу не менялся за более чем 50 лет. Я не хотел быть простым рабочим в лагере и получать мало пищи. Я сло мался бы, не выдержал, как другие пленные. Поэтому в самом начале при регистрации я сказал, что я машинист и могу делать любую работу.

Конечно, Майер ничего этого делать не умел, но он хотел выжить любыми путями и использовал свои артистические данные, рассказывая лагерному начальству, что в Свердловске, в лагере, где он находился до Сталинграда, был даже бригадиром и ему приходилось работать и плотником, и штукатуром, и маляром, и даже кровельщиком.

— Многое мне приходилось видеть, — продолжает Хайн Май ер, — помню, как при строительстве шлюза в камеру, где еще не было воды, упал один из строителей... Как расстреляли четырех немецких офицеров и одного генерала за саботаж. Было много погибших на строительстве канала. Что особенно запомнилось — все были словно в плену, даже русские инженеры, которым за-

прещено было выезжать за пределы строительного района. Между нами — немцами и русскими — сводили до минимума контакты, точнее сказать, они были запрещены. Но мы все равно общались, несмотря на все запреты.

Были и еще более неприятные моменты, когда солдаты вели себя, мягко говоря, не совсем корректно по отношению как к немецким военнопленным, так и к заключенным других национальностей.

В октябре 1955 г. я вернулся домой и стал думать, что мне делать дальше? Куда пойти учиться? На артиста или торговца, как отец? Потом я попал на завод «Фольксваген» и уже не мог себе представить никакое другое место работы. В 1957 г. женился, построил дом, а в 1964 г. у нас родилась дочь.

Последние 10 лет Майер ухаживал за своей тяжелобольной женой, которая могла передвигаться только в инвалидной коляске. Он никогда не уезжал из дома, даже ненадолго. Господин Майер с большой любовью и уважением относился к фрау Майер. В свой первый приезд мы познакомились с ней и даже немного поговорили, она мужественно держалась, несмотря на боль. В мой предпоследний приезд в Вольфсбург, когда фрау Майер уже умерла, в доме чувствовалось ее присутствие. В прихожей на столе стояла ее большая фотография, живые цветы и еще небольшие памятные вещи...

В одном из своих писем Хайн Майер написал: «...настоящий мир можно найти, зная всю правду, к которой причисляются все переживания и точки зрения...»

— В 1992 г. я писал для себя и своих 420 товарищей заявление о реабилитации, — вспоминает господин Хайн Майер. — Каждый документ в трех экземплярах. Эти документы очень долго обрабатывали в России, после чего пять человек не получили реабилитации. Но суть в том, что из 420 немецких граждан 415 были реабилитированы, значит, все обвинения, предъявляемые нам, были ложные и абсурдные. Сталину нужен был материал для работы.

Несмотря на 11 лет плена, я не имею ни зла, ни обиды на прошлое и пережитое. Мои мысли и дела связаны только с мирными целями. Лозунг мой и моих товарищей сегодня — «Стройте мосты, доверяйте друг другу, боритесь против войны». Сейчас у немецких ветеранов с русскими, несмотря на то, что когда-то мы стреляли друг в друга, отношения дружеские.

Хайн Майер много раз был в нашем городе, где сегодня у него много русских друзей и не только ветеранов. Не раз и не два он посещал места бывших лагерей на территории города и знаменитые 40 домиков неподалеку от 7-й Гвардейской, и школу, и лагерь в Бекетовке, тюрьму № 1 и другие, узнаваемые лишь по некоторым оставшимся деталям...

Слишком глубоко в его память врезались годы, проведенные в Сталинграде, но он всегда шутил и вспоминал только смешные или экзотические эпизоды из своей лагерной эпопеи. И конечно, как они организовали театр, как научились ладить с лагерным начальством, как пытались устраивать маленькие театральные и не очень бунты, но все это было не страшно и не зло, а скорее иронично, грустно...

В последний мой приезд в Германию, куда меня пригласили на встречу ветеранов в 2004 г., в Берлине меня встретил улыбающийся и бодрый господин Майер со своей переводчицей Эльвирой. Эльвира несколько лет назад приехала из Казахстана со своей семьей вместе с другими семьями российских немцев и живет в городе Вольфсбурге, неподалеку от Хайна Майера. Мы посидели немного в ресторане, выпили кофе, а затем отправились к машине, чтобы ехать в Вольфсбург. У господина Майера опять новая машина марки «Фаэтон», это уже 66-я по счету и одна из последних моделей завода «Фольксваген». Эта машина действительно напоминала небесный, серебристый фаэтон и парила по автобану, как будто по небу. А наш господин Майер за рулем — просто Шумахер, и дорога с ним всегда кажется не такой длинной. Да, скорости, организаторскому таланту, деловитости, такту и многому другому, что свойственно господину Майеру, можно только позавидовать.

В свои 84 года он даст фору любому 48-летнему господину. Он всегда занят делом, он всегда помнит, кому надо позвонить, к кому сходить или съездить, чтобы помочь, поддержать, поздравить, проведать. Его дом напоминает офис, где с утра до позднего вечера раздаются звонки его друзей, знакомых, представителей прессы или власти из всех уголков Германии и других стран. Он выпускает специальную газету для своих друзей-ветеранов, в которой рассказывает о последних новостях. Он готовит все для встреч ветеранов в Хеппенхайме и, если надо, в других городах. К последней встрече Майер тоже гото-

вился, как и всегда, правда, вот только все меньше становится ветеранов...

Однажды за завтраком, взяв в руки свежие утренние газеты, он произнес: «Так, посмотрим, кто умер?..» И, открыв страничку с некрологами, стал просматривать...

Он сказал это так просто и буднично, как само собой разумеющийся факт... Как мудрец, смирившийся с тем, что смерть — это такое же обычное дело, как и другие дела, которые рано или поздно нам всем придется пережить...

Тогда же я услышала фразу, которая мне запомнилась: «Со своей смертью ты умираешь сам, а со смертью другого надо жить».

ИСТОРИЯ 4-СТУПЕНЧАТОЙ ТЕОРИИ

Еще до съемок фильма «Русский Вавилон» мне присылали документы, фотографии и воспоминания некоторые участники строительства. Одно из таких воспоминаний прислал Зи-гелков.

«Это была огромная стройка. Мы даже не видели границы. Вечером одна бригада входила в лагерь, другая выходила на работу. Это напоминало огромную грязную земляную воронку, в которой люди месили грязь, работая. Все это очень давило на меня. Мы были маленькая команда, примерно 50 человек, а на стройке были сотни и тысячи русских. И все мы были сосредоточены около постамента. Мы таскали арматуру для фундамента Сталина по грязной земле. Это была тяжелая работа».

Почти все военнопленные не знали до плена ни одной рабочей специальности, но в лагере, если ты не специалист, то есть не владеешь навыками какой-либо профессии, ты будешь на самых тяжелых работах. И многие стремились как можно поскорее научиться работать. Вот что написал о своем постижении работы на Волго-Доне и своих впечатлениях Зигелков.

«Это было в мае 1953 г. — стала ли эта историия уже историей? Когда, собственно говоря, начинается история? Как можно стать каменщиком из страсти к этому по «четырехступенчатой теории»! Мне, униженному подсобному рабочему (топчущемуся на нижней ступени иерархии), униженному не только требованиями и придирками каменщиков-специалистов, в мае 1953 г. представился случай избавиться от этого.

Однажды майским утром наша бригада, 25 человек, собралась перед забетонированным фундаментом для четырехугольной башни маяка на берегу Дона. «Маяк должен суживаться кверху», — звучал приказ. И затем команда бригадира: «Четыре мужчины — четыре угла!» Таких же, как и я, желающих стать каменщиками, было еще двое. Но как браться сразу за угол сужающегося маяка? Ведь даже вертикальные углы таят в себе коварство для начинающих. Но все же я отважился и с этого момента стал «специалистом». Эти принудительные работы длились три месяца. Ежедневно мы работали по 12 часов. Выходных не было, так как Москва хотела уложиться в срок. Но все же у меня было достаточно времени, чтобы подумать о способе и манере обращения с мастерком. Таким образом, из собственного опыта я выстроил так называемую «четырехступенчатую теорию каменщика», по которой каменщик всегда может приблизиться к самовоплощению, но это совсем не обязательно! У того, кто никогда не держал в руке мастерок, или у кого отсутствует воображение, у того сейчас могут возникнуть трудности, но все же он должен попытаться «духовно» следовать за мной.

Первая ступень начинается с «напряженного ведения мастерка». Типичным для начинающих является судорожное старание использовать мастерок в соответствии с целью. Обрабатываемый камень является пока нейтральным предметом. Ему не уделяют никакого внимания. Его просто используют потому, что это нужно. На второй ступени следует «одухотворенное владение мастерком». Первые навыки рутины сочетаются с мысленным старанием. Рационализировать движения и уловить их мелодию. Камень как таковой начинает вызывать интерес. Он излучает привлекательность и у него есть, и это может видеть знающий глаз, лицо. И когда чувствуешь его в руке, начинает зарождаться особое отношение к нему. С ним растет каменщик, с ним растет башня. Теперь о третьей ступени — «элегантном владении мастерком». В движении рук, плеч и пальцев начинает угадываться эстетический компонент. Легкость видна во всем. И камень начинает серьезно восприниматься. У него есть свои потребности. Он ищет разговора наедине. Он умоляет, он хочет, чтобы строительный раствор облегал его, обнимал, как руки, просящие любви! Если мне будет позволено такое сравнение. И здесь у каменщиков начинает выделяться душа. Тот,

кто не слышит этой мольбы, никогда не взберется на 4-ю ступень. Ее можно достичь в «одухотворенном владении мастерком». Все тело движется в ритме гармонии души и духа, заставляя, таким образом, мастерок «звенеть», как мы, «инсайдеры», это называем. А зрителям извне остается только полиэстетическое наслаждение. А камень? Камень играет роль ощущаемого любимого существа, от которого на этой фазе обязательно надо суметь отделиться, чтобы обратиться к новому. Это разновидность боли от разрыва, но в то же время и чувство счастья, потому что за этим стоит исполнение воплощенного замысла. Воплощение замысла, потому что маяк растет под «звон» мастерка...

По моим наблюдениям, никто бы кроме меня не смог добраться до 4-й ступени, ведь быть глухим к «мольбе» камня нельзя, хотя я должен признать, что мои наблюдения были ограничены.

Наконец, я тоже должен был строить, строить для коммунизма, за это мы получали 300 рублей в месяц. И их хватило на изготовленные в России карманные часы. Они все еще идут, если я их завожу. И они напоминают мне о «четырехступенчатой теории», по которой человек может стать каменщиком из страсти к этому, но он не должен делать это по какой-либо еще причине.

Расположенный среди коричневой, слегка холмистой степи, на месте Сталинградской битвы лежал наш лагерь. Туда вела ухабистая тропинка длиной четыре километра. Каждый раз после 12 часов работы в сопровождении 4 солдат, усталые и голодные, тяжело ступая, мы брели по ней в лагерь. Каждый погрузившись в свои мысли. Что же это за мысли могли быть тогда, когда вдруг возникшая ниоткуда духовая музыка заставила нас прислушаться. Из-за холмистой местности ничего не было видно, но музыка приближалась и по воле случая мы наконец встретили одну примечательную группу, идущую в свой лагерь нашей дорогой. Эта колонна из двух солдат с автоматами, за ними духовая капелла из пяти мужчин, русских заключенных, и сзади, насколько мы видели, 30 русских женщин, в ряду по пять человек. Они шагали, брюки и куртки из серого сукна и платки. Они были осуждены. Наверное, за воровство у Советского государства или за плохую трудовую мораль, или за клевету на Советский Союз. Кто знает? Это были молодые девушки с ясными глазами и широкими славянскими лицами. В стороне

от них еще два поста и в конце группы еще два солдата с собаками.

Наши конвоиры остановились и позволили этой группе пройти в 10 метрах от нас. Это были 30 улыбающихся нам лиц, машущие руки. Глаза, ищущие контакта, и радостное волнение с обеих сторон. Крики туда, крики оттуда. Вопрос — почему музыка? Ответ — перевыполнили рабочую норму — 150%. Но это была не гордость за достижение, было видно по мимике и жестам. На этой встрече был отпечаток радости и глубоких человеческих отношений в таком бесчеловечном, презирающем людей мире русского суда. И то, что нас объединяло, была общая судьба, одинаковое страдание и отречение и желание поговорить друг с другом, приблизиться друг к другу, посмотреть в глаза и прикоснуться. Но мы были окружены молодыми действующими солдатами, которые не понимали эмоциональной подоплеки этой встречи. Это было нечто большее, чем просто встреча людей в степи. Это был взгляд в еще далекий неизвестный мир.

Когда, собственно говоря, начинается история? И стало ли все это уже историей?

В 1985 г. я был в России и плыл на теплоходе из Ростова в Казань. И там видел свой маяк. Снова нахлынули воспоминания, и я много думал об этом».

По возвращении из российского плена господин Зигелков, не имея никакой специальности, кроме каменщика, к которой не хотел возвращаться, пошел служить в ряды Бундесвера, новой немецкой армии. Закончил он свою службу в чине подполковника.