Доктор с хулиганами

А однажды много ног сразу затопало! Будто стадо ведут на водопой. Только вот какое стадо? Не четвероногих, это понятно. Зато у этих двуногих крепкие копыта. Или твердые подметки.

Вошли Папа, Бабушка, женщина в белом халате и двое мальчишек, класса, наверное, из третьего. Каждый — на две головы меня выше.

Я сразу сжался.

— Здравствуй, Мальчик, — сказала врачиха и тут же повернулась к взрослым. — Я ведь психолог, вы знаете, поэтому давайте где-нибудь поговорим, а дети без нас пообщаются. Это очень важно для Мальчика.

И они вышли в соседнюю комнату.

Я совсем в кокон свернулся. Была бы моя воля, замотался бы бинтами с головой. Или хотя бы одеялом накрылся.

Но ведь гости. Надо принимать, ушла Бабушка. О чем-то говорить.

— Проходите, — сказал я каким-то противным, писклявым, совсем не моим голосом.

Парни прошли, сели на стулья возле стенки. Оба какие-то похожие. Только один повыше другого. Похоже, братья.

— Лебеди мы, — сказал тот, что постарше. — Я Серега. Он Петруха.

— В каком смысле — Лебеди? — спросил я. — Фамилия такая?

— Фамилия Лебедевы, — пояснил младший, — а зовемся Лебедями. Так проще выражаться.

— Вроде кликухи, — объяснил старший, Серега.

— А у тебя есть кликуха? — спросил Петр.

Я пожал плечами. Кто бы мог дать мне кликуху, если я тут один всю жизнь лежу, не считая бессчетных больниц.

— Ну давай, ты будешь, э-э, — задумался Сере-га, — Безногий.

— Ты чо? — толкнул его Петруха локтем. — Маманя тебе выдаст!

— Ну не Псих же! Видишь, он нормалек, не то, что тот, у которого мы тогда были!

— Тот Псих! — согласился Петруха.

— Ну! А этот просто Безногий. Ноги у него не ходят, вишь. Но с головой все в порядке.

Меня охватил какой-то озноб от этого обсуждения. В первый раз обо мне при мне говорили как об отсутствующем.

— Ты чо, пацан, — снова спросил старший. — Помираешь? Худо тебе?

Я молчал. Не знал, что ответить, и поглубже натягивал одеяло. Уже до подбородка натянул. Как с ними разговаривать? Скорее бы ушли!

— Да нет! — проговорил я, похоже, совсем жалобно.

— Ну что ты к нему пристал? — спросил Петруха брата, пихая его локтем в бок. — Ничо он не помирает! Просто ходить не может! Мало ли какие болезни у людей бывают.

— А я — чо? — удивился старший. — Я ничо! Пусть живет. Мне не жалко!

Только, может быть, сейчас я разглядел их повнимательнее. Оба в серых пуловерчиках, рубашечьи воротники навыпуск. Джинсики и кроссовки с одного прилавка. Да и сами-то они — из одной печки пирожки: румяные, со светлыми челочками. Пока улыбаются — ничего. Но если их разозлить, наверное, выйдут чистые хулиганы.

У хулиганов не было условий показать свои способности. Где тут разгуляешься? Комната о двух окнах, кровать, на которой я лежу, коврик. Ну там зеркало на стене, и под ним целый склад разных мишек, мышек, обезьянок, собак, лягушек и всякого другого неживого зверья.

Братья будто только их заметили. Ринулись, словно малыши. Стали за собак рычать, за кошек мяукать, за лягушек квакать. И хлопать ими друг о друга. Изо всех сил. Война началась.

Сначала они просто лупились игрушками, потом стали их расшвыривать, и я сначала попробовал смеяться, чтобы разделить их радость. Но весело-то мне совершенно не было.

А мой смех, похоже, их ободрил, и они стали игрушками кидаться. Слоник зацепил абажур и закачал лампу надо мной — она летала с каким-то опасным звуком. Наверное, угрожала упасть. Но Серегу и Петруху это совершенно не трогало. Они раскидали мое игрушечное царство во все углы. Кто-то из моих любимцев даже на шкаф залетел. Кажется, это был розовый поросенок.

Пару раз досталось мне. Один раз слегка. Легким касанием зацепил меня серый плюшевый конек-горбунок, не очень-то большого размера и веса. А вот маленький, но твердый лягушонок врезался прямо в глаз, и я невольно вскрикнул.

Дверь растворилась, на пороге была Бабушка. Вид у нее был совершенно ошеломленный. Не привыкла она к таким детским шалостям.

Но Бабушка оставалась философской даже в таком положении.

Она мельком взглянула на развал и воскликнула:

— Ну что это за Батрахомиомахия!

Я, слегка ошарашенный боем прихожих братков и чуточку контуженный лягушонком, понял, что Бабушка обозвала братьев мафией.

Однако еще до наступления сумерек, после того как Бабушка сложила мое царство в прежнем порядке, выяснилось, что Батрахомиомахия — это война мышей и лягушек. Была такая легенда.

И так называлась комедия древнего писателя по фамилии Аристофан.

Я подумал-подумал, и перед сном прочитал Бабушке такие стихи:

— Явились два братана Сыграть Аристофана. Она долго хохотала. Так что тот психопатический визит закончился не так уж страшно.

ВОЗВРАЩЕНИЕ МАМЫ

Потом вернулась Мама.

Она очень странно приехала из заграничного отпуска. Позвонила Папе по мобильнику. И он вышел из дома в сад, чтобы никто не слышал его ответов. Или вопросов?

Оказалось, что Мама уже в городе. Ночует в нашей квартире, потому что ей очень некогда. Обещала приехать, как только освободится.

Эти ее слова передал мне Папа. Он присел на краешек моей кровати. И выглядел очень расстроенным. Каким-то разбитым. Потом и вовсе повесил голову.

— Не горюй, — сказал я ему. — Вдруг и правда что-то такое у нее срочное. Она же все-таки — О-го-го!

Я хотел его рассмешить. Но он только грустно повторил:

— О-го-го!

Мама приехала через два дня, с порога стала громко смеяться и рассказывать, что сдавала какой-то отчет. Почти экзамен.

Ко мне вошла с ворохом подарков — несколько пакетов сразу протягивала перед собой. Но я протянул руки не к ним, а к ней, чтобы обнять. Она почему-то не поняла. Она все пакеты мне протягивала.

Потом мы стали разговаривать. Вчетвером. Но это просто так говорится, потому что Папа и Бабушка молчали, а я слушал. Говорила только Мама.

Она рассказывала про море, и Бабушка вздыхала, а я знал, о чем: вот бы туда нашего Мальчика. Она ведь без Мамы не раз повторяла эту фразу.

Мама рассказывала про кипарисы — такие высокие стройные деревья, про рестораны и кого и как она там повстречала.

Получалось так, что она везде была одна, ну я и спросил:

— Почему же ты не взяла Папу?

Но он не дал ей ответить:

— Что значит — «не взяла»? — возмущенно сказал он, не глядя на меня, а значит, и не мне отвечал. — Я же не чемодан. Не зонтик, например. И кто бы остался с тобой? — наконец взглянул на меня.

— Ну и его взяла бы! — пробурчала Бабушка.

— Ну ладно вам, ладно меня пилить! — воскликнула Мама каким-то уравновешенным, хотя и громким голосом: — Мы и так тут все засиделись. Считайте, я проложила дорожку! Узнала! Теперь поедем все.

— Когда? — спросил я, наверное, от имени всех.

— Как только ты поправишься! — воскликнула Мама. — А то ведь может наступить осложнение.

После этих слов я постарался натянуть на себя одеяло. Спрятаться. Как от тех, похожих друг на друга братьев-разбойников.

Думаете, мне захотелось всплакнуть? Совершенно нет. Наверное, я уже привык, что все время утыкался в эту мягкую стенку.

Ну что ж, еще раз!

Только вот слушать, что дальше станет рассказывать Мама, мне не хотелось. И она это поняла.

Заторопилась, сказала, что ночевать на даче не сможет, у нее неотложная встреча с партнерами в известном клубе. И ей еще надо переодеться. А будут на встрече те-то и такие-то.

Но я знал, что Папа и Бабушка ее уже не слышат. Стоят там, в прихожей, как два манекена, — это такие куклы, на которых надевают взрослую одежду в магазинах.

Стоят и стоят. Улыбаются и улыбаются. Все на них есть. Ничего в них нет.

Но в Бабушке, а особенно в Папе — было!