Завершение биологического процесса

Со временем приобретенный опыт натолкнул меня на удиви­тельную мысль. На сеансах телесно-эмоционального освобождения нас регулярно просили воспроизвести акушерский процесс родов как с позиции матери, так и с позиции ребенка. Нередко процесс телесно-эмоционального освобождения завершал переход к смерти или иной переходный процесс.

Возможно, слово «завершение» употреблено не совсем корректно. Процессы родов и перехода, о которых я говорю, были завершены на практике, но не получили завершения качественным, удовлетворитель­ным способом для биоинстинкта, морфогенетического энергетического поля, генов, хромосом, ДНК и т. п. Тем самым я хочу сказать, что запланированный естественный или предопределенный процесс был каким-то образом нарушен.

Впервые проявление этой незавершенности я увидел у пациентов, родившихся с помощью кесарева сечения. У них значительно чаще встречались дисфункции краниосакральной системы, которые могли сохраняться всю жизнь, если их не исправить. (См.: Апледжер и Вредевугд. «Краниосакральная терапия». Том I. Приложение I; Апледжер. «Исследование краниосакральной системы у школьников младших классов и проблемы развития») Данное явление я объяснял резким изменением давления жидкости при разрезании матки, когда около­плодные воды не были предварительно удалены (так происходит в большинстве случаев выполнения кесарева сечения). Ребенок испыты­вает очень быструю декомпрессию (от более высокого давления ма­точных околоплодных вод до низкого внематочного давления). А это несомненно быстрый процесс. Мне доводилось наблюдать, как амниотическая жидкость выбрасывалась из разреза на матке на нес­колько дюймов вверх. Аналогичное явление происходит, когда водолаз слишком быстро всплывает из глубины на поверхность воды. Поэтому вполне вероятно, что тонкие детские мембраны, представляющие значительную часть краниосакральной системы, могут оказаться растя­нутыми и даже слегка надорванными при резкой смене давления. Адаптация к быстрой декомпрессии — непосильная задача для младен­ца, и не только для его ограниченной мембранами полузакрытой гидравлической краниосакральной системы, но также для любого отдела жидкости. Только благодаря устойчивости детского организма, ему не причиняется больший вред.

Этим объясняется тот факт, что нарушения краниосакральной системы гораздо чаще встречаются у детей после кесарева сечения, как описано в упоминавшемся выше исследовании. Я всерьез задумался об этом в 1978 году после получения данных. Несколько лет спустя выяснилось, что помимо отрицательного воздействия быстрой декомпрессии, эти малыши лишаются первого сдавливания всего тела. Это было показано на примере нескольких пациентов, которые многократно переживали процесс вагинального рождения посредством телесно-эмоционального освобождения, повторяя путь ребенка через родовые пути. При этом происходит освобождение краниального свода, шеи, грудной клетки, поясницы и таза. Выявляются источники боли, которые затем часто исчезают. Когда голова проходит через родовые пути, кости перекры­ваются, а потом краниальный свод медленно расширяется после рождения головы. При нормальном течении родов все происходит достаточно медленно, если врач или акушерка не пытаются ускорить процесс.

Все стало предельно ясным, когда я пережил собственное ваги­нальное рождение. Никогда не забуду ощущения, когда врач хотел меня вытащить. Он тянул меня, как только появлялась возможность ухватиться за голову, рот или подбородок. Я чувствовал, что и сам желал родиться, но не так стремительно. Особенно на определенных этапах я ощущал, как мое тело приспосабливалось к давлению родовых путей, углам и движениям. Я мысленно взывал к доктору: «Прошу тебя, оставь меня здесь, пока все не закончится. А потом пусть меня вытолкнут, как и должно быть, а не вытянут, как тебе хочется». Во время сеанса я смог с помощью врача изменить этот этап своего рождения согласно своим нуждам и желаниям. Такое изменение дейст­вительно помогло моему телу.

В любом случае, при кесаревом сечении ребенок лишается про­хода через родовые пути, что крайне важно для его подготовки к внеутробной жизни. Итак, я полагал, что получил исчерпывающее объяснение увеличенному числу дисфункций краниосакральной системы среди детей после кесарева сечения. И снова ошибся.

Через несколько лет я понял, что с наступлением беременности запускается определенный процесс для матери и плода. Плод должен пройти — следуя указаниям инстинкта, генов, энергетических полей и неизвестных нам факторов — процесс внутриутробного развития. Затем он будет вытолкнут из матки по предусмотренным для этого родовым путям и совершит терапевтическое путешествие, которое подготавливает его к вне утробной жизни. Если этот запланированный природой процесс прерывается кесаревым сечением или наложением щипцов, возникает своего рода биологическое разочарование, которое проявляется самым различным образом. В большинстве случаев мы сталкиваемся с нарушением деятельности органов или с хронической болью. Когда во время телесно-эмоционального освобождения осу­ществляется естественный ход родов, чувство биологического разочаро­вания и незавершенности процесса исчезает, значительно улучшается работа всех органов пациента, боль проходит, навязчивые идеи утра­чивают смысл.

То же самое справедливо для матери. С наступлением беремен­ности запускается некий запрограммированный процесс. Этот процесс завершается только при осуществлении вагинальных родов и установ­лении связи матери с ребенком. Если естественный ход нарушен кесаревым сечением, общим наркозом, щипцами, возникает незавер­шенность биологического процесса, начавшегося в момент импланта­ции оплодотворенной яйцеклетки. И в этом случае биологическая незавершенность может проявляться различными способами. Одним из проявлений является неспособность к повторному зачатию. К по­следствиям также относятся разнообразные эндокринные, нервные и психологические нарушения и боли. Как только происходит заверше­ние биологической программы через телесно-эмоциональное осво­бождение, многие проблемы исчезают.

Наряду с процессом рождения, запрограммированным природой на прохождение определенных этапов для матери и ребенка, существует запрограммированный процесс умирания. К такому выводу я прихожу на основании следующих наблюдений. Очень часто процесс телесно-эмоционального освобождения затрагивает прошлые жизни пациента, куда он мысленно возвращается, чтобы умереть более приемлемым образом. Не сомневаюсь, что многим врачам, проводящим телесно-эмоциональное освобождение, приходилось сталкиваться с пациентами, испытывающими разочарование от своей смерти в прошлой жизни. Некоторые симптомы своего разочарования они приносят в эту жизнь. Но как только разочарование, гнев, чувство вины или страха из прошлой жизни или смерти уходят, эти симптомы мгновенно исчезают. Похоже, что процесс перехода к смерти в прошлой жизни не был завершен. Раньше мне казалось, что главное — удалить разрушающие эмоции или разоча­рование, с которыми люди умирали. Теперь я думаю иначе. Разрешение этой проблемы связано не только с прощением, но также затрагивает качественно верное завершение процесса умирания. Смерть должна быть качественно точным завершением прошлой жизни.

Смерть является частью жизни, и природа требует ее завершения должным образом. Возможно, частью этого процесса завершения является оценка наших поступков в этой жизни. Мы вспоминаем прош­лое, по-новому оцениваем события, делаем выводы. Нужно рассмат­ривать смерть как окончание очередной главы книги нашего бытия. Когда это будет проделано, чувство незавершенности оставит нас.

В моей практике постоянно встречаются случаи, когда люди уми­рают очень медленно. Они словно застревают. Все видят, что человек умирает, но делает это мучительно медленно, с сопротивлением, болью и страданием. Однако после анализирования своей жизни он может двигаться дальше и завершить этот процесс. Несомненно, если бы он умер, не успев подготовиться, то унес бы биологическую неза­вершенность в свою следующую жизнь или вечность. Такая незавершен­ность беспокоит человека, пока жизнь не будет завершена надлежащим переходом к смерти.

Я получил подтверждение этому, когда проходил медицинскую практику в больнице в 1963 — 1964 гг. Заступив на ночную смену, я оказался в палате с больным, которому только что сделали операцию на брюшной полости. Это был мужчина средних лет, приехавший из Польши. У него был рак поджелудочной железы с метастазами в желудке. Операция делалась в диагностических целях. Оценив размер раковой опухоли, хирурги просто зашили разрез. Остановить внутрен­нее кровотечение было не в их силах.

Ни сам пациент, ни его родные не подозревали о приближаю­щейся смерти. Мне было поручено поддерживать больного, насколько это возможно, известить обо всем близких и пригласить священника.

К обеим рукам и ногам пациента были подключены системы пере­ливания крови.

Я познакомился с мужчиной и историей его болезни. Больной мог умереть в любой момент. Пока я сидел возле него, кровяное давление упало, и он потерял сознание. Тогда я ввел через капельницу в ноге немного арамина (вазопрессин для поднятия кровяного давле­ния), и больной очнулся. Улыбнувшись, он спросил: «Я чуть было не умер, верно?» Мне не хотелось говорить «да», но я утвердительно кивнул.

Как я мог обмануть этого человека? Больной спросил, есть ли у него шансы на выздоровление. Я честно признался, что у него огром­ная опухоль и внутреннее кровотечение. Я сказал, что вряд ли ему станет лучше, но... Я пообещал оставаться с больным всю ночь и помогать ему во всем.

Мужчина захотел проститься с женой, которая находилась в это время дома, и причаститься у католического священника. Он снова потерял сознание, и я снова ввел ему арамин. Придя в себя, больной улыбнулся и сказал: «Отличная работа». Я еще ни от кого не получал таких комплиментов.

Я сбегал позвонить его родным. (Телефон находился в 10 метрах от его палаты.) К телефону подошел брат больного. Я обрисовал ему ситуацию, и он обещал приехать в больницу через час с женой па­циента (она не говорила по-английски).

Медсестра позвала меня в палату. Пациент находился без созна­ния, давление снова упало. Арамин помог уже дважды, и я решил, прибегнуть к нему в третий раз. И мужчина вновь очнулся. Никогда не забуду, как он взглянул на меня и сказал: «Я чуть не умер сейчас». Я сказал, что жена и брат уже в пути, и собрался идти вызывать священ­ника, попросив больного продержаться это время. Было уже одиннад­цать часов вечера. В Детройте была зима, за окном кружила метель. Мне пришлось обзвонить три прихода, прежде чем нашелся священ­ник, готовый выехать в больницу.

Вернувшись в палату я застал пациента теряющим сознание. Доза арамина вернула его к жизни. Священник приехал раньше родных. Он исповедал больного, и я увидел облегчение на его лице. Священник собирался уходить, когда вошли жена и брат пациента. Я ввел ему еще немного арамина, чтобы он мог побеседовать с родными, и вышел из палаты. Через несколько минут брат пациента позвал меня и сказал, что больной потерял сознание. Я входил в палату с чувством, что на этот раз позволю ему умереть.

Жена пациента смотрела на меня умоляющими глазами. И я снова ввел арамин. Очнувшись, больной произнес: «Благодарю. Мне нужно еще немного времени, если позволите, чтобы утешить жену». Чувствуя себя воплощением Рода Серлинга, я покинул палату в смятенных чувствах, размышляя о своей роли во всем происходящем. Вскоре жена вышла из палаты и опять умоляюще посмотрела на меня. Я опять ввел лекарство. Больной пришел в сознание, но на этот раз сказал: «Теперь я могу уйти, не возвращайте меня больше назад». И я не возвращал. Он умер через 45 минут.

Я много размышлял об этом случае. Мужчина знал, когда про­цесс подошел к завершению. Его не предупредили заранее, что эта ночь будет последней в его нынешней жизни. У него ушло несколько часов, чтобы привести все в порядок, оглянуться на прожитые годы и позволить процессу завершиться. Сегодня у меня не вызывает сомне­ний, что если бы он умер без последнего причастия, не простившись с братом и женой, это была бы преждевременная смерть. Несмотря на то, что разница была бы всего в несколько часов, преждевременная смерть нарушила бы процесс. Больной умер бы разочарованным и гневным, и возможно, перенес бы эти разрушительные чувства в сле­дующую жизнь.

Работа врача заключается в том числе и в подготовке пациента к красивому, чистому переходу в следующую жизнь. Верю, что те несколько часов продолжения полноценной жизни имели для больного огромное значение.

С другой стороны, процессу перехода к смерти может препят­ствовать физиологический «стопор». Один знакомый остеопат прислал мне письмо, в котором рассказал о своем опыте. У нее (это была женщина) в больнице была пациентка, которая умирала от рака лег­ких. Женщина испытывала сильные боли и очень страдала. Врач пишет, что просто дотронулась до краниального свода больной. Свод был сильно вытянут и уплотнен. Тогда врач расширила свод, и наступило освобождение. Краниальный свод изогнулся дугой (flexion cycle). Пациентка улыбнулась, сделала глубокий вздох и умерла с улыбкой на лице. Вполне возможно, что процесс физиологического умирания этой больной был застопорен.

Возможно, имеется ряд не смертельных переходов, осуществлению которых мешают различные препятствия. Телесно-эмоциональное освобождение зачастую помогает реализовывать завершение этих про­цессов так, как это было предусмотрено природой. При надлежащем завершении природных процессов мы обретаем способность действовать более конструктивно.

При обдумывании этой главы, посвященной завершению био­логического цикла, мне приходит на память еще один процесс — процесс материнства. В наше время контроля над рождаемостью и абортов многих волнует вопрос профессионального роста, карьеры, биологических часов и материнства. Позвольте высказать предполо­жение, что первый менструальный цикл с овуляцией запускает биоло­гический процесс, который получает завершение только после наступления беременности, родов и появления материнских чувств. Если женщина не рожает детей, ее репродуктивная функция угнетается, что может проявляться в виде различных симптомов.

В 1990 году на занятиях по высшей краниосакральной терапии в качестве участниц присутствовали две женщины, страдающие от несос­тоявшегося материнства из-за карьерного роста. В обоих случаях нам как специалистам удалось провести телесно-эмоциональное освобож­дение с терапевтическим представлением и диалогом таким образом, что процесс материнства получил завершение — по крайней мере, в воображении.

В обоих случаях проведенный сеанс привел к завершению про­цесса, запущенного с началом менструального цикла, но ни разу не получившего разрешения, хотя обеим женщинам было уже под сорок. Воображаемое зачатие, беременность, роды и материнские чувства избавили женщин от мучительных переживаний в связи с несостояв­шимся материнством из-за профессионального роста.

«Сила воли может творить чудеса», — частенько повторяла моя мама.