Святой Августин и августинизм

ШЕСТНАДЦАТЬ столетий отделяет нас от этого человека, родившегося 13 ноября 354 г. и почившего 28 августа 430 г. Художники очень часто изображали Блаженного Августина в священническом облачении, своего рода фелони, в митре и с посохом в руках, наподобие современного епископа. Между тем Августина следовало бы изображать в белой шерстяной тунике и в сандалиях на босу ногу. Но осторожно: у этой туники уже есть рукава, она скроена и сшита как рубашка. Иными словами, это не та туника, какую носил Перикл или Цицерон. Тот, кого современники знали под именем Аврелиуса Августинуса, был одним из древних, но принадлежал к последнему периоду классической древности.

Начиная с Диоклетиана (284-305) и Константина (306-337) Римская империя, наводняемая потоками варваров, раздираемая внутренней анархией, понемногу начала восстанавливаться на новых началах: мы имеем в виду Нижнюю империю, первое по времени тоталитарное государство современного типа. В этом государстве верховный правитель окружен религиозным почитанием, ему принадлежит вся полнота власти, по крайней мере до тех пор, пока не восторжествует очередной узурпатор. Император, окруженный пышным двором восточного типа, правит государством при помощи милитаризованного, иерархического, чрезвычайно сложного бюрократического аппарата. Плановое хозяйство, государственные заводы, обязательный синдикализм, наследственные касты, далее, тяжелейшая налоговая система, жестокое судопроизводство и, конечно (поскольку существует постоянная угроза заговоров), тайная полиция. И сколько раз на протяжении своей жизни Августин сталкивался с наводящей ужас фигурой — кем-то из Agentesinrebus. Этот термин

1) Henri Marrou, «Saint Augustin et l’augustinisme». © 1955 by «Seuil».

наши гуманисты по наивности переводят как «поверенные в делах», однако не следует предаваться самообольщению — речь идет об агентах, подобных агентам Гестапо и аналогичных организаций. Да, это уже мир террора. Стоящая у кормила группа обладает всей полнотой государственной власти, но положение ее непрочно и она часто попадает в опалу. Тогда начинается нескончаемый поток предательств и репрессий, постепенно захватывающих тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей. Над всеми висит постоянная угроза разорения (достаточно лишь немного промедлить с выплатой налогов), тюрьмы, пыток, мучительной смерти.

Чудовищная машина, которой, однако, нельзя отказать в эффективности. По крайней мере на Востоке она смогла удержаться более тысячи лет, вплоть до 1453 г. Но это требовало огромных усилий, и мы видим, как латинский Запад уже в ту эпоху начинает отказываться от этого. На Западе не было того национального подъема, с которого в Константинополе около 400 г. началось чисто византийское по своему характеру возрождение. Западная Римская империя начала давать трещины и в конце концов рухнула в результате политического «дезертирства» в среде римского пролетариата (багауды в Галлии, циркумцеллионы в Африке эпохи Августина) и нашествия извне варваров.

Жизнь святого Августина протекала на фоне всех этих событий, и это обстоятельство, с точки зрения современного читателя, придает его учению особую ценность: своим примером Августин учит нас искусству жить, существовать во время бедствий и катастроф. Его детство проходило в эпоху последних взлетов римской мощи. В зрелости (24 августа 410 г.) он видел, как перед королем вестготов Аларихом пали крепостные стены Рима. Это было решающее событие — не с политической точки зрения, но с точки зрения того влияния, которое оно оказало на современников Блаженного Августина, на само его мировоззрение: размышляя над падением столицы всего цивилизованного мира, над падением того Рима, который сам себя величал «вечным», Августин создал один из своих шедевров — труд под названием «0 граде Божием». Там он разработал две темы. Первая — это преходящность, свойственная всякой цивилизации, вторая — сверхъестественное призвание как удел всего человечества. Обе эти темы легли в основу христианской теологии истории. Августин умер спустя двадцать лет в городе Гиппоне (Северная Африка), где был епископом. В тот момент Гиппон был окружен вандалами отважным народом, чья удивительная судьба повела его из глуби венгерских и силезских равнин, через всю Европу, в Испанию; переправившись далее через Гибралтар, этот народ уничтожил римскую

мощь в Северной Африке и Карфагене, и все это на протяжении жизни одного поколения.

Но Августин был не просто свидетелем упадка и конца римского мира, римской культуры. С обращением Константина империя стала христианской империей и новая религия окончательно восторжествовала. Но, конечно, не все трудности были преодолены: язычество еще продолжало сопротивляться, бороться на двух крайних ступенях социальной лестницы — среди крестьянства, с одной стороны, среди образованной аристократии — с другой. И хотя эпоха великих гонений окончилась, все же схизмы и ереси продолжали раздирать нешвейный Хитон Христов — Церковь. Вмешательство императорской власти, в известном смысле необходимое, еще более усложнило положение. Константин состарился, а Констанций и Валент придерживались того или иного направления арианской ереси. В это время православие пережило много темных моментов своей истории, пока окончательно не победило при Феодосии, императоре, отличавшемся особой вселенскостью духа.

Тем не менее в эпоху Блаженного Августина христианство, несмотря ни на что, начало стремительно распространяться демографически, социально, духовно, интеллектуально. Век святого Августина оказался золотым веком Отцов Церкви, тех великих мыслителей — они проводили чисто духовную, созерцательную жизнь, но зачастую были и людьми действия, из чьих рядов вышли классики христианской литературы. Весьма примечательно то, что Августин был современником наиболее великих Отцов Церкви — как греческих, принадлежавших к каппадокийской, антиохийской или александрийской школе, так и латинских, главных учителей Церкви Западной.

ЖИЗНЬ

Святой Августин родился 13 ноября 354 г. в Тагасте, маленьком городке, расположенном на территории Нумидии — области в Северной Африке, занимавшей восточную часть современного Алжира. (Ныне этот городок называется Сук-Ахраз, он находится приблизительно в ста восьмидесяти километрах на восток от Константины и в ста километрах на юг от Бона.) Стало быть, Августин родился в древней римской Африке. С большой долей вероятности можно предположить, что по крови он был чистым бербером. Сегодня потомки соотечественников Августина, в силу того что они перешли в ислам и стали говорить на арабском языке, более тесными узами связаны с Каиром, Меккой и даже Карачи, чем с Европой. Между тем Африка эпохи Августина была латинской землей. Для Августина

латынь была не только языком культуры, но и родным языком. Африка была частью той великой римской родины Августина, которая гордилась тем, что ее границы совпадали с границами всего цивилизованного мира. Августин был рожден римским гражданином (само имя его семьи — Аврелиус говорит о том, что его предки вместе с огромной массой жителей других провинций стали римскими гражданами благодаря обнародованному в 212 г. известному эдикту Каракаллы.) Было бы ошибочным видеть в Августине наследника пунического прошлого: он питал равнодушие к Карфагену и Ганнибалу и тяготел к Риму; героями Августина были великие римляне, подобные Регулу или Сципионам. Все образование Августина, вся его деятельность дают нам право считать его настоящим западным европейцем.

Некоторые же присущие ему особенности относятся к религии. Августин весьма гордился тем, что принадлежал к Африканской Церкви, в полной мере осознающей свою автономность, свою самобытность в лоне Вселенской Церкви, — об этой самобытности свидетельствовала деятельность ее Учителей и кровь ее мучеников. То была Церковь Тертуллиана и прежде всего Киприана, Лактанция, Викторина и Аптата.

В отличие от многих современных ему Отцов Церкви, вышедших из высокопоставленных кругов (например, Амвросий был сыном министра внутренних дел, а Иоанн Златоуст сыном главнокомандующего), Августин происходил из среды достаточно скромной. Его отец Патриций был мелким землевладельцем, принадлежавшим к мелкой провинциальной знати, связанной тяжкой круговой порукой во всем, что касалось налогов, то есть, иными словами, к мелкой буржуазии, стоящей на пути к пролетаризации.

Подобно многим представителям мелкой буржуазии нашего времени, Патриций пошел на почти непосильные жертвы, чтобы обеспечить высшее гуманитарное образование самому способному из своих сыновей. В Нижней империи такое образование было лучшим средством, чтобы получить доступ к карьере учителя или адвоката, а вслед за тем и к административным постам, сулившим неограниченные перспективы продвижения и власти.

Отцовских средств оказалось недостаточно, и в своей «Исповеди» Августин рассказывает, как из-за нехватки денег ему пришлось на целый год прервать учебу. В то время ему было шестнадцать лет. Он смог продолжить образование лишь при помощи одного из друзей семьи, Романия. Это был один из многочисленных и типичных для античности «благодетелей» — благодетель отчасти из искреннего чувства, а отчасти из тщеславия. Такие люди без счету сорили деньгами, а иногда даже разорялись, помогая согражданам. Таким образом,

у Августина были, как говорилось в эпоху Мориса Барреса, черты «бурсака» — «культурного выскочки», достигшего известного положения благодаря культуре же.

Начальная школа в Тагасте, средняя школа в соседнем Мадоре, более крупном и значительном культурном центре (не там ли родился знаменитый Апулей?), затем высшее образование, начатое в том же Мадоре и продолженное и законченное в Карфагене, столице римской Африки. После Рима Карфаген был самым крупным городом на латинском Западе. Таким образом, с семи до девятнадцати лет Августин прошел полный курс образования, обычный для той эпохи. Стоит ли говорить о том, что уже тогда Августин выделялся среди других учеников? Он стал выдающимся представителем античной культуры, или, как говорили его современники, «был столь же учен, сколь и красноречив».

Мы должны внимательно рассмотреть характер полученного Августином образования, ибо с ним тесно связаны все мысли и труды Августина, им определяются как положительные, так и отрицательные стороны его творчества, все его пробелы. Культура, на которой воспитывался Августин, была в основном гуманитарной и прежде всего латинской. Это объясняется тем, что уже в его время начала углубляться та трещина, которая, разрушая единство средиземноморской цивилизации, в конце концов привела к разрыву между греческим Востоком и латинским Западом. Конечно, греческий язык все еще входил в школьные программы того времени, и наш африканец должен был его изучать, но, по его собственным словам, делал он это без особой радости и, как мы видим, без особого успеха. Позднее, будучи человеком Церкви, Августин смог оценить, насколько его труды в области экзегезы и богословия требовали более глубокого знания греческого, и он приложил немало усилий, чтобы улучшить свое знание этого языка, но все же ему не удалось добиться на этом поприще каких-либо значительных успехов. Практически святой Августин смог использовать лишь те аспекты греческой мысли, языческой или христианской, которые закрепились в латинской культуре благодаря переводам либо пересказам. Трудно переоценить все значение этого факта, в значительной степени обусловившего развитие философской и богословской мысли святого Августина. Поскольку он не имел возможности непосредственно черпать у своих эллинистических предшественников, ему приходилось часто прибегать к импровизации, уделу каждого автодидакта, — и в этом одна из оригинальных сторон августиновского творчества.

Итак, культура, на которой воспитывался Августин, была латинской. Она строилась на изучении латинской грамматики и великих классиков, прежде всего поэтов Вергилия, Теренция и т. д. Быть

культурным человеком означало для римлянина совершенное знание Вергилия (которого заучивали наизусть), подобно тому как греки знали своего Гомера. Далее, необходимейшим элементом этой культуры было знание историков, например Саллюстия, и ораторов — прежде всего Цицерона, великого Цицерона, обладающего неоспоримым авторитетом учителя, который как своими теоретическими трудами, так и собственным примером оказал решающее влияние на античную культуру Запада. Современному читателю очень трудно представить себе, насколько хорошо тогда знали творческое наследие классиков, насколько близко оно соприкасалось с жизнью: каждую минуту из-под пера Августина, сознательно или нет, появляется цитата или реминисценция из Цицерона или Вергилия; и писал он для читателей глубоко заинтересованных, понимающих, способных тут же разгадать любой намек, испытывая при этом то ли простодушное, то ли утонченное наслаждение.

Высший уровень культуры означал знакомство с риторикой — искусством говорить и, следовательно, писать. Для интеллектуала девятнадцатого века слово «риторика» имело чисто оценочный характер и чаще всего звучало отрицательно. Однако для древних риторика была «техникой», разработанной до мельчайших деталей и строго кодифицированной. Эта была чрезвычайно сложная система. Чтобы овладеть ей, ученику приходилось тратить годы, и если он достигал конца пути, то приобретал величайшую уверенность.

Что касается наук в современном смысле слова (речь здесь может идти лишь о математике и биологии, поскольку физика две тысячи лет шла по ложному пути, по которому ее направил Аристотель), с ними Августин был знаком лишь на самом элементарном уровне. По части медицины он знал все, что любой образованный человек той эпохи мог почерпнуть из лечебных руководств и разговоров со знающими людьми.

В античности искусство красноречия, литературы противопоставлялось не науке, как это часто бывает у нас, но философии, суровому призванию философа, для которого основательность мысли и принятые на себя обеты значили бесконечно больше, чем тщеславные устремления красноречия. Развитие античной культуры можно уподобить искусству контрапункта, когда два голоса риторика и философия то поочередно уступают место друг другу, то борются, то на мгновение соединяются в попытке достичь синтеза. И Августин, в силу своей огромной культуры, в силу высокого настроя своей души, не мог не услышать призыва философской музы. С большим волнением он рассказывает, как в восемнадцать лет, во время чтения цицероновского «Призыва к любомудрию» (часть «Гортензия», написанная в подражание Аристотелю), он, Августин, почувствовал,

как в его душе вспыхнул огонь «любви к мудрости», к истине. (Философия любомудрие, любовь к истине; Августин очень любил подобные этимологические парафразировки.) Это стремление к истине вдохновляло его потом всю жизнь.

Теперь необходимо сделать некоторые уточнения. Хотя святой Августин постоянно говорит о том, что началом его духовного развития послужило чтение цицероновского «Гортензия», это совсем не означает, что такое «философское обращение» сразу же принесло свои плоды (как не вспомнить здесь о первом обращении Паскаля?). Прошло тринадцать лет, наполненных разными перипетиями морального, религиозного и интеллектуального характера, прежде чем он, приняв крещение, решился упорядочить свою жизнь, привести ее в соответствие с идеалами аскетизма и строгостью жизни, которых, согласно древним, требовало призвание мыслителя. Лишь став монахом и христианским философом, Августин смог ответить на призыв, услышанный в восемнадцать лет.

С другой стороны, следует обратить внимание и на иные пробелы в образовании, полученном святым Августином. Великолепные философские перспективы раскрылись перед Августином в тот момент, когда он, бедный студент, должен был сократить время своего обучения из-за необходимости зарабатывать на хлеб. Таким образом, философская культура Августина была культурой автодидакта. В то время для получения высшего философского образования приходилось ехать на греческий Восток — в Афины или Александрию, ибо только там было организовано методическое преподавание философии. Увы, Августину не повезло, и он не смог, подобно Апулею или Боэцию, изучать философию в одном из этих двух центров. Философскую литературу он мог читать лишь по-латински. Так, он познакомился, например, с «Категориями» Аристотеля, но без необходимого «Введения» Порфирия. В конечном счете его философским учителем оказался Цицерон, философ весьма посредственный, вся роль которого в истории мысли свелась к популяризации чужих философских идей.

Отец Августина умер сразу же после отъезда сына в Карфаген. Поэтому на Августина легла вся тяжесть ответственности за семью, и, еще не достигнув и двадцати лет, он был вынужден искать работу. Подобно многим хорошим студентам, он взялся за преподавание и занимался этим на протяжении тринадцати лет. Он открыл школу в своем родном городе Тагасте, затем, очень скоро, вернулся в Карфаген, где занял должность городского ритора. (Имперское законодательство требовало от городов, чтобы те держали платных общественных учителей.)

По свидетельству многих, Августин был прекрасным преподавателем. Об этом говорит, например, его соотечественник Алипий,

бывший вначале учеником, а затем самым близким другом Августина. Они вместе обратились, вместе проводили монашескую жизнь, впоследствии оба работали на поприще епископского служения. Августин провел в Карфагене десять лет. Далее он обосновался в Риме, затем последовал Милан, где Августин занял должность городского ритора. Тагаст, Карфаген, Рим и Милан стали для Августина ступенями удачной карьеры, обещавшей блестящие перспективы. Дело в том, что в ту эпоху Милан был императорской резиденцией, столицей Западной Римской империи. И мы видим «мэтра Августина» бегающим по министерским канцеляриям уже тогда это было лучшим средством получить выгодное место. Августин с юмором рассказывает, как по утрам он вел свои курсы, а послеобеденное время посвящал беготне по министерским канцеляриям в надежде выхлопотать себе, например, пост губернатора какой-нибудь провинции... Но уже приблизилось время его обращения, и он отказался как от преподавания, так и от административной карьеры.

Тому, кто впоследствии стал святым Августином, было уже около тридцати двух лет. Только теперь он решился просить крещения. Трудно в нескольких строках описать тот неровный путь, который был пройден Августином до крещения. Лучше всего об этом говорит он сам в своей «Исповеди»: «Как поздно я полюбил Тебя, красота древняя и вечно юная, как поздно я полюбил Тебя!» (1). Впрочем, веру он получил еще в колыбели, Хотя его отец Патриций был язычником (он обратился лишь незадолго до смерти), его мать Моника, святая Моника, была доброй христианкой и с самого раннего детства учила Августина познавать Бога и любить имя Христа. Сразу после рождения Августина она «осенила его знаком креста и очистила солью» (2), как это делалось в ту эпоху со всеми оглашаемыми, но, следуя тогдашнему церковному обычаю, не крестила. Конечно, крещение детей было известно и в ту эпоху и практиковалось с давних пор, но такое крещение совершалось лишь в исключительных случаях, например при тяжелой болезни и т. п. Чаще всего крещение совершалось по достижении человеком зрелого возраста, а иногда даже и на смертном одре. Не, как могло бы показаться, из корыстного расчета, основанного на убеждении, что таинство крещения одним, так сказать, махом снимает все грехи, но в силу очень серьезного отношения к обязательствам, связанным с крещением, и вытекающей из него ответственности.

Обстоятельства, которые столь долгое время препятствовали

Августину полностью соединиться с Церковью, были как морального, так и интеллектуального характера. Что касается моральных препятствий, читатель, быть может, ожидает каких-то пикантных подробностей: общеизвестно, что наш святой провел очень бурную юность.

Мы должны разочаровать такого читателя. Хотя, может быть, в своей «Исповеди» Августин с большой строгостью и беспокойством говорит о прошлых «похождениях», тон его повествования остается сдержанным и, с точки зрения древнего римлянина (вспомним Петрония, Ювенала и Апулея!), отличается неожиданной деликатностью. Читатель посредственного ума, возможно, найдет, что Августин судит себя слишком уж сурово. Тем не менее, с богословской точки зрения (не забудем, что перед нами человек, давший учение о благодати, о первородном грехе и о пагубности вожделения, — человек, ставший святым) и с точки зрения глубинной психологии человеческой души, Августин совершенно прав. В сущности, кроме так называемых плотских грехов, у Августина были лишь очень незначительные прегрешения. (Всем известна история о том, как мальчиком он таскал груши из соседского сада.)

Более серьезными и более сложными были затруднения, связанные с умственными запросами. В восемнадцать лет Августин почувствовал в себе пробуждение философского призвания. И тогда сыграло свою роль христианское воспитание. Вполне естественно, что именно в христианстве Августин стал искать утоления жажды истины и мудрости, той жажды, которая проснулась в нем во время чтения «Гортензия». Он было начал изучать Библию, но очень скоро она разочаровала и оттолкнула его. Случай очень распространенный, сколько раз в истории мы сталкивались все с тем же! Несостоятельность семьи и Церкви в деле воспитания юных умов, наивная гордость юношества, связанные с Библией затруднения, соблазн Креста, пронизывающий всю Книгу, «ибо угодно было Богу безумием Вести спасти верующих» (1 Кор. 1.21). Для Эрнеста Ренана или Альфреда Луази все затруднения были исторического порядка. Для Августина же, как позднее и для гуманистов эпохи Возрождения, вся проблема состояла в грамматической и стилистической чистоте. Писание казалось слишком «низким» по сравнению, например, с царственной прозой Цицерона. Культурная обстановка может изменяться, а соблазн остается все тем же.

Августину казалось, что христианство подходит лишь для простых людей, подобных его матери Монике, и не годится для людей образованных и культурных. Его сумели привлечь к себе манихеи, последователи иранского пророка Мани (216-277). Религия манихеев — видоизмененный древний гностицизм, — несмотря на многочисленные преследования, распространилась даже на Западе. В этой религии было все, чтобы привлечь юного ритора из Карфагена: она объявляла себя высшей и последней формой христианства и это отвечало то/, что в Августине еще оставалось от живой веры во Христа. Мани, постол Иисуса Христа», объявил себя параклетом (утешителем),

обещанным в Евангелии, что, впрочем, не помешало ему объявить себя в Иране наследником Заратустры, а в Центральной Азии и Китае (манихейство проникло даже туда) — наследником Будды. Но самое главное заключалось в том, что эта якобы данная по откровению религия имела дерзость определять себя как некую рационально доказуемую научную систему, и потому юному мыслителю Августину казалось, что она способна удовлетворить его духовный голод, освободить от тяжкого ига слепой веры. К тому же его очень привлекала таинственность, которую создавали вокруг своего учения манихеи. (В культурно-религиозной жизни той эпохи оккультные учения играли важнейшую роль.)

Наконец — и это, быть может, самое главное, манихейство наиболее удобным способом разрешало духовно-нравственные проблемы, парадоксальным образом соединяя высочайший идеал с самыми обычными житейскими проявлениями. Строго дуалистическая религия, манихейство призывало к аскетизму куда более строгому, чем аскетизм православный, церковный. Существуют лишь два принципа бытия — добро и зло. И все, что существует в лоне Космоса, родилось в результате катастрофического, хотя и временного, смешения элементов добра и зла. Следовательно, жизнь в святости сводится к собиранию, к освобождению частиц света, заключенных в оболочку тьмы. Такая жизнь связана с телесным воздержанием (следовательно деторождение сурово порицается), воздержанием от действия и величайшей умеренностью в пище. Манихейство предусматривало строгие посты, запрещало вкушение мяса, крови и вина (все это рассматривалось как элементы «тьмы») и предписывало питаться «светоносными» продуктами, то есть прекрасными по своему виду плодами земли, — к ним относили, например, дыни и огурцы. Частицы света, заключенные в такой пище, соединяются с чистой светоносной субстанцией того, кто употребляет такую пищу... Но вот что самое существенное среди последователей манихейской религии имелось лишь небольшое число людей исключительных, избранных, решившихся жить по строгим правилам совершенства. Подавляющее большинство остальных манихеев — так называемые «слушатели» (соответствовавшие «оглашенным» древней христианской Церкви) должны были лишь придерживаться куда более простого морального Десятисловия. Самое большее, на что они могли рассчитывать, совершая добрые дела, в частности служа «избранным» (христианские «верные»), это накопить «заслуги» и тем самым получить возможность в будущей жизни возродиться в теле «избранного». Нетрудно догадаться, что Августин претендовал лишь на ранг простого слушателя.

Августин вращался в манихейском кругу около десяти лет. Вначале он с пламенным рвением окунулся в манихейскую религию,

увлекая за собой всех своих друзей (которых потом ему, с еще большим рвением, пришлось возвращать в лоно кафолицизма). Годы шли, и постепенно пелена спала с глаз Августина, манихейство предстало перед ним таким, каким оно было в действительности. Он увидел, что это лишь мифология, созданная разнузданным воображением и очень далеко отстоящая от подлинно строгих философских систем. Августин на собственном опыте познал всю тяжесть разочарований, которые обычно несет с собой ложный эзотеризм: откровение, обещающее покончить со всяким сомнением, оставляет все на завтра. Когда через девять лет Августин познакомился с одним из вождей африканского манихейства, Фавстом Милевским, то убедился, что этот человек — совсем не тот кладезь премудрости, в котором он, Августин, надеялся утолить свою жажду.

С тех пор Августин начал постепенно отходить от манихейства, но не мог порвать с ним сразу. (Противники Августина утверждали даже, что в нем навсегда осталось нечто от манихейства.) Некоторые элементы манихейского мировоззрения еще удерживали Августина от принятия православия. Мы имеем в виду манихейский материализм (ибо, согласно манихейскому учению, и тьма и свет материальны), препятствующий воспринять правильное представление о Духе и, следовательно, о Боге, а также заимствованные из гностицизма возражения против Бога Израилева, против Ветхого Завета, некоторые соблазнительные и жестокие черты которого подчас столь далеки от духа Евангелия.

В это время Августин получил назначение в Милан, где познакомился со святым Амвросием и вошел в среду группировавшихся вокруг того католических интеллектуалов. (Парадокс заключался в том, что Августин получил это назначение при помощи одного из своих манихейских друзей, человека, близкого к префекту Рима. Мы имеем в виду Симакия, главу языческой партии.) Только здесь, в Милане, Августин смог преодолеть все те препятствия, о которых мы говорили выше. У Августина не было прямых и тесных отношений с епископом Милана. Тем не менее Августин с усердием посещал его проповеди. Вначале Августина привлекали красноречие и эрудиция Амвросия (не забудем, что и сам Августин был выдающимся ритором). Верный патристической традиции, Амвросий давал духовное истолкование Ветхого Завета. И, слушая епископа Медиоланского, Августин очень скоро почувствовал, как исчезают те связанные с Ветхим Заветом затруднения, которые столь охотно использовали манихеи.

Но самое главное в следующем: благодаря самому Амвросию (последние научные исследования показывают, что он был более сведущ в философии, нежели думали раньше), а также его

богословскому советнику и будущему наследнику священнику Симплицию и другим ученым, таким как известный Малий Феодор, Августин познакомился с неоплатонизмом и той его христианской интерпретацией, которая бытовала в этом кругу. Для миланцев неоплатонизм был тем, чем стал для схоластиков тринадцатого века аристотелизм, — философией по преимуществу, способной установить умопостигаемую истину. Миланцам казалось, что эта философия, конечно при условии некоторых уточнений и поправок, способна помочь христианской вере осознать свою внутреннюю структуру и разработать свою теологию. И вполне естественно, что в этой интеллектуально-духовной среде свободно переходили от плотиновских «Эннеад» к Прологу Евангелия от Иоанна или к апостолу Павлу.

Постепенно Августин понял, что в платонизме все же есть некоторые черты, несовместимые с христианством, например, презрение к телу, присущее платонизму, противоречит истинно христианскому отношению к человеку, ибо человек есть не только душа, но также и тело, которому уготовано воскресение. Тем не менее какое-то время Августин, прикоснувшись к неоплатонизму, испытывал блаженные минуты: чтение некоторых трактатов Плотина и Порфирия, переведенных на латинский язык Марием Викторином — другим африканским ритором, другим знаменитым обращенным, зажгло в Августине, как он сам напишет об этом несколько месяцев спустя своему бывшему покровителю Романию, «огнь всепожирающий». То было решающее событие, в дальнейшем определившее все умственное и духовное развитие Августина. За одно мгновение все трудности были преодолены. Открытие интеллигибельного мира, его высшей реальности рассеяло все материалистические аберрации. Выдвинутая неоплатониками теория познания, возможность создать рациональную догматическую систему — все это разрушило столь прославляемый Цицероном скептицизм «Новой Академии», тот скептицизм, который чуть было не соблазнил находившегося в отчаянии Августина...

Отныне у него оставались лишь затруднения практического порядка, связанные скорее не с верой, но с действием. Еще некоторое время в нем происходила внутренняя борьба, он еще продолжал колебаться между житейскими интересами — честь, деньги, брак — и призванием к совершенной жизни. Последним толчком послужила рассказанная одним из друзей история об обращении двух молодых городских стражников: они уверовали, прочтя житие святого Антония, отца монахов. В этом житии, написанном Афанасием Великим, раскрывался идеал монашеской жизни.

О том, как именно Августин пришел к окончательному решению, мы узнаем от него самого: он рассказывает об этом в своей «Исповеди».

Это знаменитое место с величайшей тщательностью изучено исторической критикой, а между тем все происходило очень просто и естественно. В своем миланском доме, в саду, Августин, все еще раздираемый внутренними противоречиями, молился около своего друга Алипия. Вдруг Августин услышал голос ребенка, который, как ему показалось, пел: «Возьми и читай!» Августин раскрыл книгу Посланий апостола Павла, с которой уже некоторое время не расставался (приходящие к нему посетители всегда находили ее на столе, и вполне естественно, что она оказалась при нем и в саду). Он раскрыл книгу и прочитал: «Не предавайтесь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа и попечения о плоти не превращайте в похоти» (Рим 13.13).

Это было как озарение. Августин решился соединиться с Церковью, отречься от мира. Еще несколько недель преподавания — и во время каникул Августин уезжает в деревню. Вместе с матерью, сыном и несколькими учениками-друзьями он удаляется в имение одного из своих коллег, Кассисиакум, расположенное в тридцати километрах к северу от Милана, на холмах Брианцы. Здесь Августин провел несколько месяцев до своего крещения — оно состоялось во время ближайшей Пасхи. Здесь, сохраняя внутренний покой только что обратившегося человека, он, занятый составлением своих первых философских диалогов, проводил затворническую жизнь, наполненную молитвой и научными занятиями. Отныне он видит в таком существовании свой жизненный идеал, соединяющий «bios philosophikos» (идеал философской жизни) древних греков, «otium liberale» (досуг — удел вольного человека, не раба) Цицерона и христианское отшельничество.

Смерть Моники, последовавшая в Остии буквально накануне отплытия в Африку, еще на год задержала Августина в Европе. По возвращении в Тагаст он продал родительское имение и, собрав вокруг себя группу самых близких друзей, создал своего рода монашескую общину, в лоне которой, пребывая во внутренней тишине и воздержании и отдавшись исполнению своего философского и религиозного призвания, он собирался провести остаток дней. В действительности же это счастливое время продолжалось не более трех лет (с осени 388 до начала 391 г.).

В понимании Августина, как и всего древнего монашества, отречение от мира заключало в себе также и отказ от почестей и от обязанностей клирика. И действительно, мы знаем, что Августин, покидая на время Тагаст, старательно объезжал стороной всякий город, где пустовала епископская кафедра, поскольку опасался предложения стать епископом. Но в один из дней рука Божия привела его в Гиппон.

Войдя в церковь, Августин услышал, как местный епископ Валерий предлагал своему народу избрать священника. Валерий нуждался в человеке, который помогал бы ему, в частности мог бы проповедовать слово Божие. (Валерий, грек по происхождению, был уже стар, и латинский язык давался ему с трудом.) Совершенно очевидно, что прибытие Августина не могло остаться незамеченным. Раздался едный вопль: «Августина в священники!» Августина схватили, вытолкнули на солею и, невзирая на его сопротивление и слезы, тут же решили его судьбу. В то время подобная практика была вполне обычной. Точно так же, под вопли, был избран епископом и святой Амвросий. Однажды, будучи еще оглашенным, он, как губернатор провинции, во время слишком шумного церковного собрания призвал народ к порядку. Это привлекло к нему внимание, и в результате он стал епископом. Сегодня люди часто удивляются такому обычаю, но лишь из-за того, что представление о церковном призвании у многих слишком субъективное, а, следовательно, ложное. Призвание — это зов Церкви, обращенный к христианину. Вкладывая этот зов в уста кого-либо из епископов, Церковь просит этого христианина вступить на путь служения Народу Божьему.

На этот призыв, потребовавший полного изменения жизни, отказа от самых дорогих надежд, Августин ответил решительно, хотя и не без скорби, ответил всем сердцем, полностью преданным Церкви. В сходных обстоятельствах принял священство и святой Иероним, но он поставил условием, что его освободят от всяких пастырских обязанностей. У святого Августина не было того инстинкта самосохранения, который пробуждается в каждом «интеллектуале», когда над его любимыми занятиями нависает угроза. Августин без колебаний подчинил свою любовь к созерцательной жизни требованиям возложенного на него церковного служения и очень скоро ощутил всю тяжесть этого служения. Но подобные жертвы никогда не остаются без награды, даже и на этой земле. Теперь мы без труда можем оценить все то, что духовно приобрел Августин, когда полностью отдался этому плодотворному служению. Он покинул «башню из слоновой кости», где предавался лишь своим маленьким, личным заботам, и поистине стал интеллектуалом, посвятившим всю свою жизнь служению народу. Ответственность перед Богом за всю общину более широко раскрыла перед ним реальные проблемы существования, позволила более глубоко познать жизнь и человека. Но, что еще важнее, служение другим дало Августину возможность более глубоко погрузиться в тайну Христа, «Христа Всеобъемлющего», того Христа, Которого невозможно до конца познать и полюбить, пока не начнешь созерцать Его посреди самых простых и смиренных своих братьев.

Историку следовало бы прибавить (быть может, огорчая этим некоторых читателей), что вера Августина, ставшая в христианском отношении более глубокой, постепенно становилась также все более и более «ортодоксальной» в смысле истинности, целостности и даже в том смысле, какой либеральный протестантизм, испытывая при этом некоторую неловкость, придает немецкому слову «Vü lgarkatholizismus»: соприкоснувшись с народной верой, восприняв ее богатства и обычаи, Августин научился понимать те формы богопочитания, которые вначале казались ему несовместимыми с требованиями его чистой, но высокомерной философии, — почитание мучеников, мощи, чудеса...

Таким образом, в тридцать шесть лет Августин стал священником, а по прошествии еще пяти лет принял сан епископа. (Сначала он был помощником Валерия, а затем наследовал ему.) И до конца своей жизни, на протяжении почти сорока лет, святой Августин оставался епископом Гиппона.

Можно было бы высказать сожаление относительно того, что столь великому гению пришлось без меры расточать силы ради небольшой горстки не слишком образованных христиан, жить и работать в глубине отдаленной провинции. Но такое представление было бы совершенно ошибочным: на самом деле Гиппон вовсе не был маленьким городком и поле деятельности Августина отнюдь не ограничивалось его паствой. Недавние археологические открытия явили все великолепие древнеримского города Гиппона, величие его храмовых построек. После Карфагена это был второй по значению город Африки.

Независимо от места, занимаемого Августином в африканской церковной иерархии (у епископов Нумидии оно определялось датой хиротонии, старейший из епископов исполнял функции примаса), — независимо от официального положения Августин, благодаря личным достоинствам и многосторонней деятельности, выдвинулся на передний план. Еще будучи простым священником, он выступал перед епископатом на общеафриканском Соборе в Гиппоне. Известно, что на протяжении всего епископского служения Августина его очень часто вызывали в другие места, в том числе в Карфаген, где он нередко проповедовал. Общепризнанным главой Африканской Церкви был примас Карфагена; на протяжении всего церковного служения Августина епископский престол этого города занимал его друг Аврелий, всегда прекрасно понимавший его и постоянно пользовавшийся его услугами, охотно предоставлявший ему слово и перо. Фактически на протяжении всей этой эпохи именно Августин был истинным вдохновителем африканской церковной политики. Ближайший друг Августина Алипий очень рано был призван к епископскому служению.

Его назначили епископом в их родной город Тагаст. В это время Августин еще не был даже священником. Алипий был богаче и решительнее Августина, очень любил путешествовать и повсюду с большим красноречием рассказывал о своем друге-учителе. Так что в значительной мере благодаря усердию своего дорогого Алипия Августин вступил в переписку со святым Павлином Ноланским, затем со святым Иеронимом, монашествующим тогда в Вифлееме. (Отношения с ним у Августина долгое время были натянутыми, но в конце концов стали вполне дружескими.) Августин также поддерживал отношения с Симплицием Миланским, с различными Папами, императорами и министрами, его письма доходили даже до Галлии и Далмации. Стоит отметить, что имя Августина стало известным даже на Востоке (из-за масштабов, которые приняла тогда пелагианская ересь), — через несколько недель после смерти Августина в Гиппон прибыл посланник императора Валентиниана III, который привез Августину приглашение принять участие в Эфесском Вселенском Соборе (Собор этот состоялся в 431 г.).

Тем не менее святой Августин прежде всего и главным образом служил своей Гиппонской Церкви. Будучи епископом, он продолжал оставаться настоящим монахом и, подобно Евсевию Верселийскому, жившему за пятьдесят лет до него, организовал при гиппонском кафедральном соборе своего рода монастырь, где жил вместе со своими священниками, диаконами и прочими клириками. Жизнь этой общины определялась строгим уставом. Он предусматривал воздержание (умеренное, ибо, помня о манихейских преувеличениях, Августин сознательно противодействовал любым крайностям, в частности во всем, что касалось пищи), целомудрие (вход на территорию обители всем посторонним, особенно женщинам, был строго воспрещен) и прежде всего нестяжание (каждый вступающий в общину должен был раздать все свое имущество). Эта община послужила для Африканской Церкви, так сказать, «'питомником», и помимо простых клириков из нее вышло около десятка епископов, вдохновленных тем же, что и у Августина, идеалом. Об этом мы узнаем из первой биографии Августина, составленной Посидием. (Посидий, до того как стать епископом Гуэлмы, духовно возрастал в том же монастыре.) В средние века созданный Августином монастырь послужил примером для общин каноников — священников, посвятивших свою жизнь храмовой молитве.

По сравнению с обычными монастырями, августиновская община обладала несколькими оригинальными чертами. Ее идеал — жизнь апостолов; все (например ручной труд, вообще имеющий столь важное значение для монашеской жизни) подчиняется требованиям апостольского служения людям. И прежде всего Августин старается

как можно лучше исполнять свое, столь тяжкое, епископское служение.

Прежде всего, на Августине лежали обязанности чисто религиозные. В ту эпоху вся деятельность Церкви была еще теснейшим образом связана с епископом, который представлял собой подлинный центр церковной жизни: епископ руководил каждодневным совершением литургии и прочих церковных таинств, на епископа было возложено служение слова — Церковь учащая это именно епископ. (На Западе это служение лишь в исключительных случаях поручалось простому священнику; история с Валерием и Августином — один из немногих примеров.) В обязанности епископа входило проповедование по воскресеньям, праздникам, а также и в другие дни. Иногда проповедовать приходилось и по нескольку раз в день. До нас дошло около пятисот проповедей Августина, которые были записаны стенографами. Само число этих проповедей указывает, какое огромное значение придавалось в ту эпоху служению слова. Кроме того, епископ Гиппона руководил катехизацией новообращенных, подготовлял их к крещению. Следует упомянуть и о той религиозной подготовке, какую он давал, так сказать, в частном порядке, о духовном руководстве (переписка Августина показывает, с каким вниманием он относился к духовным запросам и нуждам самых разных людей) и о милостыне, которая в ту эпоху, столь жестокую по отношению к слабым и малым мира сего, занимала огромное место в жизни Церкви. Постепенно деятельность святого Августина становилась все более разнообразной, он выступал в защиту бедных, ходатайствовал перед гражданскими властями и судами за виновных и угнетенных: сегодня Августин защищает право убежища в Церкви, а на другой день мы видим его погруженным в дела, связанные с опекой над осиротевшей девушкой, для которой он старается найти подходящего мужа.

С другой стороны, епископ должен был заботиться о материальном достоянии Церкви, будь то земельные владения или недвижимое имущество, то есть обо всем том, что Церковь получала в виде даров и что необходимо было защищать от завистливых людей. В обязанности епископа входило распределение даров, которые — натурой или деньгами — получала Церковь на нужды богослужения либо для передачи бедным. Подобным же образом выглядят епископские обязанности и сегодня. Но в четвертом и пятом столетии епископ должен был выполнять и многое другое: в этот момент уже начался процесс преображения древней Римской христианской империи в средневековую совокупность христианских государств или народов, в то единое целое, в котором духовные и материальные элементы — компетенция Церкви и компетенция Государства — приблизились друг к другу

и окончательно переплелись между собой. Начиная с Константина империя признала право епископов вести судопроизводство по гражданским делам, если одна из сторон решала прибегнуть не к светскому, а к церковному суду. Надо сказать, что тяжущиеся стороны, включая даже язычников, все чаще и чаще предпочитали обращаться к епископу как к судье более беспристрастному, более справедливому и гуманному; учитывая варварское судопроизводство той эпохи, когда во время следствия широко применялись пытки (в одной из своих книг Августин с гордостью говорит о том, что самым строгим наказанием в его суде были розги), это имело особое значение. Так что деятельность, связанная с судопроизводством (причем речь шла о делах сугубо мирских, таких как наследство, опека, право на собственность, межевание земельных участков), была для такого епископа, как Августин, самой тяжелой из всех обязанностей. Каждое утро, после литургии, Августин занимал свое место в суде и выслушивал тяжущиеся стороны, до тех пор пока не наступало время первый раз поесть. А бывали дни, когда из-за обилия дел он засиживался в суде до самого вечера.

Окидывая взглядом все то, что приходилось поднимать Августину, путешествия, проповеди, Соборы, переговоры, диспуты, собеседования, — все те дела, ради которых он должен был столь часто покидать свою епархию (иногда на такой долгий срок, что горячо любивший его люд Гиппона в конце концов начинал протестовать), понимаешь ту глубокую скорбь, которая чувствуется едва ли не в каждом письме Августина, изнемогавшего под тяжестью возложенного на него служения. Мы осознаем, насколько велика была жертва, принесенная этой возвышенной душой, этим созерцателем и мыслителем, которому казалась невыносимой любая форма практической деятельности, за исключением, конечно, писательской.

Но подлинное, глубокое призвание неизбежно раскрывается во всей своей полноте, невзирая ни на какие обстоятельства. Достойно восхищения то, что, несмотря на всю свою занятость, святой Августин не только остался верен своему призванию созерцателя и мыслителя, но сумел также осуществить столь гигантский писательский труд, что его первый биограф, простодушный Посидий, с изумлением вопрошал, возможно ли вообще прочитать все написанное Блаженным, — ведь это сто тринадцать книг, причем некоторые довольно большого объема, двести восемнадцать писем и более пятисот проповедей (это только те, что дошли до нас!).

Ясно, что эта деятельность была связана со значительными трудностями. Работа над крупными произведениями (за исключением «Исповеди») продолжалась по многу лет. Так, Августину понадобилось двадцать лет, чтобы закончить пятнадцать книг о Троице; тринадцать

или четырнадцать лет ушло на создание двенадцати произведений, посвященных библейской Книге Бытия, и двадцати двух книг о граде Божием. Мы не говорим уже о таких работах, как «Христианское учение», — написав две трети этого труда, Августин смог закончить его лишь спустя тридцать лет. Конечно, столь долгий процесс созидания способствовал углублению августиновской мысли. (Ярким примером тому служит история создания «Града Божия». Вначале это было простое описание катастрофы 410 г., но затем, постепенно, оно превратилось в мощную «Сумму против язычников».) Но, с другой стороны, скольких погрешностей избежал бы Августин, если бы писал побыстрее. Ибо лучшая книга та, что, будучи однажды задумана, пишется в один присест.

Годы текли, стала надвигаться старость, и Августин начинает все больше заботиться о будущем своих литературных произведений. Он старается найти досуг, освободиться от потока внешних обязанностей. В 414 г. — Августину уже шестьдесят лет он решает по возможности сократить эти обязанности и заниматься лишь делами своей епархии. И действительно, несколько лет он никуда не выезжает, но быстрое развитие пелагианского кризиса вынуждает его вновь отправиться в Карфаген. В 426 г. семидесятидвухлетний Августин перекладывает большую часть церковных дел на своего будущего преемника, священника Гераклия. (Это отчасти напоминает положение, в котором находился сам Августин в начале своей церковной деятельности, но тогда он стал епископом еще при жизни своего предшественника Валерия. Теперь же, не желая нарушать канонических правил, Гераклия возводят в сан епископа лишь после смерти Августина.) По рекомендации Соборов Нумидийского и Африканского Августин на пять дней в неделю был освобожден от всех обязанностей. Это сделали для того, чтобы он смог в полном покое закончить все свои произведения.

Сам Августин придавал большое значение своему писательскому труду. Он желал принести пользу всей Церкви, не только в настоящем, но и в будущем. Поэтому в конце жизни он заботливо приводит в порядок все свои книги, заново редактирует их, составляет каталог всех своих произведений и обеспечивает им надежное хранение, дабы они дошли до будущих поколений христиан.